М.А. Морозов465

Я москвич, и мне частенько вспоминается Москва.

Замечательные люди были москвичи: гостеприимные, приветливые. Любили театр, музыку, искусства. Были среди них и, так сказать, люди с причудью.

Вспоминаю знаменитого купца Михаила Абрамовича Морозова - особняк в Москве, прекрасные залы и комнаты в разных стилях, много картин в доме - старинных, коричневых, темных.

Хозяин, показывая картину, обычно разводил руками:

- Говорят, Рафаэль или Мурильо, а кто знает. Или вот - Тициан, но фигура справа - младенца - говорят, не его, а Корреджио. Вот тут и разберись...

Младший брат Михаила Абрамовича любил и понимал живопись, он создал галерею - собрание прекрасных французских импрессионистов: Моне, Сислея, Ренуара...⁴⁶⁶.

Михаил Абрамович, собирая по преимуществу старые картины иностранцев, не признавал собрания младшего брата и всегда огорчался.

Помню, он жаловался:

- Я люблю барбизонцев. Приобрел как-то Коро, обед устроил. Только расстроил меня один художник до невозможности. Сказал: не настоящий у меня Коро. Так расстроил, что я захворал. Сам профессор Захарьин лечил. Его высокопревосходительство. Пить запретил. Ни шампанского, ни коньяку, ни-ни... Благодарю покорно... Сахар у вас, говорит... Какой там сахар! Коро доехал!..

Он помолчал и с сокрушением продолжал:

- Поехал я как-то в Париж: - читаю в газетах: посмертная выставка Гогена. Поехал он на острова Таити, это черт его знает где. Замечательные женщины, сложены, как Венеры, цвета бронзы. Небо розовое, деревья синие, ананасы, белые апельсины... И сделался он дикарем. И писать стал, как дикарь. Естественно - насмотрелся. Выставка открыта - не помню уже, в каком месте. Думаю - постой! Сейчас же поехал. И ахнул! До того чудно, что думаю - эге!.. Покажу брату и Москву удивлю! Куплю картины, повешу в столовой, пусть и Захарьин посмотрит. Покажу я ему - какой у меня сахар! Можно ли мне пить или нельзя!..

Выбрал четыре большие картины, приценился. Дешево. Пятьсот франков штука. Купил. Картины такие, что сразу не поймешь. Думаю: потом рассмотрю.

Привез Михаил Абрамович картины в Москву. Обед закатил. Чуть не все именитое купечество созвал.

Картины Гогена висят на стене в столовой. Хозяин, сияя, показывает их гостям, объясняет - вот, мол, художник какой: для искусства уехал на край света. Кругом огнедышащие горы, народ гольем ходит... Жара...

- Это вам не березы!.. Люди там, как бронза...

- Что ж, - заметил один из гостей, - смотреть, конечно, чудно, но на нашу березу тоже обижаться грех. Чем же березовая настойка у нас плоха? Скажу правду, после таких картин - как кого - а меня на березовую тянет...

- Скажите на милость! - вскинулся Михаил Абрамович. - Мне и Олимпыч, метрдотель, говорил: «Как вы повесили эти картины, вина втрое выходит». Вот ведь какая история! Искусство-то действует...

Он подмигнул глазом и с гордостью присовокупил:

- Брату показывал. На-кось!.. Он смотрел, смотрел и сказал: «Что-то есть...» Явно - есть! Это тебе - не импрессионисты!..

Года через полтора уехал я в Париж. Была у меня маленькая мастерская на рю де Дельта, бульвар Рошешуар. Однажды утром слышу звонок, отворяю дверь. На пороге стоит в цилиндре, полный, высокого роста, Михаил Абрамович. С ним тоже толстый человек с лицом русского ямщика - адвокат Дерюжинский⁴⁶⁷. Черные глаза Морозова вертелись как-то колесом...

