Развитие советской социальной психологии

В первые же годы после Великой Октябрьской социалистической революции определяется интерес к проблемам социальной психологии. Этот интерес коренился в грандиозных социальных преобразованиях, которые ощутимо отразились на психологии людей и вызвали в ней невиданные до тех пор сдвиги и изменения. Психологов уже не удовлетворяло изучение «человека вообще» (что было характерно для старой традиционной психологии), отвлеченного, существующего вне времени и пространства. Внимание исследователей привлекает конкретная, живая, исторически и социально обусловленная личность. Казалось, что такой интерес могла бы удовлетворить социальная психология, которая в основных чертах складывалась в трудах В. Вундта, Г. Тарда, У. Мак-Даугалла, Э. Дюркгейма, Г. Лебона — за рубежом, а в трудах М. Лаврова, Н. Михайловского, Л. Петражицкого, де Роберти, Д. Н. Овсянникова-Куликовского — в России. Однако очевидная методологическая несостоятельность этих научных школ, откровенно психологизировавших общественные явления и подменявших классовый подход к анализу закономерностей общественного развития изучением таких абстрактных «побудителей» человеческой деятельности, как «душа народа», «дух нации», принадлежность к определенной этнической группе и т. д., шаткость философских устоев делали невозможным прямое продолжение и развитие указанных направлений на русской почве в послеоктябрьский период. В первые послеоктябрьские годы ведущую роль в науке о поведении человека начинает играть рефлексология. Рефлексология — это естественнонаучное направление в психологии, основоположником которого стал В. М. Бехтерев. В основе рефлексологической теории находилось положение о том, что нет ни одного сознательного или бессознательного процесса мысли, который рано или поздно не проявился бы внешне, т. е. в поведении. Рефлексология изучала внешние особенности действий человека, его мимики и жестов, голоса и речи в соотношении с теми физическими, биологическими и в особенности социальными воздействиями в настоящем и прошлом, которые обусловливают его поведение. Однако при таком подходе к исследованию сложнейших научных проблем, и в первую очередь механизмов формирования направленности личности, особенностей взаимодействия личности с социальной средой, закономерностей образования индивидуальных и групповых норм поведения и т. д., рефлексология на практике ограничивалась выяснением самых элементарных связей живого существа с миром. В результате получалось поглощение социологии биологией, а психологии — физиологией. Понимая «человека по преимуществу как физиологическую особь, Бехтерев и общество понимал как простую физиологическую машину. В «Коллективной рефлексологии» и последующих работах Бехтерев пытался свести законы психологии масс к основным естественным законам (закон инерции, закон противодействия, равного действию). Стирая принципиальную разницу между живой и мертвой природой, между биологическим и социальным в структуре личности, последовательно универсализируя существующие физические и биологические законы, изобретая новые, характерные якобы для коллективной, социальной психологии, Бехтерев создал множество принципов (сцепления, воспроизведения, отбора и т. д.), которым, согласно его мнению, подчинены в своем развитии личность и общество. В результате попытка Бехтерева открыть универсальные законы о развитии личности и общества, естественно, потерпела крах, и его последователям и сторонникам не удалось установить какие-либо действительные, реально существующие законы. Уже в применении к реальной личности рефлексологический подход был абстракцией, так как рефлексология не принимала во внимание всех сторон поведения человека, представляя его как комплекс взаимодействующих физиологических систем. Рассмотрение же общества как совокупности таких биофизиологических систем, как это делали рефлексологи, было еще более абсурдно. Необходимо отметить, что подобный подход к рассмотрению проблем социальной психологии во многом был вообще характерен для 20-х годов. В работах известного в то время американского биолога Ч. Чайльда, на которого часто и охотно ссылались рефлексологи, тезис о биологической природе социальных процессов получил наиболее четкое выражение. Рефлексологам импонировало положение Ч. Чайльда, согласно которому «в обществе и организме мы видим одни и те же процессы... Фактически то определение организма, к которому нас приводит последовательная физиологическая точка зрения... вполне подходит и для человеческого общества. Социальная интеграция является динамической интеграцией человеческих