§ 11. Внутренняя политика Николая I. Укрепление устоев

11.1. Система государственной безопасности

Основную задачу николаевского правления — сохранение

самодержавно-крепостнического строя должна была решать

мощная система государственной безопасности, которую царь

создал практически заново.

События 14 декабря 1825 года ясно показали Николаю I, насколько его

предшественник запустил эту сферу государственной деятельности. Струк-

туры политической полиции при Александре I поражали своим многообрази-

ем, некомпетентностью и хаотичностью действий. В это царствование, по-

мимо Министерства полиции, существовало еще несколько тайных полиций

— при московском и петербургском генерал-губернаторах, при штабе

гвардейского корпуса и ряд других — которые все работали одинаково

плохо. Профессиональный уровень их сотрудников был, как правило, чрез-

вычайно низок. К тому же взаимоотношения этих ведомств, занятых, по

сути, одним и тем же делом, не были четко определены, что неизбежно при-

водило к взаимным склокам и страшной неразберихе. Декабристскому дви-

жению все эти органы толком противостоять не могли.

Свою систему Николай I создавал, исходя из двух излюблен-

321

Прежде всего в 1826 — 1827 годах был сформирован корпус

жандармов (с 1836 года получивший название Отдельный кор-

пус жандармов), который стал основным поставщиком кадров

для новой системы государственной безопасности.

У этого военно-полицейского формирования были свои предшественни-

ки, которые и послужили исходным строительным материалом. К середине

1820-х годов в России было 39 различных жандармских частей, занятых

самой разнообразной полицейской деятельностью. Одни из них действова-

ли в войсках, обеспечивая порядок и собирая сведения о настроениях сол-

дат и офицеров; другие несли полицейскую службу в столицах и губернских

городах: ловили преступников, выбивали недоимки, подавляли народные

восстания и так далее. Теперь все они были собраны в одно формирова-

ние, подчинены единому начальству и направлены на выполнение единых

обязанностей.

Во главе жандармского корпуса стоял шеф жандармов, опи-

равшийся в своей деятельности на специальное Управление

(впоследствии — Штаб). Вся Россия делилась на особые округа

(сначала их было пять; с 1836 года — 7), во главе которых стояли

генералы корпуса, подчинявшиеся непосредственно шефу жан-

дармов.

В каждый губернский город назначался жандармский штаб-

офицер, под началом которого находилась жандармская ко-

манда из обер-офицеров и нижних чинов.Но одновременно с

322

этой «явной» политической полицией создавалась и политиче-

ская полиция тайная.

27 июля 1826 года начало свою деятельность III отделение

Собственной его императорского Величества канцелярии.

III отделение, функционировавшее «негласно», секретно, со-

ставило двуединое целое с жандармскими органами в центре и

на местах, по сути дела, возглавив их. Эта двуединая сущность

новой системы подчеркивалась тем, что на протяжении всего ее

существования шеф жандармов был в то же время и начальни-

ком III отделения.

Первым шефом жандармов и начальником III отделения

стал Александр Христофорович Бенкендорф, с которым

царя связывали особо доверительные отношения. Сам Николай

I деятельность III отделения, так же, впрочем, как и всех прочих

отделений своей канцелярии, держал под постоянным личным

контролем. С Бенкендорфом он виделся, наверное, чаще, чем с

кем-либо другим из своих сановников.

III отделение превратилось в настоящий мозговой центр но-

вой системы государственной безопасности. Именно сюда стека-

лась и здесь систематизировалась вся информация с мест.

По результатам этой работы царю за подписью начальника

323

III отделения каждый год представляли “нравственно-политиче-

ский отчет” о положении дел в Российской империи — к содер-

жанию этих отчетов Николай I относился с огромным внимани-

ем.

Здесь же, в III отделении, составлялись циркуляры и

инструкции, координирующие деятельность жандармов в окру-

гах и губерниях.

Именно III отделение, обладавшее огромными полномочиями и действо-

вавшее под завесой полной секретности, придавало новой системе государ-

ственной безопасности тот жутковатый колорит таинственности и вездесущ-

ности, который производил самое сильное впечатление на русское обще-

ство, оппозиционное по отношению к власти.

Это отношение очень ярко выразил А.И. Герцен, характеризовавший

политическую полицию Николая I как «вооруженную инквизицию, поли-

цейское масонство, имевшее во всех уголках империи, от Риги до Нер-

чинска, своих братьев слушающих и подслушивающих».

Функции органов государственной безопасности, если судить

по соответствующим нормативным документам, поражают сво-

ей почти бескрайней широтой: предполагалось, что новая поли-

тическая полиция будет осуществлять поистине всеобъемлющий

надзор за народом и обществом.

Делом первостепенной важности объявлялось всемерное

укрепление самодержавного государства и православной

324

церкви, с одной стороны, и беспощадная борьба с любыми по-

пытками подорвать «основы основ» русской жизни — с другой.

При этом «подрывная деятельность» понималась чрезвычай-

но широко.

Конечно, на первом плане была борьба с противниками су-

ществующего положения вещей — «наследниками» декабри-

стов, которые пугали Николая на протяжении всего его царство-

вания.

