Первая встреча в париже

Мой сын простудился и заболел сильным плевритом.

Я писал небольшие эскизы для балета и театральных постановок. Их у меня быстро приобретали.

Как-то утром я получил письмо от Шаляпина следующего содержания:

Париж:, 1923, сентябрь

Костя! Дорогой Костя!

Как ты меня обрадовал, мой дорогой друг, твоим письмишком. Тоже, братик, скитаюсь. Одинок ведь! Даже в 35-этажном американском Hotel'e, набитом телами, - одинок.

Как бы хотел тебя повидать, подурачиться, спеть тебе что-нибудь отвратительное и отвратительным голосом (в интонации). Знаю и вижу, как бы это тебя раздражило! А я бы хохотал и радовался - идиот!.. Ведь я бываю иногда несносный идиот - не правда ли?

Оно, конечно, хорошо - есть и фунты, и доллары, и франки, а нет моей дорогой России и моих несравненных друзей. Эх-ма! Сейчас опять еду на «золотые прииски», в Амер., а... толку-то!

А ты? Что же ты сидишь в Германии? Нужно ехать в Париж! Нью-Йорк! Лондон! Эй, встряхнись! Целую тебя, друже, и люблю.

Как всегда, твой Федор Шаляпин.

Я не мог поехать в Париж, так как сын был сильно болен. Приехав в Гейдельберг, остановился в гостинице в лесу, неподалеку от Брокена. А вечером, идя по коридору гостиницы, увидел перед собой Горького. Он тотчас же попросил меня зайти к нему.

- Вот, пишу здесь воспоминания, - сказал он, - хотел бы их вам прочитать.

Я пришел вечером к Горькому. С ним был сын его Максим³⁵⁰, жена сына³⁵¹ и его секретарь³⁵². Горький читал свой рассказ «Мыловар», потом «Человек с пауком» и еще «Отшельник»³⁵³. Горький был в халате с тюбетейкой на голове.

- А где Федор? - спросил он.

- В Париже. Я получил от него письмо.

Когда я выходил гулять с сыном по лесу, к нам присоединялся Горький. Но нам не давали остаться наедине: тотчас же, как из-под земли, появлялись жена Максима и секретарь Горького.

Осенью доктора посоветовали мне увезти сына на юг Франции или Италии. И я, приехав в Париж, увидел Федора Ивановича. У него был свой дом на авеню д'Эйлау.

Шаляпин был мрачно настроен. Показывал мне гобелены, которые вывез из России, несколько моих картин, старинное елизаветинское серебро. Он собирался ехать в Америку, в которой ранее провел уже почти год. Я рассказал ему, что встретил Горького в Гейдельберге <...:>

Настроение было тяжелое. Я никогда не видал Шаляпина и в России в столь мрачном настроении. Что-то непонятное было в его душе. Это так не сочеталось с обстановкой, роскошью, которой он был окружен. Сидевшие ранее за столом его дети - все молча ушли.

- <...> Я еще покажу... Ты знаешь женщин? Женщин же нельзя любить! Детей я люблю...

И Шаляпин, вдруг наклонив голову и закрыв лицо руками, заплакал.

- Как я люблю детей!..

- Иди, Федя, спать. Пора, поздно. Я иду домой.

- Оставайся у меня ночевать, куда тебе идти?..

- Мне утром надо по делу...

Странное впечатление произвел на меня Шаляпин за границей. В нем не осталось и следа былого веселья.

Дегустатор

Болезнь моего сына заставила меня уехать на юг. Я почти год жил на берегу моря - в Вильфранш.

По приезде моем в Париж: Шаляпин приехал ко мне на рю де Риволи и позвал меня к себе обедать.

За обедом, когда все ушли, вынул из кармана ключик, куда-то вышел и вернулся с пыльными бутылками старого вина.

- Вот, видишь ли, вино. Хорошее вино. Мы сейчас выпьем. Я покупаю эти бутылки в разных местах. Эта вот - четыреста пятьдесят франков, а эта - двести пятьдесят, а эта - триста. Посмотри, какая история.

Он приказал слуге позвать кого-то. Через мгновение в комнату вошел небольшого роста француз, плотный, с черными усами. Бутылки откупорили. Шаляпин налил ему из одной бутылки немного вина в стакан. Тот взял, пригубил вино и сказал:

- Бордо 1902 года, «Шато Лароз».

Шаляпин вынул из кармана бумагу и посмотрел в нее под столом.

- Верно.

То же повторилось и с другими винами.

Шаляпин удивлялся. И, налив мне и себе по три стакана вина из разных бутылок, сказал:

- Пей.

Когда я выпил одно, другое, то он спросил:

- Какое лучше?

Все вина были прекрасны.

- Как будто это лучше всех, - сказал я, показав на бутылку.

- Вот и неверно. Это самое дешевое. Постой, я сам, кажется, спутал. Он опять налил вина французу дегустатору, и тот определил цену каждой бутылки.

- Это черт знает что такое, - кипятился Шаляпин. - В чем дело, не могу понять! Я ведь тихонько покупаю, в разных местах. Как же он узнает. Смотри по списку - ведь верно! Понимаешь, я до этого дойти не могу...

Когда мы, закусывая сыром, кончили вино, Шаляпин повеселел.

- Послушай, еще не поздно, - сказал он, - пойдем куда-нибудь. Мы захватили с собой дегустатора и поехали.

Дегустатор привез нас в небольшой ресторан и что-то сказал хозяину.

Подали старый шартрез. Бутылку откупорили, точно священнодействуя. Присутствовали и хозяин, и гарсоны, супруга хозяина и дочь.

Первому налили Шаляпину. Попробовав, он посидел некоторое время с открытым ртом и сказал:

- Да, это шартрез.

Видно было, что он желал показать себя знатоком, богатым человеком. Шартрез стоил дорого.

- Федя, - сказал я, - ты, должно быть, очень богат. Прежде ты не тратил деньги.

- А ты знаешь, я действительно богат. Я, в сущности, хорошо не знаю, сколько у меня всего. Но много. Ты знаешь ли, если продать картины из моего дома, дадут огромную цену...