3. Ход борьбы за инвеституру и ее последствия

Вместо того, чтобы ограничиться опровержением папских обвинений и протестом против угрозы смещения его с престола, Генрих IV решился на открытый и радикальный разрыв с папой. Решительность Генриха IV объясняется тем, что в конце 1075 г. и в самом начале 1076 г. его под-держивал целый ряд епископов и светских князей Германии, что выясни­лось уже в ходе подавления саксонского восстания. Но Генрих не в со­стоянии был учесть крайнюю неустойчивость этих слоев, причины кото­рой мы постараемся выяснить ниже.

В январе 1076 г. Генрих IV созвал имперских князей на съезд в Борисе, где он хотел предложить им резко и определенно высказаться против папы. Так началась знаменитая борьба за инвеституру, тянувшая­ся почти без перерыва около полустолетия (до 1122 г.).

Уже самый состав Вормсского съезда должен был бы разочаровать Генриха IV и послужить предостерегающим указанием: на его приглаше­ние откликнулись далеко не все германские князья. Из светских князей не явился почти никто, за исключением герцога Готфрида Лотарингско-го; не прибыли в Вормс также 24 епископа и 2 архиепископа. Зато явившиеся на зов короля 26 епископов (т. е. как раз половина пригла­шенных) 24 января 1076 г. составили резкое послание папе в духе поже­ланий Генриха IV, причем помимо общего обращения всех епископов к папе каждый из них направил ему отдельную грамоту (cartula) за своей личной подписью с отказом в церковном послушании «брату Гильдебран-ду», как они именовали Григория VII.

Во главе епископов на Вормсском съезде, который называют иногда и Вормсским синодом, стояли два архиепископа — уже известные нам Готфрид Майнцский и Удо Трирский. В послании епископов на Григо­рия VII возводилось много тяжких обвинений. Он обвинялся в том, что нарушил собственную клятву, якобы данную им Генриху III в бытность Гильдебранда советником папы и субдиаконом Римской церкви: никогда

295

не занимать самому апостольского престола и никому не разрешать зани­мать его без санкций императора (никаких данных о наличии подобной клятвы или присяги в источниках нет); кроме того, папу обвиняли в на­рушении избирательного закона Николая II, составленного при его же участии (нарушение этого закона беспорядочным ходом избрания Григо­рия VII, как мы видели, несомненный факт, но степень его участия в составлении этого закона до сих пор не выяснена).

Далее епископы подчеркивали, что, достигнув власти деньгами и ору­жием (намек на подкупы патаренов и на вооруженную помощь норман­нов, а также на организацию папского воинства), Григорий VII стал вводить неслыханные новые порядки в церкви и окружил себя настоя­щим «женским сенатом» (имеется в виду сторонница и ближайшая совет­ница Григория VII маркграфиня Тосканская Матильда, жена сторонника короля Готфрида Лотарингского, странным образом скрепившего своей подписью это послание, и мать ее Беатриса). К тому же он находится в слишком тесном дружеском общении с некоей особой женского пола (намек на ту же Матильду, притом лишенный всякого основания, если понимать его буквально).

Затем шли обвинения, отражавшие заинтересованность части герман­ского епископата в отмене проводившейся Григорием VII реформы церкви; епископы указывали на то, что Григорий VII своей церковной политикой посеял семена небывалого раздора в церковном мире Италии, Германии, Испании и других стран Европы, что он, взывавший к умиротворению и очищению церкви, вызвал в ней раскол и осквернил ее. Особенно возму­щало их то, что Григорий VII попирал законные права епископов, сме­щая тех, кто получил должность из рук короля, и заменяя их никому не­известными людьми темного и сомнительного происхождения, которых ему, Григорию, угодно именовать епископами. Письмо заканчивалось за­явлением, что если Григорий VII не признает авторов послания законны­ми епископами, то они с еще большим основанием не признают его закон­ным папой и отказывают в каноническом послушании.

Генрих IV составил также два послания от своего личного имени — одно к римлянам, другое — к Григорию VII. В первом, адресованном «римскому народу и духовенству», король, сообщая содержание второго письма, предлагал римскому «клиру и народу» сместить Григория VII и организовать новые выборы, в результате которых при участии римских епископов и римского «народа» (т. е. представителей римской феодаль­ной знати) должен быть избран новый папа, утвержденный императором. Во втором письме Генрих IV выступал в защиту германских архиеписко­пов, епископов и священников, утвержденных королем, упрекая Григо­рия VII в высокомерном презрении к ним и объявляя его низ­ложенным с папского престола со ссылкой на постановления Вормсского синода и на права римского патриция, приобретенные им в 1061 г.

Во всех актах Вормсского синода совершенно ясно видна основная их цель: стремление короля уберечь епископальную систему от посягатель­ства папы и провозгласить примат императорской власти над папской. К этому присоединялось стремление части епископата к независимости от папства. Союз епископов с королем был временным, ибо епископы добива-

296

лись, собственно, полной феодальной самостоятельности — как по отноше­нию к папе, так и по отношению к императору. Независимо от этого, однако, идея примата императорской власти, к тому же высказанная с такой запальчивостью и раздражением, неизбежно должна была встре­тить столь же резкий отпор со стороны папы. Так и случилось.

Григорий VII объявил короля отлученным от церкви и разрешил его подданных от присяги вассальной верности ему.

Папа заявил в своей грамоте, что так как Генрих восстал против апо­стольской церкви, то он именем апостола Петра запрещает ему править Германией и Италией и освобождает всех христиан от клятвы верности, принесенной ими королю, а также никому не разрешает впредь служить Генриху, как королю. И только после этого — вслед за кратким перечнем тяжких прегрешений Генриха против церкви — папа изрекает «анафему преступному королю» именем апостола Петра. Таким образом, низложе­ние и отлучение короля мотивируются одним и тем же аргументом — неповиновением папе и восстанием против римской церкви, но отлучение выступает как следствие низложения, а не наоборот.

По-видимому, основным мотивом такой последовательности низложе­ния и отлучения Генриха было желание папы подчеркнуть раздельность этих двух актов и независимость первого от второго, ибо в дальнейшем, после снятия отлучения с Генриха, его противники продолжали утверж­дать, что это еще не означает восстановления его политической власти. Весьма вероятно, что Григорий VII предвидел подобную возможность.

