2. Средневековая западноевропейская юридическая идеология и положение меньшинства

В мировой истории средние века заняли более чем тысячелет­ний период (V —XVI вв.), включающий в себя три крупных этапа: раннефеодальный (конец V — середина XI в.), расцвет феодализма (середина XI — конец XV в.), позднее средневековье (конец XV — начало XVII в.), особенности которых наложили отпечаток и на раз­витие политико-правовых учений [61].

Главной чертой того времени была главенствующая роль хри­стианской церкви. Первые христианские группы появились в во­сточных провинциях Рима еще в античные времена (вторая полови­на I в. н. э.), а в IV в. христианство превратилось в господствующую религию на территории всей империи, то есть около 300 лет христи­ане являлись религиозным меньшинством. Исследователи отмеча­ют, что первоначально гонения властей по отношению к христианам не отличались от преследований членов других неугодных обществ, но с середины III в. начались репрессии, официально направленные против христиан. Так, в 249 г. верховную власть в Риме захватил поклонявшийся древним богам полководец Гай Мессий Квинт Деций Траян (195 — 251), попытавшийся восстановить порядок в го­сударстве. В 250 г. Деций издал эдикт, по которому христианам предписывалось выполнить языческие обряды и принести жертво­приношения в присутствии официальных лиц; тем, кто выполнял эти требования, выдавались специальные удостоверения, где указы­валось, что такой-то (такая-то) регулярно совершал жертвоприно­шения, принес жертву, совершил возлияние и вкусил жертвенного мяса. Ослушникам грозила потеря имущества, пытка и смерть. Де­ций был первым, кто организовал систематическое общеимперское гонение христиан. После гибели Деция разгорелась борьба за им­ператорскую власть, и преследования христиан ослабли, однако занявший его место Публий Лициний Валериан (ок. 193 — после 260 гг.) прежде всего выступил против христианской церковной организации. Эдиктом 257 г. христианским священникам запре­щалось совершать богослужения и предписывалось публично при­нести жертвы римским богам, а всем христианам запрещалось устраивать собрания. В 258 г. Валериан издал новый эдикт, напра­вленный на притеснения христиан из высших сословий: сенаторы и другие знатные христиане лишались своих званий, имущество конфисковывалось, а они (как мужчины, так и женщины) ссыла­лись на принудительные работы в рудники и каменоломни. Когда Валериан осенью 259 г. был пленен персами, пришедший к власти его сын Публий Лициний Эгнаций Галлиен (218 — 268), друг из­вестного греческого философа Плотина (204 — 270) и покровитель неоплатонизма, прекратил гонения и возвратил ссыльных. Самые же жестокие гонения того периода свершились при императоре Гае Аврелии Валерии Диоклетиане (245 — 316), правившем с ноября 284 г. по май 305 г. В 303 г. Диоклетиан издал три эдикта, соглас­но которым из армии и государственного аппарата изгонялись все христиане, а христианские священники подлежали аресту; молит­венные дома предписывалось разрушить, а христианские книги — уничтожить; запрещалось отпускать рабов-христиан на свободу, а клирики должны были, под страхом пыток, принести жертвы языческим богам [62], Репрессии, однако, привели к обратному результату. Историк Р. Ю. Виппер, описывая развитие упомянутых событий, отмечал: «Исполнение указов началось со столицы — Никомедии — где, в присутствии властей и войска, торжественно разрушили большое здание, служившее для христианских собра­ний, и сравняли его с землей. Когда вслед за тем произошел пожар в императорском дворце и началось восстание в Сирии, эти не­счастия были приписаны злому волшебству христиан; епископа Никомедии обезглавили, многих христиан сожгли. Среди христиан многие не выдерживали пыток или под угрозой казни отрекались от своей веры: были такие, которые совершали требуемые жертвы (1гасШогез); были такие, которые подкупали императорских чинов­ников и добывали себе свидетельство о почитании ими языческих богов (Liberallatici). Но потеря этих слабых членов лишь укрепила церковь; более стойкие в вере сплотились около своих епископов. Простой народ, беднота, видели в церкви свою заступницу: в то вре­мя как государство только тянуло с населения повинности, беспо­щадно взыскивало недоимки, отнимало у трудового люда последние его недостатки, церковь щедро помогала неимущим, разоренным и выброшенным из домов своих людям, выкупала пленных, спаса­ла несостоятельных должников от кабалы. Поэтому преследование христиан не достигло цели: оттого, что разрушали молельные дома христиан, языческие храмы не наполнялись народом; сами гоните­ли должны были признать, что массы людей покидают старинных богов и обращаются к новообъявленному спасителю мира» [63].

