Глава II. Окружение и свита.

Одной из традиций придворной жизни было стремление знатного человека окружить себя свитой, состоящей как из слуг, так и из тех самых преданных ему клиентов. Неудивительно, что на страницах мемуаров постоянно встречаются упоминания подобного окружения у того или иного участника событий.

На основе анализа «Мемуаров…» можно выделить три основные функции свиты. Первая из них относится к различению знатного человека в толпе. Вторая функция - обеспечение вооруженной поддержки и защиты своего патрона или же, напротив, демонстрация полного доверия к окружающим. И, наконец, третья связана с формированием иерархической структуры общества. Свита обозначала положение человека в обществе, его особый социальный статус, а также косвенно демонстрировала его личные качества, чаще всего, скромность и щедрость. Помимо этого, она отражала место человека в иерархии в сравнении с другими её участниками. Рассмотрим детальнее каждую из них.

Узнавание того или иного человека в первую очередь происходило через его ливрейную свиту. Об этом прямо сообщает Рец: «Принц де Конти²³ сел в мою карету, сопровождаемый только моей ливрейной свитой, которая была весьма многочисленной, и поэтому меня узнавали еще издали»²⁴. Под ливрейной свитой подразумеваются непосредственные слуги, лакеи, одетые в особую форменную одежду - ливреи, выдержанные в геральдических цветах господина (в данном случае Реца). Нет сомнений, что эта толпа была вполне узнаваема. Символика господина могла быть изображена не только на одежде слуг, но и на самом средстве передвижения – на карете. Именно поэтому Рец, когда стремился сохранить инкогнито, передвигался на карете без гербов.

Теперь перейдем к второй функции свиты – охрана и поддержка. В данном случае свита играет совершенно практическую роль – фактически это были вооруженные сторонники того или иного человека. Особенно ярко это проявлялось во время столкновений в Парламенте. Рец пишет о своем разговоре с Лионном²⁵, говоря, что он будет «продолжать являться в Парламент с большой свитой, готовый дать отпор всем возможным попыткам принца де Конде²⁶ действовать наперекор ее воле»²⁷. В другом месте речь идет уже об оскорблении дам де Шеврёз²⁸, которые также согласились прибегнуть к этому способу, дабы обезопасить себя от дальнейших обид: «дамы согласились назавтра явиться в Парламент с огромной свитой, чтобы отбить у кого бы то ни было охоту вести себя с ними непочтительно и принц де Конти понял бы, что ему же самому выгоднее удержать своих сторонников от новых попыток их оскорбить»²⁹. Аналогичное происходило не только в Парижском Парламенте, но и в церквях Рима, причем Рец прямо объясняет задачу, которая стояла перед его окружением: «В церковь Людовика Святого я прибыл с такой свитой, что мог дать отпор своим врагам». То есть противники являлись со своей свитой, причем уже именно наличие сторонников могло определить исход прений, вооруженная стычка была совершенно не обязательна, хотя все же случалась. Вызывает интерес и количество этих самых сторонников. В начале декабря 1649 года во время вынесения обвинения де Рецу и де Бофору³⁰ принцы привели во Дворец Правосудия более тысячи дворян³¹. В конце того же года Рец с герцогом де Бофором пришли туда же с тремястами дворянами ³². Причем Рец напрямую объясняет, что «дворяне нужны были нам, чтобы все видели: мы отнюдь не намерены почитать себя всего лишь народными трибунами; к тому же, <…> мы не желали подвергнуться возможным оскорблениям со стороны придворных, которые находились здесь вперемешку с нами»³³. Уже упомянутые выше дамы де Шеврёз появились «в сопровождении более четырехсот дворян и более четырех тысяч состоятельных горожан³⁴». В день знаменитой парламентской стычки в августе 1652 года Рец собрал практически маленькое войско: «Она [Королева] приказала маршалу д'Альбре отрядить тридцать офицеров роты тяжелой конницы, чтобы расставить их там, где я пожелаю. Маршалу де Шомберу был отдан такой же приказ насчет легкой конницы. Прадель прислал мне шевалье де Раре, капитана гвардии и моего близкого друга, в сопровождении сорока человек, отобранных среди нижних чинов и самых храбрых солдат полка. Не был забыт Аннери с дворянами из Вексена. Господа де Нуармутье, де Фоссёз, де Шатобриан, де Баррада, де Шаторено, де Монтобан, де Сент-Мор, де Сент-Обан, де Лег, де Монтегю, де Ламе, д'Аржантёй, де Керьё и шевалье д'Юмьер разделили между собой людей и посты. Офицеры городской милиции Керен, Бригалье и Л'Эпине созвали многих именитых горожан, которые все пришли с пистолетами и кинжалами под плащами» ³⁵. Перечень более чем впечатляющий. Таким образом, мы видим, что большая свита была для знатного человека способом показать (и в некоторых случаях доказать!) свое могущество, а также уберечь свою честь от всех возможных оскорблений. Вместе с тем, если он показывался где-либо без этого сопровождения, то тем самым он показывал свое доверие к окружающему его народу, фактически отдавая себя во власть толпы, которая могла как поддержать и защитить его, так и наоборот. Демонстрировать доверие к народу, появляясь без свиты, очень любил Рец, который, будучи парижским коадъютором, пользовался любовью парижан. В самых опасных ситуациях он мог позволить себе появиться без охраны, показывая, сколь он уверен в своей безопасности и сколь полагается на расположение народа, несмотря на любые мятежные настроения. По его мнению, этот прием вполне успешно работал: «доверие, оказанное народу принцем де Конти, который отправился в моей карете один, без всякой свиты, чтобы отдать себя в руки тех самых людей, кто выкрикивал против него угрозы, возымело превосходное действие»³⁶. Точно так же Рец поступил, когда против него начали выдвигать обвинения, а все его сторонники предлагали спасаться бегством или же окружить себя вооруженной охраной. Рец предложил, чтобы «герцог де Бофор появлялся на улицах без свиты с одним только пажом на запятках кареты, а я со своей стороны выходил бы с одним лишь капелланом³⁷». Тем самым он показывал, что вины за ними нет, бояться им нечего, поэтому нет смысла и защищаться.

