3. Взаимоотношения с россией

Становление казахского направления восточной политики Петра I со­впало по времени с переосмыслением в русском обществе исторической роли России на международной арене и оформлением имперской доктри­ны. Мировоззренческой основой ее явилась эклектическая компиляция идей из арсенала европейских рационалистических теорий {Г. Гроций, Т. Гоббс, Б. Спиноза, С. Пуффендорф и т.д.) и средневековой идеологии российских официальных кругов, опиравшихся на традиции Московского царства.

В основе имперского сознания находилась убежденность в праве Рос­сии, - «наследницы» Византии и Римской империи, — распоряжаться как на основе «божественного», так и «естественного права», судьбами других народов. В полном согласии со средневековой официальной доктриной по­лагалось, что могущество государства и слава правящего монарха определяются размерами подвластной ему территории и количеством подданных, а приобретение последних является естественным результатом победы на поле брани, либо же сложных комбинаций дипломатической борьбы. Ис­ходя из этого представления, Петр I, находясь некоторое время в Астраха­ни, выразил желание о приведении в российское подданство «издревле слы­шимых и в тогдашнее время почти неизвестных обширных киргиз-кайсац-ких орд», и рекомендовал А. И. Тевкелеву, выполнявшему обязанности пе­реводчика в этом походе, «стараться... несмотря на великие издержки, хотя бы до миллиона держать, но токмо, чтоб только одним листом под протек­цию Российской империи быть обязались».⁴⁰

Вместе с тем, ускорение динамики развития русско-казахских отноше­ний и углубление их содержания определялись в тот период далеко не только стратегическими интересами и целями внешней политики России, но и дина­микой развития всей системы международных отношений, прозрачностью и непрерывностью межрегиональных географических границ (равнинный ре­льеф земной поверхности и отсутствие разделяющих ее высокогорных хреб­тов в срединной части Евразии), военно-политическим могуществом Россий­ской державы как одного из факторов ее международного престижа и меж­дународного влияния в евразийском мире, а, следовательно, и пониманием значения торгово-экономических, военно-стратегических и политических связей с северным соседом в правящих кругах Казахстана, развитием сбли­жения политических лидеров казахского общества с Россией.

В течение длительного исторического времени важное место в развитии взаимосвязей русских людей с кочевым населением Казахстана занимала тор­говля. После установления власти России над Казанским и Астраханским ханствами и завоеванием Сибири установились сразу два важных торговых пути в Азию: Камский - из среднего Поволжья в Сибирь и далее - в Сред­нюю Азию; и Юго-Восточный - по нижней Волге, в направлении Яика и Каспия, на п-ов Мангышлак и в ханства Средней Азии. По данным таможен­ных ведомств некоторых торгово-административных центров Сибири, в 1655-1670 гг. в Тобольск прибывало через казахские степи из среднеазиат­ских городов ежегодно по 4 каравана, в 1670-1672 гг. — по два, а в после­дующие годы - по одному. Тару посещали в XVII в. в среднем не более одно­го каравана в год, в отдельные годы — два, а в 1645-46 гг. — три каравана.⁴¹ Однако, в целом, русско-среднеазиатская транзитная торговля через казахс­кие степи развивалась в XVI — начале XVIII вв. очень неравномерно, что было обусловлено многими внутри- и внешнеполитическими обстоятельствами.