После отречения Диоклетиана от престола (305 г.) гонения пре­кратились, ибо никак не способствовали укреплению государства. В 311 г. был опубликован эдикт о веротерпимости в отношении христиан, а императором Флавием Валерием Константином I Ве­ликим (272 — 337) в 313 г. издан новый, так называемый «Милан­ский», эдикт, гораздо более широкий, чем эдикт 311 г.; устранялись все имевшиеся «ограничения», ранее конфискованное имущество подлежало возвращению, христианам предоставлялось право бес­препятственно исповедовать свою религию. Миланский эдикт за­ложил основы превращения христианства в государственную рели­гию [64]. Более того, вмешательство императора в церковные дела и разрешение догматических споров превращало церковь в ин­струмент политической власти, В 325 г. Константин созвал первый «вселенский» экуменический собор — Никейский собор еписко­пов, возглавив его в качестве «общего епископа»; собор официально установил христианский «символ веры», объявив иные мнения ере­сью. Решения Никейского собора 325 г., как указывает Р. Ю. Виппер, резко расходились с религиозной практикой греко-римского мира: «Прежде различные боги, храмы, обряды, верования существовали рядом, бок о бок, соперничая, но не исключая друг друга; господ­ствовал принцип веротерпимости. Теперь, благодаря победе церкви, установилось непримиримое отношение ко всем несогласно мысля­щим, восторжествовало начало нетерпимости» [65].

Во второй половине III в. последнюю попытку противосто­ять христианству сделал Флавий Клавдий Юлиан (332 — 363), кото­рый, будучи в 361—363 гг. императором, увлекался неоплатониз­мом и поддерживал древние культы; он не разрешал христианам преподавать в школах, хотя и не запретил исповедовать христи­анство. Отечественный историк И. С. Свенцицкая пишет: «Религи­озная политика Юлиана разожгла страсти: в Александрии начался христианский погром, был убит епископ. Но Юлиану не суждено было довести свои замыслы до конца: он погиб в битве с персами, про царство в всего два с половиной года. Христианская традиция на­звала Юлиана Отступником. Последующие императоры уже без ис­ключения поддерживали христианство. Попытка Юлиана оживить традиционные культы была неудачной, конечно, не только из-за кратковременности его правления — ему нечего было противопо­ставить христианству. Философские рассуждения неоплатоников вряд ли могли стать достоянием массового сознания. В эпоху на­двигающейся гибели империи, восстаний и вторжений варваров, когда гибли люди, горели города и села, только иллюзорная надежда на божественного спасителя могла поддержать дух масс» [66].

