Приложение № 4 Образцы скороговорок

1. По бревну, по бревнышку проползла букашка, проле­ тела бабочка, пропорхала пташка.

2. На болоте, на лугу Стоит кринка творогу. Прилетели две тетери, Поклевали, улетели. Прилетели утки, Поиграли в дудки.

3. Старый пес среди двора Караулил куль добра. Воры куль добра не брали, Воры сторожа украли.

4. Полночной порою в болотной глуши

О чем-то чуть слышно шуршат камыши.

5. Дубовый столб стоит столбом, В него баран уперся лбом, Хотя не жаль барану лба,

Но лбом не сбить ему столба.

6. Часовщик чинил часы, Прищемил себе усы, Пустил в ход колесики, И прощай волосики.

100

Приложение № 5 Стихи для чтения

К. Симонов

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди. Как кринки несли нам усталые женщины, Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,

Как вслед нам шептали: «Господь вас спаси!»

И снова себя называли солдатками,

Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами, Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз: Деревни, деревни, деревни с погостами, Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей, Крестом своих рук ограждая живых, Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь наверное, все-таки родина — Не дом городской, где я празднично жил, А эти проселки, что дедами пройдены, С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою Дорожной тоской от села до села, Со вдовьей слезою и с песнею женскою Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом, По мертвому плачущий девичий крик, Седая старуха в салопчике плисовом, Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну, что им сказать, чем утешить могли мы их? Но, горе поняв своим бабьим чутьем, Ты помнишь, старуха сказала: «Родимые, Покуда идите, мы вас подождем».

101

102

«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити. «Мы вас подождем!» — говорили леса. Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется, Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища На русской земле раскидав позади, На наших глазах умирают товарищи, По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют. Но, трижды поверив, что жизнь уже вся, Я все-таки горд был за самую милую, За горькую землю, где я родился.

За то, что на ней умереть мне завещано, Что русская мать нас на свет родила, Что, в бой провожая нас, русская женщина По-русски три раза меня обняла.

Не позволяй душе лениться

Н. Заболоцкий

Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому, Тащи с этапа на этап, По пустырю, по бурелому, Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели При свете утренней звезды, Держи лентяйку в черном теле И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку, Освобождая от работ, Она последнюю рубашку С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи, Учи и мучай дотемна,

Чтоб жить с тобой по-человечьи Училась заново она.

Она рабыня и царица,

Она работница и дочь,

Она обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

Гренада

М. Светлов

Мы ехали шагом, Мы мчались в боях И «Яблочко»-песню Держали в зубах. Ах, песенку эту Доныне хранит Трава молодая — Степной малахит.

Но песню иную О дальней земле Возил мой приятель С собою в седле. Он пел, озирая Родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!»

Он песенку эту Твердил наизусть... Откуда у хлопца Испанская грусть? Ответь, Александровск, И Харьков, ответь: Давно ль по-испански Вы начали петь? Скажи мне, Украина, Не в этой ли ржи Тараса Шевченко Папаха лежит? Откуда ж, приятель, Песня твоя: «Гренада, Гренада, Гренада моя»?

Он медлит с ответом, Мечтатель-хохол: — Братишка! Гренаду Я в книге нашел. Красивое имя, Высокая честь — Гренадская волость В Испании есть!

Я хату покинул, Пошел воевать, Чтоб землю в Гренаде Крестьянам отдать. Прощайте, родные! Прощайте, семья! «Гренада, Гренада, Гренада моя!»

Мы мчались, мечтая Постичь поскорей Грамматику боя — Язык батарей. Восход поднимался И падал опять, И лошадь устала Степями скакать.

Но «Яблочко»-песню Играл эскадрон Смычками страданий На скрипках времен.. Где же, приятель,

103

Песня твоя: «Гренада, Гренада, Гренада моя»? Пробитое тело Наземь сползло, Товарищ впервые Оставил седло. Я видел: над трупом Склонилась луна, И мертвые губы Шепнули: «Грена...» Да. В дальнюю область, В заоблачный плес Ушел мой приятель И песню унес. С тех пор не слыхали Родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!»

Отряд не заметил Потери бойца И «Яблочко»-песню Допел до конца. Лишь по небу тихо Сползла погодя На бархат заката Слезинка дождя...

Новые песни Придумала жизнь... Не надо, ребята, О песне тужить. Не надо, не надо, Не надо, друзья... Гренада, Гренада, Гренада моя!

Родина

К. Симонов ¹

Касаясь трех великих океанов, Она лежит, раскинув города, Покрыта сеткою меридианов, Непобедима, широка, горда.

