6.4. Прагматические парадоксы

6.41. Парадоксальные предписания

Хотя парадокс Барбера (Barber) почти всегда излагается в вышеупомянутой форме, однако существует, по крайней мере, одна несколько отличная его версия. Она использована Рейченбахом (Rcichenbach) (123), и в ней, очевидно, лишь по частной причине парикмахер заменен солдатом, которому приказано его капитаном стричь только тех солдат роты, которые не стригутся сами. Конечно, Рейченбах приходит к единственно логичному заключению, «что парикмахера в определенном смысле в роте нет». Независимо от авторской причины, по которой эта история была представлена в такой, отчасти необычной форме, она является примером (199/200) преимущественно прагматического парадокса. В конце концов, нет причины, почему такой приказ не мог быть отдан в действительности, вопреки его логической абсурдности. Основные составляющие этого непредвиденного обстоятельства следующие:

(1) сильные комплиментарные взаимоотношения (офицер и подчиненный);

(2) в пределах этого взаимоотношения, приказ отдается так — что ему необходимо подчиниться, но нужно и ослушаться, чтобы быть подчиненным (согласно приказу, солдат стрижет себя, если и только если он не стрижет себя и наоборот);

(3) человек, который занимает в этих взаимоотношениях ведомую позицию, не способен выйти за рамки этих взаимоотношений и, таким образом, разрешить парадокс, критикуя приказ, т.е. метакоммуникатируя о нем (это было бы расценено как нарушение «субординации»).

Человек, попавший в такую ситуацию, находится в незащищенной позиции. Таким образом, хотя, с чисто логической точки зрения, приказ капитана лишен смысла и парикмахера в роте нет, логическая ситуация выглядит отличной от реальной жизни. Прагматические парадоксы, особенно парадоксальные предписания, встречаются в действительности намного чаще, чем кто-то склонен в это верить. Как только мы начинаем искать парадокс в интеракционном контексте, явление перестает быть просто предметом охоты логика и философа науки и становится делом совершенно практической важности для нормальной психики коммуникаторов, будь они индивидами, семьей, обществом или нацией. Предлагаем рассмотреть следующие примеры, взятые из литературы и родственных ей областей и из клинических случаев.

6.42. Примеры прагматических парадоксов

Первый пример. Синтаксически и семантически правильно написать: Чикаго — это населенный город, и было бы совершенно неправильно написать: Чикаго — (200/201) это трехсложное слово, т.к. в этом случае должны быть использованы знаки цитирования: «Чикаго» — это трехсложное слово. Различия в этих двух употреблениях слов заключаются в том, что в первом утверждении слово определяется как объект (город), в то время как во втором утверждении то же слово определяется как имя (которое является словом) и, следовательно, само себя. Два употребления слова «Чикаго» являются, следовательно, различными логическими типами (первое утверждение сделано на языке объекта, второе — в метаязыке), и знаки цитирования функционируют как маркеры логического типа (сравните 108, стр. 30-31)⁶⁹.

Позвольте нам сейчас предположить странную возможность, когда кто-то объединяет два утверждения о Чикаго в одном (Чикаго — населенный город и трехсложное слово), диктуя его своему секретарю и угрожая ей увольнением, если она не сможет или не захочет написать его до конца правильно. Конечно, она пс сможет (да и не смогла бы, как мы знаем из предшествующего). Чем же тогда является поведенческий эффект такой коммуникации? — ибо это вопрос прагматики человеческой коммуникации. Бессодержательность настоящего примера не умаляет его теоретической значимости. Не может быть сомнений в том, что коммуникация этого рода, создает не состоятельную ситуацию. Т.к. поручение парадоксально, любая реак(201/202)ция на него в пределах области, установленной поручением, должна быть в равной степени парадоксальна. Просто невозможно вести себя последовательно и логически в пределах противоречивого и алогичного контекста. Пока секретарь находится в пределах, установленных ее нанимателем, в ее распоряжении только две альтернативы — попытаться исполнить приказ и, конечно, не исполнить, отказавшись дописать предложение до конца. В первом случае она может быть обвинена в некомпетентности, во втором — в нарушении субординации. Следует подчеркнуть, что первое обвинение касается интеллектуальной недееспособности, второе — слабоволия. Все это не слишком далеко от типичных обвинений в сумасшествии и непригодности, приведенных в предыдущих главах. В любом случае, секретарь вынуждена реагировать эмоционально, например закричать или рассердиться. Всему этому можно возразить, что никакой человек в здравом уме не будет вести себя подобно этому воображаемому боссу. Это, однако, не всегда так. По крайней мерс, в теории или с секретарской точки зрения -- существует две причины такого поведения: либо босс хочет найти причину, чтобы уволить ее, и использует эту ситуацию для этой цели, или он не в своем уме. Заметим, сумасшествие и непригодность опять кажутся единственными объяснениями.