Теперь обратимся к третьей функции – демонстрации положения в обществе и своего социального статуса. Первый раз Рец упоминает в мемуарах свиту в контексте описания своей поездке в Италию в сравнительно молодом возрасте. В тот момент он еще лелеял некие надежды на избавление от сутаны, но все же решил укрепить свой авторитет в церковном сообществе. Для этого, как он пишет, он «отказался от всякого распутства и любовных приключений, одевался с величайшей скромностью, и эта моя скромность еще подчеркивалась щедростью, с какой я тратил деньги, великолепными ливреями моих слуг, богатым выездом и свитой из семи или восьми дворян, среди которых было четверо мальтийских рыцарей» ³⁸. В данном эпизоде мы видим, что роскошная свита должна была как раз оттенять скромное поведение Реца. Стоит отметить и то, что Рец отдельно выделяет присутствие мальтийских рыцарей в составе своей свиты. Вероятно, это связано с тем, что мальтийскими рыцарями были младшие сыновья знатнейших дворянских фамилий, и свита, состоящая фактически из представителей высшей аристократии, повышала престиж своего патрона. Кардинал Мазарини же придерживался другой политики, он «появлялся на улицах с двумя скромными лакеями на запятках своей кареты» ³⁹. То есть его личная скромность (вернее, желание таковую продемонстрировать) поддерживалась и скромностью его свиты, ведь для кардинала и Первого Министра два лакея были явно недостаточны. Говоря об этом, Рец употребляет слово «унижение», то есть в его понимании, два лакея скорее унижали сам кардинальский сан, чем демонстрировали добродетельную скромность Мазарини. Так мы приходим к вопросу о соотношении таких концептов как «скромность», «пышность» и «щедрость» в контексте выстраивания социальной иерархии. Рассмотрим еще один пример. Кардинал Киджи (будущий папа Александр VII) ⁴⁰, с которым Рец, уже находясь в Риме, советуется по поводу своего бедственного финансового положения, говорит следующее: «Скромность почитается у нас в Риме, быть может, более, чем в других местах, но человеку вашего возраста, происхождения и ранга скромность не следует преувеличивать; притом она должна быть совершенно добровольной, так, чтобы ни у кого не зародилось ни малейшего подозрения, что вас к ней принудили…<…> поразмыслите о том, как вы будете выглядеть на улице в сопровождении всего лишь шестерых вооруженных слуг, о которых вы упомянули, если столкнетесь с ничтожным парижским мещанином, который, не уступив вам дороги, пройдет мимо вас с дерзким видом, чтобы угодить кардиналу д'Эсте. Вы не должны были являться в Рим, если у вас нет решимости и силы поддержать достоинство вашего сана» ⁴¹. Сам же кардинал, по своим словам, не появлялся на улице без четырех ливрейных карет, даже если он уверен, что «не встретит на улицах никого, кто осмелится не оказать должного почтения пурпуру» ⁴². То есть речь идет не о том, чтобы оказывать уважение лично Рецу как конкретному человеку, а о том, чтобы уважать сам сан, «пурпур». И в обязанности Реца вменялось поддержание достоинства собственного сана. Таким образом, мы приходим к пониманию того, что у человека, занимающего определенную должность (имеющего определенный сан), были вполне конкретные церемониальные обязательства, игнорирование которых унижало не только его лично, но и всех прочих, равных ему, имевших то же положение в обществе (и саму должность или сан). Запрет д’ Эсте уступать Рецу дорогу на улице представлял собой прямое оскорбление величия кардинала, а этого нельзя было допускать. Рец сам об этом пишет: «…в отношении же частных лиц, не облеченных правом действовать от имени Короля, которые позволят себе не воздать в моей особе почести, должные пурпуру, мне придется вести себя по-иному, ибо в противном случае достоинство сана понесет урон, ведь миряне не преминут вывести отсюда заключения, от которых потерпят ущерб прерогативы Церкви» ⁴³. Вероятно, это связано с тем, что мог возникнуть негативный прецедент, на который в дальнейшем могли сослаться противники в рамках разрешения того или иного иерархического конфликта. Обязанность представлять свой ранг не знала снисхождения, особенно в обществе, где шла непрекращающаяся конкуренция за статус и престиж.