- Едем завтракать, - сказал Морозов, - едем к Паяру. Ну, брат, и история вышла. Вот он тебе расскажет, - сказал он, показывая на Дерюжинского. - Опять - незадача! Опять Захарьин пить запретил. Услышишь, какая история...

Как оказалось, Михаил Абрамович приехал в Париж: уже назад две недели. В первый же день по приезде заехал в галерею, где купил он Гогена около двух лет назад. Там его вспомнили. Один из владельцев сказал: «А дешево вы у нас Гогена купили». А Михаил Абрамович, как человек деловой, не задумываясь, спросил: «Не хотите ли, я вам их уступлю?» Те говорят: «Отчего же, уступите». - «Пожалуйста. Дадите тридцать тысяч за четыре картины?» - «Что же, можно, - согласились владельцы. - Они у вас здесь?» - «Да, - говорит Морозов, - через четыре дня будут здесь, приходите». Оставил свою карточку и адрес.

Из гостиницы Михаил Абрамович тотчас же послал телеграмму в Москву с приказом управляющему Прохору Михайловичу немедленно привезти картины в Париж.

Через четыре дня картины были доставлены. В назначенный час в гостиницу пришли прежние владельцы. Оба в цилиндрах, элегантно одетые, со строгими лицами.

Посмотрели мельком на картины, один из них любезно попросил чернил, написал чек на тридцать тысяч и передал хозяину.

Тот думает - «что такое?»

Усомнился.

- Да, но это чек, а не деньги...

Гость, подписавший чек, извинился и вежливо сказал, что через шесть минут будут деньги.

Взяв чек, он передал его своему компаньону и остался с Морозовым Дожидаться его возвращения.

Через шесть минут вернувшийся вручил деньги Михаилу Абрамовичу, и оба, быстро взяв картины, улыбнувшись, ушли. Морозов огорчился: больно легко нажил двадцать восемь тысяч.

Приехал адвокат Дерюжинский - пошли вместе завтракать. Но Морозову было как-то не по себе.

После обеда поехали в кафе «Каскад» в Буа де Булонь, потом в театр, потом в Казино де Пари - гложет Михаила Абрамовича что-то внутри, да и только.

Ночь спал плохо.

Утром пошел в галерею, куда продал картины. Идет по залам и смотрит - не выставлены ли его полотна.

В последней комнате увидел их прислоненными к стене. И с напускной небрежностью спросил у заведующего: «Что стоят эти картины?»

- Пятьдесят тысяч, - последовал ответ.

Абрам Михайлович ахнул и опрометью кинулся вон. Сел в карету и помчался к Дерюжинскому.

- Поезжай сейчас же, купи назад мои картины. Что просят - плати. Он в отчаянии упал в кресло. Опять без Захарьина не обойтись!

* * *

Как-то в Москве, работая декорации в мастерской Большого императорского театра, в час дня пошел я через Театральную площадь в «Метрополь» завтракать.

Сел за маленький столик. Невдалеке от себя увидел сидящих за большим столом - он назывался «морозовским» - разных москвичей.

Видно было, что там хорошо выпили, - стояла водка в хрустальных графинах, жареный поросенок, гусь.

Один из пировавших за столом, Постников, увидав меня, подошел. Глаза у него были осоловелые, нос покраснел. Он был пьян. Наклонившись, оп сказал мне:

- Видишь, сидит?.. Кто сидит! Звезда Европы! Профессор Лейден⁴⁶⁸-Да, брат, это не наши... Захарьин!... «Сахар, - говорит, - у вас». Пить запрещал. А я-то, лошадь, слушал, шесть лет капли не видал. А он профессор Лейден, звезда, «диабет? - спрашивает, - сахар? Пейте!». Поросенка ем. А? Вот она - Европа!

- А Михаил Абрамович где? - спросил я.

- Миша? Вылил, что надо, и спать поехал. Худо ему стало. Гогена. должно быть, вспомнил - огорчился... Картины, картины губят его...