«Демон»

Ночь. Мастерская на Подьяческой улице - большая, освещенная лампами. На полу декоративной мастерской лежат огромные холсты декораций. Около них стоят тазы с колерами. Я пишу долину Арагвы и ущелье. Moи этюды, написанные с натуры на Кавказе, стоят передо мной.

В углу мастерской, вдали, у печки, где согревается клей, на полу сидит мой слуга Ахмед - чеченец. Он держит на коленях опрокинутое ведро, и бьет в него ладонями рук. И, закрыв глаза и качая головой, тихо поет какую-то песню, похожую на молитву муэдзина. Как это напоминает Кавказ... брега иные, далекие...

Старший мастер Василий Харитонович Белов, маляр, подает мне в тазах составленные колеры, которыми я пишу по холсту декорацию светлой Арагвы.

- Вот чудной народ, эти черкесы... Поет, а что - незнамо что. Поет... А то вынет из кармана платок, постелет на пол, встанет на колени, руки к ухам поставит, и давай молиться. Вот молится!.. Ала-мала, ал-ала, сала-мала... И чего?.. Тоже по-своему. Чудно!

- Он магометанин, - говорю я, - другой веры.

- Да, - согласился Василий Харитонович, - Да, это и видать. Ну и плясать он ловок. Их ты! Вынет кинжал, воткнет, значит, в пол-то и кругом его пойдет ходом... Их, ловко! На цыпочках. Закроет глаза и запоет, незнамо што, конечно, черкес он нехрещеный... Только знаете, что он говорит, - продолжал Василий Белов. - «Что, говорит, Петербург! У нас, говорит, город Тифлис лучше. У нас там, говорит, бани-майдан, прямо из горы кипяток идет, вода.... А тут что у вас, говорит, и гор нет». Вот ведь врать здоров до чего...

- Нет, - говорю я, - не врет он. Верно. Вода прямо из горы, кипяток идет, верно, - говорю я.

- Ну, что вы, Кинстинтин Ликсеич? Э-э, ну!.. А кто ж ее там греет? Вы верите!.. Мало ли что он врет... - Василий Белов подошел к столу, налил себе стакан квасу и выпил залпом, вроде как с досадой. - Экой какой народ злющий! Ежели воевать с ними, они, ежели в плен возьмут, это самое... голову тебе кинжалом отрежут начисто...

- Еще бы, - говорю я, продолжая писать. - Это верно. Тебя, Василий, и резать-то хорошо, вот ты какой гладкий...

- Ну, вот тоже... вы скажете... Василий не любил моих шуток. Он лихо надел картуз и вышел из мастерской.

* * *

Когда декорации были готовы, их повесили на сцене в Мариинском театре. Была назначена монтировочная репетиция, где я освещал их, а также осматривал костюмы действующих лиц и хора, сделанные по моим рисункам.

Демона пел Тартаков³⁸⁹, а Синодала - Николай Николаевич Фигнер³⁹⁰. И тот и другой имели свои собственные костюмы. Они не хотели надеть костюмы по моим рисункам, так как боялись, что костюмы будут декадентскими. В то время постановки мои в императорских театрах всеми газетами почему-то назывались «декадентскими». Это словечко, прибывшее из-за границы, было тогда в моде и употреблялось кстати и некстати.

В середине сентября была назначена генеральная репетиция «Демона». Приглашенной публики не было, даны были только места знакомым и родственникам участвующих артистов и хора. Тем не менее «родственников» оказалось так много, что зрительный зал Мариинского театра наполнился.

На сцене - горное ущелье. Ночь. Костюм тенора Фигнера сильно отличается от других, моих, костюмов. На голове у Фигнера огромная белая песцовая папаха; она похожа на большую муфту. На короткой белой черкеске нашито много золотой и серебряной мишуры с висящими сзади кистями, поддерживающими черную бурку. Под черкеской - голубая атласная рубаха, с очень высоким воротником и блестящими пуговицами: яркие голубые шаровары с красными сапожками...

- Ну и костюм! - сказал мне директор императорских театров Владимир Аркадьевич Теляковский.

На сцене хор поет:

Но-о-о-ченька те-е-е-мная

Ско-о-ро прой-дет

Она...

Оркестр остановился. Ко мне подходит барон Кусов³⁹¹, заведующий постановкой, и важно, строго говорит мне:

- Пожалуйте, вас требует его высочество на сцену...

Я пошел из зрительной залы за бароном Кусовым на сцену. За кулисами я увидел Фигнера, перед которым стоял великий князь Сергей Михайлович³⁹².

Когда я подошел, великий князь обратился ко мне:

- Скажите, кто это такой? - спросил он меня, показав на Фигнера.

Я как-то не ожидал такого вопроса, вернее, не понял, в чем дело, и ответил:

- Николай Николаевич Фигнер...