Однако зло видели не только в идейной борьбе, в либераль-

ных и атеистических «умствованиях», но и в служебных про-

ступках, пренебрежении церковными обрядами, безнравствен-

ном поведении — в любых отступлениях от раз и навсегда опре-

деленных норм частной и общественной жизни.

Жандармам приходилось принимать на себя массу обязанно-

стей, как правило, политической полиции не свойственных: они

должны были не только бороться с противниками существующе-

го строя, но и брать под свою сурово-благожелательную опеку

всех благонамеренных россиян, зорко следя за тем, чтобы эта

благонамеренность нигде и ни в чем не давала сбою: чтобы чи-

новники не воровали, обыватели не спивались, мужья не изме-

няли женам, богатые не притесняли бедных, бедные не держали

325

зла на богатых. Мало того: жандармам можно было жаловаться

на несправедливости и притеснения со стороны чиновников; на

их защиту предлагалось рассчитывать. Жандармы, и в самом

деле, имели право вмешиваться в дела других ведомств, требо-

вать пересмотра определенных дел и так далее. См. Докумен-

ты 1,2.

Рассказывали, что когда после учреждения III отделения его начальник

А.Х. Бенкендорф попросил у Николая I устных инструкций, то царь про-

тянул ему носовой платок, молвив при этом: «Вот тебе моя главная инструк-

ция: чем больше слез ты оботрешь, тем больше я буду тобой доволен». Тем

самым царь дал понять, что борьбу с нарушителями устоев он понимает

очень широко.

Н: Иван Иванович, это же совершенно невозможно — до-

биться того, чтобы все жили так, как хочется царю: одни и те же

книжки читали, в Бога верили одинаково, не делали того, что

власти не нравится… Это какие же силы нужны! А жандармов,

судя по тому, что вы рассказываете, было не так уж и много.

У: Верно — на всю огромную страну всего несколько тысяч

человек. Но не забывайте о том, что основные положения тео-

рии «официальной народности» не царь, и не Уваров выдумали.

Верность православию, пусть зачастую и очень формальная;

безоговорочная покорность верховной власти, пусть и не всегда

326

добросовестная — все это вырабатывалось веками и было бук-

вально в крови у очень многих россиян. Царь и его окружение

справедливо полагали, что в отношении подавляющего

большинства населения они могут особо не беспокоиться — надо

было лишь поддерживать существующие у него настроения.

О: Я думаю, Иван Иванович, что и другие чиновники дей-

ствовали, наверное, в том же духе, что и жандармы. Да и многие

помещики тоже. Ну, то есть, поддерживали существующее поло-

жение вещей. Им же это было выгодно.

О: Совершенно верно, Ося! В борьбе за сохранение устоев на-

дежной опорой жандармской деятельности являлась вся бюро-

кратическая система и поместное дворянство в целом.

А противостояли системе лишь те, очень немногие предста-

вители образованного общества, которые сознавали необходи-

мость перемен. Против них, в первую очередь, и была направле-

на деятельность новой политической полиции. Им в николаев-

ское царствование приходилось тяжело…

Но на их стороне было время — ведь, перемены в России дей-

ствительно назревали, к ним вел весь ход исторического разви-

тия страны и никакая политическая полиция была не в силах

помешать этому процессу.

327

11.2. Цензура

Действия в сфере цензуры стали одним из самых ярких про-

явлений николаевской политики, направленной на охранение

устоев и на борьбу с их потрясателями.

В это время цензура приобрела небывалый размах; можно

сказать, что наряду с политической полицией она стала одним

из двух главных столпов системы государственной безопасности.

На первый взгляд может показаться, что ее функции были го-

раздо скромнее: ведь жандармы следили буквально за всем, а

цензура — только за литературой. Но следует отметить, что в

глазах Николая I и других защитников устоев именно литерату-

ра представляла собой главную опасность: именно через нее

проникал в общество чуждый россиянам «дух инакомыслия»,

через нее «гниющий Запад» заражал незрелые умы опасными

идеями.

В борьбе с этим вредным влиянием правительство с помо-

щью цензуры попыталось взять литературу под полный

контроль. Все, что публиковалось в России, должно было быть

предварительно прочитано государственным чиновником-цен-

зором и поступало в печать только после его дозволения.

328

Полномочия цензоров определялись соответствующими цен-

зурными уставами.

Уже в самом начале правления Николая I, в 1826 году был

принят устав, который современники за его жесткость прозвали

«чугунным» (см. Документ 3).

В 1828 году этот устав был заменен другим, чуть более мяг-

ким. Но и новый устав открывал перед цензурой возможность

для самого свирепого произвола.

«Чугунный» устав 1826 года нацеливал цензоров на поиски

«крамолы» не только в отдельных фактах, сообщаемых авто-

ром, тех или иных эпизодах, фразах героев, но и, главное, в

самом «духе» произведения. От цензоров требовалось, чтобы

они оценивали литературный, публицистический или научный

текст исключительно с верноподданнических позиций, следя за

тем, чтобы в эти тексты «не вкрадывалось ничего могущего

ослабить чувства преданности, верности и добровольного пови-

новения постановлениям высшей власти и законам отечествен-

ным».

