Антропоцентризм диалога

(коммуникативы в диалоге)

Современная лингвистика при всем многообразии присущих ей подходов к изучению и описанию языка отличается отчетливо выраженным антропоцентризмом. Человек как мыслящая и говорящая личность становится центром притяжения и точкой отсчета во многих языковедческих исследованиях. Антропоцентризм — важнейшая черта современной научной парадигмы, именуемой лингвистами коммуникативно-функциональной, или коммуникативно-прагматической.

Вне отношения к человеку невозможно представление языковой картины мира [Булыгина, Шмелев 1997: 7; Шведова 1999: 14-15]. Как подчеркивает Н.Ю. Шведова, “в центре всего изображаемого словом стоит человек — он сам и все то, что воспринимается им как его окружение, сфера его бытия...” [Шведова 1999: 14].

Личностные особенности человека накладывают незримый или явственный отпечаток на любое речевое произведение, им созданное. Говорящий или пишущий, и только он, с учетом поставленной коммуникативной задачи и требований ситуации выбирает стиль и речевой жанр своего сообщения, а также уместные с точки зрения данного субъекта языковые средства.

Различные воплощения языка неодинаковы по степени выраженности личностного начала. Что можно сказать в этом плане о функциональных стилях? С одной стороны шкалы находится официально-деловой стиль с его обезличенностью, конвенциональным запретом на выражение личностных и любых субъективных смыслов. С другой — функциональные разновидности, в которых выражение личностного начала не только узаконено, но и всячески приветствуется и поощряется — публицистический, художественный и разговорный стили. У научного стиля в этом плане особое место: здесь одобряются личностные моменты, связанные с планом содержания, и сдерживаются субъективные особенности плана выражения.

В рамках существующих видов речи наиболее яркой антропоцентричностью характеризуется диалог. Диалогическая речь — это, как правило, общение личное и личностное. Это всегда экспликация, сопоставление, а иногда и противопоставление, столкновение нескольких смысловых позиций, связанных с каждым из коммуникантов. Насколько эффективно и безболезненно будет проходить согласование этих позиций, целиком зависит от участников диалога, их личностных установок, общей и речевой культуры, темперамента и других факторов. Например:

(Разговор по телефону)

А. Здравствуйте!

Б. Здравствуйте!

А. Я по объявлению //

Б. Но мы не давали объявления!

А. Начинается! Продаются диван и два кресла/ это что/ не ваше?

Б. Нет/ не наше //

А. Как же так? А ваш телефон №...?

Б. Нет/ вы ошиблись номером //

А. Ну ладно/ извините //

Б. Пожалуйста //. [РРВ]

Личностный характер интеракции, характерный для разговорного диалога, не отменяется и в диалоге публицистическом, хотя здесь не может не происходить трансформаций, обусловленных специфичностью сферы массовой коммуникации. Приведем фрагмент из интервью Г. Явлинского корреспонденту газеты “Неделя”.

— Григорий Алексеевич, как-то в последнее время вас не очень слышно было.

— В каком смысле?

— Ну, например, вас, по-моему, нет даже в сотне политических деятелей по рейтингу “Независимой газеты”.

— Почему же? Где-то есть. А вы всех знаете из этой сотни?

— Нет. Больше половины не знаю.

— Ну вот. Дразнитесь, значит?

— Нет. Просто хочется, чтобы вы были слышны.

— Это зависит не только от меня.

— Хорошо. Скажите, наступило у вас похмелье или нет?

— Нет. Пока еще нет.

— Все еще в эйфории?

— Нет еще явного впечатления, чтобы мы поняли: не надо злоупотреблять (Неделя, № 9, март 1993. С.2).

Несмотря на очевидный антропоцентризм диалога, создалась почти парадоксальная ситуация: диалогическая речь исследовалась во многих ракурсах [см. об этом подробнее: Колокольцева 1998], однако ее личностные аспекты изучены пока в недостаточной мере. Между тем именно диалог (особенно непринужденный) прямо или опосредованно отражает важнейшие социальные, психологические и языковые установки собеседников. Диалогические дискурсы являются непосредственным воплощением речевых стратегий и тактик участников языкового общения, т.е. конкретных языковых личностей.

