It’s in restraint of

trade - за неимением лучшего, за ограниченностью выбора, термин-то

коммерческий, а в переводе так метко и к месту в насмешливой речи: На

безрыбье и рак рыба!

“Можно человеку сесть?”

Chap - разговорное, почти жаргонное малый, парень.

И какое тонкое нужно было

чувство слова (и юмора), чтобы найти замену - “человек”, когда так опять и

опять говорит о себе молодая, красивая взбалмошная Брет: I say, give a chap a

brandy and soda - Дайте человеку выпить.

Но строчкой выше она

обращается к тем же людям “друзья”, а страницей дальше еще об одном

персонаже говорит “бедный мальчик”, меж тем в подлиннике оба раза то же

самое chap! И ручаюсь головой (примеров великое множество), что переводчики

другой школы, буквалисты и формалисты, оказались бы в плену этого повтора, а

кое-кто и сейчас скажет, пожалуй: да как посмели рядом одно и то же слово

переводить по-разному? Что, мол, за отсебятина?!

А вот так и посмели! И

никакая это не отсебятина, а верная передача интонации подлинника. Сравните:

одно и то же русское милый мы тоже произносим на очень и очень разные

лады. К примеру, как звучит милый в народной песне, миленок в

частушке, обороты: милый ребенок, милая девушка, милый человек, вы мило

выглядите, ты мой милый - или - ну, мой милый, ты у меня еще

дождешься! Вот это мило!.. - и многое другое.

Или пресловутое “All right”,

которое в той же “Фиесте” переводится, глядя по контексту и настроению, очень

разно. К примеру, обыденное: Ладно, я возьму машину, а в

разговоре двух литераторов о третьем: Ну, как он? - Он ничего... Он,

должно быть, правда ничего, только читать его я не могу, или: У вас тут не

протолкнешься из выразительного You’ve got the world here all right, что до

кашкинцев перевели бы в лучшем случае: У вас тут очень много народу. Опять

скажете: слишком вольно, отсебятина? А оттенки нашего “ладно”? Опять же

сравните: супруги ладно живут, ученье (дело, работа) идет ладно,

ладный парень, ладно скроенный пиджак - или: ну, ладно!

Да ладно тебе! Ладно, ладно, отстань!

И еще. Почти всем Брет при

встрече говорит хэлло. Повторю, теперь это словечко навязло в зубах,

полвека назад было экзотикой. В.Топер этим передает еще и горькую, невеселую

лихость во всей повадке Брет. Так говорят иногда и другие герои “Фиесты”,

однако, смотря по их нраву и взаимоотношениям, Вера Максимовна уже тогда не

раз заменяла это слово русским привет или здравствуйте - в

ту пору большая редкость, еще один малый знак величайшего переводческого чутья

и такта.

Нашей художественной прозе не

свойствен обычный для англоязычной литературы курсив, но его и сейчас нередко

переносят в перевод. В лучшем случае прибавляют какое-нибудь усиливающее

словечко. We will have fun или I say, I have a thirst, пожалуй,

передали бы как “мы здорово (хорошо) повеселимся” и “мне очень (страшно)

хочется выпить”, а в “Фиесте” живые, чисто русские и очень меткие обороты:

повеселимся на славу и смерть выпить хочется.

Из каких малых мелочей

складывается подчас живость, естественность речи, когда переводчик передает не

букву, но дух подлинника:

What possessed you -

“что вас заставило” было бы в этом разговоре слишком вяло, а “что вам взбрело,

что на вас накатило” - слишком резко. В переводе В.Топер - “что вам вздумалось...”

Nope - не просто нет,

жаргонный оттенок передан в разговоре другим словом: бросьте.

Обычное в английском

wonderful значит чудесный, замечательный, удивительный. В применении к Кону,

который своей несдержанностью ставит себя и других в не слишком ловкое, чтобы

не сказать дурацкое, положение, слово это зазвучало иронически: он бесподобен.

Не depress me so - он

меня угнетает. Сейчас, пожалуй, сказалось бы чуть иначе: он наводит на меня

тоску, уныние, но уже тогда Вере Максимовне и в мысль не пришло ввести в

русский текст, как делает кое-кто по сей день, депрессию. А

дальше с этим постылым, чужеродным в живой человеческой речи словом она

обошлась на зависть остроумно: Get over your damn depression - Разгони

тоску!

You make me ill - более

или менее точно, но неестественно, грубо в разговоре людей глубоко несчастных,

но сохраняющих внешнюю легкость отношений было бы: мне от тебя тошно. У В.

Топер - А ну тебя.

Опять и опять изумляешься:

как неподдельна, достоверна в переводе речь героев “Фиесты”.

Старый испанец, крестьянин,

побывал когда-то в Америке и, заслышав в автобусе английскую речь, сообщает об

этом своем путешествии Джейку с компанией. Его спрашивают: How was it?

(буквально - как это было), у В.Топер - Ну и как? Но он этого

обычного в чужом языке оборота не понял, переспросил, тогда ему говорят яснее:

How was America (буквально - какова была) - понравилось в Америке?

Мелочь, пустяк, а всему разговору нельзя не верить.

What a morning! Ну и

утречко! - сразу ощущаешь настроение говорящего, которое никак не

передать бы дословным “Что за утро!”.