Зура. Аудиенция у Бараева

Мы с Селой поехали в Месхер-Юрт. Это пятнадцать километров на восток от Грозного. Мимо горящих нефтяных скважин. Там расположена штаб- квартира Мовсара. На бывшем нефтеперерабатывающем заводе. Тща­тельно охраняемом. Села недавно стала «шахидкой», избранной в «Ислам­ском полку» Мовсара.

Он держался по-дружески. Мы пили чай, и Села долго рассказывала обо мне. Что мы вместе начинали учиться на лаборанток и что русские убили моего мужа. Что я тоже вдова.

Мовсар — молодой, долговязый, короткие черные волосы, безбородый, черные глаза... Он постоянно поглаживал большим пальцем ствол своего «Калашникова». Время от времени он поглядывал в мою сторону. Долгим изучающим взглядом. Я чувствовала себя слов­но на суде.

Потом Мовсар остановился.

• Откинь чадру, — сказал он.

Я подумала, что ослышалась. Еще никто никогда не требовал этого от меня, кроме моего мужа. Но Села кивнула мне. Тогда я сняла ее, очень медленно. (ВСЕМ АКЦЕНТ НА ЧАДРУ) Мне было очень стыдно. Он снова изучающе посмотрел на меня. Я покрас­нела. И в какой-то момент отвела глаза.

Он сказал: я должна смотреть на него, но ... этот острый взгляд. От Селы я знала, что Мовсар еще не женат. Он взял меня за подбородок.

• Насколько ты сильная? — спросил он.

Но ответ ему был не нужен. Он хотел, чтобы я об этом подумала. Мы с Мовсаром — ровесники, оба родились в Алхан-Кале. Мне кажется, я с самого начала ему очень понравилась. И тогда он отправил меня в тренировочный лагерь к Шамилю.

Шамиль — самый известный полевой командир в Чечне. К югу от Грозно­го в горах он постоянно тренирует новых бойцов. Недавно он начал фор­мировать бригаду «Черные вдовы». Подготовка террористок-«смертниц» длится двенадцать месяцев.

Тамара. Наследство Николая

После смерти Николая прошлым летом я год ни к кому не прикасалась. Но и за шесть месяцев до смерти, после его возвращения, мы не спали друг с другом. Я могла бы сказать, что из-за пистолета под подушкой, хотя это и не так. Однажды ночью я его долго ласкала и гладила, но он начал так всхлипывать, что я подумала: «Он больше никогда не успокоится». Наш последний раз был в Новый год, в 99-м.

С тех пор я завяла. Высохла. Я постоянно пекла себе блины с шоколадным кремом. Даже Таня уже не могла их видеть, хотя она обычно ест только сладости.

• Ну мама, опять эти мерзкие блины, — говорила она.

Четыре месяца назад я впервые после смерти Николая была на вечерин­ке. На празднике в больничном парке. Я врач-терапевт в Институте Склифосовского. На празднике Алина, моя коллега-латышка, сунула мне теле­фон Валентина.

• Попробуй с ним, он просто чудо, — уговаривала она.

Я позвонила ему той же ночью, сильно навеселе. Он этим зарабатывал на свое спортивное образование, тем, что уте­шал вдов. За деньги. Я целый месяц трахалась с ним, закрыв глаза... и ду­мая о Николае. Это было невероятно.

Но когда возникла опасность, что я скоро профукаю все, что осталось от Николая, я уступила Петру. Петр — у нас санитар. Он приятный. Произо­шло это три месяца назад. Просто так разумнее. А то как бы я смогла по­том все объяснить Тане.