Речевые произведения диалогического характера подвергались классификации по целому ряду оснований. В свете задач данного исследования наиболее актуальным является дифференциация диалогических дискурсов с учетом особенностей коммуникативного взаимодействия партнеров. В интерпретации разных исследователей такое деление выглядит по-разному [Соловьева 1965; Юдина 1985, Макаров 1998; Седов 1997; 1998]. Но в существующих концепциях обнаруживается и нечто общее. Это противопоставление диалогов гармоничных, построенных с соблюдением важнейших правил эффективного речевого взаимодействия (иначе диалогов-унисонов) и диалогов дисгармоничных, конфликтных, нарушающих правила эффективного речевого взаимодействия (иначе диалогов-диссонансов). Эти два типа диалогических дискурсов и будут рассмотрены нами в разных функциональных сферах. При этом не ставится задача описать различия, детерминированные особенностями каждой из функциональных сфер. Напротив, сделана попытка выявить то общее, что обусловлено диалогическим видом речи.

Мы исходим из того, что инвариантом речевого поведения является “поиск общего языка” [Винокур 1993: 60-61], а идеалом диалогического взаимодействия — гармоничное общение, направленное на достижение коммуникативного согласия. Поэтому отнюдь не случайным считаем появление у лексемы “диалог” нового значения, которое в “Толковом словаре русского языка конца ХХ века” под ред. Г.Н. Скляревской формулируется следующим образом: ДИАЛОГ 1. Взаимопонимание и взаимодействие [1998: 210].

Процесс достижения взаимопонимания, безусловно, не является легким. Он требует от участников коммуникации известных интеллектуальных, психологических и речевых усилий. В процессе согласования личностных позиций и коммуникативных намерений общающихся трудно переоценить роль второго участника диалога, к которому направлена конкретная реплика. На значимость позиции адресата неоднократно обращалось внимание [Бахтин 1979: 245-247, 275; Арутюнова 1981: 356-367; Арутюнова 1998: 660-668]. Как отмечает Н.Д. Арутюнова, “адресат волен принять или отвергнуть предложенную ему программу, сдаться или оказать сопротивление, пойти на уступку или перейти в наступление, выполнить просьбу или отказаться. Эти и другие типы высказываний соответствуют вторым репликам диалога” [Арутюнова 1998: 661].

Именно в позиции второй реплики диалога (реплики-реакции) формируется класс коммуникативных единиц, ориентированных прежде всего на выражение модуса, являющихся его концентрированным воплощением. Такие высказывания обозначаются лингвистами по-разному: релятивы, коммуникативы, сентенсоиды, фразоиды, слова-предложения и др. Они представляют собой непредикативные коммуникативные единицы, состоящие из неполнозначных (дискурсивных) компонентов или десемантизированных полнозначных (Да, Конечно, Разумеется, Не говори (-те), Нет, Да нет, Неужели? Ну и что? То есть (как)? и под.). В самом общем виде значение релятивов обычно формулируется как “реакция на слова собеседника или ситуацию” [Валимова 1967; Сиротинина 1974].

Релятивы — необходимый и важный инструмент интерперсонального взаимодействия. Являясь выражением обратной связи в диалоге, передавая разнообразные модусные значения субъективной сферы адресата, релятивы тем самым выполняют регулятивные функции, направленные на согласование коммуникативных стратегий и тактик собеседников. Например:

А. Надо завтра с утра телефон отвезти в ремонт //

Б. Давай //

А. А/ нет... Завтра среда?

Б. Да //

А. Завтра не получится // У них выходной //

Б. Ну давай в четверг я его завезу/ на работу поеду //

А. Хорошо //. [РРВ]

Релятивы — постоянно пополняемый класс речевых единиц, у которого открытые границы со свободными членимыми высказываниями предикативного характера. В частности, расширение круга релятивов происходит в речи за счет высказываний с аксиологической семантикой (Прелесть!; Чудесно! Замечательно!; Славно!; Кошмар!; Безобразие!; Ужасно! и под.), значение которых целиком прагматично и предопределяет не только возможность выражения оценочной реакции на ситуацию или высказывание, но и потенциальное предписание по поводу дальнейших действий [Арутюнова, Падучева 1985: 13-14].