Все современники поняли постановление февральского синода 1076 г. как окончательное низложение короля, а не как временное отрешение его от должности впредь до снятия отлучения, ибо при последнем толковании оставалось непонятным одновременное освобождение подданных от клят­вы верности королю. Такое понимание, очевидно, и соответствовало дей­ствительности — с той, однако, поправкой, что папа и в этом пункте стремился оставить за собой как можно больше свободы действий на случай возможного восстановления Генриха на престоле, если это ока­жется выгодным папе.

Как бы то ни было, Григорий VII не ограничился указанными мера­ми против короля: особым постановлением того же февральского синода 1076 г. он сместил и отлучил от церкви архиепископа Майнцского Зигфри­да, а также тех из участников Вормсского синода, которые добровольно присоединились к нему, и попытался привлечь на свою сторону некоторых немецких епископов, занимавших на этом синоде колеблющуюся позицию.

Попытавшись таким образом вбить клин в ряды германского еписко­пата, сплоченность которого на стороне королевской власти была недо­статочно прочна, Григорий, VII поспешил укрепить и свое положение в Италии. С этой целью он усилил папское войско в Риме, начал новые пе­реговоры с норманнами, упрочил связь папского престола с вассалами маркграфини Тосканской Матильды и инспирировал возобновление тата­рин в Милане.

Генрих IV, узнав о своем отлучении, обратился в конце марта 1076 г. с личным посланием к Григорию VII, в котором в самых резких выра­жениях потребовал, чтобы папа отказался от апостольского престола.

297

Характерно уже самое вступление к этому дышащему ненавистью посланию: «Генрих, король не в силу захвата, а божьим соизволением, Гильдебранду, теперь уже не апостолическому папе, а лже-монаху». За­ключение письма вполне соответствует вступлению к нему и всему его содержанию; Генрих требует низложения папы и провозглашает прокля­тие ему во веки веков. При этом Генрих IV упрекает Григория VII в на­силиях над епископами, которых папа, по словам Генриха, попирает нога­ми, как рабов, в превышении власти и неуважении к королевскому достоинству. Ссылаясь на теорию божественного происхождения королев­ской власти, Генрих IV подчеркивает, что короля может судить только бог — недаром апостол Петр завещал всем бояться бога и чтить царя (императора). Григорий VII же нарушил завет апостола, чьим замести­телем он себя считает: он не боится бога и потому не чтит короля. Огромная власть привела к высокомерию: видя, что он сильнее всех, Григорий VII вообразил, что он и умнее всех и может попирать законы божеские и человеческие. Между тем апостол Павел требовал твердо дер­жаться священного писания и сказал по этому поводу следующее: «Если бы сам ангел с небес принес вам иную благую весть, чем принесли мы, апостолы (т. е. если он возвестил не то, что дано в евангелиях), то вы должны были бы провозгласить ему анафему». По мнению Генриха IV, церковная политика Григория VII так резко расходится со всеми закона­ми, является таким вопиющим нарушением апостольских установлений, а сам Григорий, достигший власти при помощи оружия, так мало похож на «ангела с небес» (недаром его же соратник Петр Дамиани называл его «святым сатаною»!), что по отношению к нему анафема является актом совершенно естественным. Презрительно называя Григория не па­пой, а лже-монахом, Генрих заканчивает свое послание словами: «Сойди, сойди».

Шаги, предпринятые Генрихом, не только не оказали желаемого дей­ствия, но привели к противоположным результатам: уже весной 1076 г. началось отпадение целого ряда герцогов и епископов Южной Германии, а летом 1076 г. к ним присоединились бывшие вожди саксонского вос­стания. Этот факт столь быстрой изоляции королевской власти и возник­новения враждебной королю коалиции светских и духовных князей всего через несколько месяцев после их решительного антипапского выступле­ния на стороне короля во время Вормсского синода 1076 г. не может быть объяснен одним только папским отлучением и успехами папской агитации в Германии.

И то и другое сыграло, конечно, немалую роль, но основной причиной изоляции королевской власти следует считать изменение реального соот­ношения социальных сил в Германии.

Известно, что папство уже со времен Льва IX пыталось вступить в компромисс с южнонемецкими династами, занимавшими должность фог­тов на основе права светских владельцев иметь собственные церкви.

Однако при Григории VII положение несколько изменилось. Со време­ни проведения клюнийской реформы в Шварцвальдском монастыре Гир-сау (или Гиршау) (в 1075—1077 гг.) по всей Южной Германии стали быстро распространяться реформированные монастыри, основателями ко-

298

торых были большей частью династы; они не только основывали новые монастыри, но и реформировали прежние.

В этих реформированных монастырях, даже после отказа основателя от прав собственности на земельные владения того или иного аббатства, за наследниками основателя все же закрепляется фогтство. Фогтство как политическая власть отделяется от права собственности на монастырские владения, но продолжает оставаться в значительной мере достоянием рода бывшего владельца монастыря. Юридически это объясняется тем, что пол­ная независимость монастыря от королевской власти была невозможна без иммунитета с предоставлением высшей юрисдикции, а та могла выпол­няться только фогтом. Но на деле все зависело от реального соотноше­ния сил между монастырями, династами, папством и королем. И Гирсау, и другие созданные или реформированные по его образцу монастыри Южной Германии остро ощущали иллюзорность папского патроната как гарантии от местных злоупотреблений фогтов (ввиду отдаленности средств воздействия) и поэтому вынуждены были вносить поправки в право сво­бодного выбора фогтов, ограничивая эту «свободу» кандидатами из круга родни прежнего фогта, т. е. бывшего владельца монастыря.

К тому же монастыри и папство по-разному толковали «свободу» ре­формированных монастырей: папские привилегпи трактовали ее как пра­во папства распоряжаться освобожденными от королевской власти мона­стырями и приравнивали монастырскую свободу к папской собственности на данные монастыри, отождествляли libertas с proprietas; в противопо­ложность этому монастырские документы, в частности грамоты, в которых прежние владельцы отказываются от прав собственности, толковали эту свободу как полную независимость от кого бы то ни было и полное пра­во аббата распоряжаться монастырем по своему усмотрению.