Окончательное закрепление за христианством статуса госу­дарственной религии и трансформация религиозного меньшинства в большинство произошли после издания императором Флавием Феодосием I Великим (347 — 395) эдикта от 27 февраля 380 г., гла­сившего: «Мы хотим, чтобы все народы, находящиеся под нашим милостивым управлением, пребывали в той религии, которую пере­дал римлянам святой апостол Петр, как свидетельствует о том и до­селе вдохновляемое им учение, которого держится понтифик Дамас и епископ Петр Александрийский, муж апостольской святости. Со­гласно апостольскому наставлению и евангельскому учению, будем верить в единое Божество, Отца, Сына и Святого Духа, в равном величестве и блаженной Троице. Тем, кто следует этому учению, повелеваем принять имя католических христиан и считаем других сумасбродными безумцами; они должны нести на себе позор cрети­чества и собрания их не должны себе присваивать имени церквей. Они подлежат прежде всего возмездию от Бога, а затем и мщению от нашего побуждения, которое мы восприняли по вдохновению свыше» [67]. В 380 — 392 гг. Феодосии издал еще ряд эдиктов, уси­ливающих влияние христианской церкви и направленных против язычества. Так, в 381 г. он запретил посещение языческих хра­мов, в 385 г. установил казнь за гаруспиции, в 391 г. ввел штраф за исполнение языческих обрядов, а в 394 г. запретил Олимпийские игры. Сын и преемник Феодосия, Аркадий Флавий (377 — 408), по­лучивший после раздела государства Восточную римскую империю, ознаменовал свое правление гонениями на еретиков и язычников, Продолжились разрушения языческих храмов, о чем был издан специальный эдикт от 10 июля 399 г., а всякого рода привилегии, которыми в разных городах по старым узаконениям пользовались жрецы, были отменены эдиктом 396 г. [68]. Как указывает Ю. А. Кулаковский, «христианство стало государственной религией, а глава государства принял на себя обязанность блюсти чистоту веры» [69]. Распространение христианства, закат античного мира вызва­ли к жизни новые философские и политико-правовые идеи. Са­мым ярким идеологом христианства того периода был Аврелий Августин (354 — 430), наиболее известным произведением которо­го является «De civitate Dei» («О граде божьем») в 22-х книгах, написанное после разграбления в 410 г. Рима варварами. Однако, если для многих захват «вечного города» являл конец вселенной, то Августин считал крах Рима закономерным. «Не надо, — заме­чал он, — приходить в отчаяние от тяжких испытаний судьбы. Все равно как при шатании стен от землетрясения, люди быстро спасаются в спокойные места, так христиане, видя разрушение сего мира, должны устремиться к превращению земных богатств в сокровища небесные» [69]. Он крайне отрицательно относился к римскому государству, которое изначально, по Августину, постро­ено на кровопролитии: один из братьев-основателей, Ромул, убил другого — Рема; кровопролитием Рим добился господства, а великие завоеватели были не более, как великие разбойники. Встречают­ся и суждения о преимуществах положения, если бы в мирном соседстве существовали малые по размерам «правления народов», а не мировая римская держава. Августин различал «два града» — «град земной», государственность, и «град божий» — духовную общность, основанную на «любви к богу, доведенную до презрения к себе». По Августину, все земные государства хрупки и непрочны, и в то время, когда они разрушаются одно за другим, растет и мно­жится Государство Божие; его общину образуют святые на небе и верующие на земле. Для Августина не существовало проблемы взаимодействия разных «частей» народа, которая волновала мысли­телей античности, так как на первый план выступала задача укреп­ления «града божьего». Причисленный католицизмом к важнейшим «учителям церкви», Августин был в эпоху средневековья непререка­емым авторитетом в вопросах теологии и философии, не имеющим себе равного, вплоть до Фомы Аквинского [70]. При этом, будучи с 395 г. епископом в Гиббоне близ Карфагена, Августин в своих проповедях обрушивался на еретиков, склоняя духовенство и свет­ские власти к принятию по отношению к еретикам суровых мер. Тем не менее из-за существовавших социальных проблем возник­новение оппозиционных идей и движений было неизбежным. Из­вестно еретическое движение богомильства в Болгарии (X —XII вв.), основанное на неудовлетворенности болгарских крестьян феодаль­но-церковной эксплуатацией и национальным угнетением страны Византийской империей. Кровавый след оставила католическая церковь физическим истреблением приверженцев двух направле­ний ереси — вальденства и альбигойства — в XII в. на юге Фран­ции. Как еретики вошли в историю англичанин Джон Уиклиф (1324— 1384) и чех Ян Гус (1371 — 1415), содержание проповедей ко­торого совпадало с идеями национально-освободительной борьбы народа Чехии против немецких феодалов. Крестьянско-плебейские еретические движения XIV—XV вв. ознаменованы выступлениями лоллардов (нищенствующих священников) в Англии и таборитов в Чехии. Все еретические движения безжалостно подавлялись, а их идеологи уничтожались.