В настоящее время не вызывает сомнений, что релятивы являются языковой универсалией [Теньер 1988; Прибыток 1992; Викторова 1999]. В любом из языков насчитываются сотни подобных единиц с богатейшей нюансировкой по модальным значениям. Таким образом, и в распоряжении каждого носителя русского языка имеется богатый арсенал специализированных показателей диалогической модальности. Но, вступая в диалог, конкретная языковая личность пользуется такими средствами по-разному. Покажем роль релятивов в ситуациях гармоничного и негармоничного речевого взаимодействия.

Гармоничный диалог предполагает следующее: 1) согласованность стратегий и тактик собеседников; 2) взаимоприемлемую для коммуникантов тональность общения; 3) искреннюю (а не показную) заинтересованность в предмете обсуждения, а также в содержании сказанного собеседником; 4) адекватное вербальное и невербальное воплощение коммуникативных установок участников диалога; 5) достижение в процессе речевого акта хотя бы частичного взаимопонимания и согласия сторон.

Следует отметить, что большинство релятивов ориентировано именно на гармоничное коммуникативное взаимодействие. Наиболее явно с ним связаны показатели согласия (Да, Конечно, Не говори (-те), Разумеется, Безусловно и под.) и вторичные релятивы, возникшие на базе аксиологических высказываний с позитивно-оценочной семантикой (Хорошо!; Чудесно!; Замечательно!; Славно! и пр.). Например:

(Разговор о детях)

А. К ним очень привязываешься // И наша тетя Ксеня/ она ведь тоже к нему привязана/ к Димке //

Б. Конечно/ уж привыкла //

А. Привыкла/ ну она же его с пеленок (=нянчит) /что же с месяца //

Б. Конечно //

А. С двух // Конечно/ она привыкла // Сегодня как-то я...

Б. И он к ней привык //

А. И он привык // Он ее ждет... Гулять // Потому что знает/ что больше всего гуляет он с ней/ конечно //

Б. Ну конечно // [ЕФЗРР].

Наш материал подтверждает мнение О.П. Ермаковой, Е.А. Земской относительно того, что в живой речи коммуниканты не склонны следовать постулатам (максимам) общения, выдвинутым Грайсом: “Говорящие часто не бывают краткими и достаточно информативными, при этом они могут говорить лишнее, не всегда говорят правду, не всегда говорят ясно, избегая двусмысленностей...” [Ермакова, Земская 1993: 35]. Так, в приведенном фрагменте диалогического дискурса имеются очевидные длинноты и повторы, отмечается и некоторая непоследовательность изложения (в речи А.), т.е. не соблюдена сформулированная Грайсом максима манеры речи (Говори ясно, коротко и последовательно). Тем не менее это не создает коммуникативного дискомфорта для собеседников — напротив, они беседуют с явным удовольствием, выражают искреннюю заинтересованность речью, приходят к взаимному согласию. В качестве языкового показателя оптимального речевого взаимодействия здесь выступает релятив Конечно, выражающий полную солидарность адресата со смысловой позицией адресанта.

Гармоничное диалогическое взаимодействие вовсе не предполагает обязательного тождества смысловых позиций коммуникантов. Собеседники могут в чем-то не соглашаться друг с другом и даже акцентировать различия точек зрения на что-либо. Но если при этом полемика носит корректный характер, а в ходе общения достигается хотя частичное взаимопонимание, дискурс несомненно можно считать гармоничным. Например:

А. Но Н. скажем/ пишет не для нас // Его читатель/ это не мы/ не наш круг //

Б. Я согласен //

А. Но тем не менее он потрясающий писатель //

Б. Не могу назвать его потрясающим //

А. Вас он не потрясает?

Б. Нет // Это любопытно/ это... достойно чтения...

А. Но не более?

Б. Но назвать его Шекспиром нашего времени...

А. (с иронией) Ну-у...