Таким образом, тот тип «свободного аббатства» (abbatia libera), кото­рый выработался в 70-х — 80-х годах XI в., по юридическим признакам отличался от привилегированных монастырей времен Льва IX большей независимостью от династов: такие «свободные аббатства» не только ста-новились под папский патронат и получали право выбора фогта из рода бывшего владельца монастыря, как было при Льве IX, но и добивались отказа этого владельца от всяких прав собственности на владения мона­стыря и провозглашали полную свою экономическую независимость (в смысле уплаты взносов, податей или выполнения повинностей) от папы, архиепископов и епископов в той же мере, как от короля, герцо­гов и династов. Пусть реальное соотношение сил часто делало такую структуру «свободного аббатства» неосуществимой на практике и за­ставляло монастыри и папство в равной мере делать ряд уступок фогтам из среды династов — во всяком случае, противоречие интересов между папством, реформированными монастырями и династами было значитель­но менее напряженным и острым, чем противоположность интересов всех этих трех сил каждой из них в отдельности политике королевской власти. Поэтому во время решительного столкновения короля с папством его про­тивниками оказались многие аббатства, которые еще не успели провести у себя реформу и превратиться в abbatia libera, но всячески к этому стремились. Династы со своей стороны охотно содействовали насаждению

299

такого рода «свободных аббатств», так как они и в них все же сохраняли за собой доходную должность фогта, связанную с приобретением публич-ноправовой политической власти, и лишь делали уступку в виде отказа от права собственности, а кроме того, располагали этим в свою пользу папство. Чем бы ни завершился в дальнейшем спор между монастырями и династами из-за выборов и компетенции фогтов, тенденция к возникно­вению реформированных «свободных аббатств» пока лишь способствовала росту враждебности и тех и других королевской власти. А это отрази­лось и на колеблющейся позиции части епископата, интересы которого тесно переплетались с интересами монастырей, династов и герцогов.

* * *

К концу 1076 г. в Германии сложилась чрезвычайно неблагоприятная для Генриха IV обстановка. Значительная часть епископов покинула его, графы, принадлежавшие к слою династов, были его естественными про­тивниками, так же как и герцоги. Если отдельные представители графских родов в силу вражды многих династов друг с другом временно и прини­мали сторону Генриха IV, то это не могло существенно изменить ту изо­ляцию, в которой очутился Генрих IV в конце 1076 г. Он мог рассчиты­вать лишь на поддержку министериалов и горожан, которой было явно недостаточно. В этой обстановке Генриху IV пришлось пойти на унизи­тельные для него переговоры с севернонемецкими епископами и свет­скими феодалами в Трибуре, близ Вормса. 16 октября 1076 г. светские и духовные феодалы в сущности предъявили Генриху IV своеобразный ультиматум, облеченный в форму пожелания, чтобы Генрих IV в течение года добился возвращения в лоно церквп. Если отлучение через год не будет снято с него, то Германия будет считаться лишенной короля, а до тех пор папа провозглашается чем-то вроде третейского судьи между ко­ролем и крупнейшими феодалами, которых в то время уже стали имено­вать «первыми в государстве» (principes).

Что этот исход осенних вормсских переговоров был в значительной мере инспирирован папой, видно не только из отведенной ему роли в ходе дальнейших взаимоотношений короля с магнатами, но и из того, как деятельно он готовился к осуществлению этой роли во время поездки в Германию. Григорий VII хотел изобразить дело так, что германский ко­роль поссорился с крупнейшими своими вассалами, а обязанность папы — выступить миротворцем и тем самым прекратить распрю, вызванную яко­бы только законным недовольством германских епископов и династов со­противлением короля реформе церкви. В этой папской демагогии было, однако, зерно истины: оно заключалось в том, что королевская власть в конце 1076 г. действительно потеряла поддержку основных феодальных сил Германии, хотя это произошло вовсе не в результате возмущения епископов и графов непослушанием короля папе, а вследствие весьма реального расхождения интересов этих слоев феодального класса с инте­ресами королевской власти. Но конфликт короля с папой, приведший к отлучению Генриха IV от церкви, конечно, послужил стимулом к быст-

300

рой кристаллизации накопившегося недовольства и резкому проявлению указанного противоречия.

Королевская власть, лишенная почти всякой поддержки, оказалась ли­цом к лицу с непомерно усилившимся папством, опиравшимся на прово­димую им реформу церкви, на собственные военные силы в Италии, на ломбардскую патарию и на помощь вассалов маркграфини Матильды Тос­канской.

Генрих IV отказался от мысли о приглашении папы в Германию (во исполнение принятых в Трибуре решений), а вместо этого сам двинулся за Альпы без войска, в сопровождении лишь ближайшей свиты и некото­рых оставшихся ему верными вассалов. Не имея точных сведений о ха­рактере и составе двинувшихся с Генрихом сил, а также о целях его перехода через Альпы, Григорий VII на всякий случай укрылся в замке маркграфини Матильды в Каноссе (на границе Тусции и Ломбардии), где и решил дожидаться дальнейшего хода событий. В конце января 1077 г. Генрих IV прибыл в Каноссу и здесь разыгралась та позорная для коро­ля сцена капитуляции перед папой, которая настолько запомнилась со­временникам и потомкам, что вошла в пословицу: с тех пор как Генрих IV простоял три холодных январских дня 1077 г. (25—28 января) в одежде кающегося грешника у стен знаменитого замка, слова «идти в Каноссу» стали синонимом унизительной капитуляции, соединенной не только с крахом политики данного лица, но и с полной утерей им человече­ского достоинства. И эта репутация, установившаяся за «Каноссой» Ген­риха IV, вполне заслужена.

В самом деле, если он даже и стоял трое суток под открытым небом не постоянно, а с перерывами (для трапезы и ведения переговоров через посредников), если он находился и не у наружных ворот замка, а во внут­реннем его дворе, имея возможность время от времени заходить в имев­шуюся там часовню (как изображают дело наиболее достоверные хрони­ки) , то это — лишь бытовые подробности, несколько смягчающие суро­вость самой процедуры покаяния отлученного короля, но не меняющие сущности этого акта. А она заключалась в том, что вместо переговоров с папой король, всего только год назад низложивший папу и после этого третировавший его в своих посланиях как лже-монаха, вынужден был вы­маливать отпущение грехов, обращаясь к нему не как светский власти­тель к духовному, не как политик к политику, а как рядовой кающийся грешник к духовному отцу. Ведь Генрих IV не просил у Григория VII в Каноссе ничего, кроме отпущения грехов и снятия отлучения. Всякие попытки истолковать это как ловкий дипломатический ход хитрого короля разбиваются о стену загадочного молчания папы относительно каких бы то ни было политических последствий Каноссы для королевской власти, так же как о крепкие стены этого бурга разбились бы все попытки Ген­риха IV добиться таких результатов.