Возникает совершенно иная ситуация, если секретарь не остается в рамках служебных инструкций, комментируя ситуацию, другими словами, если она не реагирует на содержание диктовки босса, но комментирует его сообщение. Она, тем самым, выходит из контекста, созданного боссом, и, таким образом, избегает дилеммы. Однако это непросто. Одна причина (эта причина уже несколько раз иллюстрировалась в предыдущих главах) заключается в том, что трудно общаться по поводу коммуникации. Секретарь должна была бы указать, почему ситуация несостоятельна и как она воздействует на нее, однако само по себе это (202/203) не означало бы разумного завершения. Другая причина — метакоммуникация — это не простое решение, потому что босс, используя свою авторитарность, может легко отказаться принимать се коммуникацию на метауровне и отметить это как еще одно доказательство се неспособности или дерзости⁷⁰.

Второй пример. Парадоксальные самоопределения типа Лжеца весьма часты, по крайней мерс в нашем клиническом опыте. Их прагматическое значение является наиболее очевидным, если мы вспомним, что эти утверждения не только передают логически бессмысленное содержание, но определяют взаимоотношение себя с другими. Поэтому для взаимоотношений, представленных в человеческой интеракции, не так важно, является ли содержание (передача) бессмысленным, в то время как аспект взаимоотношений (командный) может быть ускользающим или понятным. Следующие вариации на тему этой проблемы взяты почти наугад из недавно опубликованных бесед:

(а) Интервьюер: Чтобы вы сказали, мистер X, об основной проблеме в вашей семье?

(203/204)

Мистер X: Мой вклад в нашу проблему заключается в том, что я — обычный лжец... масса людей используют выражение ...м-да... неправда, или преувеличение, или противоречие, многое другое... но в действительности это ложь...

У нас есть основание полагать, что этот человек никогда не сталкивался с парадоксом Лжеца и что у него не было обдуманной попытки морочить интервьюера. Однако он это сделал, но как можно говорить в лицо такие парадоксальные вещи?

(б) Семья, состоящая из родителей и их полного двадцатилетнего сына, у которого имеются все признаки задержки интеллектуального развития (олигофрения), вместе интерпретируют пословицу: «Катящийся камень не обрастает мхом», как часть структурированного семейного интервью (159):

Отец: Эта пословица для нас означает, для мамы и для меня, что если мы заняты делом и активны, как катящийся камень, он, ты знаешь, движется, тогда... мы не собираемся быть такими — жирными, и ты собираешься быть более проворно умственно…

Сын: Действительно?

Мать: Теперь ты понял?

Сын: Я понимаю.

Мать (почти одновременно): Ты понял?

Сын (почти одновременно): ДА.

Отец (почти одновременно): ...что это будет ХОРОШО для...

Сын (перебивая): Умственная задержка.

Отец (продолжая): ...занятия делом...

Мать: Ох... кажется, что для тебя это «катящийся камень...»

Сын (перебивая): Ну, это означает преодоление умственной задержки.

Мать: Ну...

Отец (перебивая): Ну, занятие делом было бы ПОМОЩЬЮ, т.е. я думаю так правильно.

Как поступят его родители или специалист по олигофрении, который говорит о способах преодоле(204/205)ния умственной задержки и даже использует такой термин?⁷¹

Подобно лжецу, перепрыгивает границы своего диагноза, доводя его до абсурда совершенно шизофреническим образом. Использование термина исключает состояние, которое обозначает термин.

(в) Во время супружеской психотерапии, обсуждение сексуальных отношений и индивидуальных проявлений различного сексуального поведения, свидетельствует о дискомфорте, испытываемого мужчинами в процессе мастурбации. Один из мужчин сказал «совершенно откровенно», что хотя ему приходится часто мастурбировать из-за отказа жены, он боится, что это ненормально и грешно (муж был католиком и полагал, что мастурбация — это смертельный грех). Терапевт ответил, что он не может что-либо сказать по поводу греха, но что касается ненормальности или отклонения, то многочисленные обзоры показали, что среди католиков более низка частота этого явления по сравнению с другими религиозными группами, хотя и среди католиков это распространено все-таки больше, чем ожидалось. Муж прореагировал на это замечание, сказав: «Католики всегда лгут о сексе».

