§ 14. Отражение в языке изменений и развития общественной культуры

Живой современный язык находится в постоянном движении и разви­тии. Это творчество идет двумя абсолютно про­тивоположными путями: стимулом может быть как талант художника слова, так и ошибки, оговорки, случайности. Даже ошибки иностран­цев, изучающих язык, могут послужить стимулом к языковому творче­ству. Очевидно, что язык как зеркало культуры отражает и все наиболее важные и устойчивые изменения в образе жизни и менталитете народа.

Нагляднее всего изменения и в жизни и, соответственно, в языке видны на примере реалий, то есть разного рода фактов внеязыкового, реального мира.

В вариантах «Евгения Онегина» у Пушкина есть такие строки: «„Же­нись!" — „На ком?" — „...На Лидиной". — „Что за семейство! У них орехи подают, они в театре пиво пьют"». Современный читатель недо­умевает: какие явно негативные социокультурные коннотации не по­зволяют жениться на бедной Лидиной?

Собственно значения слов орех и пиво, разумеется, никакого отноше­ния к контексту не имеют и не проливают света на культурологическую загадку. Ясно одно: общественная жизнь (именно общественная, так как орехи подают гостям, а пиво пьют или не пьют в театре) изменилась настолько, что всякая связь с современностью утрачена, а с нею утра­чены и культурные коннотации этих слов. Без специального исследо­вания и последующего комментирования этот контекст непонятен со­временному русскому человеку.

§ 15. Вопросы понимания художественной литературы. Социокультурный комментарий как способ преодоления конфликтов культур

Комментарий к класси­ческому литературному произведению, по определению удаленному от современности, выполняет роль моста над пропастью, разделяющей «наше» и «то» время.

В 1959 году, журнал «Вопросы литературы» опуб­ликовал письмо филолога Юрия Федосюка, поставившего вопрос о том, что сотни выражений, встречающихся в сочинениях русских классиков и отражающих бытовые особенности дореволюционной России, стано­вятся для всё более широкого круга современных читателей «камнем преткновения» — либо непонятными вовсе, либо понимаемыми пре­вратно. «Мне, знакомому лишь с метрической системой, — писал он, — неясно, богат или беден помещик, владеющий двумястами десятин зем­ли, сильно ли пьян купец, выпивший ''полштофа" водки, щедр ли чиновник, дающий на чай „синенькую", „красненькую" или „семитку"».

Таким образом, разрыв между культурами, их конфликт возможен не только в виде столкновения родной и чужой культур, но и внутри своей, родной культуры, когда изменения в жизни общества достигают такого уровня, что следующие поколения уже не помнят, не понима­ют культуры и мироощущения предков.

Учебный социокультурный комментарий включает:

1. Историзмы — слова, вышедшие из употребления вследствие того, что обозначаемый ими предмет или явление уже неизвестны говоря­щим как реальная часть их повседневного опыта — и слова, и обозна-чаемые ими реалии ушли из языка и из жизни народа. Например: бар­мы, власяница, воевода, боярство, бунчук, вече, дьяк, плаха, приказный, разрядная книга, синклит.

2. Архаизмы — устаревшие слова и обороты речи, вышедшие из упот­ребления: свейский (шведский), лях (поляк), егож (форма родительно­го падежа относительного местоимения из церковнославянского язы­ка: иже, еже), земь (земля), заутра (завтра утром), вечор (вчера вече­ром), борзый (быстрый).

3. Слова, изменившие свои значения в современном русском языке: мамка (кормилица, няня), мошонка (кисет, кошелек), гость (купец, ино­странец), деньга (медная монета), ток (струя, жидкость).

Современное слово мытарство изменило и ударение, и значение — 'муки'. В «Борисе Годунове» мытарство употреб­лено в значении 'взимание пошлины, неправедная корысть', от мыт - 'на­лог, пошлина' (отсюда, и названия Мытищи, Мытная улица).

Слово язык, хорошо всем известное в разных значениях (в том чис­ле и как 'военнопленный'), в нижеследующем контексте употреблено в давно забытом значении, которое уже у Даля имеет помету «стар.» (ус­таревшее) и формулируется как 'обвинитель, обличитель пред судом, оговорщик на допросе':

Легко ль, скажи! Мы дома, как Литвой, Осуждены неверными рабами; Все языки, готовые продать, Правительством подкупленные воры.

4. Реалии, ссылки, аллюзии, требующие фоновых социокультурных знаний, отсутствующих у иностранных читателей и утраченных совре­менным русским читателем.

Комментарий этого рода не просто «переводит» на современный язык устаревшее слово и не просто объясняет ушедшее из жизни народа по­нятие — он контекстуально ориентирован, помогает раскрыть замысел автора, дать характеристику персонажа, увидеть событие или действу­ющее лицо через призму описываемого времени, прочитать за текстом, между строк, то, что было известно и понятно современникам автора.