- Я прекрасно знаю, что это Николай Николаевич Фигнер, - сказал великий князь. - Я вас спрашиваю: кто он? То есть какой же это князь Синодал?..

- Это костюм Николая Николаевича Фигнера. Думаю, что он из кавказского магазина с Невского проспекта...

- Вот видите, ваше высочество, как изволят отвечать декаденты, -горячась, сказал Фигнер.

- Позвольте, - сказал великий князь, обратившись ко мне. - Это, значит, не ваш костюм. Отчего же вы не сделали костюма для Синодала?

- Нет, - ответил я, - я дал рисунок.

- А он готов? Покажите мне, - сказал великий князь барону Кусову. - Видите ли, - говорил великий князь, - я всю юность провел на Кавказе, и я вижу, что материи и цвета на всех других костюмах кавказские... Они говорят несколько о прежнем, хотя и не очень отдаленном времени, я уже-мало встречал таких костюмов.

- Да, во времена давние была иная форма, заимствованная из Персии, - сказал я. - Но я боялся сделать очень отдаленное время, так как позднейшее было более изящно.

Барон Кусов принес и показал мой костюм князя Синодала.

- Надо его надеть на кого-нибудь, - сказал я.

Мой взгляд упал на моего слугу-чеченца. Ему велели надеть костюм. Костюм оказался ему как раз впору. Тонкая фигура чеченца была изящна.

- А зачем вы сделали откидные рукава? - спросил меня великий князь. - Это армянский фасон, у грузин не было.

- Я хотел сделать по Лермонтову... - ответил я. - «Играет ветер рукавами его чухи...» И притом у гурийцев я видел откидные рукава. А они тоже грузины. Это была смешанная мода, которая шла от армян.

- Я не поклонник декадентства, - сказал с улыбкой великий князь Фигнеру, - но должен вам сказать, что костюм ваш, Николай Николаевич, хотя и прекрасен, но несколько современен... На самом деле, на Кавказе таких не носят... Уж очень много кистей мишурных... Вроде как на богатых гробах...³⁹³

Фигнер все же пел в своем костюме.

После новой постановки оперы «Демон» пресса писала, что «костюм Синодала, сделанный по рисунку Коровина, - декадентский».

- Странно... - сказал директор В.А. Теляковский. - Так много говорят о постановке «Демона». А когда в прежней постановке «Демона» грузины почему-то были все в турецких фесках на головах, а горы были чуть ли не швейцарские - все молчали. А теперь все говорят и все ругают вашу постановку³⁹⁴. Даже барон Фредерике и тот почему-то беспокоится...³⁹⁵. Спрашивает меня: «Неужели грузинки ходили в шароварах? Не странно ли?» - Теляковский рассмеялся. - И притом: все ругают, а театр полон...

Мой слуга, чеченец Ахмед, удивился, когда с него сняли костюм, который он примерял. Он думал, что ему его подарили... Он очень огорчился, сказал мне грустно:

- Хороший город Петербург, генерал многа, начальник многа, всего многа... но гора нет... Скучно, ро-о-овно... Как без гора жить...

И добавил:

- Зачем Демон? Такой человек нет Кавказ...

Василий Харитонович Белов с сердцем сказал ему:

- Чего ваш Кавказ? Ежели взять у нас в Москве царь-пушку, да ее на гору поставить, да ах! Тогда все, все вы, черкесы, что ни на есть, што скажете, а?

Мой чеченец промолчал. Но как-то сказал Василию Белову:

- Ты думаешь моя дурак одна. А твоя тоже дурак...

* * *

Мой слуга-чеченец заскучал. Пришел он ко мне как-то утром и говорит:

- Твоя - друга моя. В полицейский участок была, начальник многа ругал меня. Пашпорт нет,, кинжал не можно носить никак... никак нельзя... Пистолет нельзя, никак не можно. Пистолет - тюрьма сажает... Прощай, - сказал он мне, наклонив голову. - Я назад пойдет...

И я увидел слезы в его глазах.

- Пускай Кавказ меня. Твоя-моя один Аллах. Прощай, твоя - друга. Твоя - вот харош. Моя правда говорит. Пускай меня Кавказ... Скушно мне... Всего многа, Петербург хорош, гора нет... Скушно... Ну што тут, не можно жить без гора, скушно...

Он собрался в отъезд. Я вечером провожал его на вокзал. Купил ему билет. Деньги в сумке на шнурке велел надеть на шею, под бешмет. «А то,- - говорю ему, - украдут у тебя...» Прощаясь со мной, он крепко обнял меня за шею руками, сказал:

- Прощай. Чечен не может здесь жить... Такой человек - не виноват... Прощай!

И, поцеловав меня в лоб, он заплакал...