Серьезными препятствиями развитию непосредственной русско-казах­ской и транзитной русско-среднеазиатской торговли через казахские степи стали в последней четверти XVII - первой трети XVIII вв. обострившиеся политические взаимоотношения казахов с яицкими казаками, волжскими калмыками и башкирами, а также резко участившиеся военные вторжения джунгар на территорию Среднего и Старшего жузов. В результате превра­щения северных и южных приграничных регионов Казахстана в арену по­чти непрерывных столкновений казахов с кочевыми соседями, торговые связи казахских родов и подразделений с Россией в тот период были факти­чески полностью парализованы, а торговые караваны отправлялись из По­волжья и Сибири в разные страны Центральной Азии (Джунгарию, средне­азиатские ханства) и из них в обратном направлении только через джунгарские владения в Прииртышье и районы Горного Алтая, минуя казахские ко­чевья трех жузов.⁴² Развитие внешних торговых контактов казахов с евро­пейскими народами и регионами России осложнялось в первой трети XVIII в. также важными культурно-историческими последствиями великих географических открытий прошлых веков, вызвавших перемещение миро­вого центра трансконтинентальных торговых коммуникаций из Средизем­номорья в бассейн Атлантики и смешение акцентов в мировом товарообо­роте от внутриконтинентальной на морскую межконтинентальную торгов­лю. Вследствие этих глобальных геоэкономических изменений интенсив­ность движения товарных потоков из европейской части Евразии в страны Среднего Востока по традиционным сухопутным маршрутам Великого Шелкового пути и другим менее крупным торговым трассам резко ослабла, а приток новых промышленно-ремесленных изделий и технологий в цент­ральные кочевые регионы континента сократился до минимума.

Снижение до минимума трансконтинентального значения традици­онных торговых путей и маршрутов на территории Казахстана и резуль­таты многократных вторжений джунгар в Присырдарьинский регион сказались, в частности, в том, что к началу 30-х гг. XVIII в. междуна­родная торговля на юге казахстанских степей фактически прекратилась, некогда процветавшие южные города края (Туркестан, Сайрам, Сауран и др.) превратились в малонаселенные городские центры, имевшие толь­ко локальное торгово-экономическое значение; большинство из них со временем приобрели преимущественно аграрный облик. В то же время поступавшие из соседних азиатских стран на присырдарьинские и сред­неазиатские рынки сельскохозяйственные продукты и ремесленные из­делия, ввиду их относительной малочисленности и ограниченного ас­сортимента, были не в состоянии удовлетворить возросшие потребитель­ские запросы кочевого населения, а доступ казахов к более крупным и товароемким рынкам Приуралья, Нижнего Поволжья и Западной Си­бири осложнялся для них наличием русских укрепленных линий, а так­же напряженной военно-политической обстановкой в Волго-Уральском регионе и на юге Сибири.

Стремление кочевников преодолеть негативные для них последствия отмеченных изменений в торгово-экономической сфере путем насильствен­ного изъятия части необходимых продуктов и изделий у соседнего оседло-земледельческого населения, объективно приводило к возрастанию погра­ничных конфликтов. Именно в контексте данной ситуации следует, по-ви­димому, рассматривать многочисленные сообщения очевидцев о возросшей интенсивности вооруженных столкновений казахов с башкирами, калмы­ками, уральскими и сибирскими казаками на разных приграничных участ­ках геополитического пространства Казахстана.⁴³

В конце XVII- начале XVIII вв. между Россией и казахскими жузами установились оживленные дипломатические отношения. Предметами об­суждения в серии переговоров полномочных представителей обеих сторон являлись процедура обмена пленными, урегулирование военных конфлик­тов между казахами и российскими подданными - калмыками, уральскими и сибирскими казаками и башкирами, а также создание благоприятных ус­ловий для развития торговых связей русских купцов с казахским населени­ем Младшего и Среднего жузов.

Непосредственным поводом к возобновлению политических контактов казахских правителей с русскими пограничными властями в Казанской губернии и Западной Сибири послужили военный набег хана Абулхаи-ра в 1715 г. в башкирские земли и ответные вторжения башкир в близраспо-ложенные аулы Младшего жуза. В этой связи осенью 1715 г. в интересах разрешения вопроса о «пресечении башкирской и киргиз-казачьей ссоры и о размене их полоня нников» прибыл в Казань и вел там переговоры с мест­ным губернатором П. С. Салтыковым личный посланник Абулхаира, батыр Тойгунур Култабаев.⁴⁴ Переговоры остались незавершенными и были про­должены три года спустя по инициативе самого казахского хана.