Б. Потрясающее предполагает примерно это // Так что это очень категорично сказано //

А. Ну это/ конечно... Вообще все оценки/ они субъективны //

Б. Конечно/ здесь естественно // [РРВ]

Разумеется, в современных условиях каждый человек выступает ежедневно в целом ряде коммуникативных ролей [Винокур 1993: 62]. Мы вступаем в диалог со знакомыми (дружеское, семейное и профессиональное общение), малознакомыми и незнакомыми людьми (общение в магазинах, на транспорте и в других стереотипных городских ситуациях). Наши собеседники существенно различаются уровнем образования, культуры, индивидуально-психологическими особенностями. Это существенным образом влияет на характер нашего речевого поведения, которое может заметно варьироваться в зависимости от многих параметров конкретных коммуникативных ситуаций. Однако в речевом поведении каждой личности можно выделить некоторые константные признаки, которые обнаруживают себя в большинстве ситуаций общения, вне зависимости от того, с кем, о чем, в каких условиях идет диалог.

Выскажем следующее предположение, основанное на наблюдениях над конкретным эмпирическим материалом и оценках коммуникативной деятельности ряда лиц. По отношению к каждой языковой личности можно говорить о доминирующем типе речевого поведения. В силу индивидуально-психологических особенностей, личностных установок, уровня образования и ряда других факторов выделяются субъекты, тяготеющие к гармоничному или негармоничному речевому поведению. Одни говорящие склонны к ведению диалога на паритетных началах, другие — к коммуникативному доминированию (лидерству) любой ценой.

Блестящие подтверждения этому можно найти в художественной литературе. У многих персонажей есть свои излюбленные релятивы, к которым герои прибегают особенно часто и которые позволяют наиболее рельефно очертить специфику речевого поведения говорящих, выявить присущие им личностные речевые стратегии. Ярким примером использования релятивов в качестве характеристики языковой личности могут служить высказывания, которые М. Булгаков вложил в уста психиатра доктора Стравинского (“Мастер и Маргарита”). Излюбленным релятивом знаменитого доктора является высказывание Славно! и его модификации. На эту речевую особенность персонажа первоначально обращается внимание в несобственно авторской речи: “Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем и радоваться всему, что бы ни говорили его окружающие, и выражать это словами “славно, славно...”. И далее в тексте романа следует целая серия реплик Стравинского, включающих данных релятив. Например:

а) (Из беседы с привезенным в психиатрическую клинику поэтом Бездомным) — [...] Я требую, чтобы меня немедленно выпустили. — Ну что же, славно, славно! — отозвался Стравинский. Вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человека здорового? Хорошо-с. Я вас сейчас же выпишу отсюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны?;

б) Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как будто раскололась, и он почувствовал, что слаб и нуждается в совете.

— Так что же делать? — спросил он на этот раз уже робко. — Ну вот и славно! — отозвался Стравинский. — Это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. [...]

Релятив Славно!, постоянно употребляемый доктором Стравинским, отражает его личностную речевую стратегию — стратегию гармонизации отношений с окружающими. В данном высказывании, сохранившем, несмотря на специфическое употребление, позитивно-оценочную семантику, получают опосредованное отражение важнейшие социальные, психологические и лингвистические установки данной языковой личности: оптимистический настрой, желание быть приятным собеседнику (независимо от того, коллега это или больной), доставить удовольствие уже самим фактом общения, вселить надежду на благоприятное течение событий, для пациентов — на выздоровление.

Негармоничное речевое взаимодействие характеризуется реализацией одной или нескольких коммуникативно негативных характеристик: 1) несогласованностью или даже конфронтативностью речевых стратегий и тактик собеседников; 2) возможностью неприемлемой хотя бы для одного из участников тональности речи; 3) отсутствием подлинной заинтересованности предметом обсуждения или содержанием высказанного; 4) вербальным или паралингвистическим выражением негативных установок по отношению к содержанию речи или к личностным особенностям собеседника; 5) отсутствием эффективного результата речевого акта.