организмов, а человеческий организм является интеграцией клеток, тканей, органов. Вследствие этого мы можем надеяться, что мы откроем фундаментальное сходство или тождество в тех общих законах и процессах интеграции, которые господствуют на одном конце - в клетках и на другом конце — в величайших современных государствах и нациях». Отстаивая материалистическую социальную психологию, марксистская критика опиралась в разоблачении методологических предпосылок рефлексологии на «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленина. «Можно ли себе представить что-нибудь, более бесплодное, мертвое, схоластичное, чем... нанизывание биологических и энергетических словечек, ровно ничего не дающих и не могущих дать в области общественных наук?.. На деле никакого исследования общественных явлений, никакого уяснения метода общественных наук нельзя дать при помощи этих понятий. Нет ничего легче, как наклеить «энергетический» или «биологосоциологический» ярлык на явления вроде кризисов, революций, борьбы классов и т. п., но нет и ничего бесплоднее, схоластичнее, мертвее, чем это занятие». «...Перенесение биологических понятий вообще в область общественных наук есть фраза»? — этот марксистский тезис и был взят на вооружение в борьбе против механистических и идеалистических теорий в сфере социальной психологии. Не смогла решить тех задач, которые ставила перед собой социальная психология, и «биологическая социология» Ю. Васильева и «массовая психология» М. А. Рейснера, и «коллективная психология» Л. Н. Вайтоловского. Все подобные им учения представляли собой в конце концов попытку перевода «на язык рефлексов» психологической школы в социологии, которая была по сути своей идеалистическим направлением. С первых шагов Советская власть столкнулась с огромными трудностями, решая проблему обучения и воспитания граждан нового, социалистического общества. В ходе социалистической революции, гражданской войны и мирного строительства возник и начал формироваться новый тип личности, впервые стала реально достижимой вековая мечта мыслителей прошлого о свободном, гармоническом и всестороннем развитии личности. Вполне естественно, что одна из важнейших проблем социальной психологии — проблема взаимоотношений личности с организованным коллективом — решалась советской пшхологией 20—30-х годов в первую очередь в исследовании детских, школьных коллективов. Создание и формирование детского коллектива было провозглашено главной задачей воспитательного процесса. Причем в работах советских психологов отчетливо выделилась тенденция рассматривать личность не только как объект воздействия групповой общности, коллектива, но и как, в свою очередь, активно действующее начало, влияющее на характер протекания внутригрупповых отношений и процессов. Не фатальная зависимость личности от коллектива, не подавление в коллективе индивидуальности и растворение ее в общем, групповом, а сознательная, активная позиция личности в группе, расцвет индивидуальности, синтез «Я» и «МЫ», «МОЕГО» и «НАШЕГО» — это положение марксистской социальной психологии и легло в основу изучения проблемы личности и коллектива, стало главным ориентиром в социально-психологических исследованиях последующих десятилетий. Однако эта точка зрения не сразу стала господствующей в науке, ее победе предшествовал период напряженных поисков, острой теоретической полемики. Проблема формирования личностных качеств индивидов всегда занимала ведущее место в психологической науке. В 20—30-х годах выявляются два течения, имеющие ярко выраженный биологизаторский или социологизаторский уклон. Если сторонники биогенетики (Е. А. Аркин, И. А. Арямов, П. П. Блонский) отстаивали идею спонтанности психического развития личности, независимости развития от воспитания, которое для них выступало лишь как внешний фактор, способный либо затормозить, либо ускорить процесс выявления неких природных, наследственно обусловленных психических качеств, то социогенетики (А С. Залужный, С. С. Моложавый, А. В. Залкинд) утверждали, что, каково непосредственное окружение личности, такова структура ее личностных качеств и все автоматически складывающиеся приспособительные механизмы поведения. При этом все важнейшие факторы общественного развития и формирования отдельной личности смазывались и изображались несущественными. Среда объявлялась фатальным фактором развития личности, а ее сознание не принималось во внимание при изучении. Если философы-марксисты исходили из формулы: «Мое отношение к моей среде есть мое сознание», то у социогенетиков эта формула приняла другой вид: «Мое отношение к моей среде есть мое