1.3.2. Логика эпикурейцев

В логике эпикурейцев мы находим реализацию ряда посылок индуктивной методологии, связанной с прогрессом естествознания в античном мире. Коснемся сначала вопросов логики в трудах основоположника обсуждаемого направления Эпикура (341—270 гг. до н. э.). Мышление определяется Эпикуром как воспоминание об испытанных впечатлениях. Важное место в гносеологии Эпикура занимает термин «пролеп-сис», который передается словосочетанием «естественное представление». «Пролепсис» Эпикура, очевидно, нельзя считать прирожденным представлением, поскольку такое истолкование явно противоречило бы несомненному сенсуализму мыслителя.

«Пролепсис» эпикурейцев есть несколько видоизмененный «пролепсис» стоиков. Что касается понятия, то оно понимается у Эпикура как мысленный образ. Эпикур намечает индуктивный подход к трактовке мыслительных форм, заявляя, что «все мысли рождаются из чувств благодаря совпадению, соответствию, подобию и синтезу». Это очень глубокое определение, если иметь в виду ту эмпирическую точку зрения, которой придерживался Эпикур.

Под «предстоящим», или «предлежащим», следует понимать внешний вид вещей или явлений; под «сокровенным» — причины явлений. Согласно Эпикуру, чтобы считать наше суждение относительно внешнего предмета или явления истинным, оно должно быть подтверждено. Чтобы считать наше мнение о причинах явлений истинным, достаточно, чтобы оно не было опровергнуто.

В процессе отыскания неизвестного встречаются и ошибки. Заблуждениям Эпикур дает ярко выраженную психологическую интерпретацию. Таково то немногое, сохранившееся от Эпикура, что давало гносеологические предпосылки для построения теории индукции, которой впоследствии и занялись его последователи.

Переходим теперь к логике эпикурейцев. Ее философской предпосылкой является следующее положение Эпикура: «Исследовать природу надо не на пустых предпосылках и предвзя-тостях, а так, как того требуют сами явления». Этот тезис является краеугольным камнем в трактовке оснований индукции у Эпикура и эпикурейцев. Привилегированными в познавательном отношении надо считать явления, а не аксиомы. В этом существо эмпиризма, ясно сформулированное Эпикуром и принимаемое его последователями.

В числе его учеников, интересовавшихся логикой, следует прежде всего назвать Филодема, римского эпикурейца эпохи Цицерона. Содержание труда Филодема полностью опрокидывает представление о том, будто античный мир не знал никакой другой индукции, кроме аристотелевской полной и популярной индукций. Споры стоиков и эпикурейцев об индукции и ее принципах показывают, что основы индукции привлекали пристальное внимание античных ученых. Стоики обосновывали знание о закономерных связях рациональным, умозрительным путем, а эпикурейцы неизменно апеллировали к опыту. И те и другие опирались на знаковую теорию, в которой, в частности, рассматривались определенные корреляции между знаками, дававшие повод для умозаключения. В этом отношении обе спорящие стороны стояли на позициях номинализма. Умозаключение производится при помощи знаков; так, например, молоко есть знак (симптом) беременности, рубец является симптомом зажившей раны, по дыму можно судить об огне, по поту — о порах на коже. Согласно концепции Эпикура, вывод делается от известных фактов к фактам неизвестным. Эпикурейцы полностью согласны с таким пониманием индуктивного умозаключения. У них основой для суждений о признаках является опыт: явления, данные нам в опыте, характеризуются такими признаками, которые влекут за собой другие. Таким путем можно делать обобщения, становится возможным

переход от познанного к еще не познанному, от вещей явных к вещам скрытым.

Филодем настаивает на том, что неизвестное может стать эмпирически известным. Во-первых, явления, которые находятся на большом удалении, при надлежащем изменении условий наблюдения могут оказаться видимыми. Во-вторых, о некоторых совокупностях атомов, слишком тонких для чувственного восприятия, можно узнать путем идей, постигаемых непосредственно умом. И, наконец, в-третьих, недоступные человеческому восприятию предметы, которые посредством образов не могут быть постигнуты даже умом, становятся доступными посредством логических рассуждений.

Необходимо особо выделить такое неизвестное, которое, будучи чувственно невоспринимаемым, может, однако, оказаться в поле нашего зрения или других чувственных восприятий (например, «этот, издали приближающийся человек, оказывается Платоном»). Но наряду с таким чувственно невоспринимаемым при данных условиях под неизвестным можно разуметь и то, что по существу не может стать предметом чувственного восприятия (пространство как таковое).

Следовательно, какой бы образ мы ни имели, какое бы фантастическое представление мы ни получили или ни воспроизвели, нельзя полагать, что это чистая фикция. Ведь что-то послужило тому, чтобы эти образы возникли. Они могут нас обманывать, то есть они могут быть неверно истолкованы, но нельзя сказать, будто они уже при своем возникновении были ложными, ибо образы — это область фактов.

Эпикурейцы считали стоическое понимание индукции слишком узким и пытались его расширить. В частности, эпикурейцы предлагали широко пользоваться в индукции методом так называемых антиципации, то есть, говоря современным языком, прибегать к выдвижению вспомогательных гипотез. Наконец, они указывали на индуктивный вывод, опирающийся на знание следствий свойств. Например: ножи режут, поскольку они остры; атомы, поскольку они абсолютно тверды, неразрушимы (примеры эпикурейцев). Третью группу индуктивных выводов составляет обобщение, которое опирается на принадлежность свойств предмету: например, человек смертен . Во всех рассмотренных выше случаях индукции эпикурей-

цы сравнивали факты и явления и соотносили им другие сходные факты и явления. Мы обнаруживаем, таким образом, что эпикурейцы широко пользовались методом аналогии.

Итак, если Аристотелю была известна лишь полная индукция и индукция через простое перечисление, то эпикурейцы выдвинули теорию индукции, основанную на анализе принадлежности признака предмету и на зависимости одного признака от другого. Таким образом, эпикурейцы поставили вопрос о повышении вероятности индукции, хотя они еще ничего не говорили об опыте изолирования одних признаков от других; их «расчет» ограничивался одними наблюдениями и анализом этих наблюдений в результате известных сопоставлений.