В диалогических дискурсах, отражающих негармоничное коммуникативное взаимодействие, состав релятивов существенно изменяется. Здесь обязательно присутствуют, а нередко и доминируют показатели несогласия, негативных речевых реакций, маркеры коммуникативных неудач. Релятив Да в подобных диалогических дискурсах обычно употребляется не в качестве выразителя согласия, а как односложный утвердительный ответ на общий вопрос. Обратимся к материалам художественных диалогов.

Дверь отворила бабушка. За ее спиной блеклым фоном просматривался Володя.

— Это вы и есть Рита? — строго спросила бабушка, загораживая Володю, оберегая его от сквозняка.

— А что? — смутилась Рита.

— Спрашивать буду я, — строго сказала бабушка тоном экзаменатора.. — А вы только отвечайте на вопросы: “да” или “нет”. Вы Рита?

— Да, — послушно сказала Рита.

— Вы работаете в парикмахерской?

— Да.

— Вы старше Вовика на три года?

— Да.

— Ну так что же вы от него хотите?

— Ничего... — растерялась Рита.

— А зачем вы тогда к нему пришли?

— Просто свободный вечер.

Этот ответ в какой-то мере удовлетворил бабушку, и она пропустила Риту за дверь. (В. Токарева. Просто свободный вечер)

Перед нами яркий пример негармоничного диалога. В данном случае наблюдается очевидное рассогласование коммуникативных стратегий собеседников. Один из персонажей (бабушка друга) навязывает другому (Рите) весьма неприятный тип интерперсонального взаимодействия. Инициатор диалога сразу же в ультимативной форме заявляет о своих притязаниях на коммуникативное доминирование (Спрашивать буду я. А вы только отвечайте...). И далее беспрепятственно осуществляет данную интенцию (второй коммуникант не решается возражать, поскольку собеседница старше по возрасту и является родственницей друга). И релятивы, используемые в качестве односложных ответов на вопросы, и авторские ремарки (смутилась Рита, растерялась Рита), говорят о ситуации коммуникативной неудачи. Смысловая позиция второго участника диалога, по сути дела, не смогла воплотиться из-за агрессивного речевого поведения инициатора общения.

Негармоничные диалоги широко представлены в произведениях С. Довлатова. Дело в том, что многие его герои — люди, находящиеся в глубоком разладе с окружающим обществом. Их психологическое и социальное одиночество отражается и в речевом поведении. Дисгармония мироощущения приводит к дисгармонии общения. Не случайно преобладающим оказывается некооперативный тип диалога. Речевые партии персонажей нередко плохо согласованы между собой. Говорящие зачастую даже и не пытаются понять друг друга или им это не вполне удается.

К телефону подошел мой сын. Он поднял трубку и сосредоточенно, упорно замолчал. Потом, уподобляясь моей знакомой официантке из ресторана “Днепр”, сказал без любопытства:

— Ну чего?

Говорю ему:

— Здравствуй, это папа.

— Я знаю, — ответил мой сынок....

Я спросил:

— Как поживаешь?

— Это не я, — был ответ.

— То есть?

— Мама говорит, что это я. А это не я. Эта банка сама опрокинулась.

— Не сомневаюсь.

— Землю я собрал. И рыбки живы...

— Я на секунду задумался:

— Что же в результате опрокинул? Бочку с пальмой или аквариум?

Я услышал тяжелый вздох. Затем:

— Да, и аквариум тоже... (С. Довлатов. Филиал.)

2) (Редактор дает корреспонденту задание написать о рождении юного таллиннца в канун дня освобождения города) [...]

— Короче. Общий смысл таков. Родился счастливый человек. Я бы даже так выразился — человек, обреченный на счастье.

Эта глупая фраза так понравилась редактору, что он выкрикнул ее дважды.

— Человек, обреченный на счастье! По-моему, неплохо. Может, попробовать в качестве заголовка? “Человек, обреченный на счастье...”

— Там видно будет, — говорю. И запомните, — Туронок встал, — кончая разговор, — младенец должен быть публикабельным.

— То есть?

— То есть полноценным. Ничего ущербного, мрачного. Никаких кесаревых сечений. Никаких матерей-одиночек. Полный комплект родителей. Здоровый, социально полноценный мальчик.

— Обязательно — мальчик?