Третий пример. Возможно наиболее частой формой, в которой парадокс проявляет себя в прагматике человеческой коммуникации, является предписание, требующее специфического поведения, которое по своей природе может быть только спонтанным. Следовательно, прототипом такого сообщения является «Будь (205/206) спонтанным!».

Любой, кто противостоит этому предписанию, находится в несостоятельной позиции, потому что для того чтобы подчиниться, ему приходится быть спонтанным в пределах области согласия — неспонтанности. Предлагаем некоторые варианты этого типа парадоксальных предписаний:

(а) Вы должны любить меня...

(б) Я хочу, чтобы ты мне приказывал (требование жены к своему пассивному мужу).

(в) Вы должны радоваться, играя с детьми, как это делают другие отцы.

(г) Не будь таким покорным (требование родителей к своему ребенку, который по их мнению слишком от них зависит).

(д) Вы знаете, что вы вольны уйти, дорогая; не переживайте, если я начну кричать (из романа У. Стайрона (W. Styron) (150, стр. 33).

Постоянные посетители суперборделя в пьесе «Балкон» Женэ (Genet) сталкиваются с той же дилеммой. Они платят девушкам за то, чтобы они исполняли комплиментарные роли, необходимые для того, чтобы клиенты могли реализовать свои сокровенные грезы, но остается и притворство, потому что клиенты все-таки знают, что грешник — это «ненастоящий» грешник, вор — это «ненастоящий» вор и т.д. Подобным образом такая же проблема есть и у гомосексуалиста, который стремится к напряженным взаимоотношениям с «настоящим» мужчиной только для того, чтобы обнаружить, что последний — всегда должен быть другим гомосексуалистом. Во всех этих случаях другой в наихудшем случае откажется подчиниться, а в наилучшем — сделает что-то правильное по плохой причине, и тогда «плохая причина» уступит сама. В понятиях симметрии и комплиментарности эти предписания парадоксальны, потому что они требуют симметрии в области отношений, определенных как комплиментарные. Спонтанность расцветает при свободе и исчезает под давлением.

(206/207)

Четвертый пример. Идеологи особенно подвержены путанице, существующей в дилеммах парадокса, особенно если их метафизика проявляется в антиметафизике. Мысли Рубашова, героя романа Кестлера «Слепящая тьма», являются примером в этом отношении:

Партия не признавала человека личностью, отрицала его право на свободную волю — и требовала добровольного самопожертвования. Отрицала способность человека выбирать — и требовала выбора правильных решений. Отрицала, что человек способен отличать правду от лжи, добро от зла, — и постоянно твердила про виновность и предательство. Индивидуумом управляли экономические законы, он был безликим винтиком механизма, на который совершенно не мог влиять, — так утверждала партийная доктрина, но партия считала, что безликие винтики должны восстать и перестроить механизм. В логических выкладках таилась ошибка: задача изначально не имела решения⁷².

Природа парадокса заключается в том, что «выравнивание», основанное на нем, не срабатывает. Там, где парадокс оказывает влияние на человеческие отношения, возникает болезнь. Рубашов понял симптомы, но не может найти лекарство:

Наши принципы, безусловно, верны — почему же партия зашла в тупик? Общество поразил жестокий недуг. Применяя точнейшие научные методы, мы установили сущность недуга и способ лечения: хирургическое вмешательство. И однако наш целительный скальпель постоянно вызывает новые язвы. Наши побуждения чисты и ясны — нас должны любить. Но нас ненавидят. Почему к нам относятся со злобой и страхом?

Почему, когда мы говорим правду, она неизменно звучит как ложь? Почему провозглашенную нами свободу заглушают немые проклятия заключенных? (207/208) Почему разговоры о светлом будущем мы всегда перемежаем угрозами⁷³.