Но в час, когда последняя граната Уже занесена в твоей руке И в краткий миг припомнить разом надо Все, что у нас осталось вдалеке,

Ты вспоминаешь не страну большую, Какую ты изъездил и узнал, Ты вспоминаешь родину — такую, Какой ее ты в детстве увидал.

¹ Мы рекомендуем так много стихотворений Константина Симоно­ва не из чрезмерного пристрастия к ним, хотя они этого заслужива­ют, а главным образом из-за их художественно-воспитательных до­стоинств. Они понятны и написаны хорошим языком, к тому же испол­нены той мужественной, жизнеутверждающей романтичности, которая так важна в подростковом возрасте.

104

Клочок земли, припавший к трем березам, Далекую дорогу за леском, Речонку со скрипучим перевозом, Песчаный берег с низким ивняком.

Вот где нам посчастливилось родиться, Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли Ту горсть земли, которая годится, Чтоб видеть в ней приметы всей земли.

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы, Да, можно голодать и холодать, Идти на смерть... Но эти три березы При жизни никому нельзя отдать.

Однополчане

К. Симонов

Как будто мы уже в походе. Военным шагом, как и я, По многим улицам проходят Мои ближайшие друзья;

Не те, с которыми зубрили За партой первые азы, Не те, с которыми мы брили Едва заметные усы.

Мы с ними не пивали чая, Хлеб не делили пополам, Они, меня не замечая, Идут по собственным делам.

Но будет день — и по разверстке В окоп мы рядом попадем, Поделим хлеб и на завертку Углы от писем оторвем.

Пустой консервною жестянкой Воды для друга зачерпнем И запасной его портянкой Больную ногу подвернем.

Под Кенигсбергом на рассвете Мы будем ранены вдвоем,

105

Отбудем месяц в лазарете, И выживем, и в бой пойдем.

Святая ярость наступленья, Боев жестокая страда Завяжут наше поколенье В железный узел, навсегда.

Матвеев курган

Забравшись к отцу в кабинет, Под пыли слежавшейся горсткой Однажды найдешь ты планшет Со старою картой-двухверсткой.

На ней ни долгот, ни широт, Ни Рака, ни Козерога... Лишь узкая речка течет, Деревня, лесок и дорога.

Начавший уже собирать Красивые южные марки, Ты будешь весь мир узнавать От Персии до Ямайки.

Индийского моря лазурь, Плывущие в рифах медузы, Пустыня Сахара, мыс Бурь, Холодный пролив Лаперуза.

И будет тебе невдомек, Зачем твой отец терпеливо Хранит этой карты листок, Где нет ни пустынь, ни проливов;

Зачем, когда гости к отцу Придут, те, что редко бывают, И близится вечер к концу, И мать им вина подливает,—

Зачем им отец принесет

Ту неинтересную карту

И все, кто в тот вечер придет.

Склонятся над ней, как за партой.

К. Симонов

106

И вместо полуденных стран Вдруг вспомнят про Старую Русу, Какой-то Матвеев курган, Какую-то речку Миусу.

Подкравшись к отцу своему, Вдруг спросишь ты, всеми забытый: «Матвеев курган. Почему? Лежит богатырь там убитый?»

Мелькнет в его взоре печаль, И скажет он голосом странным: «Да, там богатырь. Только жаль, Что он не один под курганом».

Потом, проводивши гостей,

На стенах окинет он глазом

Портреты усатых людей,

Что ты не встречал здесь ни разу.

И вдруг, чтоб не видела мать, Обычно такой непреклонный, Свой старый наган поиграть Он даст тебе, вынув патроны.

Майор привез мальчишку на лафете. Погибла мать. Сын не простился с ней. За десять лет на том и этом свете Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста. Был исцарапан пулями лафет. Отцу казалось, что надежней места Отныне в мире для ребенка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка. Привязанный к щиту, чтоб не упал, Прижав к груди заснувшую игрушку, Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России. Проснувшись, он махал войскам рукой..

К. Симонов

107

108

Ты говоришь, что есть еще другие, Что я там был и мне пора домой...

Ты это горе знаешь понаслышке, А нам оно оборвало сердца. Кто раз увидел этого мальчишку, Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами, Которыми я плакал там, в пыли, Как тот мальчишка возвратится с нами И поцелует горсть своей земли.

За все, чем мы с тобою дорожили, Призвал нас к бою воинский закон. Теперь мой дом не там, где прежде жили, А там, где отнят у мальчишки он.

