1 Тимофеев к- а. Об основных понятиях словообразования.— «Русский язык в школе», 1971, № 3, с. 29—30.

' Ср. замечание Ф. П. Филина: «Язык всегда проявляется в речевой деятель­ности индивидуумов. Соссюровская антиномия langue—parole с противопостав­лением обоих членов, как отрешенных друг от друга противоположностей, пред­ставляют собой порочный круг. На самом деле эти противоположности составляют диалектическое единство. В языковой системе всегда имеются противоречия, кото­рые, по-видимому, нельзя предусмотреть ни в одной модели. Свободно владею­щий языком обязательно делает разного рода отступления от принятых стандар­тов. Не случайно иностранцев нередко узнают по «слишком правильной» речи» (Филин Ф. П. К проблеме социальной обусловленности языка.— В сб.: Язык и об­щество. М., 1968, с. 18).

² Например, в словах бетонщик, тракторист, строитель, старость, дорожный, светло-голубой, белеть, ужинать, по-весеннему и вообще в подавляющем большин­стве производных слов современного языка синхронный и диахронный аспекты их словообразовательного восприятия не противоречат друг другу. Но это свиде­тельствует не о тождестве синхронии и диахронии производного канонического слова, а об их совпадении, которое, как мы уже видели, в принципе не обяза­тельно для каждого производного слова.

в момент своего рождения было образовано посредством префик­сации от слова трудник (в значении «работник, труженик, трудя­щийся») '. В связи с этим слово сотрудник теперь уже стало соотноситься как со своим образующим не со словом трудник, исчезнувшим из языка, а со словом труд. В настоящее время в синхронной словообразовательной интерпретации слово сотруд­ник является не префиксальным образованием, а префиксально-суффиксальным от слова труд, т. е. имеет вид не как со + + [(труд—н)+ик], каким оно было в момент своего рождения, а как со + (труд) + ник, каким оно является теперь.

Какова причина подобных метаморфоз в словообразовательной структуре (а вслед за этим и в словообразовательной интерпрета­ции) одного и того же слова, но в разные периоды его историче­ской жизни? Причина здесь — в относительной независимости и самостоятельности синхронных и диахронных ассоциаций слово­образовательного строения какого-либо слова. По мере истори­чески постепенного угасания в языке слова грудник как слова живого соответственно постепенно возникали и закреплялись в языковом сознании ассоциативно-словообразовательные связи у слова сотрудник со словом труд как со своим ближайшим род­ственным словом, представляющимся уже теперь как образую­щим — вопреки исторической правде его подлинного образования.

Налицо словообразовательное противоречие между синхронией и диахронией в слове сотрудник. Проявления этих противоречий не беспредельны — они строго ограничены кругом ассоциаций лишь с родственными (однокорневыми или одноосновными) сло­вами. Как только по тем или иным причинам у производного слова исчезают родственные слова или утрачиваются с ними живые словообразовательные ассоциации как со словами род­ственными, а вместе с тем и как образующими (ср.: ушат и уши, чан и дощаной, окно и око), то оно вообще утрачивает способ­ность к словообразовательной интерпретации, деэтимологизуется и подлежит уже этимологической характеристике³⁰.

Процессы опрощения, переразложения, декорреляции совер­шенно чужды окказиональному слову именно потому, что, изъятое из сиихронно-диахронных отношений, оно не испытывает противо­речий между диахронной жизнью (в принципе отсутствующей у него) и синхронным функционированием.

Например, опрощенный окказионализм вообще немыслим уже хотя бы потому, что все окказионализмы в словообразовательном отношении являются обязательно производными словами.

Синхрония и диахрония — это два коррелята. Поскольку же окказионализмы лишены диахронной жизни, постольку им нельзя приписывать и синхронное существование.

Относительно независимое, существование синхронии и диа­хронии в каноническом слове —одно из проявлений нарушения симметричности дуализма языкового знака, о чем впервые со всей убедительностью высказался С. Карцевский в противовес беском­промиссно-схематическим дилеммам Соссюра, построенным по принципу «либо — либо»: либо статика — либо динамика, либо синхрония — либо диахрония³¹. Такая неподвижно-мертвая, инерт­ная контрастность свойственна лишь искусственным, неразвиваю­щимся системам, к которым язык как раз и не относится.

Каноническое слово (которое является языковым знаком), живя раздвоенной — синхронной и диахронной — жизнью, вместе с тем сохраняет свое единство и цельность определенной лексиче­ской единицы, т. е. сохраняет динамическое тождество самому себе на протяжении определенного исторического отрезка време­ни. В этом—диалектически противоречивая сущность реальной неразрывности и единства между синхронией и диахронией слова как лексической единицы языка- Не признавая соссюровской дилеммы «либо статика — либо динамика», С. Карцевский писал: «Если бы знаки были неподвижны и каждый из них выполнял только одну функцию, язык стал бы простым собранием этикеток. Но также невозможно представить себе язык, знаки которого были бы подвижны до такой степени, что они ничего бы не значили за пределами конкретных ситуаций. Из этого следует, что природа лингвистического знака должна быть неизменной и подвижной одновременно»³². И далее: «...чистое и простое противоположение ведет к хаосу и не может служить основанием для системы. Истинная дифференциация (например, синхрония и диахрония, канонические слова и окказиональные слова.— А. Л.) предпола­гает одновременные сходства и различия. Мыслимые явления образуют ряды, основанные на общем элементе, и противополага­ются только внутри этих рядов»³³.

Окказиональные слова с их беспретенциозностыо в отношении вхождения в язык и вместе с тем принципиальной возможностью -стать с течением времени единицами языка являются своего рода снятием диалектического противоречия, существующего между синхронией и диахронией в пределах «слова вообще» как лекси­ческой единицы.

Однако не следует забывать и об асимметричности словесного знака в его собственно функциональном, синхронном плане: «кон­текстуальная мимикрия» канонического слова поразительна. Кано­ническое слово с «опорным», «стержневым», внетекстовым значе­нием имеет способность использовать его как знак для выражения целого ряда актуальных, речевых значений, определяемых бес­конечно меняющимися конкретными ситуациями общения и в определенной мере выходящих за пределы этого «опорного» значения. С острой наблюдательностью С. Карцевский отметил: «Обозначающее (звучание) и обозначаемое (функция) постоянно скользят по наклонной плоскости реальности. Каждое выходит из рамок, назначенных для него партнером: обозначающее стре­мится обладать иными функциями, нежели его собственная; обо­значаемое стремится к тому, чтобы выразить себя иными сред­ствами, нежели его собственный знак»³⁴. Поэтому нет и быть не может постоянного, стандартно-однозначного соответствия между «звучанием» и «значением» в каноническом слове в процессе его • синхронного функционирования в речи.

Таким образом, асимметрический дуализм-канонического слова как языкового знака обнаруживается как в диахронном, так и в синхронном плане. Окказиональное же слово, в силу его одно­разовое™, невоспроизводимости и других уже называвшихся свойств, такого «асимметрического расщепления» между звуча­нием и значением не знает, являясь уникальным семиотическим знаком в необратимо совершающемся и постоянно творимом речевом процессе.

Предлагаемая нами синхронно-диахронная интерпретация окказиональных слов представляет собой опыт их характеристики в «чистом» проявлении, не осложненном тенденциями перехода из речи в язык: имеются в виду лишь те случаи, когда окказиона­лизм навсегда так и остается в своем окказиональном статусе. Окказиональное словотворчество В. Маяковского хорошо иллю­стрирует эти случаи: из всех его многочисленных окказиональных слов ни одно так и не вошло в язык, оставшись в сфере индиви­дуальной речи.