В свою очередь, выразителем официальной церковной идео­логии средневековья являлся Фома Аквинский (1225—1274), уче­ние которого одобрялось церковью и полностью соответствовало ее устремлениям. Рассуждая о справедливости, Фома Аквинский считал, что «совершенство вселенной требует, чтобы в вещах при­сутствовало неравенство, дабы осуществились все степени совер­шенства», и призывал к безжалостной расправе с еретиками: «Из­вращать религию, от которой зависит жизнь вечная, гораздо более тяжкое преступление, чем подделывать монету, которая служит для удовлетворения потребностей временной жизни. Следователь­но, если фальшивомонетчиков, как и других злодеев, светские госу­дари справедливо наказывают смертью, еще справедливее казнить еретиков, коль скоро они уличены в ереси...» [71],

Продолжительный генезис становления юридического и факти­ческого положения церкви дает основания для некоторых выводов. Во-первых, следует подчеркнуть, что репрессии государства против религиозного меньшинства оказались безрезультатными, ибо хри­стиане были объединены определенной идеей и самоорганизованы. Во-вторых, по мере превращения в религиозное большинство, по­лучения властной поддержки и статуса государственной религии не был сохранен принцип веротерпимости, сосуществования как с иными культами, так и с другими взглядами внутри самого христи­анства; тем самым произошел отход от демократической практики и доктрины «общего блага», известной античности.

Несмотря на господство церкви, во времена позднего средневе­ковья жили яркие личности, разрабатывавшие политико-правовые идеи на внерелигиозной основе. Нельзя не отметить выдающегося итальянского мыслителя Никколо Макиавелли (1469—1527), твор­чество которого по сей день вызывает интерес исследователей, Отечественный ученый Л. С. Мамут указывает, что для Макиавелли чуждо представление о народе как о носителе и источнике вер­ховной власти, это лишь удобный и послушный объект властвования [72]. Соответственно, Макиавелли не занимает вопрос о соотно­шении большинства и меньшинства в правовой действительности, хотя он сознает значение «толпы» для укрепления власти. Можно утверждать, что Макиавелли верно подметил значение, употребляя современную терминологию, «общественного мнения» в процессе реализации политических установок правящего режима. Однако Макиавелли весьма своеобразно определяет предназначение боль­шинства и меньшинства. В «Государе» (1513) он пишет, обращаясь к «принцессу»: «Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстанет как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и бла­гочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками — немно­гим. Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются со­хранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за боль­шинством стоит государство» [73]. Таким образом, воздействие на формирование мнения большинства необходимо, по Макиавел­ли, не для достижения справедливости и «общего блага» в государ­стве, а лишь для усиления позиций правящего режима, и «всеобщее одобрение» служит ни чем иным, как ширмой для неправых дел.

Заметный след в истории права оставил французский мысли­тель Жан Воден (1530 — 1596), обосновавший принцип государствен­ного суверенитета и исследовавший возникновение и становление государственных институтов в различных географических и клима­тических условиях. Учение Бодена изложено в трудах «Метод лег­кого изучения истории» (1566) и «Шесть книг о государстве» (1576). Небезынтересными представляются суждения Бодена о соотно­шении «добродетельных» людей и «добродетельных» государей. В частности, Воден пишет: «Не следует удивляться тому, что су­ществует так мало добродетельных государей. Ведь поскольку до­бродетельных людей вообще мало, а из этого небольшого числа добродетельных лиц государи обычно не избираются, то если среди множества государей находится один в высшей степени хороший человек, это великое диво. А когда он оказывается вознесенным так высоко, что, кроме Бога, не видит ничего более великого, чем он сам, когда его со всех сторон осаждают соблазны, ведущие к падению самых стойких, и он все же сохраняет свою добродетель,