После трехдневного сурового искуса Григорий VII повелел впустить заблудшего короля в замок и снял с него отлучение. За это Генрих IV должен был обещать полное повиновение папе в вопросах церковной ре­формы, а папа со своей стороны милостиво соизволил дать понять, что папское содействие в деле примирения короля с мятежными герцогами,

301

епископами и графами вполне возможно, если король выполнит свое обе­щание и будет вести себя хорошо.

Таково содержание документа, известного под названием Promissio Canusina («Обещание, данное в Каноссе»). Поражает полное отсутствие упоминания конкретных причин конфликта папы с королем: в нем нет речи ни об инвеституре епископов, ни о восстановлении Генриха IV на престоле, ни о возобновлении клятвы вассальной верности подданных ко­ролю. Такое полное отсутствие в тексте Promissio Canusina каких бы то ни было политических актов (и тем более именно тех, наличия которых, казалось бы, властно требовала создавшаяся ситуация) особенно знамена­тельно в связи с той формой, в которую было облечено отлучение и низложение Генриха IV Григорием VII на февральском синоде 1076 г. Ведь там низложение и отлучение трактовались как два раздельных акта, причем второе было следствием первого, и к тому же текст доку­мента давал основание рассматривать первое как окончательное низложе­ние короля, а не как временное отрешение впредь до снятия отлучения: следовательно, снятие отлучения с Генриха в Каноссе могло считаться папской милостью, которая не обязывала его ни к каким дальнейшим политическим шагам по отношению к королю. В соответствии с этим Григорий VII в письмах, направлявшихся в Германию, стремился всяче­ски аннулировать возможное политическое значение Каноссы, подчерки­вая, что он лишь уступил мольбам короля о возвращении его в лоно церкви и о спасении его души. Что же касается прочих обещаний, то он ему их не давал, а если и давал, то по обыкновению, лишь устно, и притом в форме как можно более неопределенной; вопрос же о восста­новлении Генриха IV на престоле Григорий VII в этих письмах всецело передавал на усмотрение германских феодалов. А это значит, что если Генрих IV рассчитывал своим покаянием в Каноссе проложить себе путь к восстановлению на престоле, то он ошибся, ибо как раз то, что он вы­ступил в Каноссе не как король, а как кающийся грешник, помешало ему достичь этой цели из-за политики Григория VII, заранее предусмотрев­шего такую возможность. Если же Генрих IV думал своим покаянием продемонстрировать враждебным феодалам Германии готовность выпол­нить их трибурский ультиматум, то он тем самым попал в искусно по­ставленную ими и папой западню, приняв за чистую монету их провока­ционное обещание признать его королем в случае снятия отлучения.

Каносса — жестокое поражение Генриха IV, а не удачный шахматный ход. Она в сущности ничего не дала ему, а лишь повторила ситуацию трибурских переговоров в октябре 1076 г. Отлучение-то было, правда, с Генриха снято, и тем самым одно из трибурских условий было как будто выполнено, но оно не повлекло за собою признания короля фео­далами, ибо этому продолжал на деле противиться сам папа. Теперь всем стало ясно, что речь идет не только о конфликте Генриха IV с магнатами, но и конфликте его с папой. Но и эта ясность опять-таки ничего не дала Генриху IV и нисколько не облегчила его положение. Поэтому он в дальнейшем просто-напросто игнорирует те взаимные обе­щания, которые даны были в Каноссе, и прибегает к другим методам борьбы с феодалами Германии. Каносса — не есть шаг, который, сняв,

302

с Генриха клеймо отлучения, якобы расчистил ему путь для борьбы за престол. Наоборот, это — величайшая ошибка Генриха, непомерно уси- лившая авторитет папства и долгое время очень мешавшая королю в дальнейшей борьбе.

Эту борьбу он повел уже иными средствами и продолжал ее, невзи­рая на повторные папские отлучения и не стремясь избавиться от них с помощью новых покаяний «каносского» типа. Избрание в 1077 г. анти­короля в лице Рудольфа Швабского, к избранию которого папа в офи­циальных актах отнесся нейтрально, а на деле — сочувственно, дало Ген­риху IV лишний повод формально обосновать свое решение отказаться от обязательств, взятых им на себя в Каноссе,— решение, принятое им, по-видимому, еще до избрания Рудольфа. На съезде феодалов в Ульме Ген­рих IV объявил герцогов и магнатов Южной Германии, поддерживавших Рудольфа, предателями и начал форменную войну со своими противника­ми. Набирая военные силы из рядов рыцарей и министериалов, а отчасти из мелких свободных аллодистов, стоявших на переходной ступени между собственниками мелкопоместного и крестьянского типа и отправлявших военную службу на основах старинного народного ополчения (как это имело место, например, в Эльзасе в 1078 г.), Генрих IV искал социаль­ной опоры в южногерманских городах, которые вели борьбу со своими епископами — сторонниками папы; он пытался реставрировать епископаль­ную систему. Привлекая на свою сторону вновь назначаемых им еписко-пов, которыми он заменял ставленников папы, Генрих IV, в то же время отнюдь не пренебрегал и услугами тех светских вассалов и герцогов, которые почему-либо находили для себя выгодным в данный момент пе­рейти на сторону короля.

Подобными способами Генрих IV смог создать временный, пестрый по социальному составу, а потому и неустойчивый блок, в котором при­чудливо переплетались слои, органически заинтересованные в поддержке королевской власти (горожане, министериалы, мелкие рыцари, епископы, назначенные королем), со случайными попутчиками (многие епископы и светские вассалы) и даже с временными сторонниками из враждебного королю лагеря (представители некоторых групп династов). Однако, не­смотря на всю разнородность и противоречивость тех социальных сил, на которые в этот период опирался Генрих IV, он после целого ряда пора­жений добился некоторых побед. Невзирая на повторное отлучение и низ­ложение Генриха IV Григорием VII и на избрание нового антикороля, Генриху IV удалось использовать общеимперскую и международную об­становку, которая временно оказалась для него благоприятной. Сочувст­вие королю ломбардских епископов, отпадение вассалов маркграфини Ма­тильды Тосканской и обострение давнишнего соперничества Равеннского архиепископства с папским престолом создало к началу 1080 г. возмож­ность для успехов Генриха IV в самой Италии.