Пятый пример. Если это сравнить с автобиографическим записками больного шизофренией (15), мы заметим, что его дилемма существенно напоминает дилемму Рубашова. Из-за своих «голосов» пациент оказывается в ужасных ситуациях, а затем его обвиняют в том, что он хитрит или уклоняется, когда он не находит в себе силы уступать их парадоксальным предписаниям. Его рассказ исключителен, потому что он был написан почти 130 лет назад, задолго до появления современной психиатрической теории:

Меня измучили требования того, который, как я полагаю, был Снятым Духом, говорить некоторые вещи, что я часто и пытался. В начале меня упрекали моим собственным голосом и чужим голосом, который мне не дан. Эти противоречивые требования сейчас, как и прежде, были причиной непоследовательности моего поведения, а эти фантазии в конце концов явились основными причинами моего общего психического расстройства. Т.к. мне приказывали говорить, возникала боль из-за ужасных мучений, из-за гнева Святого Духа и от ощущения вины за неблагодарность; и в то же иремя, каждый раз, когда я пытался говорить, меня резко и оскорбительно упрекали за то, что я не использую изречения Духа, посланные мне, а когда я снова пытался, мой голос начинал звучать резче; когда же я внутренне умолял, что я знаю, что не должен делать то, что я делаю, меня проклинали за лень и хитрость и за нежелание делать то, что мне приказывают. Тогда я потерял всякое терпение и начал говорить то, что от меня требовали — это была какая-то мешанина, и я это делал, чтобы показать, что это не было ни страхом, ни проявлением воли, которое мне мешало. Но когда я это сделал, то как и прежде, почувствовал, произнося слова, боль в нервах неба и гортани, что убедило меня в том, что я бунтую не только против Бога, но и против природы, и я снова предался агонизирующему смыслу безнадежности и неблагодарности.

(208/209)

Шестой пример. Когда в 1616 году японская власть начала преследование новообращенных в христианскую веру, она предлагала своим жертвам выбор между смертью и отречением, процедурой, которая была настолько сложной, насколько парадоксальной. Это отречение было в виде клятвы, о которой сообщил Сан-сон (Sancom) в работе по изучению интеракции европейских и азиатских культур. Он пишет:

При отказе от христианской веры каждый отступник должен был повторить причины своего неверия в предписанной формулировке. Отречение — это невольная дань могуществу христианской веры для новообращенных, отрекающихся от своей религии (в общем, под принуждением) Самое курьезное было то, что они клялись могуществом тех, от которых отрекались: Отцом, Сыном и Святым Духом, Девой Марией и всеми Ангелами... если я нарушу эту клятву, то навсегда потеряю благоволение Господа и окажусь в положении Иуды Искариотского. Далее, вне всякой логики, следовали клятвы Будде и Синто (134, стр. 176).

Следствия этого парадокса стоит проанализировать подробно. Японская власть поставила перед собой задачу изменить веру части населения, что привело к известным трудностям, вызванных тем, что любая религия могущественна и непостижима. Они должны были понимать с самого начала, что методы убеждения, принуждения или подкупа совершенно неадекватны, потому что эти методы могут вызвать неискренние словоизлияния, но всегда остается сомнение в том, что мышление бывших новообращенных «действительно» изменилось. И, конечно, это сомнение не исчезнет, даже, несмотря на торжественные заявления, потому что не только искренне отказавшиеся, но и любой, кто хочет спасти свою жизнь, а также сохранить в своем сердце веру, будет вести себя подобным образом.

Столкнувшись с этой проблемой «действительности» изменений в мышлении людей, японская власть (209/21) решила прибегнуть к клятве; конечно же для них было очевидно, что поскольку речь идет о новообращенных, то такая клятва свяжет их только в том случае, если они будут присягать Христу, так же как Будде и Синто. Но это «решение» непосредственно привело их к не способности принять решения по поводу рефлексирующего утверждения. Формула, предписанная клятве отступников, предполагала удержать их от поклонения своим божествам, от которых они должны были отречься. Другими словами, она была сделано внутри определенной системы координат (Христианской веры), которая сказала что-то об этой системе и, следовательно, о самой себе, а именно то, что она отрицает систему координат и с ней, разумеется, и саму клятву. Теперь стоит уделить особое внимание двум словам, а именно внутри и об. Пусть С — это класс всех утверждений, которые могут быть сделаны в рамках Христианской веры. Тогда любое утверждение о С может быть названо метаутверждением, т.е. утверждением о предмете утверждения. Теперь можно видеть, что клятва является членом С, поскольку включает и Троицу, и в то же время и — метаутвержденисм, отрицающим С — следовательно, о С. Однако это ведет в хорошо известный логический тупик. Ни одно утверждение, сделанное внутри рамок данной системы координат, не может в то же время, как говорится, выйти за рамки и отрицать себя. Это дилемма человека, страдающего ночными кошмарами: ничего, чтобы он не пытался сделать в своем сне, не приносит пользу⁷⁴.