Мальчик

К. Симонов

Когда твоя тяжелая машина

Пошла к земле, ломаясь и гремя,

И черный столб взбешенного бензина

Поднялся над кабиною стоймя,

Сжимая руль в огне последней вспышки,

Разбитый и притиснутый к земле,

Конечно, ты не думал о мальчишке,

Который жил в Клину или Орле;

Как ты, не знавший головокруженья,

Как ты, он был упрям, драчлив и смел,

И самое прямое отношенье

К тебе, в тот день погибшему, имел.

Пятнадцать лет он медленно и твердо

Лез в небеса, упрямо сжав штурвал,

И все тобой не взятые рекорды

Он дерзкою рукой завоевал.

Когда его тяжелая машина

Перед посадкой встала на дыбы

И, как жестянка, сплющилась кабина,

Задев за телеграфные столбы,

Сжимая руль в огне последней вспышки,

Придавленный к обугленной траве,

Он тоже не подумал о мальчишке, Который рос в Чите или в Москве...

Когда уже известно, что в газетах Назавтра будет черная кайма, Мне хочется, поднявшись до рассвета, Врываться в незнакомые дома, Искать ту неизвестную квартиру, Где спит, уже витая в облаках, Мальчи лка-рыжик, маленький задира, Весь в ссадинах, веснушках, синяках.

Три пальмы

(Восточное сказание)

М. Ю. Лермонтоа

В песчаных степях аравийской земли Три гордые пальмы высоко росли. Родник между ними из почвы бесплодной Журча пробивался волною холодной, Хранимый, под сенью зеленых листов, От знойных лучей и летучих песков.

И многие годы неслышно прошли; Но странник усталый из чуждой земли Пылающей грудью ко влаге студеной Еще не склонялся под кущей зеленой, И стали уж сохнуть от знойных лучей Роскошные листья и звучный ручей.

И стали три пальмы на бога роптать: «На то ль мы родились, чтоб здесь увядать? Без пользы в пустыне росли и цвели мы, Колеблемы вихрем и зноем палимы, Ничей благосклонный не радуя взор?.. Не прав твой, о небо, святой приговор!»

И только замолкли — в дали голубой Столбом уж крутился песок золотой, Звонков раздавались нестройные звуки, Пестрели коврами покрытые вьюки, И шел, колыхаясь, как в море челнок, ВерСлюд за верблюдом, взрывая песок.

109

Мотаясь, висели меж твердых горбов Узорные полы походных шатров; Их смуглые ручки порой подымали, И черные очи оттуда сверкали... И, стан худощавый к луке наклоня, Араб горячил вороного коня.

И конь на дыбы подымался порой,

И прыгал, как барс, пораженный стрелой;

И белой одежды красивые складки

По плечам фириса вились в беспорядке;

И, с криком и свистом несясь по песку,

Бросал и ловил он копье на скаку.

Вот к пальмам подходит, шумя, караван: В тени их веселый раскинулся стан. Кувшины звуча налилися водою, И, гордо кивая махровой главою, Приветствуют пальмы нежданных гостей, И щедро поит их студеный ручей.

Но только что сумрак на землю упал, По корням упругим топор застучал, И пали без жизни питомцы столетий! Одежду их сорвали малые дети, Изрублены были тела их потом, И медленно жгли их до утра огнем.

Когда же на запад умчался туман, Урочный свой путь совершал караван; И следом печальным на почве бесплодной Виднелся лишь пепел седой и холодный; И солнце остатки сухие дожгло, А ветром их в степи потом разнесло.

И ныне всё дико и пусто кругом — Не шепчутся листья с гремучим ключом: Напрасно пророка о тени он просит — Его лишь песок раскаленный заносит, Да коршун хохлатый, степной нелюдим, Добычу терзает и щиплет над ним.

Листок

М. Ю. Лермонтов

Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый; Засох и увял он от холода, зноя и горя И вот наконец докатился до Черного моря.

У Черного моря чинара стоит молодая; С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская; На ветвях зеленых качаются райские птицы; Поют они песню про славу морской царь-девицы.

И странник прижался у корня чинары высокой; Приюта на время он молит с тоскою глубокой И так говорит он: «Я бедный листочек дубовый, До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.

Один и без цели по свету ношуся давно я,

Засох я без тени, увял я без сна и покоя.

Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных,

Немало я знаю рассказов мудреных и чудных».

«На что мне тебя? — отвечает младая чинара,— Ты пылен и желт,— и сынам моим свежим

не пара. Ты много видал — да к чему мне твои

небылицы? Мой слух утомили давно уж и райские птицы.