25 июля этого года Генрих объявил Григория VII низложенным и провел выборы антипапы (Климента III). Им стал архиепископ Раввин­ский Виберт, который сгруппировал вокруг себя всех представителей итальянского духовенства, недовольных григорианской реформой церкви, я создал сильную партию «вибертистов», в течение 20 лет угрожавшую

303

папскому престолу. Григорий VII реагировал на политику Генриха IV новыми и все более строгими запретами симонии, конкубината и светской инвеституры церковных должностных лиц (не только епископов, но и мелких служителей культа), а также весьма энергичной агитацией про­тив признания Генриха IV как в Германии, так и в Италии.

Но из рук папы временно ускользает весьма важное оружие — воен­ная помощь южноитальянских норманнов. Их вожди (в особенности Ро­берт Гвискар), имевшие собственные военно-политические интересы, лишь спорадически совпадавшие с интересами папства, как раз в начале 80-х годов XI в. устремились на Балканы в надежде осуществить свои мечты о завоевании богатой Византийской империи.

Их набеги на Византию не только лишили папу военной помощи нор-манских рыцарей, но и бросили Византию в ряды сторонников германской империи,

В 1081 г. Генрих IV опять перешел Альпы, но на этот раз с другими целями и с иными силами, чем в 1077 г.; имея на своей стороне ломбард­ских епископов, противников григорианской реформы, Генрих IV тотчас начал раздавать привилегии торговым городам Северной Италии. Визан­тия оказала ему денежную помощь, а сохранившие верность вассалы Ма­тильды были разбиты сторонниками Генриха IV. В 1084 г. Генрих IV осадил Рим и потребовал, чтобы Григорий VII увенчал его император­ской короной. Ввиду категорического отказа Григория VII выполнить это требование Генрих IV вступил в Рим, предварительно принудив защит­ников города сложить оружие, и заставил антипапу Климента III короно­вать его (31 марта 1084 г.).

Григорий VII бежал в Салерно и призвал на помощь Роберта Гвиска-ра, потребовав с него в этот критический момент исполнения клятвы вассальной верности папству. Роберт Гвискар тем охотнее откликнулся на этот призыв, что перспектива завоевания Средней и Южной Италии гер­манским императором весьма мало отвечала его интересам. Появление норманнов положило предел кратковременному господству Генриха IV в Риме: уже в конце мая ему пришлось бежать оттуда, а норманские воины подвергли вечный город такому грабежу, что Григорий VII не ре­шился вернуться в свою столицу — он так и умер в Салерно (25 мая 1085 г.), успев перед смертью на весьма малолюдном синоде еще раз подтвердить отлучение Генриха IV.

Смерть этого могучего и властного папы не стала решающей вехой в ходе борьбы за инвеституру, которая продолжалась еще около 35 лет с переменным успехом при королях Генрихе IV (ум. в 1106 г.) и его сыне Генрихе V (1106-1125) и при папах Викторе III (1086-1087), Урбане II (1088-1099) и Пасхалии II (1099—1118) и закончилась при императоре Генрихе V и папе Калликсте II компромиссным соглашением, известным под именем Вормсского конкордата (1122).

На этот период падают такие важные события и явления в жизни Западной Европы и Ближнего Востока, как I крестовый поход и связан­ный с ним рост левантийской торговли и товарно-денежных отношений в разных европейских странах, а также дальнейшее усиление папства как инстанции, идеологически оформившей крестоносное движение и начав-

304

шей извлекать материальные выгоды из своего положения признанного-главы европейского духовенства.

Пред лицом этих событий борьба германских королей за сохранение епископальной системы в ее прежнем виде становилась все более и более безнадежной, особенно в обстановке усиления локальных сил в самой Германии в результате феодализации должности графа, а также приобре­тения епископами, аббатствами и фогтами целого ряда политических прав. Этот процесс особенно бурно стал развиваться как раз во время борьбы за инвеституру, создававшей постоянно новые возможности для прямой узурпации феодалами политической власти, не говоря уже о тех пожало­ваниях, которые им непрестанно давали то короли и антикороли, то папы и антипапы.

Генрих IV еще целых 20 лет после смерти Григория VII пытался вести обреченную в конечном счете на неудачу борьбу с папством. Он испробовал самые различные средства, но не только не добился победы, а утратил поддержку в разных слоях феодального класса Германии и все более и более должен был рассчитывать на случайных союзников. Это — не только показатель краха политики самого Генриха IV, но и симптом глубоких изменений, происшедших за время его длительного царствова­ния во всем общественном строе Германии, и в частности в недрах фео­дального класса. Ибо и его более удачливый и осторожный преемник — Генрих V, прошел через отлучение от церкви и восстание феодалов,, а затем с помощью ряда компромиссов добился того, что борьба империи с папством затихла, да и то лишь благодаря временному удовлетворению интересов борющихся групп и слоев феодального класса. Это связано было главным образом с приобретением светскими и церковными феода­лами земельных владений и политических прав.

Тем не менее оставалась почти непреодолимая трудность, заключаю­щаяся в том неразрывном переплетении светского и церковного земле­владения, которое возникло давно, но настолько усилилось за время борь­бы за инвеституру, что делало почти неосуществимой всякую попытку размежевания владений и прав между церковными и светскими феодала­ми в связи с их отношениями к папству и империи.

Этот факт как нельзя лучше иллюстрирует обе предпринятые в этом направлении попытки: первая, неудавшаяся попытка разрубить этот Гордиев узел, заключалась в проекте Пасхалия II (1111), вторая, более удачная, хотя и весьма далекая от совершенства,— в Вормсском конкор­дате 1122 г.

Проект Пасхалия II явно покушался на самый принцип неразрывной взаимной связанности церковных и светских ленов (феодов), Вормсский конкордат, наоборот, брал за исходный пункт нерушимость этой тесной связи, а потому мог быть осуществлен. Зато он носил слишком уж поло­винчатый и компромиссный характер, чтобы его реализация могла стать устойчивой: он не был полностью проведен в жизнь именно из-за той основной его черты, которая обеспечила возможность хотя бы частичного его осуществления. Он постоянно нарушался постольку, поскольку лишь резюмировал в юридических формулах, устанавливавших права импера­тора и папы по отношению к церковным учреждениям, итоги полувеко-

305

вой борьбы феодальных сил за церковные земли и тем самым отражал и санкционировал некоторый временный, с трудом достигнутый status quo, которому суждено было вскоре подвергнуться новым серьезным изме­нениям.