То есть, говоря о скромности, мы должны подразумевать скорее скромность личную (в поведении и одежде), но никак не скромность окружения и отсутствие свиты. Последнее скорее унижало могущественного человека, давало повод для насмешек его врагам и сводило на нет все прочие усилия по поднятию престижа. Рец отлично понял эту формулу: «Я поселился во дворце, я собрал у себя весь обширный штат тех, кто состоял у меня на службе; я заказал ливреи, скромные, но многочисленные — на восемьдесят человек; я держал богатый стол. <…> Я щедрой рукой рассыпал деньги во время конклава и продолжал рассыпать их после его окончания» ⁴⁴. Тут стоит обратиться к вопросу о щедрости. Одаривание было важнейшим средством социального общения и утверждения собственного социального статуса и места в социальной иерархии. В «Словаре средневековой культуры» под редакцией А.Я. Гуревича говорится, что «богатство неотделимо от власти и политического могущества и фигурирует в системе социальных коммуникаций» ⁴⁵. Демонстративная щедрость была важнейшим личным качеством для знатного человека, поэтому в своих расходах аристократ почти никогда не считался со своими доходами. Сам Рец считает щедрость своим главным и естественным достоинством: «…преступление это [любовь к Рецу парижан] было тем тяжелее, что я изо всех сил усугублял его своей природной, ненаигранной расточительностью, которой небрежность придавала особенное великолепие, широкой раздачей милостыни, щедростью, зачастую потаенной, но вызывавшей порой отзыв тем более громкий. Правду говоря, вначале я действовал подобным образом просто по душевной моей склонности и из соображений одного лишь долга»⁴⁶. Подобная щедрость была фактически обязанностью, скупость для знатных лиц была девиацией, снижающей их статус в обществе. Рец сам признавал необходимость такого поведения: «Я и впрямь тратил деньги без счету все недолгое время моего посольства. Я держал одновременно семь накрытых столов, и обходились они мне в восемьсот экю в день. Но то, что вызвано необходимостью, не может быть смешным»⁴⁷. В данном случае «демонстративное потребление» проявлялось в том, что Рец организовал пир (а накрытые столы для большого количества человека, несомненно, можно воспринимать как пир), а это было проявлением не только щедрости, но и гостеприимности.