Иди себе дальше; о странник! тебя я не знаю! Я солнцем любима; цвету для него и блистаю; По небу я ветви раскинула здесь на просторе, И корни мои умывает холодное море».

111

112

Приложение № 6

Дидактический материал для отчетного концерта

Берегите матерей

(отрывок из поэмы)

Р. Гамзатов Перевод Ю. Нейман

Песни мамы!.. Сколько разных самых Пелось дома, в поле, у ручья... Не было б на свете песен мамы — Я бы не был, я бы не был я.

Слезы, что в глазах ее застыли, Звуки, что блистали на устах, Словно звезды, в сумраке светили, И не страшно было мне впотьмах.

Песни мамы... Скромность и величье. Сердце мамы — кладезь тайных сил... «Вашей мамы не могу постичь я»,— Сколько раз отец нам говорил.

По земле прошла война, бушуя, Всем она прибавила седин. Мама, мама, что теперь скажу я,— Твой седой, твой постаревший сын?!

Братья, погибая в дальнем крае, Поручили мне свои долги. Завещал отец мне, умирая: «Душу дома, маму, береги!»

Может статься, лишь затем дарован Мне судьбою некий жизни срок, Чтоб тебя я возвеличил словом, Шаль тебе соткал из нежных строк.

Ты такой при жизни не носила, Видишь, как нарядна и светла! Не твою ли песенную силу, Мама, сыну ты передала?..

И теперь из радости, печали, Из твоих же песен тку узор. Нарисую образ твой на шали, Подниму над цепью наших гор. Я хочу, чтоб в эту шаль, чаруя, Все цветы весенние вошли. Эту шаль — о мама! — подарю я

В честь тебя

всем матерям Земли!

Василий Теркин

(отрывок из поэмы)

А. Т. Твардовский

— Дельный, что и говорить, Был старик тот самый,

Что придумал суп варить На колесах прямо.

Суп — во-первых. Во-вторых, Кашу в норме прочной. Нет, старик он был старик Чуткий — это точно.

Слышь, подкинь еще одну

Ложечку такую.

Я вторую, брат, войну

На веку воюю.

Оцени, добавь чуток.

Покосился повар: «Ничего себе едок — Парень этот новый». Ложку лишнюю кладет, Молвит несердито:

— Вам бы, знаете, на флот С вашим аппетитом.

Тот: — Спасибо. Я как раз Не бывал во флоте. Мне бы лучше, вроде вас, Поваром в пехоте. —

113

И, усевшись под сосной, Кашу ест, сутулясь.

«Свой?» — бойцы между собой,-«Свой!» — переглянулись.

Товарищ комсомол

В папахе и обмотках на съезд на первый шел решительной походкой российский комсомол.

Его не повернули, истраченные зря, ни шашки и ни пули того офицерья.

О том, как он шагает, свою винтовку сжав, доныне вспоминают четырнадцать держав.

Лобатый и плечистый от съезда к съезду шел дорогой коммунистов рабочий комсомол.

Он только правду резал, одну ее он знал. Ночной кулак обрезом его не задержал.

Он шел не на потеху в победном кумаче, и нэпман не объехал Его на лихаче.

С нелегкой той дороги, с любимой той земли в сторонку лжепророки его не увели.

Я. Смеляков

114

Ему бывало плохо, но он, упрям и зол, не ахал и не охал, товарищ комсомол.

Ему бывало трудно — он воевал со злом не тихо, не подспудно, а именно трудом.

Тогда еще бездомный, с потрескавшимся ртом, сперва он ставил домны, а домики — потом.

По правилам науки крестьянско-заводской его пропахли руки железом и землей.

Веселый и безусый, по самой сути свой, пришелся он по вкусу Отчизне трудовой.

След

В. Полторацкий

Коль непрошеным гостем Вломился ты в дом, Нашумел по-пустому И поднял содом,

Если сердце твое Не горит, а коптит Черным дымом раздоров И мелких обид,

Если прожил ты жизнь, Никого не любя,— Добрым словом никто Не помянет тебя.

115

116

Никому ты не нужен, Не дорог, не мил. И уйдешь — скажут: вот, Только зря наследил.

А коль в пору распутицы Трудных дорог Ты от чистого сердца Другому помог,—

И когда целиною Ты первым пройдешь И по следу густая Поднимется рожь, Когда первую вешку Поставишь в пути, Чтоб могли за тобою Другие пойти,—

Вспоминать о тебе Будут тысячу лет. Скажут: этот недаром Оставил свой след!