У Пушкина Годунов «приемлет власть», наследуя «могущим Иоаннам» (Ивану III и Ивану IV Грозному) и «анге­лу-царю». Современный читатель, не слишком иску­шенный в истории четырехсотлетней давности, не имеет четких культурных представлений о том, что «ангел-царь» — это царь Федор, слабый, кроткий сын Ивана Грозного, на фоне которого, по-видимому, было нетрудно заслужить звание ангела.

Еще пример:

Какая честь для нас, для всей Руси!

Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха¹...

¹Godunov was supposed to have been descen­ded from a certain Tartar prince who came to serve Ivan I («Kalita») in the first of the 14th century. The Godunovs had been for generations free servants of the Grand Dukes of Muscovy. But Boris was the first Godunov to be made a boyar. The Czarina, Mania Godunova, was in fact the daughter of Grigory Luk'ianovich Skuratov-Bel'sky, nicknamed Maliuta, long­time favourite of Ivan IV and the most notori­ous of the oprichniki [Предполагается, что Годунов происходил от татарского князя, который находился на службе у Ивана I (Калиты) в начале XIV века. Несколько поко­лений Годуновых были свободными слугами Великих Князей Московских. Но Борис — первый из рода Годуновых, кого сделали боя­рином. Царица, Мария Годунова, на самом деле была дочерью Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского, по прозвищу Малюта, который долее всех оставался фаворитом Ивана IV и пользовался дурной славой как главный опричник]

Рассмотрим через «очки» комментария начало истории о станционном смотрителе:

Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади.

Многие комментаторы учебных изданий «Повестей Белкина» огра­ничиваются лишь переводом на английский язык или вообще не ком­ментируют эту фразу. Однако современный читатель нуждается в разъяс­нении системы передвижения пушкинских времен. Езда на переклад­ных возможна только на почтовых трактах, по которым регулярно возили почту с остановками на станциях, где смотрителям предъявляли подо­рожную — свидетельство о чине, определявшее положенное количе­ство лошадей. Прогоны — это плата за проезд, выделенная казной. И, наконец, главное: две лошади полагались служащим самого низкого звания. Все вместе эти данные характеризуют и рассказчика, и отноше­ние к нему смотрителя, доверившего свою историю человеку именно из низшего, то есть наиболее близкого к нему самому, сословия.

5. Скрытые, как правило, неосознаваемые читателем «непонятные места», в отличие от явных аллюзий, намеки на исторические факты, события, детали быта, образа жизни и пр.

Общеизвестно изображение «мирной цыганской жизни», в которую так хорошо вписался Алеко («Цыганы»):

Старик лениво в бубны бьет,

Алеко с пеньем зверя водит,

Земфира поселян обходит

И дань их вольную берет;

Настанет ночь; они все трое

Варят нежатое пшено;

Старик уснул — и все в покое...

В шатре и тихо и темно.

Вся эта идиллия разбивается о комментарий к нежатому пшену: «lit. «unreaped millet», i. e. stolen from the fields [букв. «нежатое просо», т. e. украденное с полей]». Эта бытовая деталь выс­вечивает всю двойственность его жизни, ее фальшь, борьбу в его «из­мученной душе», которая не может кончиться добром.

В калифорнийском издании «Повестей Белкина» комментарий к имени героя «Станционного смотрителя» Самсона Вырина сообщает читателю, что в первом издании «Повестей» Вырин был назван Симео­ном, но ошибка была сразу же исправлена в приложенном списке опе­чаток. Это показывает, по мнению комментатора, что имя Самсон было значимым для Пушкина, так как одноименный библейский герой был погублен женщиной.

В повести «Выстрел» в сцене дуэли соперник Сильвио вызвал у последнего особое раздражение своим спокойным поведением перед лицом смерти: «Он сто­ял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые че­решни и выплевывая косточки, которые долетали до меня». Автор комментария к оксфордскому изданию «Повестей Белкина» разъясняет читателю, что эта сцена автобиографична: Пушкин также ел черешни во время своей дуэли с офицером Зубовым в Киши­неве.

6. Факты, не поддающиеся объяснению из-за того, что «порвалась связь времен».

Из «Бориса Годунова». Отец Варлаам говорит о Гриш­ке Отрепьеве:

Сам же к нам навязался в товарищи, неведомо кто, неведомо откуда — да еще спесивится; может быть кобылу нюхал...

Комментарий к этому выражению только отмеча­ет вульгарность языка, вызывавшую негодование ран­них критиков Пушкина, не разъясняя значения са­мого выражения. Значение же это «теряется во тьме веков»: наказание плетьми по судебному приговору совершается на доске — кобыле.