В сентябре следующего года в Тобольске побывало посольство хана Ка-ипа в составе батыров Еекбулата Екешева и Багдаулета Буриева, которым было поручено урегулировать пограничные конфликты казахов с северны­ми кочевыми соседями, заключив «вечный мир» с сибирским губернатором М. П. Гагариным, добиться соглашения о военном союзе с Россией против Джунгарии и получить гарантии беспрепятственного доступа казахских скотоводов на ближайшие рынки России, «чтобы им позволено было ездить в Тобольск для торгу».⁴⁵

Сам факт отправления нового казахского посольства в столицу Сибири и предложение преемника Тауке российскому губернатору о совместных военных действиях против джунгарского хунтайджи Цэвана-Рабдана в не­малой степени связаны с конкретными обстоятельствами продвижения во­енного отряда И. Д. Бухгольца по Иртышу и его столкновением в районе оз. Ямышево с войсками ойратов. По словам хана Каипа, казахи узнали о том, что «контайши противится Е. И. В.», от русского офицера Маркела Трубникова, который был отправлен подполковником И. Д. Бухголь-цем 1 января 1716 г. из Прииртышья в ставку джунгарского хана, но по выезде из Ямышевской крепости был захвачен ойратами в плен, а затем от­бит у них отрядом казахских жигитов на берегу р. Или недалеко от погра­ничных джун га рских караулов.⁴⁶ В качестве наглядного подтверждения соб­ственной осведомленности о российско-джунгарских военных конфликтах в бассейне Среднего Иртыша, Бекбулат Екешев и Байдаулет Буриев доста­вили М. Трубникова из ставки казахского хана в Тобольск. Последний, в свою очередь, также заявил губернатору М. П. Гагарину, что «послали его с общего согласия вся Казачья орда, а сказывали-де ему, чтоб быть в миру с людьми Е. И. В. и калмыков вместе бы воевать».⁴⁷

Приезд казахского посольства в Тобольск и его предложение о заклю­чении военного союза с Россией против джунгар побудили сибирского гу­бернатора направить 14 октября 1716 г. специальное ответное посольство во главе с сыном боярским Никитой Белоусовым к хану Каипу, чтобы заве­рить его в готовности русских пограничных властей «жить в миру» с казаха­ми Среднего и Младшего жузов и сообщить, что «когда-де его царское ве­личество укажет послать войска на контайшу, то (он] будет иметь о том согласие и пришлет ведомость тогда к ним».⁴⁸ Российские посланники бла­гополучно добрались до Туркестана и пробыли у хана Каипа около года. По возвращении в Тобольск 26 сентября 1717 г. Н. Белоусов передал губерна­тору М. П. Гагарину письмо от казахского правителя, в котором тот лично подтвердил свое прежнее намерение «воевать контайшу» и обращался с просьбой о возвращении казахам больших табунов лошадей, отогнанных у них башкирами в летние месяцы этого года. В ответ на полученное обраще­ние М. П. Гагарин письменно уведомил хана, что постарается отыскать угнанных лошадей и будет покровительствовать развитию меновой русско-казахской торговли в г. Тобольске.⁴⁹

Однако осенью 1717 г. Абулхаир совершил еще один крупный набег во внутренние уезды Казанской губернии, за которым последовали ответные вторжения башкиров и сибирских казаков в приграничные казахские аулы. На этой почве вновь актуализировалась проблема обмена пленных и скота, а также задача нормализации военно-политической обстановки на границе Казахстана с Россией.