А это значит, что ни первая, ни вторая попытка не были в состоя­нии прекратить борьбу папства и империи. Согласно проекту Пасхалия II, папа должен был взять на себя обязательство возвратить императору все, что церковь получила от королевской или императорской власти в виде пожалований земель и прав со времен Карла Великого (с оговоркой о со­хранении за церковью десятины, а также дарений частных лиц). Импе­ратор же должен был раз и навсегда отказаться от светской инвеституры церковных должностных лиц. Таким образом, в случае осуществления это­го проекта императорская власть получила бы в полную собственность все те королевские владения (а также некоторые владения королевских вассалов), которые на протяжении трех с половиной столетий (с конца VIII в. до начала XII) служили земельным фондом для пожалований ъ пользу церковных учреждений — епископств, аббатств, монастырей, со­борных и приходских церквей. Тем самым королевское право «частной церкви» в случае проведения в жизнь этого проекта, как кажется на первый взгляд, не только восторжествовало бы, но и привело бы к секу­ляризации значительной части церковных земель в пользу королевской власти. Но оно восторжествовало бы лишь по отношению к прошлым ко­ролевским пожалованиям, так как на будущие времена король лишался всякого распоряжения церковными имуществами, а следовательно, и пра­ва иметь собственные церкви и основывать новые, т. е. терял «право ча­стной церкви».

Зато «право частной церкви» светских феодалов потерпело бы полный крах, да и судьба возвращенных королю церковных владений из числа бывших королевских пожалований оставалась неясной. В сущности это означало бы не частичное торжество, а как раз полное и радикальное уничтожение «права частной церкви» во всех его видах. Отныне не долж­но было быть ни имперской церкви, ни частной церкви отдельных светских феодалов; устанавливалась лишь единая папская церковь. За отказ от имперской церкви королю была обещана компенсация в виде возвраще­ния ему королевских церковных владений.

Таков реальный смысл этого проекта, представлявшего собой своеоб­разную попытку размежевания владений и прав между церковью и коро­левской властью, нечто вроде отделения церкви от государства в обста­новке феодального общества. О структуру этого общества она и разбилась: проект вызвал крайнее недовольство не только духовных феодалов, есте­ственно, не желавших отдавать свои феоды в полное распоряжение коро­ля, но и многих светских магнатов, которые не были уверены в судьбе своих ленов из земельного фонда имперских церковных владений и к тому же опасались усиления королевской власти.

Чтение уже составленного текста папского и королевского обязатель­ства в церкви св. Петра в Риме вызвало такую бурю негодования, что намеченная коронация Генриха V в 1111 г. не могла состояться. Проект Пасхалия II провалился, и борьба Генриха V с папством возобновилась

.306

еще на целое десятилетие. В конце концов была заключен Вормсский конкордат 1122 г.

Согласно этому документу устанавливался разный порядок замещения церковных должностей для различных составных частей империи — для; Германии с одной стороны, Италии и Бургундии — с другой. Хотя выбо­ры епископов и аббатов духовенством должны были и в Германии (как и во всей империи) происходить по каноническим правилам, т. е. без симо­нии и без особого давления короны, в пределах Германии за королем признавалось право — в случае наличия двух кандидатов на одну и ту же должность — высказаться в пользу одного из них. Король должен был да­вать избранному клиром кандидату светскую инвеституру скипетром,, т. е. вводил его во владение феодом, принадлежавшим данному епископ­ству или аббатству, и лишь после этого папский легат должен был предо­ставлять данному духовному лицу церковную инвеституру кольцом и по­сохом, т. е. должен был произвести процедуру посвящения его в сан.

Таким образом, в Германии светская инвеститура должна была пред­шествовать церковной и за императором сохранялась некоторая доля влияния на выборы церковных должностных лиц, но только в исключи-тельных случаях и притом при условии отказа от симонии и запрета; неканонического проведения самой процедуры выборов. В Италии и Бур­гундии выборы должны были происходить без всякого участия императо­ра или его агентов, которым даже запрещалось присутствовать на них За выборами должна была следовать церковная инвеститура избранного кандидата, т. е. его посвящение в сан, и лишь через шесть месяцев после этого император мог ввести его во владение феодом в силу свет­ской инвеституры скипетром. Следовательно, в Италии и Бургундии цер­ковная инвеститура должна была предшествовать светской.

Таким образом, Вормсский конкордат представляет собой попытку компромиссного решения трех основных вопросов, вокруг которых шел спор между светской и духовной властью в эпоху борьбы за инвеституру (спор, отразившийся, между прочим, и в публицистике той эпохи — в трактатах сторонников папства и империи): 1) о порядке выборов цер­ковных должностных лиц, 2) о правах папы и императора на инвеститу­ру кольцом и посохом (посвящение в сан) и на инвеституру скипетром (ввод во владение церковным феодом), 3) о последовательности обеих ин­веститур. Первый вопрос стал особенно важным после того, как отмена полной инвеституры духовных лиц, практиковавшейся раньше светскими властителями и королевской властью на основе «права частной церкви», отняла у императора присвоенное им неограниченное право назначения епископов и аббатов. Поэтому особенную остроту приобрела проблема влияния императора на выборы — путем личного присутствия или через его агентов. Вормсский конкордат дает, как мы видели, компромиссное решение этого вопроса, различное для Италии и Германии, лишая импе­ратора этого права в Италии и сохраняя за ним его остатки в Германии в сильно урезанном виде. Совершенно очевидно, что первый вопрос был тесно связан с двумя остальными; и они были решены в духе компро­мисса путем размежевания обеих инвеститур и их разной последователь­ности для Германии и Италии.

307

Анализ текста Вормсского конкордата дает основания резюмировать сущность этого соглашения следующим образом: порядок, установленный конкордатом для Германии, отнимал у императора прежнее неограничен­ное право назначения епископов и аббатов, которым он фактически пользовался перед началом борьбы за инвеституру, а порядок, принятый в Италии, вовсе лишал императора всякого влияния на епископат, так как сохранение за ним прав на светскую инвеституру того или иного епископа через полгода после предоставления данному лицу духовной инвеституры было пустой формальностью. Таким образом, уже содержа­ние самого текста компромиссного соглашения между папством и импе­рией показывает, что империя проиграла борьбу за инвеституру. Еще бо-.лее убеждает в этом анализ реального соотношения борющихся социаль­ных сил и тех изменений, которые оно претерпело в ходе борьбы, ибо эти изменения отнюдь не исчерпываются их фиксацией в договорах и согла­шениях.