это чудо» [74]. Касаясь же поведения государей при разрешении религиозных споров, Воден рассуждал следующим образом: «Если случится, что суверенный государь, вместо того чтобы играть роль высшего судьи, создаст себе партию, он будет лишь главой партии. Он подвергнется опасности потерять жизнь также и тогда, когда причина мятежей коренится не в государстве, как это происходит вот уже пятьдесят лет во всей Европе, где войны ведутся из-за вопросов религии. Несомненно, что государь, проявляющий бла­госклонность к одной секте и презирающий другую, уничтожит последнюю без применения силы, принуждения или какого бы то ни было насилия, если только Бог ее не сохранит. Ибо дух реши­тельных людей становится тем упорнее, чем больше с ним борются, а не встречая сопротивления, уступает. Кроме того, нет ничего бо­лее опасного для государя, чем попытка пустить в ход против своих подданных силу, когда нет уверенности в том, что это приведет к це­ли. Я здесь не говорю о том, какая религия наилучшая, ...но если государь, обладающий определенной уверенностью в том, какая религия истинна, хочет привлечь на сторону этой религии своих подданных, разделенных на секты и партии, то, по моему мне­нию, не нужно, чтобы он для этого применял силу, ибо, чем больше подвергается насилию воля людей, тем более она неуступчива» [75]. В период позднего средневековья наметились некоторые улуч­шения положения религиозных меньшинств. В XV в. с обличением религиозного и националистического фанатизма выступил Эразм Роттердамский (настоящее имя — Герхард Герхардс, 1469—1536), отстаивавший необходимость возрождения учения и идеалов ранне­го христианства. В историю политической и правовой мысли Эразм Роттердамский вошел как сторонник мира и гуманизма. Он был против насилия, особенно войн из-за различий по национальному признаку, отмечая: «Англичане смотрят на французов как на врагов лишь за то, что они французы. Англичане ненавидят шотландцев лишь за то, что они шотландцы. Немцы враждуют с французами, испанцы — и с теми, и с другими. Какая противоестественность во всем этом! Простое название местности разъединяет людей Почему же такое множество других вещей не может примирить их? Ты, англичанин, ненавидишь француза. Но почему ты, человек не можешь быть доброжелательным к другому человеку? Поче­му христианин не может быть доброжелательным к христианину! Пусть они лучше подумают и рассудят, что на самом деле вес! этот мир — единая общая страна для всех людей» [76]. В тру де «Жалоба мира» Эразм Роттердамский прозорливо призыва/ к поиску средств для того, чтобы «границы государств перестал* подвергаться частым изменениям и сделались устойчивыми, потом} что изменения государственных границ ведут к смутам, а смуты — к войне» [77]. Творчество Эразма Роттердамского способствовало подготовке европейской Реформации, крупные деятели которой Мартин Лютер (1483-1546), Томас Мюнцер (ок. 1490-1525), Жан Кальвин (1509—1564) и другие выступили против застывшей цер­ковной организации, за изменение отношений церкви и государ­ства. Так, в работе «О светской власти» Лютер отмечал, что хри­стиан во всем мире — меньшинство, поэтому «невозможно, чтобы христианский порядок распространялся на весь мир, или на целую страну». Разграничивая сферы светской и духовной власти, Лютер выступил против применения силы в борьбе с еретиками: «... Ересь нельзя никогда пресекать силой, здесь нужен иной подход, не меч, а нечто другое. Здесь должно сражаться слово Божие; если оно в данном случае ничего не решит, то этого не решит и светская власть, даже если она наполнит мир кровью. Ересь — духовное дело; ее нельзя изрубить никаким железом, сжечь в любом огне, утопить в любой воде. (...) Нельзя и в светских делах действовать силой, бесправие нужно прежде всего преодолевать правом» [78].