Цензор был вправе требовать от автора любых перемен в тек-

сте, включая кардинальную переработку сюжета, отказ от прин-

ципиально важных выводов и так далее. Если эти требования не

329

принимались, то произведение к публикации не допускалось.

Устав 1828 года, как будто, несколько ограничивал активное

вмешательство цензора в авторский текст. В этом уставе перед

цензором ставились задачи быть «как бы таможнею, которая

строго наблюдает, чтобы не были ввозимы товары запрещен-

ные». На практике, впрочем, положение практически не изме-

нилось: для того, чтобы обойти цензурные запреты, авторы все

равно должны были уродовать свои произведения или отказы-

ваться от надежды увидеть их опубликованными.

Деятельность цензуры в полной мере определялась установ-

ками теории «официальной народности»: цензоры должны

были беспощадно изгонять из литературы все, что не укладыва-

лось в ее предельно жесткие рамки. Неудивительно, что трудно

было найти в те времена писателя, который не испытал бы на

себе цензурных гонений.

Многие замечательные произведения, такие, как «Борис Го-

дунов» А.С. Пушкина, «Горе от ума» А.С. Грибоедова и дру-

гие, публиковались с многочисленными цензурными пропуска-

ми и искажениями; другие, подобно гениальному «Демону»

М.Ю. Лермонтова, вообще не могли быть напечатаны.

В 1830 — 1840-х годах за публикацию «крамольных» статей

330

был закрыт целый ряд популярнейших журналов: «Европеец»,

«Московский телеграф», «Телескоп».

Редакторам, авторам, да и самим цензорам, постоянно угро-

жали отсидки на гауптвахте, высылка из столицы под надзор по-

лиции. Недаром у историков эти времена получили название

«эпохи цензурного террора» (см. Документ 4).

Цензоры были чиновниками Министерства просвещения —

тем проще они вдохновлялись в своей деятельности идеологией,

разработанной С.С. Уваровым. Сам министр просвещения,

кстати, придавал цензуре огромное значение и постоянно забо-

тился «об ее усовершенствовании» (см. Документ 5).

В то же время необходимо отметить, что между цензурой и III

отделением было налажено самое тесное сотрудничество. Цен-

зорам вменялось в обязанность не только выискивать в текстах

«опасные места» и беспощадно вычеркивать их, но сообщать о

найденной крамоле в III отделение. Таким образом, цензура яв-

лялась очень важным источником информации для политиче-

ской полиции в отношении «вольнодумства» и «инакомыслия»

русского общества.

Нередко после подобных сообщений над тем или иным авто-

ром устанавливался секретный надзор политической полиции.

331

Немалый интерес к литературе проявлял и сам государь им-

ператор. Николай I нередко очень живо реагировал на доносы

жандармов и цензоров и на публикации некоторых произведе-

ний — прежде всего тех, которые с его точки зрения подрывали

устои (см. Документ 6).

Характерно, что драматургические произведения изымались

из обычной цензуры и отправлялись непосредственно в III

отделение. В глазах правительства трагедии, драмы, комедии и

фарсы заслуживали такой «чести» по одной причине: они пред-

назначались для постановки на сцене и тем самым приобретали

особую опасность, поскольку оказывали непосредственное воз-

действие на определенную массу зрителей. Очевидно, прави-

тельство искренне допускало мысль, что просмотр какой-нибудь

«вольнодумной» пьесы может вызвать массовые волнения…

Однако следует иметь в виду, что и в этой сфере правитель-

ство далеко не всегда достигало поставленных целей. Чаще всего

цензорами назначались исполнительные, но ограниченные и плохо

образованные чиновники. Они моментально реагировали на «опас-

ные», с их точки зрения, слова и выражения. Например, совет авто-

ра поваренной книги поставить только что испеченный пирог на

«вольный дух» тут же вызывал вмешательство цензора. Был слу-

чай, когда цензор из совершенно безобидного описания путеше-

ствия в Сибирь решительно вычеркнул известие о том, что неко-

332

торые народы в тех краях ездят на собаках: ведь в православной

Руси испокон веку все ездили на лошадях. Цензоров пугало и слиш-

ком сильное выражение любых чувств, кроме, конечно, верноподдан-

нических. Так, например, знаменитый петербургский цензор Кра-

совский, разбирая невинное лирическое стихотворение поэта Раи-

ча, особую пометку сделал против строк, в которых автор сооб-

щал, что готов отдать любимой девушке душу, сердце и всего себя.

«А что же останется Богу, царю и отечеству?» — вопрошал бди-

тельный цензор.

Но в то же время, когда подобным чиновникам приходилось

сталкиваться со сколько-нибудь сложными идеями и художествен-

ными образами, они нередко выглядели весьма беспомощными. В ре-

зультате хоть и с потерями, но сквозь цензурные преграды проры-

вались и доходили до читателя такие яркие и в то же время резко

критические по отношению к окружающей действительности

произведения, как публицистика В.Г. Белинского, философские

статьи А.И. Герцена, повести И.С. Тургенева и многое другое.