Глава 8. Принципы морали

1. ОПИСАТЕЛЬНО-ОЦЕНОЧНЫЙ ХАРАКТЕР МОРАЛЬНЫХ ПРИНЦИПОВ

Тема моральной аргументации, никогда не уходившая из поля зрения философии и теории аргументации, по-прежнему остается неясной и, судя по всему, такой останется еще долго.

Далее будут сделаны общие замечания относительно своеобразия моральных принципов и стандартных способов аргументации в их поддержку. Как отмечает Р. Хэар, начать с природы этической дискуссии — значит войти в самое сердце этики'.

Этика, в отличие от, скажем, математики или физики, не является точной наукой. Бытует мнение, что она в принципе не может быть такой наукой. Многие современные философы убеждены, что этика вообще не является наукой и никогда не станет ею. Вот как выражал эту мысль Л. Витгенштейн в уже упоминавшейся лекции по этике: «Когда я задумываюсь над тем, чем действительно являлась бы этика, если бы существовала такая наука, результат кажется мне совершенно очевидным. Мне представляется несомненным, что она не была бы ничем, что мы могли бы помыслить или высказать... Единственное, что мы можем, — это выразить свои чувства с помощью метафоры: если бы кто-то смог написать книгу по этике, которая бы действительно являлась книгой по этике, эта книга, взорвавшись, разрушила бы все иные книги мира. Наши слова, как они используются в науке, являются исключительно сосудами, способными вместить и перенести значение и смысл, естественные значения и смысл. Этика, если она вообще чем-то является, сверхъестественна»².

Язык морали — особый язык. Своеобразие морального рассуждения связано прежде всего с тем, что в нем используются моральные оценки и нормы. Действительно ли эти специфические составляющие имеют значение, несовместимое с обычным, или естественным, значением слов?

¹ См.: Hare R.M. Language of Morals. Oxford, 1952. P. 3.

² Wittgenstein L. Lecture on Ethics//Philosophical Review. 1965. Vol. 17. № 1. P. 7. 222

Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, нужно прояснить основные особенности моральных оценок и норм.

Моральные оценки, как и все другие, могут быть абсолютными и сравнительными («Ложь морально предосудительна» и «Морально простительнее лгать дальнему, чем ближнему»).

Моральные принципы относятся к двойственным, описательно-оценочным (дескриптивно-прескриптивным) выражениям. Они содержат описание сферы моральной жизни и опосредствованно тех сторон жизни общества, одним из обнаружений которых является мораль. Эти же принципы предписывают определенные формы поведения, требуют реализации известных ценностей и идеалов.

Нередко противоречивое единство описания и предписания разрывается, и моральным принципам дается либо дескриптивная, либо прескриптивная интерпретация. Споры по поводу истинности данных принципов ведутся с давних пор.

Сторонники первого подхода считают моральные принципы описаниями, или прежде всего описаниями, и убеждены, что понятия истины и лжи приложимы к ним точно в том или же несколько модифицированном смысле, что и к остальным описаниям. Нередко выдвигается дополнительный аргумент: если бы моральные принципы не были связаны с истиной, то ни одну моральную систему нельзя было бы обосновать, и все такие системы оказались бы равноправными.

Эта ссылка на угрозу релятивизма и субъективизма в морали очевидным образом связана с убеждением, что объективность, обоснованность и тем самым научность необходимо предполагают истинность, а утверждения, не допускающие квалификации в терминах истины и лжи, не могут быть ни объективными, ни обоснованными, ни научными. Это убеждение — характерная черта устаревшего стиля теоретизирования, присущего XVII-XVIII вв.

Сторонники второго подхода подчеркивают регулятивную, проектирующую функцию моральных принципов; они считают главным не дескриптивное, а прескриптивное их содержание и полагают, что к этим принципам неприложимо понятие истины. Нередко при этом, чтобы избежать релятивизма и иметь возможность сопоставлять и оценивать разные системы морали, взамен истины вводится некоторое иное понятие. Его роль — быть как бы «заменителем» истины в сфере морали и показывать, что хотя понятие истины не приложимо к морали, она тем не менее как-то связана с действительностью и в ней возможны некоторые относительно твердые основания.

223

В качестве таких «суррогатов» истины предлагались понятия «правильность», «значимость», «целесообразность», «выполнимость» и т. п.