приспособление, мое поведение». Социогенетики игнорировали тот факт, что сознание, порожденное определенными общественными отношениями, является в свою очередь мощным фактором, регулирующим поведенческие акты личности, регулирующим взаимоотношения человека с социальной средой. Законы поведения коллектива, закономерности межличностных отношений его членов следует искать в законах коллективной рефлексологии, в биологии - таков был вывод из работ крупнейших психологов 20-х годов {Е. А. Аркин, А. С. Залужный, С. С. Моложавый). Коллектив определялся как группа взаимодействующих лиц, совокупно реагирующих на те или иные общие для них раздражители. «Хотя человеческая группа представляет собой единство совершенно другого типа, чем организм, но она походит на организм в том, что в ней единство выявляется не только во взаимодействии, но и в реакциях»,— писал А. С. Залужный. Так в поисках «общего» исследователи приходили к биологическому пониманию общественных явлений в духе коллективной рефлексологии. Ни биогенетики, ни социогенетики не смогли дать адекватную картину развития личности в условиях ее социальной жизни, не смогли выявить роль коллектива в развитии индивида как личности. Дальнейшее развитие социальной психологии тормозилось из-за несоответствия между задачей воспитания личности в социалистическом трудовом коллективе и индивидуалистической, идеалистической и механистической по сути своей трактовкой личности. Это противоречие было успешно преодолено в последующие годы, и прежде всего в деятельности выдающегося советского педагога А. С. Макаренко. Таким образом, попытка построения марксистской социальной психологии в 20-х годах не привела к ощутимому успеху потому, что работавшие в этой области ученые не настолько овладели марксизмом-ленинизмом, чтобы устранить эклектическое сочетание его с рефлексологией, фрейдизмом, субъективным социологическим эмпиризмом. Методы же социально-психологического исследования оказались неадекватными ее обширным задачам. Среди других факторов, тормозивших развитие социальной психологии, можно выделить два обстоятельства. Первое из них заключалось в следующем. Важнейшей приметой развития общей психологии в послеоктябрьский период являлась ее противоположность старой психологии как психологии сугубо индивидуалистической и идеалистической. Поскольку старая психология была индивидуалистической, новая психология должна быть психологией социальной, общественной. Но если психология социальная наука, то есть ли нужда в специальной социальной психологии? Такая постановка вопроса многим казалась вполне правомерной. Положение осложнилось еще и тем, что в 20-х годах социальную психологию, как было сказано, монополизировали рефлексологи, которые механически упраздняли отличия не только человеческой личности от биологического организма, но и человека от общества и объединяли под рефлексологическим знаменем все науки о природе, человеке и обществе. Второе обстоятельство, тормозившее развитие социальной психологии, — это постоянно возникающие опасения, что социальная психология при изучении социально-психологических феноменов имеет тенденцию подменять собой исторический материализм, психологизируя общественные явления. Такие опасения были характерны даже для С. Л. Рубинштейна, который и в 1957 г. высказывал сомнения относительно права на существование социальной психологии: «Проповедовать особую историческую психологию, — писал он, — это по большей части не что иное, как защищать любезную сердцу реакционеров «социальную психологию», являющуюся, по существу, не чем иным, как попыткой психологизировать социологию, т. е. протащить идеализм в область изучения общественных явлений. Всякая попытка подменить социологию, исторический материализм «исторической психологией» должна быть отброшена как принципиально несостоятельная». Разумеется, было бы ошибкой считать, что указанные выше опасения вытекают из шаткости и расплывчатости самого предмета социальной психологии, объекта и субъекта ее исследований. Уже в 20-х годах ряд проблем в психологии правильно формулируются именно как проблемы социальной психологии (проблема психологических отношений внутри коллектива и форм коллективного поведения, например психологическая характеристика классовой солидарности, вражды, ненависти, героизма и т. д.). Отнюдь не подменяя исторический материализм, социальная психология может стать его пособницей, разрабатывая систему психологических закономерностей общественного поведения людей в коллективе, — такой вывод делали многие советские ученые, занимавшиеся исследованием теоретических основ социальной психологии.