В конце 1717 г. для решения указанных вопросов из Казани был отправ­лен к ханам Каипу и Абулхаиру уфимский дворянин Федор Жилин, а в ян­варе 1718 г. из Тобольска отправилось в Туркестан посольство сыновей бо­ярских Бориса Брянцева, Якова Тарыштина и толмача Кабая Мамеева, ко­торые прожили в степи до лета 1718 г. В ходе встреч с российскими послан­никами ханы Абулхаир (4—7 мая) и Каип (25 июня - 12 июля) выразили желание жить в «вечном мире и союзно с великим государем» и его полно­мочными представителями в Казанской и Сибирской губерниях России, развивать торговые связи с русскими купцами и сообща предотвращать «во­ровские угоны» скота своими подданными у соседей.⁵⁰

Возобновление мирных переговоров с царской пограничной администра­цией ханы Каип и Абулхаир вновь пытались использовать для заключения с Петром I антиджунгарского военно-политического союза и с этой целью на­правили в Казань и Тобольск вместе с возвращавшимися домой российски­ми посланниками своих собственных полномочных представителей дня об­суждения указанного вопроса, снабдив их личными письмами на имя губер­наторов П. С. Салтыкова и М. П. Гагарина.⁵¹ В частности, переговоры с си­бирским губернатором вели в 1718 г. батыры Елмет Баулуков (май); Шаба, Багадур, Сафа, Итмамбет и Бакурман (7 октября); а также Байбек и Толебай (28 октября).⁵² С казанским губернатором проблему согласованных боевых действий против джунгарского хана обсуждало 10 декабря того же года ка­захское посольство батыров Тантая Арасланова и Тогунура Култабаева, дос­тавившее в Казань из степи русского посланника Федора Жилина.⁵³

Однако, изложенное в письмах Каипа и Абулхаира предложение о со­вместном военном походе против джунгар не получило одобрения у цент­рального российского правительства, заинтересованного в скорейшем раз­решении русско-ойратских пограничных противоречий в районе Верхнего Прииртышья и успешных поисках местонахождения сомнительного горо­да «Еркети». Основываясь на официальном распоряжении Петра I, казанс­кий губернатор П. С. Салтыков ограничился в своем ответном послании Каипу от 8 января 1719 г. общими поощрительными замечаниями относи­тельно его намерения воевать с джунгарским ханом и воздержался от ка­ких-либо конкретных обещаний о военной помощи, заявив ему, чтобы «впредь с ним, контайшою, он, Каип-хан, управлялся, как ему, по своему намерению, достойно».⁵⁴ В данном случае, как и в последующие годы, офи­циальная позиция Петербурга по отношению к Джунгарскому ханству оп­ределялась его важной стратегической ролью фактического противовеса быстро возраставшим военному могуществу и экспансионистским притя­заниям империи Цинов, с учетом которой царское правительство не желало значительного ослабления Джунгарии, предпочитая все спорные вопро­сы решать мирным путем и при этом не оставляло надежд на принятие ой-ратами российского подданства.⁵⁵

В условиях осуществления широкомасштабного вторжения джунгарс-ких войск на территорию Старшего и Среднего жузов, казахи были вынуж­дены бежать с принадлежавших им кочевых мест на север региона в район Яика, Илека и Тобола, где столкнулись в борьбе за пастбища с другими ко­чевыми народами — российскими подданными, проживавшими на юге Си­бири и в Волго-Уральском регионе. В результате этого перед казахскими родами встала проблема закрепления за ними богатотравных кочевий по нижнему и среднему течению Яика, где «открывался путь к заманчивым пастбищам по его правобережью и были широкие возможности расшире­ния связей с русскими рынками».⁵⁶

Одновременно с силовыми способами расширения пастбищных терри­торий на севере и северо-западе региона казахские правители пытались раз­решить сильно обострившийся земельный вопрос в их взаимоотношениях с кочевыми соседями путем мирных дипломатических переговоров с царски­ми пограничными властями в Астрахани и Казани. Одним из первых прак­тических шагов в этом направлении явилась дипломатическая миссия в Петербург казахского посланника Койбагара Кобякова, отправленного ле­том 1725 г. старшинами Младшего жуза из приаральских степей.

