15. Пушкинский круг писателей: принципы объединения. Полемика о «литературной аристократии» и статья а.С. Пушкина «Опровержение на критики».

В условиях общественного подъема первой половины двадцатых годов, под непосредственным воздействием Пушкина складывалость и развивалось творчество целой группы значительных и ярких поэтов - Боратынского, Вяземского, Дельвига, Языкова и Веневитинова. Вместе с Пушкиным и декабристами деятельность этих поэтов свидетельствовала о буром развитии нашей поэзии в преддекабрьские годы.

Все эти поэты были романтиками. Большинство из них шло от мотивов личной свободы в духе анакреонтики Батюшкова и лицейского Пушкина к мотивам свободы общественной. Но вместе с тем каждый из них обогащал литературу своим индивидуально-своеобразным творчеством.

Пушкинская пора — более широкое понятие, чем пушкинская плеяда. В 1837 году, когда погиб на дуэли Пушкин, в газете появился некролог, который стал классикой жанра — некролог, написанный Краевским, он писал: «закатилось солнце нашей поэзии». Это начала сакрализации имени Пушкина, причем этот прием был использован им сознательно. С некрологом Пушкину ассоциировался некролог Невскому. Но солнце — не единственное светило, есть еще звезды. Вяземского назвали «звездой разрозненной плеяды» - и к поэтам пушкинской плеяды стали относить еще Дельвига, Баратынского, Веневитиного, Языкова — такая пятерка поэтов. Кюхельбекер и Денис Давыдов занимали еще два места и получалась плеяда — семь звезд, как в созвездии. Похоже на олимпийство — дружество, все эти поэты — друзья, и Пушкин — главный, как Зевс на Олимпе. Эти люди держались вместе, поддерживали друг друга, были товарищами. Это сочетание олимпийства и дружества отличает плеяду. А поэты пушкинской поры — более широкое понятие, туда можно относить и других поэтов, которые не дружили близко с Пушкиным или даже соперничали с ним. Войны же между участниками плеяды никогда не было. Очень важно, что Пушкин ощущал себя, судя по переписке в том числе с этими поэтам, особенно с середины 20-х годов, первым среди равных. Он не выпячивал это, но это возлагало на него ответственность, что он чувствовал, например, ответственность перед лицом поэзии в целом он показывает в «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Еще один образ в отношении плеяды — это море и реки. Пусть и полноводные, и величественные — это просто реки, другой берег который видно, а море необъятно и простирается за горизонт.

"Опровержения на критики": Болдинская осень 1830 – это один самых плодотворных и разносторонних этапов литературной биографии Пушкина. В это время он писал различные литературно-полемические комментарии: «Нынче в несносные часы карантинного заключения, не имея с собою ни книг, ни товарища, вздумал я для препровождения времени писать опровержение на все критики, которые мог только припомнить, и собственные замечания на собственные же сочинения»

Литературно-полемические разъяснения, условно объединяемые в шести разделах настоящей публикации, тематически, которые сам Пушкин предполагал включить в статью «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений». И те и другие материалы первоначально предназначались для одной статьи, над которой он работал в Болдине в октябре — ноябре 1830 г., но после того как значительная часть заготовленных Пушкиным фрагментов переключена была в «Опыт», сам поэт никак не определил своего отношения к судьбе полемических и автобиографических набросков, оказавшихся за пределами нового замысла. Возможно, конечно, что все эти заготовки оформились бы впоследствии в особую статью, посвященную опровержению уже чисто литературных обвинений, но после возвращения из Болдина Пушкин должен был отказаться от активного участия в «Литературной газете», в связи с чем ему не пришлось использовать эти материалы в печати. Из них частично опубликованы были поэтом только заметки о «Полтаве».

В академическом издании сочинений Пушкина литературно-полемические наброски и заметки болдинской поры объединены были в статье, условно озаглавленной «Опровержение на критики» (т. XI, 1949, стр. 143—163), причем в эту же публикацию включена была и большая часть отрывков из «Опыта отражения некоторых нелитературных обвинений» (о «Графе Нулине», о «Полтаве», о публикациях стихотворений Пушкина в «Северной пчеле», о роде Пушкиных, о выступлениях «Северной пчелы» против «Литературной газеты» и т. п.). Эта произвольная композиция, реставрирующая начальную, а не последнюю редакцию статьи, потребовала к тому же печатания некоторых заметок Пушкина дважды — один раз в «Опровержении на критики», другой — в «Опыте отражения некоторых нелитературных обвинений».

Строки от: Будучи русским писателем до могут быть довольны, — которыми Пушкин начал свои литературно-полемические заметки в Болдине 2 октября 1830 г., были затем зачеркнуты в связи с перемещением в «Опыт» концовки абзаца («Если в течение 16-летней авторской жизни...» и далее)

Пушкин в жизни был человеком не лишенным чувства юмора, и некоторые отрывки из «Опровержения на критики» наглядно иллюстрируют это замечательное пушкинское чувство юмора:

«О «Цыганах» одна дама заметила, что во всей поэме один только честный человек, и то медведь. Покойный Рылеев негодовал, зачем Алеко водит медведя и еще собирает деньги с глазеющей публики. Вяземский повторил то же замечание. (Рылеев просил меня сделать из Алеко хоть кузнеца, что было бы не в пример благороднее.) Всего бы лучше сделать из него чиновника 8 класса или помещика, а не цыгана. В таком случае, правда, не было бы и всей поэмы, ma tanto meglio¹⁾.»

«Кстати о грамматике. Я пишу цыганы, а не цыгане, татаре, а не татары. Почему? потому что все имена существительные, кончающиеся на анин, янин, арин и ярин, имеют свой родительный во множественном на ан, ян, ар и яр, а именительный множественного на ане, яне, аре и яре. Все же существительные, кончающиеся на ан и ян, ар и яр, имеют во множественном именительный на аны, яны, ары и яры, а родительный на анов, янов, аров, яров.

Единственное исключение: имена собственные. Потомки г-на Булгарина будут гг. Булгарины, а не Булгаре.»