32. Онегин и Чацкий как "герои времени" (20-х годов XIX века). Белинский и Гончаров об этих социально-психологических типах

"Чацкий, как личность, несравненно выше и умнее Онегина и лермонтовского Печорина. Он искренний и горячий деятель, а те -- паразиты, изумительно начертанные великими талантами, как болезненные порождения отжившего века. Ими заканчивается их время, а Чацкий начинает новый век -- и в этом все его значение и весь "ум".

1. "И Онегин и Печорин оказались неспособны к делу, к активной роли, хотя оба смутно понимали, что около них все истлело. Они были даже "озлоблены", носили в себе и "недовольство" и бродили как тени с "тоскующею ленью". Но, презирая пустоту жизни, праздное барство, они поддавались ему и не подумали ни бороться с ним, ни бежать окончательно. Недовольство и озлобление не мешали Онегину франтить, "блестеть" и в театре, и на бале, и в модном ресторане, кокетничать с девицами и серьезно ухаживать за ними в замужестве, а Печорину блестеть интересной скукой и мыкать свою лень и озлобление между княжной Мери и Бэлой, а потом рисоваться равнодушием к ним перед тупым Максимом Максимычем: это равнодушие считалось квинтэссенцией донжуанства. Оба томились, задыхались в своей среде и не знали, чего хотеть. Онегин пробовал читать, но зевнул и бросил, потому что ему и Печорину была знакома одна наука "страсти нежной", а прочему всему они учились "чему-нибудь и как-нибудь" -- и им нечего было делать.

   Чацкий, как видно, напротив, готовился серьезно к деятельности. Он "славно пишет, переводит", говорит о нем Фамусов, и все твердят о его высоком уме. Он, конечно, путешествовал недаром, учился, читал, принимался, как видно, за труд, был в сношениях с министрами и разошелся -- не трудно догадаться почему.

  

   Служить бы рад, -- прислуживаться тошно, -- намекает он сам. О "тоскующей лени, о праздной скуке" и помину нет, а еще менее о "страсти нежной", как о науке и о занятии. Он любит серьезно, видя в Софье будущую жену.

   Между тем Чацкому досталось выпить до дна горькую чашу -- не найдя ни в ком "сочувствия живого", и уехать, увозя с собой только "мильон терзаний".

   Ни Онегин, ни Печорин не поступили бы так неумно вообще, в деле любви и сватовства особенно. Но зато они уже побледнели и обратились для нас в каменные статуи, а Чацкий остается и останется всегда в живых за эту свою "глупость, - пишет Гончаров в "Мильоне трезаний". - Чацкий породил раскол, и если обманулся в своих личных целях, не нашел "прелести встреч, живого участья", то брызнул сам на заглохшую почву живой водой -- увезя с собой "мильон терзаний", этот терновый венец Чацких -- терзаний от всего: от "ума", а еще более от "оскорбленного чувства".

   На эту роль не годились ни Онегин, ни Печорин, ни другие франты. Они и новизной идей умели блистать, как новизной костюма, новых духов и прочее. Заехав в глушь, Онегин поражал всех тем, что к дамам "к ручке не подходит, стаканами, а не рюмками пил красное вино", говорил просто: "да и нет" вместо "да-с и нет-с". Он морщится от "брусничной воды", в разочаровании бранит луну "глупой" -- и небосклон тоже. Он привез на гривенник нового и, вмешавшись "умно", а не как Чацкий "глупо", в любовь Ленского и Ольги и убив Ленского, увез с собой не "мильон", а на "гривенник" же и терзаний!"

2. Огромное значение романа Белинский, посвятивший "Евгению Онегину 8 статью в цикле критических работ о Пушкине, видит в его историзме, в том, что в нем впервые воспроизведена "картина русского общества, взятого в одном из интереснейших моментов его развития". Ведь Пушкин говорил в "Евгении Онегине" о сословии, в котором "почти исключительно выразился прогресс русского общества". Показав Внутреннюю жизнь его, поэт показал и все общество в том виде, в котором оно находилось в 20-е годы XIX столетия. В нравственной и духовной жизни дворянства нашла свое выражение высшая стадия национального общественного развития. "С этой точки зрения "Евгений Онегин" есть поэма историческая в полном смысле этого слова," - пишет Белинский. 

Онегин, по его мнению, - недюжинная натура. Критик доказывает, что пушкинский герой "нехолодный, несухой, небездушный человек". Но время и среда очень быстро превратили его в уставшего, разочарованного во всем скептика. Белинский называет Онегина страдающим эгоистом", эгоистом "поневоле". В его трагической судьбе он видит то, что древние называли "fatum". Такие люди, как Онегин, явление не случайное, это определенный тип эпохи, и начало изображению этого типа в литературе. "Другой поэт, - говорит Белинский, - представил нам другого Онегина под именем Печорина". 

"Онегин - добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат егоз; он даже не знает, чего ему надо, чего ему хочется; но он знает, и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность. И за то-то эта самолюбивая посредственность не только провозгласила его "безнравственным", но и отняла у него страсть сердца, теплоту души, доступность всему доброму и прекрасному. Вспомните, как воспитан Онегин, и согласитесь, что натура его была слишком хороша, если ее не убило совсем такое воспитание. Блестящий юноша, он был увлечен светом, подобно многим; но скоро наскучил им и оставил его, как это делают слишком немногие. В душе его тлелась искра надежды - воскреснуть и освежиться в тиши уединения, на лоне природы; но он скоро увидел, что перемена мест не изменяет сущности некоторых неотразимых и не от нашей воли зависящих обстоятельству"