Конкретным поводом к организации данного посольства послужило вы­нужденное пребывание в кочевьях казахских родов Младшего жуза почтового курьера российского посланника Флорио Беневени в Бухаре, торгового баш­кира Максуда Юнусова по прозвищу « Амремзей», захваченного в плен каза­хами и союзными с ними каракалпаками на территории Северо-Восточного Приаралья в 1724 году. Казахские старшины почти полгода продержали это­го пленника у себя на положении аманата и объявили М. Юнусову, что не отпустят его из своих аулов до тех пор, пока они от русского императора «на прошение их о мире добрые и приятные ответы не получат».⁵⁷

Вступив в такой неординарной ситуации в активный диалог с правящей элитой алшынских родов Младшего жуза и местных каракалпаков, Максуд Юнусов предложил им обратиться с просьбой о принятии российского под­данства к «белому царю» и взамен обещал казахам и каракалпакам, якобы с одобрения высочайшего престола, военную помощь России против Джун­гарского ханства.⁵⁸

Решение этой чрезвычайно актуальной задачи было возложено на дипломатическую миссию Койбагара Кобякова, направленную в июле-августе 1725 г. в Петербург непосредственно от лица казахских старшин Младшего жуза Согыра, Едикбая, Кажибая и других по совету муллы Максуда Юнусова.⁵⁹ 18 января 1726 г. казахский посланец прибыл в со­провождении М. Юнусова в столицу России, где вручил чиновникам Коллегии иностранных дел два письменных послания от казахских и каракалпакских старшин. В первом из них и устном донесении самого посланника было выражено желание «быть под протекцией Е. И. В. так, как Аюки-хана владения калмыки» и излагалась просьба о том, чтобы разрешить казахам кочевать «между башкир и Яику, по горе Малый яр», обеспечить им свободный и безопасный проезд в глубь страны к круп­ным российским городам, дать гарантии безопасности от нападений яицких казаков и башкир, а также право производить размен пленных не­посредственно в Уфе.

Однако, вопреки щедрым словесным авансам Максуда Юнусова казахс­ким старшинам в низовьях Сырдарьи, обращение К. Кобякова за «протек­цией» к «белому царю» не встретило в тот момент заинтересованности со стороны российского правительства. Царские сановники сочли принятие казахов в российское подданство в условиях того времени невыгодным для России, т.к. это могло бы значительно осложнить ее взаимоотношения с Джунгарским ханством на фоне общей слабости военно-политических по­зиций царских властей в южных приграничных районах Сибири. По этим двум причинам Кобяков был отправлен из Петербурга, не получив никако­го ответа. Официальная резолюция Коллегии иностранных дел по поводу состоявшегося визита гласила: «Пользы, чтоб под протекцией ее импера­торского величества быть, не находится».⁶⁰

Несмотря на неудачные результаты миссии К. Кобякова, в 1729 г. Абул-хаир направил к российским властям в Тобольск очередное посольство в количестве 4-х человек, представленное Бекбулатом «со товарищи».⁶¹ По­скольку наиболее значительная часть документов сибирских архивов была в свое время безвозвратно утрачена, то конкретные обстоятельства и моти­вы отправления в Россию данного казахского посольства остаются во мно­гом неизвестными современным исследователям. Однако, принимая во вни­мание сложный характер международной обстановки того времени в север­ных частях региона, можно с большой долей вероятности утверждать, что задачи Бекбулата и его соратников сводились к ослаблению военно-поли­тической напряженности во взаимоотношениях казахов с соседними наро­дами, находившимися в российском подданстве, и возврату ранее захваченных царскими властями казахов.

Проблема урегулирования русско-казахских, казахско-калмыцких и казахско-башкирских отношений и приобретения прочных правовых га­рантий беспрепятственного кочевания казахов Младшего и Среднего жузов на северо-западе и севере региона становилась с каждым годом все более актуальной для казахских кочевых объединений, особенно для тех подразделений последних, летние кочевья которых непосредствен­но располагались у границ обширных земельных владений России. По­этому в мае 1730 г. на собрании представителей Младшего и Среднего жузов было принято совместное решение отправить специального пос­ла к царскому правительству с целью заключения с Россией договора о мире. Практическое осуществление этой дипломатической миссии было возложено непосредственно на Абулхаира.⁶²