(210/211)

Он может прервать свой кошмар, только проснувшись, что означает выйти из сна. Но пробуждение — это не часть сна, оно — это иная система координат, это -- не сон. Теоретически, ночной кошмар может исчезнуть навсегда, как это происходит у некоторых больных шизофренией, страдающих ночными кошмарами, ибо внутри рамок ничто не имеет силу, чтобы отрицать их. Но это — mutatis mutandis — именно то, что предписывала совершить японская клятва.

Поскольку наше историческое знание не располагает данными о влиянии клятвы ни на новообращенных, ни на власть, то на эту тему не сложно рассуждать. Для новообращенных, давших клятву, дилемма — достаточно очевидна. Произнеся клятву, они остаются в рамках парадоксальной формулы и, таким образом, находятся в парадоксальной ситуации. Конечно, они с трудом верят в то, что смогут преодолеть эту ситуацию. Но ввиду того, что их заставили при(211/212)нять клятву, новообращенные оказывались перед ужасной личной религиозной дилеммой. Оставив в стороне само насилие, зададимся вопросом — имела ли их клятва силу или нет? Если они хотели остаться христианами, не имеет ли эта клятва силу и не отлучает ли их от церкви? Но если они искренне хотели отречься от Христианства, не клятва ли теперь связывает их с Христианством? При окончательном анализе становится понятно, что парадокс в данном случае посягает на метафизику; сущность клятвы в том, что она не только связывает того, кто принес клятву, но также и взывает к божеству. В опыте новообращения не был Сам Господь, и если это так, то кто же в целом мире может найти решение?

Но парадокс должен также оказывать влияние и на самих гонителей. Нельзя даже и представить, что они не знали, что клятва ставит христианских божеств выше их собственных богов. Таким образом, вместо очищения душ новообращенных от «Отца, Сына и Святого Духа, Девы Марии и всех Ангелов», они возводят их на престол собственной религии. Следовательно, в конце концов они поймут, что запутались в собственной выдумке, которая отрицает то, что она утверждает, и утверждает то, что она отрицает.

Давайте коснемся с этой точки зрения темы промывания мозгов, которая в целом основана на прагматическом парадоксе. История человечества показывает, что существует два типа разумных вождей: те, кто считают физическое уничтожение своих оппонентов удовлетворительным решением проблемы и поэтому больше не заботятся о «реальности» мыслей своих жертв, и тех, кто из схоластических соображений полагают, что есть основания, как можно больше о них заботиться. Можно предположить, что последние склонны обвинять первых в удручающем отсутствии духовности. В любом случае, второй тип в первую очередь стремится изменить мышление людей, и только во вторую — его исключить. О'Брайен, палач из книги (212/213) «1984» Оруэлла осуществляет свою власть, что он и объясняет своей жертве:

За каждым еретиком, сожженным на костре, вставали тысячи новых. Почему? Потому что инквизиция убивала врагов открыто, убивала нераскаявшихся; в сущности убивала за то, что они не раскаивались, ...Позже... были германские нацисты и русские коммунисты... Мы таких ошибок не делаем. Правдой их делаем мы... Вас сотрут в прошлом и будущем.

— Зачем тогда трудиться, пытать меня? — с горечью подумал Уинстон.

О Брайен слегка улыбнулся.

— Вы — изъян в общем порядке, Уинстон. Вы — пятно, которое надо стереть. Разве я не объяснил вам, чем мы отличаемся от прежних карателей? Мы не довольствуемся негативным послушанием и даже самой униженной покорностью. Когда вы окончательно нам сдадитесь, вы сдадитесь по собственной воле. Мы уничтожаем еретика не потому что он нам сопротивляется; покуда он сопротивляется, мы его не уничтожаем. Мы обратим его, мы захватим его душу до самого дна, мы его переделаем. Мы выжжем в нем все зло и все иллюзии; он примет нашу сторону — не формально, а искрение умом и сердцем. Он станет одним из нас, и только тогда мы его убьем. Мы не потерпим, чтобы где-то в мире существовало заблуждение, пусть тайное, пусть бессильное⁷⁵.