Ни один из этих подходов к проблеме истинности моральных принципов нельзя назвать обоснованным. Каждый из них представляет собой попытку разорвать то противоречивое дескриптивно-пре-скриптивное единство, каким является моральный принцип, и противопоставить одну его сторону другой. Первый подход предполагает, что в терминах истины может быть охарактеризована любая форма отображения действительности человеком, а там, где нет истины, вообще нет обоснованности и все является зыбким и неопределенным. С этой точки зрения добро и красота — всего лишь завуалированные формы истины.

Очевидно, что такое расширительное толкование истины лишает ясного смысла не только те понятия, которые она призвана заместить, но и ее саму. При втором подходе уже сама многочисленность предлагаемых «суррогатов» истины, их неясность, их короткая жизнь, отсутствие у них корней в истории этики, необходимость для каждой формы отображения действительности, отличной от чистого описания, изобретать свой особый «заменитель» истины говорят о том, что на этом пути не приходится ожидать успеха.

Проблема обоснования моральных принципов связана с раскрытием их двойственного, дескриптивно-прескриптивного характера. Принцип морали напоминает двуликое существо, повернутое к действительности своим регулятивным, оценочным ликом, а к ценностям — своим «действительностным», истинностным ликом: он оценивает действительность с точки зрения ее соответствия ценности, идеалу, образцу и одновременно ставит вопрос об укорененности этого идеала в действительности¹.

¹ Можно отметить, что многое из того, что рождается в человеческой душе, является двойственным в том же смысле, в каком двойственна мораль. «Душа, — пишет К. Юнг, — это переход, и поэтому нужно ее рассматривать в двух аспектах. С одной стороны, она дает образ, составленный из обрывков и следов всех прошлых событий, с другой — набрасывает нам в том образе контуры будущих событий, поскольку душа сама создает свое будущее» (Jung С. G. On Psychological Understanding //Journal of Abnormal Psychology. 1915. P. 391). Исправляя теорию толкования снов 3. Фрейда, Юнг указывает, в частности, что каждое сновидение выражает желания, испытанные в прошлом, но обращено также к будущему и указывает на цели и стремления человека, видящего сон. Полное толкование сна должно включать "проспективное" и "ретроспективное" его истолкования.

224

Как указывалось, аналогичную дескриптивно-прескриптивную природу имеют и законы науки. Но если у моральных принципов явно доминирует прескриптивное, оценочное начало, то у научных законов ведущим обычно является описательный момент.

Таким образом, проблема не в том, чтобы в области этики заменить добро истиной, и не в том, чтобы заменить добро чем-то, что напоминало бы истину и связывало бы, подобно ей, мораль с действительностью. Задача в выявлении взаимосвязи и взаимного дополнения истины и добра, в выявлении их взаимоотношений с другими этическими категориями.

2. ВЫВОДЫ ИЗ ДВОЙСТВЕННОЙ ПРИРОДЫ МОРАЛЬНЫХ ПРИНЦИПОВ

Если под «обычным», или «естественным», значением утверждения понимается его описательное значение, то ясно, что моральные принципы, строго говоря, не имеют такого значения: они описывают, но лишь для того, чтобы эффективно оценивать, и оценивают, чтобы адекватно описывать. Функции описания и оценки — диаметрально противоположны. Однако вряд ли оправданно на этом основании приписывать какую-то особую «неестественность» значению моральных принципов. Двойственный, дескриптивно-пре-скриптивный характер имеют не только они, но и многие другие языковые выражения, включая и самые обычные научные законы.

Тем не менее, существует определенная потенциальная опасность, связанная с двойственностью моральных принципов. Она обнаруживает себя, если эти принципы истолковываются либо как чистые описания, когда понятие «описательное утверждение» оказывается настолько размытым, что «книга по этике» становится в известном смысле опасной для обычных научных книг; либо как чистые оценки (предписания), когда вместо «книг по этике» появляется перечень достаточно произвольных предписаний, связанных скорее с господствующей идеологией, чем с моралью.

Из сказанного о природе моральных принципов можно сделать некоторые выводы, имеющие отношение к теме моральной аргументации.