Однако не всегда кардиналу полагалось пышное окружение. Рец упоминает, что в определенный момент он был вынужден появляться без свиты, так как по римскому церемониалу, кардиналы, еще не получившие кардинальской шапки, должны были появляться на публике исключительно инкогнито⁴⁸.

Помимо обозначения конкретного социального статуса свита являлась средством выстраивания иерархии и демонстрации своего места в ней. Рец упоминает случайную встречу принца де Конде с королем, в ходе которой «Принца сопровождала свита, никак не меньшая, чем у Короля»⁴⁹, и показывает, что посторонними людьми это было воспринято как катастрофический проступок. Несмотря на текущую Фронду, фактически гражданскую войну, личность короля была неприкосновенна, священна, и любое оскорбление Его Величества вызывало священный трепет. Вопрос о численности свиты был более чем острым: «Королева, взбешенная тем, что принц де Конде продолжает являться в Париже со свитой более многочисленной и блистательной, нежели свиты Короля и Месьё⁵⁰ …»⁵¹. По правилам этикета и субординации, принц крови не мог иметь свиту пышнее, чем у короля и герцога Орлеанского, это расценивалось как первый признак мятежа, то есть даже королевского дома имело место соотношение свит. Дворянам же, даже самым знатным, вообще не полагалось равняться свитами с представителями королевской фамилии. Говоря о своих переговорах с Конде во время конфликта в Парламенте, Рец всюду подчеркивает, что ему «невместно равняться» ⁵² с Принцем, потому что «между ним и любым дворянином расстояние столь велико, что свита из 500 человек для него значит меньше, чем для меня один лакей»⁵³. Аналогично: «…хотя я и был в самых дурных отношениях с принцем де Конде и ходил повсюду с большой свитой, я, понятное дело, где бы ни встречался с ним, приветствовал его с почтением, подобающим его титулам» ⁵⁴. То есть вне зависимости от любых факторов данное правило субординации должно было соблюдаться, и авторитет принцев крови был непоколебим.

Итак, мы видим, что из трех указанных функций свиты наиболее важными являлись, во-первых, утверждение собственного социального статуса в обществе, а во-вторых, охрана собственной персоны. Иерархия, отражающаяся через свиту, четко выстраивалась внутри представителей королевской фамилии, где несомненный приоритет имел король, потом его ближайшие родственники (королева-мать, дядя), и только затем принцы крови. При этом аристократия, даже высшая, не имела права сравнивать себя с кем-то из королевского дома, они устанавливали собственную иерархию уже в пределах своего круга, не притязая на равенство с кем-то из Бурбонов. Положение человека в системе социальных связей придворного общества определялось двумя факторами: официальным рангом (основанным на древности дома) и сиюминутным влиянием. Борьба за место в придворной иерархии, за престиж была главной составляющей придворной жизни, и свита, несомненно, была одним из внешних проявлений этой борьбы. ⁵⁵ Что касается военной функции окружения, то это логичное продолжение восприятия свиты как боевой дружины, охраняющей своего господина.