Как ни важна была борьба папства и империи за осуществление идеала папской теократии или за имперские притязания на гегемонию в феодальной Европе¹⁰, ею далеко не исчерпывается сущность спора из-за инвеституры и его социально-политическая роль, тем более что притязания папства и империи в свою очередь в значительной мере по­рождались своеобразным ходом феодализации Германии и Италии. Если рассматривать спор из-за инвеституры под углом зрения эволюции гер­манского феодализма, то он представится нам как борьба различных слоев германских феодалов друг с другом, с королевской властью и с папством. В этой борьбе естественными противниками королевской власти выступа­ли прежде всего герцоги, ибо герцогский сепаратизм был исконным явле­нием истории германского средневековья, и для его подавления Оттон I в свое время и начал вести епископальную политику, которая в конечном счете привела к борьбе за инвеституру.

Однако к началу и особенно к середине XI в. в Германии сложился еще один слой светских землевладельцев, враждебный королевской вла­сти,— уже упоминавшиеся династы, т. е. тот слой знати, который состоял из лиц графского ранга, захвативших в XI в. и сосредоточивших в своих руках важнейшие светские и церковные должности в графствах. Соединяя в одних руках вотчинные и публичноправовые привилегии, династы яв­ляются предшественниками будущих территориальных князей. Они же содействовали и разложению прежней системы графских административ­ных округов, так как с XI в. они становятся крупными владетельными сеньорами, именующими себя по названиям своих бургов, а к XII в. фео-дализируют графскую должность настолько, что с начала XII в. из грамот исчезают всякие упоминания о графствах как государственных админи­стративных округах прежнего типа. Интересы династов были близки интересам герцогов, ибо и герцоги и династы переживали в XI в. сложный процесс перерождения, который отнюдь не исчерпывается та­ким явлением, как превращение государственных должностей в частные

¹⁰ Надо иметь в виду территориальную ограниченность этой борьбы, нашедшей лишь слабый отклик во Франции и в Англии.

308

феоды, или, иначе говоря, феодализация публичных прав. Герцоги и ди-насты не просто усиливались как феодалы — они как раз были на пути к превращению из феодальных землевладельцев, трактовавших и свои должности в качестве феодов, в территориальных князей XII—XIII вв. Они стремились достигнуть соединения в своих руках обширных, по воз­можности округленных территорий, а также распространяющихся на эти территории прав политического господства (безразлично, частного или публичноправового происхождения). Осуществления этих стремлений ди-насты добивались частью путем компромиссов с королевской властью, •а частью путем прямой или косвенной оппозиции ей. Рост мощи папства в середине XI в., а затем начало борьбы между папством и империей усилили враждебность династов к королю, так как они нашли себе союз­ника в лице папства.

Таким образом, указанное перерождение прежней должностной фео­дальной знати в обстановке усиления папства было крайне невыгодно ко­ролевской власти. Недаром Генрих IV, по словам современников, предпо­читал людей невысокого ранга и незнатного происхождения (inferiores, vilissimi homines) могущественным людям — всякого рода potentes, majores и optimates, в число которых, по словам одного хрониста, входили «епископы, герцоги и прочие знатнейшие в королевстве лица», т. е., по-ви­димому, династы.

Близости династов к папству способствовало и то обстоятельство, что они являлись обладателями должности фогтов во многих монастырях Южной и Западной Германии, а папство, как уже было выше указано, стремилось поставить эти монастыри в прямую зависимость от папского патроната.

К этому следует еще прибавить, что ни в одном из указанных лагерей не было полного единства. В частности, многие швабские династы были в острой вражде друг с другом. Так, например, два представителя рода графов Нелленбург (в том числе Эбергард) сражались на стороне Генри­ха IV, в то время как третий брат, Буркгардт, был ревностным сторон­ником создания реформированных монастырей в Швабии и противником королевской власти. Вот как один из современников изображает эту связь между основанием реформированных монастырей и борьбой разных групп знати друг с другом. «Так как всюду и всем угрожала война и никто не знал, когда его настигнет смерть или гибель от руки родного отца, сына или брата, то многие передавали свое имущество попечению бо-жию и строили монастыри, а некоторые и вовсе покидали мир, посвящая себя служению богу^{» 11.} В этих словах — не только реалистическое объяс­нение религиозного рвения династов, но и конкретное указание на проти­воречивость интересов, раздиравших в эту бурную эпоху каждую из бо­ровшихся друг с другом социальных групп.

Наша характеристика этих групп и их борьбы друг с другом была бы недостаточной, если бы мы не отметили еще одно исключительно существенное явление: борьбу епископов, назначавшихся папой, с еписко­пами — ставленниками короля. Папа признавал законными епископами

¹¹ Bertholdus abbas Zwifeldensis.—MGH, SS, t. 10. Hannover, 1852.

309

только первых, король — только вторых; мало того, должности еписко­пов во время «спора из-за инвеституры» подвергались своеобразному уд­воению, ибо нередко на епископскую кафедру, уже занятую кандидатом,, утвержденным королем, являлся новый претендент в лице инвестиро­ванного папой епископа (или наоборот). Папский ставленник смотрел на королевского как на презренного «симониака» (т. е. незаконного епи­скопа, «купившего» свой сан за деньги или за вассальную присягу ко­ролю), а королевский кандидат считал папского епископа человеком,, попирающим все исконные традиции феодальной церкви. Как бы то ни было, королевский кандидат стремился не допустить на свою кафедру панского кандидата и наоборот.

Нередко между двумя епископами, назначенными на одну и ту же кафедру, начиналась форменная феодальная война, в которой принимали участие и их вассалы, и зависимые держатели-крестьяне. А так как различные герцоги в этой борьбе становились на сторону то одной, то. другой группы епископата и к тому же одни герцоги поддерживали ко­роля, а другие — папу, то нередко происходило удвоение не только епи­скопских, но и герцогских должностей. В течение полувековой борьбы за инвеституру короли и антикороли, епископы и антиепископы, герцоги и антигерцоги по всей Германии противостояли друг другу. Герцогства стали частью дробиться, частью перегруппировываться. Будущие терри­ториальные княжества возникают не только из владений династов — гра­фов и фогтов, они вырастают и в результате дробления герцогства^ усиления независимости епископов. И герцоги, и графы, и фогты, и епи­скопы, и монастыри стремятся приобрести не только феодальные нра­ва полного иммунитета, но также и публичноправовые полномочия, ко­торые приводят к сочетанию в их руках вотчинной феодальной власти (dominium) с некоторыми чертами суверенитета, свойственного королев­ской власти. И теперь, как и раньше, во время возникновения иммуни­тета, эта власть растет снизу, из недр самой феодальной вотчины.