— Да, мальчик как-то символичнее... (С. Довлатов. Компромисс). [курсив наш. — Т.К.]

Релятив То есть? в обоих приведенных диалогах является маркером коммуникативных неудач. Интенцию персонажа при использовании подобных высказываний можно сформулировать приблизительно следующим образом: “Желая сделать так, чтобы ты знал, что твое высказывание мне кажется непонятным (необоснованным), говорю тебе об этом и прошу объяснить, что именно ты имел в виду”. Внешней причиной использования релятива служит характер предшествующей реплики собеседника, которая оценивается адресатом как странная и недостаточно информативная. В первом диалоге реакция ребенка на вопрос “Как поживаешь?” (Это не я) воспринимается отцом как явно не адекватная. Во втором диалоге непосредственным стимулом к использованию релятива явилась фраза редактора (И запомните, младенец должен быть публикабельным). Внутренняя, глубинная причина использования релятива То есть? — дисгармоничность данных диалогов в целом.

Таким образом, диалогическая речь характеризуется отчетливо выраженным антропоцентризмом. В диалоге всегда эксплицируется несколько смысловых позиций, связанных с каждым из коммуникантов. В процессе согласования этих позиций важную роль играют такие речевые единицы речи, как релятивы.

Данные высказывания, ориентированные в основном на выражение модусных значений, представляют собой необходимый и важный инструмент диалогического взаимодействия, направленный на согласование коммуникативных стратегий и тактик собеседников, а в конечном счете — на осуществление важнейшей цели диалога — достижение взаимопонимания и согласия.

СОКРАЩЕНИЯ

ЕФЗРР — Материалы из Единого фонда записей разговорной речи, хранящиеся в компьютерной версии в Саратовском госуниверситете.

РРВ — материалы разговорной речи жителей Волгограда, записанные автором данной статьи.

ЛИТЕРАТУРА

Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // ИАН СЛЯ. 1981. Т.40. №4.

Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. — М., 1998.

Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Истоки, проблемы и категории прагматики // Новое в зарубежной лингвистике. — М., 1985, вып. XVI.

Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979.

Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). — М., 1997.

Валимова Г.В. Функциональные типы предложений в современном русском языке. — Ростов-на-Дону, 1967.

Викторова Е.Ю. Коммуникативы в разговорной речи (на материале русского и английского языков). Автореф. дисс.... канд. филол. наук. — Саратов, 1999.

Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. — М., 1993.

Ермакова О.П., Земская Е.А. К построению типологии коммуникативных неудач // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. — М., 1993.

Колокольцева Т.Н. Лингвистические и философские аспекты изучения диалогической речи // Человек в современных философских концепциях. Материалы Международной научной конференции (Волгоград, 17-19 сентября 1998 г.). — Волгоград, 1998.

Макаров М.Л. Языковое общение в малой группе: Опыт интерпретативного анализа дискурса. Автореф. дисс.... доктора филол. наук. — Саратов, 1998.

Прибыток И.И. Английские сентенсоиды. Структура. Семантика. Прагматика. Сферы функционирования. — Саратов, 1992.

Седов К.Ф. Внутрижанровые стратегии речевого поведения: “ссора”, “комплимент”, “колкость” // Жанры речи. — Саратов, 1997.

Седов К.Ф. Анатомия жанров бытового общения // Вопросы стилистики. — Саратов, 1998, вып. 27.

Сиротинина О.Б. Современная разговорная речь и ее особенности. — М., 1974.

Соловьева А.К. О некоторых общих вопросах диалога // Вопросы языкознания. 1965. № 6.

Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. — М., 1988.

Толковый словарь русского языка конца ХХ в. Языковые изменения. Под ред. Г.Н. Скляревской. ИЛИ РАН. — СПб, 1998.

Шведова Н.Ю. Теоретические результаты, полученные в работе над “Русским семантическим словарем” // Вопросы языкознания. 1999. № 1. Юдина Г.С. К вопросу о лексико-синтаксической координации диалога в художественном тексте (по роману И.А. Гончарова “Обломов”) // Проблемы лексико-синтаксической координации. — Л., 1985.

Е.Ю. Викторова