Мудрец

Мне это рассказал отец,

А он от деда слышал:

Приехал в город наш

Мудрец

И вывесил афишу.

В ней говорил,

Что он готов

Скупить у населенья

Зазнайство,

Глупость всех сортов,

Нахальство,

Самомненье,

Любовь к болтанью чепухи, Стремленье к сбору сплетен, А также прочие грехи, Какие есть на свете.

Э. Успенский

— Спешите все ко мне домой, Спешите поскорее, Придешь сюда

Балда балдой,

А выйдешь всех умнее!

И повелись по городу Такие разговоры:

• Я бы продал свою лень, Только мне собраться лень.

• Ну, а я бы жадность продал, Отчего бы не продать? Только страшно,

Только страшно,

Только страшно прогадать.

День прошел,

Другой прошел,

Так никто и не пришел.

Но вот,

Но вот,

Но вот,

Но вот

По городу под вечер

Идет,

Идет,

Идет,

Идет

Какой-то человечек.

• Купи долги мои, отец, Продам тебе с три короба.

• Я сам в долгах,— Сказал мудрец

И выехал из города.

Кольцо Джафара

(Восточная сказка)

С. Я. Маршак

А ну, загадку разгадай, Коль думать ты охотник:

117

118

Кто больше трудится — лентяй Иль ревностный работник?

Но прежде чем найдешь ответ, Послушай сказку древних лет.

Жил при дворце мудрец Джафар В одной стране на юге. А так как был он очень стар, Его носили слуги.

Однажды на пути домой С далекого базара Скатился перстень золотой С мизинца у Джафара.

Сказал носильщикам Джафар:

— Весь город обойдите

И драгоценный царский дар — Кольцо мое — найдите!

Ему носильщики в ответ:

— Искать нам неохота. Нам до пропажи дела нет. Своя у нас работа.

Тебя нам велено таскать, А не кольцо твое искать!

— Ну, если так,— сказал рабам Джафар на эти речи,— Кольцо искать я буду сам!—

И сел рабам на плечи. Пришлось тащиться им опять С Джафаром до базара... А было б легче им искать Колечко без Джафара!

Про двух соседей

(Кавказская народная сказка)

С. Я. Маршак

Старик из нашего села Пришел во двор к соседу.

• Сосед, не дашь ли мне осла? На рынок я поеду.

• Осла сегодня дома нет. С утра ушел куда-то! — Соседу бедному в ответ Сказал сосед богатый.

Пока беседа эта шла, Из ближнего сарая Донесся громкий крик осла, Дрожа и замирая.

— Ты мне солгал,— сказал старик. Осел твой нынче дома.

Я из сарая слышу крик, Тебе и мне знакомый!

Но отвечал богач: — К чему Мне лгать и лицемерить! Ослу ты веришь моему, А мне не хочешь верить?

Б едняк ушел от богача И видит по дороге: Стоит в овраге у ключа Барашек тонконогий.

Томясь от жажды в жаркий день,

Отбился он от стада

И забежал туда, где тень,

И зелень, и прохлада.

Старик поймал его, связал, Взвалил к себе на плечи И по крутым уступам скал Принес в свой хлев овечий.

Сосед-богач к нему пришел:

— Отдай-ка мне барашка. Ты, говорят, его нашел

В кустах, на дне овражка.

— Здесь твоего барана нет, Ищи его по следу! —

119

С. Я. Маршак

Сосед-бедняк сказал в ответ Богатому соседу.

Богач хотел идти домой, Но чуть за дверь он вышел, Как вдруг за тонкою стеной Бараний крик услышал...

— Я обнаружил твой обман,— Сказал он, полон гнева,—

Я слышу, блеет мой баран За изгородью хлева!

В ответ бедняк захлопнул дверь:

— Божиться я не стану. Но ты соседу больше верь, Чем глупому барану!

Сказка про короля и солдата

Солдат заспорил с королем: Кто старше, кто важней? Король сказал: — Давай пойдем И спросим у людей!

Вот вышли под вечер вдвоем С парадного крыльца Солдат под ручку с королем Из летнего дворца.

Идет навстречу свинопас, Пасет своих свиней.

• Скажи, приятель, кто из нас, По-твоему, важней?

• Ну что ж,— ответил свинопас,- Скажу я, кто важней из вас:

Из вас двоих важнее тот, Кто без другого проживет!

Ты проживешь без королей? — Солдат сказал:—Изволь!

• А ты без гвардии своей?

• Ну нет! — сказал король.