2. Новые социальные пространства: модернистская, либеральная, традиционистская и мультикультурная модели

Каждая страна, каждое общество включаются в общемировой социальный процесс своим неповторимым путем. Наибольший вклад в исследование этой проблемы внес Ш. Айзенштадт, который начиная с середины 60-х гг. и до последнего времени внимательно исследует именно специфику — институциональную, культурную и др. — модернизационных процессов. В своей последней работе «Современная сцена: множественность модернизаций» он пишет, что модернизация действительно охватила весь мир, «но не привела к возникновению единой цивилизации или к универсальному институциональному образцу; напротив, имеет место развитие разных современных цивилизаций или, по крайней мере, цивилизационных моделей (раtterns), т.е. цивилизаций с некоторыми общими чертами, но обладающих тенденцией к развитию разных институциональных процессов (institutional dynamics). Речь идет не только о специфике цивилизаций европейской, северо-американской, латино-американской, афро-азиатской, японской или иных дальневосточных «тигров», и не только о трансформациях в странах бывшего СССР, в Центральной и Восточной Европе. Айзенштадт подчеркивает немаловажные различия модернизационных изменений в разных западноевропейских и иных странах, каковые он же характеризует свойствами общей цивилизационной модели. Авторы коллективной работы под названием «Новая великая трансформация? Изменения и преемственность в странах Восточной и Центральной Европы» отмечают значительные особенности «посткоммунистических» реформ, отличающих, например, Чехию и Словакию, с одной стороны, Румынию и Болгарию — с другой, Польшу от России и т. д. Да и в государствах бывшего Советского Союза происходящие преобразования подчас радикально не совпадают. В наше время решающую роль приобретают факторы субъектные (включая науку), т. е. способность социальных субъектов (от рядовых граждан до национальных правительств и международных акторов современной истории) реагировать на внутренние (в рамках данных обществ) и внешние (со стороны миросистемы) вызовы, упреждать или сдерживать нежелательные и опасные тенденции природных, социальных, экономических, политических сдвигов и содействовать желательным. Даже если усилия социальных акторов нередко приводят к неожиданным, незапланированным последствиям, они не перестают быть продуктом их действий. Достаточно сослаться на концепцию Карла Поппера (1902-1994) о самореализующихся и самопарализующихся предсказаниях. Одно из таких предсказаний было реализовано путем мобилизации народов России большевиками на «планомерное строительство социализма в одной, отдельно взятой стране», но его результаты отнюдь не соответствовали теории основоположников коммунистического проекта. Другой пример иллюстрирует обратную тенденцию — к самопарализации прогноза: теории Мальтуса (1766-1834) не было суждено возобладать, ибо его предсказание перенаселенности нашей планеты побудило к осуществлению целого ряда активных контрмер, включая государственный контроль рождаемости (Индия, Китай).¹

Итак, адекватное понятие, как считают многие философы и социологии, которое свободно от «векторной нагрузки», — это понятие трансформации. Особенность российского трансформирующегося общества не в том, что оно преобразуется (преобразуется вся миросистема), но скорее в том, что мы находимся в высокоактивной стадии социальных трансформаций, когда нестабильность социальной системы близка к состоянию «динамического хаоса» (по И. Пригожину (1917-2003). Этим нынешнее Российское общество отличается от стабильно трансформирующихся обществ с прогрессирующей экономикой и устойчивой социально-политической системой.

Традиционализм и либера­лизм. Фундаментальный вызов эпохи состоит в необходимости выработки человечеством такой цивилизационной модели своего существования, которая предполагала бы всемерную гармо­низацию драматически разнонаправлен­ных императивов неолиберализма и тра­диционализма. Перед Западом и Востоком стоит труднейшая, но отнюдь не безнадеж­ная задача совместного отыскания балан­са между прогрессом в сфере соблюдения прав личности и меньшинств, с одной сто­роны, и сохранением национально-куль­турной и религиозной идентичности от­дельных народов — с другой. Реально существующая подоплека военно-политических, культур­но-религиозных, национальных и иных противостояний состоит в сопротивлении традиционных начал мировосприятия на­сильственному поспешному утверждению неолиберальных ценностей.

