Начало в фойе

Настя: шаг 3 – Швейцария, Австрия, Германия. Новая немецкоязычная драматургия. Именно в этом сборнике опубликованная пьеса Норд ост, которая сегодня будет представлена на сцене театра Артишок. Этим показом театр открывает проект Документальный театр, в рамках которого будут представлены современные актуальные тексты. Артишок – это культурный центр а Алма-ате, бывшей стлице Казахстана. Это место которое очень любят алматинцы и гости города и всегда приходят сюда, ожидая увидеть что то интересное. В зале уже собирается публика… Скажите пожалуйста а что вы ждете от сегодняшнего показа? Спасибо. Вот уже звучит третий звонок. Итак первый независимый казахстанский театр представляет пьесу о первом оригинальном российском мюзикле.

Настя стендап: В среду 23 октября 2002 года в 21:05 сорок два чеченца захватывают здание Театра на Дубровке в Москве. Они прерывают действие мюзикла «Норд- Ост» и берут в заложники восемьсот пятьдесят человек. Их требования: полный вывод русских войск из Чечни. Захват длится пятьдесят семь ча¬сов, погибают сто семьдесят человек.

Настя: Действующие лица:

Тамара, 34 года (1968 г. р.), врач-терапевт, латышка, вдова Николая, русского

Ольга, 45 лет (1957 г. р.], бухгалтер транспортной экспедиции, русская, жена Олега, русского,

Зура, 23 года [1979 г. р.), лаборантка, чеченка, вдова Аслана, чеченца

Место действия: Москва Время действия: Октябрь 2002-го.

Часть 1. Война

Зура. Смерть Аслана

• Отражение.

Это было последнее, что Аслан сказал. Видимо, какой-то русский уви­дел его отражение в оконном стекле. Ну, и выстрелил первым. Хотя у нас в Грозном почти все стекла разбиты. Взгляд у Аслана был извиняющийся, как будто он хотел сказать: жаль, так мало целых стекол, а я попался. Но он еще прошептал это единственное слово:

• Отражение.

Его всего изрешетило пулями. Только голову не задело. Я ее гладила. Под конец он смотрел на меня так, как никогда прежде. Словно я ангел небес­ный, который забирает его в рай. Уф-ф-ф...

Я просто легла на него. Все было в крови. Брат Аслана пытался оторвать меня от него, но у меня была истерика. Им пришлось нести нас на кладби­ще вместе. Там я его отпустила. Шел снег. Это было за четыре дня до кон­ца рамадана, два года назад.

У меня от него ничего не осталось. Через два месяца они разбомбили наш дом. Все вещи сгорели. Я как раз за водой вышла. Коробка с фотография­ми — сгорела. Всего квартала больше нет. Наши кольца я отдала сестре на ее свадьбу. Больше от Аслана у меня ничего нет. Я бы так хотела иметь от него дочь, но не вышло. Два месяца ничего не происходило. На третий по­шла кровь. Я хлопала себя по ляжкам. Не вышло.

В итоге у меня от Аслана остался только амулет с его фотографией. Но и это русский патруль отнял во время вечерней проверки.

• Конфисковано! — сказал какой-то толстый русский.

• Ну пожалуйста, это всего лишь дешевый амулет с фотографией, — умо­ляла я.

• Конфисковано! — повторил он.

Другие просто жевали жвачку, усмехаясь. Я упала перед ним на колени, но это не помогло. Можно сказать, мне повезло, что меня не тронули. Я видела много мертвых, но когда там Аслан лег... то всему настал конец.

Тамара. Возвращение Николая

Когда мы встретили Николая на Курском вокзале, он нас сначала вообще не узнал. Он шел по перрону нам навстречу, как призрак. Он прошел бы мимо, но Таня преградила ему путь.

• Привет, папа! Ты куда смотришь? — спросила моя дочь.

Ей тогда было пять. Это было в 2000 году, на второй день новогодних празд­ников.

• Привет... привет, — он никак не мог вспомнить Танино имя.

• Я же твоя Танечка, — помогла она ему.

На меня он смотрел так, как будто я собираюсь проверить у него билет.

• Николай... Это же я... Тамара... жена твоя, — прошептала я.

• Моя жена, — повторил он, словно уча заново два новых слова. Потом он протянул мне руку. Это был практически последний раз, когда я слышала, как он говорит.

Он шестнадцать месяцев был на юге Чечни, в расположении русских во­йск в Урус-Мартане. С начала второй чеченской войны. Шестнадцать ме­сяцев. Двадцать четыре часа в сутки. Каждую секунду война. Он редко звонил. Никогда не писал. Он был дома только один раз — на про­шлый Новый год. Уже тогда я заметила, что на него это слишком сильно действует. Что он недостаточно силен. И что это его сломает. Но что я мог­ла сделать?

Потом мы отметили Новый год. Я запекла карпа. Таня нарядила елку. Ма­ма упаковала подарки. Николай пил водку. Это было что-то новое. Он на­чал там пить. Но он никогда нам ничего плохого не делал. Он пил, чтобы успокоиться. Чтобы оставаться спокойным. Чтобы никого не обви­нять. Только спокойно.

Еще он слышал шорохи. Может, даже и не слышал, но он все время при­слушивался. Иногда он обрывал разговор тихим «шш-ш...» и прислуши­вался.

И пистолета раньше не было. Днем он лежал в ящике под телефоном, а но­чью у него под подушкой. Я знала: говорить об этом бесполезно. Я знала: ему нужно время. Но я не знала, надолго ли хватит у меня сил.