Здесь приведен пример парадокса «будь спонтанным» в его чистейшей форме. У читателя, конечно, не возникает сомнений в том, что О’Брайен — сумасшедший, но он — вымышленный герой, однако его сумасшествие близко сумасшествию Гитлера, Гимлера, Гейдриха и других.

Седьмой пример. Ситуация, подобная той, что описана в предыдущем примере, возникла в 1938 году между Зигмундом Фрейдом и нацистскими властями. Правда в этом случае парадокс был навязан жертвой своим преследователям и, более того, таким образом, (213/214) что предоставил ему возможность оставить поле действия без потерь. Нацисты обещали Фрейду предоставить визу на выезд из Австрии при условии, что он подпишет декларацию, в которой было сказано, что германские власти, в частности гестапо, обращалось с ним со всем уважением, «учитывай мою научную репутацию» и прочее (81, стр. 226). Действительно, в случае Фрейда это могло бы быть и правдой, но в широком контексте гонения венских евреев, такой документ был равносилен бесстыдной претензии части немецкой власти на незапятнанность, справедливость, и поэтому в интересах нацистской пропаганды они, очевидно, решили воспользоваться именем Фрейда. Таким образом, гестапо было заинтересовано в подписи Фрейда, а Фрейд, со своей стороны, был поставлен перед дилеммой — подписать и, следовательно, увеличить число врагов ценой своей неприкосновенности, или отказаться подписывать и принять страдания, о последствиях которых можно и не говорить. В понятиях экспериментальной психологии он столкнулся с конфликтом избегание-избегания (см. 6.434). Он сумел поразить противника его же оружием. Когда гестапо официально предоставило документ на подпись, Фрейд поинтересовался, может ли он добавить еще одно предложение. Официальные лица, очевидно, уверенные в своем превосходстве, согласились, и Фрейд написал: «Я могу сердечно порекомендовать гестапо кому угодно». Теперь представители гестапо, которые в начале вынуждали Фрейда восхвалять их, не могли рассчитывать на дальнейшую похвалу. Но для любого, кто хотя бы отчасти знал о том, что происходило в Вене в те дни (и мир вес больше и больше узнавал об этом), эта «похвала» была таким нескрываемым сарказмом, что делало невозможным использование документа в пропагандистских целях. Короче говоря, Фрейд своим предложением изменил документ так, что теперь он состоял из двух частей — документа и его отрицания, полного сарказма.

(214/215)

Восьмой пример: В романе Пруста «Les Plaisirs et Jours» приводится прекрасный пример прагматического парадокса, вытекающего из противоречия, которое часто возникает между социально обусловленным поведением и индивидуальными эмоциями. Алексис -мальчик тринадцати лет — собирается посетить своего дядю, умирающего от неизлечимой болезни. Между ним и его преподавателем происходит следующая беседа:

Начав говорить, он густо покраснел:

- Монсеньор Легран, должен ли или нет мой дядя знать, что я знаю, что он должен умереть?

- Он не должен знать, Алексис.

- А что, если он спросит?

- Он не будет с тобой говорить об этом.

- Он не будет говорить со мной об этом? — спросил Алексис с изумлением, т.к. это была единственная альтернатива, которую он и не мог предположить; каждый раз, когда он воображал свое посещение дяди, он представлял свою беседу с ним о смерти с наслаждением священника.

- Но, вес же, что если он все-таки заговорит со мной об этом?

- Ты скажешь, что он ошибается.

- А если я заплáчу?

- Ты уже и так слишком много плакал сегодня утром, ты не станешь плакать при дяде.

- Я не заплачу! — воскликнул Алексис в отчаянии, — но он подумает, что я не переживаю, что я нелюблю его... моего маленького дядю.

И он зарыдал (118, стр. 19—20).

Если Алексису придется скрывать свое огорчение, тогда, возможно, ему кажется, что он будет выглядеть равнодушным и, следовательно, не любящим.