Длительное время шло жестокое противоборство, религиозные войны и папская инквизиция уносили жизни тысяч людей. К это­му периоду относится факт, который можно оценить как первый случай межгосударственных отношений по защите соплеменников за рубежом. Это произошло в 1555 г., когда папа Павел IV прика­зал арестовать в Анконе, крупном торговом центре, всех маранов и евреев, общим числом около 30 тыс. человек. Так как среди аресто­ванных оказались несколько турецких евреев и маранов, то султан Сулейман обратился к папе Павлу IV с письмом, в котором выра­жал недоумение по поводу жестокости церкви, требующей от своей паствы любви к ближнему, и угрожал контррепрессиями в отноше­нии христиан, проживавших в Турции, если не будут освобождены турецкие подданные. Павел IV был вынужден выполнить требова­ния турецкого султана [79]. В том же году в Аугсбурге (Германия) был заключен договор (так называемый «Аугсбургский религиоз­ный мир» 1555 г.), предоставлявший право каждому имперскому чину исповедовать любую религию, которую он считает истинной; этот договор развивал идеи веротерпимости, изложенные в Пас-сауском договоре 1552 г. [80]. В соседней Франции «нормативная веротерпимость» наступила позже, и когда в Германии устанавли­вался «религиозный мир», во Франции преследовали протестантов; только одна «Варфоломеевскую ночь» 24 августа 1572 г. в Пари­же унесла более 2 тыс. их жизней, а в последующие две недели по всей Франции убили около 30 тыс. человек [81]. Лишь Нантским эдиктом 1598 г., изданным французским королем Генрихом IV, было предусмотрено почти полное равноправие протестантов и ка­толиков [82]. Явившийся итогом начавшейся на религиозной поч­ве т.н. Тридцатилетней войны (1618—1648 гг.) Вестфальский мир 1648 г. ознаменовал установление юридического паритета между религиозными группами. Мир был заключен 24 октября 1648 г. в немецком городе Мюнстере (Вестфалия) путем подписания двух договоров, подготовленных на Оснабрюкском и Мюнстерском кон­грессах 1645—1648 гг., между императором «Священной Римской империи» и его союзниками, с одной стороны, и их соперни­ками, с другой. По широко распространенному мнению, тогда впервые в истории защита религиозных меньшинств была поднята на межгосударственный уровень. Однако в тексте договоров мы не встретим упоминания о каких-либо «меньшинствах», сказано лишь, что вопросы религии не могут решаться на основе боль­шинства голосов; в этой связи отметим, что «меньшинство» как юридическая категория в тот период не существовало. В религи­озной сфере Вестфальский мир, вызвавший недовольство папского престола, уравнял в правах кальвинистов, католиков и лютеран Гер­мании, узаконил секуляризацию церковных земель, проведенную до 1624 г. и лишил германских князей права (ранее предостав­ленного внутригерманским Аугсбургским договором) определять религиозную принадлежность подданных [83]. Вестфальский мир констатировал конец Священной Римской империи, распавшейся на 355 самостоятельных государств, и установил миропорядок, про­существовавший вплоть до Великой французской революции 1789 г. и основывающийся на принципе «политического равновесия», т.е. сохранения сложившейся к середине XVII в. системы европейских стран и обеспечения стабильности их государственных границ.

Именно в эпоху средневековья стал формироваться принцип приоритета большинства. Исследовавший данный вопрос немецкий ученый Г. Еллинек отмечал: «Демократии древности знали принцип большинства и проводили его различным образом, часто призна­вая при этом и права меньшинства. Напротив, средневековый мир признал его не сразу и с оговорками. Сильно развитое чувство лич­ности, которым отличались германские народы, не мирилось с тем, что двое всегда должны значить больше, чем один. Один храбрый мог победить в открытой борьбе пятерых, — почему же должен он в совете склоняться перед большинством? И потому в средневеко­вых сословных собраниях мы часто встречаемся с принципом, что голоса надлежит взвешивать, а не считать. В некоторых сословных корпорациях вплоть до позднейшего времени вообще не произ­водился правильный подсчет голосов, например — в венгерском сейме. В общественной жизни германцев первоначально все решения принимались единогласно — особенно при выборах, — большею частью путем аккламации, которой заглушались голоса несогласного меньшинства» [84]. Позднее верность требованию единогласия выражалась в возложении на меньшинство обязан­ности присоединиться к решению большинства. Первоначально же, как установил Г. Еллинек, принцип большинства был введен церковью — путем фикции, что воля большинства тождественна с общею волей; примеру церкви последовало государство. Так, первоначально церковь предоставляла выбор папы духовенству Ри­ма и ближайшим епископам, при аккламации народа; с 1179 г. папский престол замещался решением большинства двух третей кардиналов, ас 1215 г. для избрания епископов требовалось лишь простое большинство каноников. Однако принцип выборности цер­ковных иерархов фактически исчез к XV в. Как правильно заметил Г. Еллинек, в средние века принцип большинства не мог найти по­всеместного признания вследствие самой природы «монархическо-аристократического общества и вытекающего из нее государствен­ного строя» [85]. Торжество же принципа большинства неразрывно связано с кризисом феодализма и появлением теорий «обществен­ного договора».