Правда, этот процесс только начинается во время борьбы за инвести­туру, но тем более важно не упустить из виду исходный момент тер-риториализации Германии и начальную точку ее роста. Ибо как раз «борь­ба за инвеституру» в той мере, в какой она была борьбою разных феодальных сил друг с другом, способствовала завершению процесса фео­дализации Германии и в то же время переходу его в иное качество? будущий территориальный князь отличается от прежнего феодала, от вотчинника-иммуниста не только большими размерами и большей округ­ленностью его владений, но и тем, что он в их пределах — не просто ча­стный собственник, присвоивший себе (или получивший в силу королев­ского пожалования) возможность применять внеэкономическое принуждение в юридической форме иммунитета, но и до известной сте­пени суверенный государь, который имеет политическую власть в силу собственного права, а не королевского пожалования. Этот переход фео­дальных отношений в Германии в иное качество как раз на рубеже XI и XII вв. и составляет одну из важных особенностей в эволюции гер­манского феодализма. Ее завершение запоздало сравнительно с ходом фео­дализации некоторых других западноевропейских стран (Франция, Анг-

310

лия), однако оно произошло в такой обстановке, которая не только со­действовала этому завершению, но и создала известный поворот в дальнейшем развитии феодализма в сторону возникновения территориаль­ных княжеств и политического распыления Германии.

Эта своеобразная обстановка была результатом того, что процесс за­вершения феодальной децентрализации Германии протекал в специфиче­ской форме той борьбы разных видов светского и церковного землевла­дения, которая и составляет социальную сущность так называемого «спора из-за инвеституры», и эта борьба совпала с ростом товарно-де­нежных отношений во всей Западной Европе и в Германии, в частности в эпоху I крестового похода и его ближайших последствий. Как раз в конце XI — первой половине XII в. в Германии (как и во Франции и Англии) растут города, ширится торговля (внутренняя и внешняя), уси­ливается колонизация, и все это дает возможность нарождающимся тер­риториальным князьям пакоплять материальные ресурсы. В то время как в Англии изначально сильная королевская власть смогла использовать развитие торговли и ремесла в своих интересах, а во Франции короли XII в. начинают преодолевать уже давно завершившееся феодальное дробление страны и именно поэтому извлекать материальные выгоды из роста торговли, приобретая новые источники доходов, в Германии, где фео­дальная раздробленность достигла наивысшей точки своего развития как раз в эпоху роста товарно-денежных отношений, они пошли на пользу нарождающимся князьям в большей мере, чем королевской власти. Борь- ба за инвеституру, таким образом, довершила незавершившееся еще раз- дробление Германии на ряд территориальных ячеек, но и ход этой борь­бы, и другие условия (рост городов и торговли) придавали этому дроб­лению своеобразное направление. Тем самым, однако, в значительной мере сведены были на нет централизаторские усилия прежних импера­торов.

Правда, в результате борьбы за инвеституру и папство не осущест­вило теократическую программу Григория VII, ибо оно не добилось пол­ного и безраздельного господства над духовенством Германии, не говоря уже о духовенстве других стран. Но оно усилило свою власть над по­следним и ослабило влияние германского императора на епископат. Рез­кая грань между светскими и духовными магнатами после борьбы за инвеституру стерлась, и особая близость последних к королевской вла­сти исчезла.

Тем самым крах епископальной системы стал совершившимся фактом, и бессильные попытки некоторых последующих императоров (например Фридриха Барбароссы) возродить ее лишь подчеркивают всю безнадеж­ность подобных стремлений. А так как борьба за инвеституру вместе с тем способствовала возникновению территориальных княжеств в Германии, то можно с полным правом утверждать, что совершавшиеся в ходе этой борьбы процессы и события (завершение феодальной децентрализации и ее переход в территориализацию, ослабление королевской власти и, как ре­зультат всего этого,— поражение империи в борьбе с папством) наложи­ли печать на всю дальнейшую историю Германии и ее ход, по крайней мере, до конца XIII и начала XIV столетия.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Империя и папство в XII—XIII вв.

В течение XII и XIII вв. в недрах германского феодального общества происходят процессы, которые приводят к территориальному распаду Германии, тенденции которого наметились в период борьбы за инвести­туру. Но усиление и торжество этих тенденций происходят одновременно с новыми вспышками борьбы между папством и империей, которая ра­зыгрывается в резко изменившейся международной и внутриимперскои обстановке.

В эпоху крестовых походов, роста городов и товарно-денежных отно­шений во всех странах Западной Европы, возникновения централизован­ных феодальных монархий во Франции и в Англии, завершения фео­дального раздробления Германии и, наконец, исключительного усиления папства — политика германских императоров — как внешняя, так и внут­ренняя — уже не могла ограничиваться приемами, выработанными коро­левской властью в X и первой половине XI в.

Непомерно возросшая роль местных носителей политической власти — герцогов, графов и фогтов — ярко проявилась уже в правление Лота-ря III, выходца из мощного рода саксонских властителей графов Суплин-бургских (1125—1137), а также в царствование первого представителя династии Штауфенов Конрада III (1138—1152). При них началась борь­ба Штауфенов с Вельфами, которые в лице Генриха Гордого, а затем его сына Генриха Льва добились в конце концов сосредоточения в своих руках Саксонии и Баварии. В то же время усиливается влияние тер­риториальных господ нового типа на выборы королей и на их политику.

Отрицательный итог политики Конрада III в смысле укрепления ко­ролевской власти как нельзя лучше сформулировал современный ему хронист в следующих словах, полных наивного недоумения: «Времена Конрада III были очень печальны — нужда, голод, усобицы. Конрад III был храбрый воин и благородный король, но по непонятному несчаст­ному стечению обстоятельств при нем государство стало приходить в упадок^{» 1.}

¹ Chronica regia Coloniensis.— Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum. Hannover, 1880, p. 88.

312

Для борьбы с новыми локальными силами, кристаллизовавшимися во время спора из-за инвеституры и тотчас после его окончания закре­пившими свои успехи, нужны были новые средства, и прежде всего — в конкретной обстановке XII столетия — материальные ресурсы. Таким образом, не только внешняя, но в значительной мере и внутренняя по­литика Фридриха I определялась также и этой общеевропейской ситуа­цией. Фридрих I попытался наряду со старыми применить и новые приемы борьбы за укрепление королевской власти в Германии, но без­результатно, так как сама задача централизации Германии становилась все более трудной.