Первый вывод касается так называемой «логики морального рассуждения». Можно ли рассуждать логически последовательно и непротиворечиво о морально хорошем и плохом, обязательном и запрещенном? Можно ли быть логичным в области этики? Вытека-

225

ют ли из одних моральных оценок и норм другие моральные оценки и нормы? На эти и связанные с ними вопросы отвечают логика оценок и логика норм, показывая, что рассуждения о ценностях не выходят за пределы логического; их можно успешно анализировать и описывать с помощью обычных методов формальной логики. Несколько сложнее вопрос о логических связях двойственных, описательно-оценочных выражений, к числу которых относятся моральные принципы. Этот вопрос пока не обсуждался специально, но интуитивно очевидно, что моральное рассуждение, как и чисто оценочное рассуждение, подчиняется требованиям логики. Поскольку эти требования распространяются на весь класс описательно-оценочных утверждений, особой логики морального рассуждения не существует.

Второй вывод связан с разграничением этики и метаэтики. Оно было популярным в середине прошлого века, но сейчас используется все реже.

Этика (нормативная) истолковывалась как система моральных норм, предписывающих определенное поведение, и считалась ненаучной и не допускающей обоснования из-за отсутствия связи моральных норм и фактов. Описательная этика (метаэтика) понималась как совокупность описательных утверждений о таких моральных нормах, прежде всего об их существовании или «пребывании в силе», и трактовалась как обычная эмпирическая дисциплина.

Противопоставление прескриптивного и дескриптивного имело место в этике всегда, хотя и не в столь резкой форме противопоставления «ненаучного» и «научного». В основе противопоставления лежит двойственный характер моральных принципов: (нормативная) этика истолковывает их как чистые предписания, метаэтика — как описания или основу для них. Эти интерпретации морали односторонни и ущербны. Между двумя основными функциями моральных принципов нет четкой границы, даже контекст использования не всегда позволяет ее провести. Это означает, что (нормативная) этика и (описательная) метаэтика также не могут быть эффективно отграничены друг от друга при условии, что ни та, ни другая не оказываются искусственными построениями и сохраняют связь с реальной моралью. Этика и метаэтика — два крайних полюса, между которыми движутся и к которым с разной силой тяготеют конкретные этические теории.

Третий вывод основывается на том факте, что моральное рассуждение — весьма своеобразная разновидность гуманитарного рас-

226

суждения. Моральная аргументация обычно чрезвычайно свернута, а принятие морального решения нередко выглядит как спонтанное движение души.

«Далеко не все коллизии долга, а возможно, и ни одна, — пишет К.Г. Юнг, — на самом деле окажутся "разрешены", даже если о них дискутировать и аргументировать до второго пришествия. В один прекрасный день решение просто объявится, очевидно, как результат своего рода короткого замыкания»¹. Причину того, что принимаемое моральное решение иногда трудно или даже невозможно мотивировать, Юнг видит в том, что глубинную основу морали составляют не поддающиеся рефлексии инстинкты.

«Инстинкты a priori представляют собой те наличные динамические факторы, от которых в конечном счете зависят этические решения, принимаемые нашим сознанием. Это есть нечто бессознательное, и о смысле его не существует никакого окончательного мнения. Об этом возможно иметь лишь предварительное мнение, ибо нельзя окончательно постигнуть свое собственное существо и положить ему рациональные границы»².

Свернутость моральной аргументации и морального решения объясняется скорее не таинственными инстинктами, а тем, что их основу составляют моральные схемы, ушедшие в глубины сознания, действующие почти автоматически и не требующие размышления при своем применении. Человек, принимающий моральное решение, редко в состоянии внятно объяснить, чем именно он руководствовался и исходя из каких принципов одобрял или осуждал тот или иной способ поведения. Общие схемы морального решения, подобно законам логики, усваиваются стихийно и действуют, минуя сознание и размышление. Если такое рассуждение и приводится, оно нередко имеет к принятому решению внешнее отношение, оправдывая задним числом то, что принято независимо от него.

Именно на эту непосредственность и неразвернутость морального выбора и решения во многом опираются интуитивизм в этике, отстаивающий существование особой моральной интуиции, и сентиментализм, постулирующий наличие у человека особого морального чувства.

¹ Юнг К.Г. Феномен духа в искусстве и науке. М., 1992. С. 292.

² Там же. С. 275.

₁₅. 227