20 век стал исторической ареной, на которой в жестоком противоборстве последо­вательно сменяли друг друга пары непри­миримых соперников: монархия и респуб­лика, фашизм и коммунизм, тоталитаризм и демократия. Две мировые войны и одна «холодная война» — таков горестный итог ушедшего века. Сейчас на смену соперни­честву идеологий идет новое и трудноврачуемое соперничество: глобализм и уни­версализм как выражение принципа все­общего против консерватизма и традици­онализма, выражающего принцип единичного и отдельного.

Россия только в постсоветский период получила возможность вступить в дискус­сию о соотношении традиционализма и либерализма. Некогда СССР принимал довольно активное участие в выработке современной версии либераль­ного стандарта межгосударственных отно­шений и прав человека. Можно утверждать, что современные междуна­родные стандарты по сути своей являют­ся исключительно стандартами западными и ли­беральными. С этим можно было бы и со­гласиться, если бы речь шла исключи­тельно о внешнеполитических, то есть о межгосударственных, отношениях, где этот стандарт зарекомендовал себя как достаточно эффективный. Но суть пробле­мы в том, что сформулированный на уров­не международных организаций либераль­ный стандарт полагается в качестве обя­зательного для организации внутренней жизни стран и народов, включая те государства, культурная, духовная и религиозная традиция которых практически в структуре этого стандарта не представлена. Пока границы объединенной Европы совпада­ли с границами Западной Европы, проблему экспансии либерализма можно было рас­сматривать как внутренние дела Запада, как его собственный цивилизационный выбор. Сегодня границы объединенной Европы расширяются на Восток, и есть вероятность, что в обозримом будущем в ее состав войдут страны с многомиллион­ным православным населением. Что будет означать для этих стран такая перспекти­ва? Если Европа или даже весь мир будут унифицированы на основе единой культурно-цивилизационной нормы, то, быть может, ими станет легче управлять? Кроме того, сегодня оче­видной становится невозможность бес­конфликтной экспансии либерализма, осо­бенно в тех сферах общественного бытия, которые наиболее цепко удерживают ценно­сти, воспитанные национальной духовно-культурной традицией. На Востоке это яв­ление достаточно очевидно, на Западе — менее очевидно, хотя реально оно присут­ствует и там.

Мультикультурализм — термин, означающий теорию, практику и политику неконфликтного со­существования в одном социальном пространс­тве многочисленных разнородных культурных сообществ. Современная концепция мультикультурализма сформировалась в результате дискуссий между коммунитаристами (А. Макинтайер, Ч.Тейлор, М. Вальтцер) и сторонниками концепций справедливости (Дж. Роулз). Притязания либерализма быть концепцией справедливости «вообще» не согласуются с фактическим существованием культурного плюрализма, а попытки обоснования коммунитаристами идеи нравственности в небольших локальных общностях привели к осознанию необходимости перехода о «политики включения»

Индивидуальных и групповых различий в более широкие структуры, к «политике признания» их права на существование в качестве «иных». Попытка такого перехода была осуществлена в мультикультурной модели. Главная теоретическая и практическая проблема, связанная с мультикультурализмом, состоит не в том, насколько правомерны утверждения о множестве жизненных практик, а в том, насколько глубоки различия, лежащие в основе этого множества.

Научному дискурсу относительно мультикультурализма в условиях глобализации присущ ряд подходов. Среди них: соответствие культур географическим регионам и представление о культурной идентичности регионов; признание зависимости культурной специфики от процесса исторического развития. Ориентация обществ на развитие приводит к различению куль­тур на западные и незападные, к сильному воздейс­твию западных культур и западного образа жизни на другие культуры, осуществляемому в течение нескольких веков. В настоящее время наблюдается, помимо вестернизации, так называемая креолизация, т. е. овосточивание культур. В концепциях мультикультурализма культурные различия счи­таются определяющими. Культура рассматривает­ся как ведущий фактор повседневного поведения. В условиях глобализации термин «мультикультурализм» чаще всего используется в особом зна­чении. Под ним понимается в большинстве случаев не просто признание культурного многообразия и равноправия культур, а политика поощрения растущего культурного многообразия, автономий и самодостаточности культур. Это придает понятию «мультикультурализм» несвойственный ему анти­глобалистский характер.

Адекватной представляется такая трактовка мультикультурализма в условиях глобализации, ко­торая учитывает одновременное действие как тен­денций дифференциации, так и интеграции, уни­версализации по мере разворачивания процесса глобализации. Ситуация требует конкретного ана­лиза взаимодействия культур и сохранения в нем собственного потенциала каждой из них.