Девятый пример. Молодой человек понимает, что его родителям не нравится девушка, с которой он встречается и на которой он намерен жениться. Его отец -- богатый, активный, красивый человек, который руководит жизнью трех детей и женой. Мать занимает комплиментарную ведомую позицию. Она — замкнутая, несколько раз в году ездит «на отдых» в сана(215/216)торий. Однажды отец попросил молодого человека зайти к нему — процедура, предназначенная только для очень торжественных объявлений, — и сказал ему: «Луис, есть нечто такое, что ты должен знать. Мы, Альварадос, всегда женимся на женщинах, которые лучше нас». Это было сказано с абсолютно спокойным выражением лица и поставило молодого человека в затруднительное положение, потому что он не мог решить, что имел в виду отец. Как он не пытался разобраться в этой фразе, она ставила его в тупик, и, таким образом, он стал сомневаться в мудрости своего решения жениться на той исключительной девушке.

Заявление отца можно объяснить следующим образом: мы, Альвардосы, — особенные люди, и среди всего прочего, мы женимся на тех, кто нас выше. Однако последнее заявление о превосходстве не только противоречит тем фактам, что наблюдает сын, но оно само по себе подразумевает, что мужчины рода Альварадос хуже своих жен. И это отрицает утверждение, которое следовало бы поддержать. Если утверждение о превосходстве, включающее определение супруги и себя, истинно, тогда оно — неправда.

Десятый пример. Психиатр просит молодого человека, проходящего курс психотерапии, пригласить родителей приехать из отдаленного города, чтобы они смогли вместе посетить, по крайней мере, одну встречу. Во время этой встречи стало очевидно, что родители соглашались друг с другом, только если они объединялись вместе против сына, иначе они не соглашались по очень многим вопросам. Так же выяснилось, что отец находился в депрессивном состоянии, когда сын был маленьким мальчиком, и он не работал в течение пяти лет, и семья жила на деньги его богатой жены. Немного позже, во время беседы, отец резко критиковал сына за то, что он не был более ответственным, не стал независимым и более удачливым. Здесь терапевт вмешался и осторожно заметил, что возможно у отца с сыном намного больше общего, чем (216/217) они могут себе представить. Пока психиатр произносил эти слова, мать быстро вмешалась и обвинила его в том, что он создает неприятности. Затем она посмотрела с любовью и восхищением на сына и заявила; «В конце концов, это неважно. Все, что мы хотим для Джорджа, это чтобы он был бы также счастлив в браке, как и мы». Таким образом, был сделан единственный вывод, что брак счастливый, когда он несчастлив, и косвенно, несчастливый, когда он счастливый.

Здесь следует отметить, что у молодого человека была депрессия после этой встречи, а когда он пришел на следующую встречу, он не был в состоянии объяснить причину своего настроения. Когда врач указал ему на парадоксальность желания матери, он повторил его и выглядел так, как будто перед ним внезапно вспыхнул электрический свет. Он сказал, что возможно она говорила «подобные вещи» много лет, но что он никогда не был способен реагировать на них или высказаться по их поводу, как он сделал это только что. У него обычно были сны, в которых он нес что-то тяжелое, с чем-то сражался, но так и не мог узнать это «что-то».

Одиннадцатый пример. Мать, беседуя по телефону с психиатром своей дочери, больной шизофренией, жалуется, что ее дочь опять заболевает. Обычно это означало, что девушка стала более независимой и спорит с ней. Например, недавно дочь переехала в собственную квартиру, и мать этим отчасти обеспокоена. Врач попросил привести пример ее странного поведения, и мать сказала: «Хорошо, например, сегодня я хотела, чтобы она заехала ко мне пообедать, и у нас состоялся длинный разговор, потому что она не думала, что она хочет прийти». Когда психиатр спросил, чем же закончился разговор, мать сердито сказала: «Ну, я, конечно, смогла уговорить се прийти, потому что на самом деле, я знала, что она никуда не денется, и у нее не было больше сил говорить мне «нет». С точки зрения матери, когда девушка говорила «нет», на са(217/218)мом деле это означало, что она хочет прийти, потому что мать лучше знает, что происходит в спутанном сознании дочери. Но что же будет, если дочь скажет «да»? «Да» не означает «да», это только значит, что у дочери нет сил, чтобы сказать «нет». Таким образом, и мать, и дочь связаны таким парадоксальным образом. Двенадцатый пример. Очаровательная и ошеломляющая коллекция парадоксальной коммуникации была опубликована Гринбургом. Вот один из его перлов:

Подарите вашему сыну Марвину две спортивные рубашки. Когда он впервые наденет одну из них, посмотрите на него с печалью и скажите своим басом: «А другая тебе не понравилась?» (58, стр. 16).