Диалог: смена сторон

Тамара. Оттуда выходит заложница! «Черт, газ не действует», — слышу я шепот некоторых солдат. Шакрасов медленно идет ей навстречу.

Зура. Нужно что-то делать. Я подхожу к нему, шатаясь. Вцепляюсь в него. Я не в себе. Обнимаю его. Покрываю поцелуями. Я це­лую чужого мужчину в губы, в щеки, все его лицо. Прости меня, Аслан.

Тамара. Что она там делает?

Зура. Он спрашивает, как меня зовут. «Катя», — вырывается у меня. «Как де­вушку из мюзикла», — добавляю я. «Знаю», — говорит он и усмехается.

Тамара. Я свищу в два пальца. Идите сюда. Петр, дай ей одеяло.

Зура. Да, одеяло, это было бы хорошо. И чашку чая.

Диалог: Тамара и Зура, 2

Тамара. А мы с вами виделись внутри?

Зура. Нет... я сидела с другой стороны. Меня осматривал Рошаль.

Тамара. Вы были одна в театре?

Зура. Нет.

Тамара. У вас легкий... Вы ведь не русская?

Зура. Моя мать из... Армении.

Тамара. А где ваш муж?

Зура. Он больше не...

Тамара. Вы имеете в виду, он...

Зура. Да, его больше нет в живых.

Тамара. Он был с вами в театре? Они его...?

Зура. Да, они его... то есть нет, он... на войне... погиб.

Тамара. На какой войне? В Чечне?

Зура. Да, в Грозном.

Тамара. Значит, вы вдова?

Зура. Да.

Тамара. Вы мне кого-то напоминаете...

Зура. Я же была в театре... А где сейчас ваш муж?

Тамара. Он... тоже был в Чечне.

Зура. А-а. — Его тоже...?

Тамара. Нет, но война его очень изменила. Он... не выдержал.

Зура. Понимаю.

Тамара. Штурм Чечни

Спецотряд «Альфа» ждет сорок пять минут. Они хотят быть абсолютно уверены, что газ подействовал, что никто не сможет активировать бомбу. Потом идут на штурм. Через входы, кулисы, через крышу и канализацию. Идет мокрый снег, приглушающий звуки.

Мы затаили дыхание. Сначала я ничего не слышу. Затем короткая пере­стрелка. Я пригибаюсь. Напряжена. Дрожу. Жду большого взрыва. Нет, конечно, я всей душой верю, что этого не произойдет и я смогу вытащить оттуда Таню и маму. Один солдат, который все время наблюдал за мной, дает мне послушать наушники:

• «Альфа 7» вызывает базу: мы в зрительном зале... Слышите?.. Все хра­пят!.. Газ отличный... Эти чеченские уроды валяются здесь со своими бом­бами и храпят!

Снова выстрелы. Девиз «Альфа»: пленных не брать! Они проходят меж­ду рядами и ликвидируют «черных вдов». Без суда и следствия. Бараев со своими людьми за­баррикадировался на втором этаже. «Альфа» использует световые грана­ты и штурмует этаж. Одни говорят, что Бараева застрелили. Другие — что его взяли в плен и допрашивают. Нако­нец я слышу Шакрасова, говорящего в мегафон:

• Всех имеющихся в распоряжении медицинских работников — к глав­ному входу! Сейчас солдаты начнут выносить заложников. Требуется под­крепление!

Начинается хаос и суета. Спящих заложников вытаскивают на улицу. Все больше и больше. Некоторые такие тяжелые, что их можно поднять только вдвоем. Острая нехватка носилок. Поэтому людей без сознания кладут прямо на ступени лестницы при минусовой температуре. В ряд. На спину!

• Класть только на бок! — кричу я.

Но солдаты не реагируют. Как заведенные, они снова бегут внутрь, чтобы вынести следующих заложников. На ступени театра, в мокрый снег, укла­дывают штабелями все больше и больше людей. Даже у боковых входов ле­жит тридцать-сорок человек в вечерних платьях и костюмах. Они задохнутся из-за западания языка. Или уже задохнулись. Ни у кого не прощупывается пульс. Человек может продержаться без дыхания три ми­нуты, затем из-за недостатка кислорода в головном мозге начинаются не­обратимые процессы.

Некоторые офицеры «Альфы» лихорадочно наполняют шприцы. Похоже, этого они никогда еще не делали.

• Что там? — спрашиваю я офицеров про ампулы.

• Понятия не имею. Должны дать заложникам. Приказ сверху, — гово­рит один.

• Что там? — спрашиваю я у другого.

• Понятия не имею. Какое-то успокоительное, — пытается помочь он.

• Что там внутри?! — ору я на следующего.

• Газовый антидот! — орет он в ответ.

• Да, но какое вещество?

• Ну-у, какое-то средство против...

• Что за вещество в нем? — ору я на Шакрасова, когда, наконец, вижу его.

• Налоксон! — кричит он на бегу. Налоксон — это антиопиат. Я качаю головой.

• Почему не вызвали больше врачей? — кричу я Шакрасову.

• Слишком рискованно, — отвечает он, — у Бараева были свои люди да­же в милиции. Они сразу поняли бы, что мы задумали.

Мы делаем инъекции. Кто-то получает две. Другие вообще ни одной. Некоторые за­ложники приходят в себя. Я высматриваю Таню, но детей до сих пор не видно. Я ищу маму, но и ее пока не вынесли. И мужа той женщи­ны, тоже пока нет.

Три минуты спустя солдаты выносят первых детей. Шакрасов знает, что «мерт­вые дети» — факт для прессы нежелательный. Они быстрее приходят в себя, потому что наверху, на балконе, меньше наглотались газа. Наконец-то я нахожу и обнимаю Таню. Она только и сказала: — Мама, я так устала!

Нахожу и Майю. Она без сознания, но пульс есть. Ро­шаль забирает обеих в свою скорую. Я трижды беру с него слово, что он лично позаботится о них.

Подъезжают первые врачи. Но они не анастезиологи, а хирурги. Видимо, ожидали перестрелки, но раненых нет. Только потерявшие сознание и мертвые. За это время десятки захлебнулись уже собственной рвотой или задохнулись из-за языков. Многие заложники умерли на своих крес­лах в театре, на лестницах, на голом полу рейсовых автобусах, которые раз­возили их по больницам. Потерявших сознание и мертвых по недосмотру положили в одни и те же машины. Царит полный хаос.

Только несколько дней спустя я нахожу маму в городской больнице № 13. Она уже лежала в черном полиэтиленовом пакете. Потом какой-то врач нащупал у нее пульс, и ее отвезли в больницу.

Настя: часть третья

(видео ПУТИН)

Тамара. Отражение

Незадолго до смерти, Николай рассказывал что-то про оконное стекло. Он первым увидел того, другого, чеченца, когда он в стекле отразился. И выстрелил. Отражение. Николай всегда вздрагивал, когда ненароком видел свое отражение. Дома всегда нужно было задергивать все што­ры, когда темнело. Кругом отражения..

Зура. Кровная месть

Я, наверное, единственная из нас, кто выжил. По русским законам я вино­вна в смерти ста двадцати девяти заложников. По чеченским законам я де­зертировала, бросила сорок одного товарища. По законам ислама я утра­тила право надеяться на рай. Я ни с кем не могу поделиться своим про­шлым. Я до сих пор не отомстила за Аслана. Я не знаю, хорош ли закон кровной мести, но об этом я могу подумать, когда отомщу. И я сделаю это.

Тамара. Смерть Николая

Это случилось летом, может, за час до полуночи. Я на вызове. Тут по рации сообщают: «Пулевое ранение на берегу Москвы-реки». Он был еще жив. Не знаю, узнал ли он меня. Он выстрелил себе в голову.

Всю дорогу я держала голову Николая и гладила. Ради него я уехала из Риги. Но когда мы приехали в Склифасовского, он... просто пе­рестал дышать.

Ольга. Смерть Олега

Каждый день я спрашиваю себя: почему они не вынесли Олега? Потому что он оказался слишком тяжелый? Или почему они не оказали ему по­мощь на месте?

Есть последняя видеозапись. На ней Олег — один из немногих оставшихся в зрительном зале. Двенадцатый ряд. Голова откинута назад. Тогда, веро­ятно, он был уже мертв. Думать об этом невыносимо. Ежедневная мысль: была у нас семья, а теперь — нет.

Все-таки «черные вдовы» сумели отомстить, ведь в ту ночь многие из нас стали вдовами. Я испытываю такую ненависть к чеченцам и даже к их детям. Но когда я ставлю себя на их место, я почти могу их понять.

Если бы я потеряла не только мужа, но и Майю, и Людмилу, то есть всю мою семью, я бы, наверное, поступила так же. Тогда, наверное, я тоже при­вязала бы бомбу к животу и подорвала бы себя...