Глава I.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСКИЙ ТИП ПОЛИТИЧЕСКОЙ

СИСТЕМЫ

Представительский тип политической системы - это не столько эм-

пирическая реальность, сколько "идеальный тип" (в веберовском смыс-

ле) или нормативная модель, которая, однако, отражает реальные тен-

денции и установки обществ западноевропейского типа. Либерально-

представительская парадигма устанавливает между обществом и госу-

дарством своего рода "базисно-надстроечные" отношения. Общество

выступает в качестве первичного "базиса", складывающегося независи-

мо от государства и задающего ему "программу". В нем совершаются

процессы социальной дифференциации, выделяются и обособляются

различные групповые интересы. При этом, в отличие от позднейшей,

постклассической парадигмы, либеральная парадигма определяет инди-

видуальные и групповые интересы и потребности в качестве "естествен-

ных" - никем не формируемых, не направляемых какой-либо системой

пропаганды и манипуляции. В центре либерально-представительской

системы стоит суверенный индивид - автономный и разумный, т.е.

осознающий свой "естественный интерес" и еще не знающий ни темных

и иррациональных стихий подсознания, ни давления "искусственных

потребностей", насаждаемых рекламой и пропагандой.

46

Политическая система выступает при этом как нейтральная (не ис-

кажающая) среда, в которой эти естественные индивидуальные и груп-

повые интересы находят свое представительство и защиту.

Для того чтобы лучше оценить специфику системы представитель-

ского типа, полезно сопоставить две великие революции XVHI в. - аме-

риканскую и французскую, давшие толчок модернизационным сдвигам

Старого и Нового света и в значительной мере определившие облик

современного Запада. У нас эти революции, как правило, объединяют в

единое целое (или образ) буржуазно-демократической революции клас-

сического типа.

На самом деле с точки зрения решения вопроса о взаимоотношениях

между гражданским обществом и государством эти революции являются

скорее противоположными.

В США революция 1775-1776 гг. развернулась как процесс освобо-

ждения гражданского общества от опеки государства (негативное вос-

приятие такой опеки усугублялось тем, что государство рассматрива-

лось как чужое - британское).

Отцы-основатели Соединенных Штатов являли собой тип Законода-

теля, озабоченного тем, чтобы защитить общество от чрезмерного и

неконтролируемого давления государственной власти. С этой целью они

не только создали соответствующую систему страховок, сдерживаний и

противовесов - в первую очередь в виде разделения исполнительной,

законодательной и судебной власти. Они заложили в американскую

политическую историю своего рода долговременную программу, связан-

ную с последовательным высвобождением гражданской инициативы из-

под чиновничьей опеки и перераспределением полномочий между госу-

дарством и гражданским обществом в пользу последнего. Идеальная

(нормативная) модель такого общества предполагает, что политические

субъекты, персонифицированные партиями, лидерами, депутатами и

президентом, выступают не в качестве вождей и учителей общества,

указующих ему правильный путь, а в качестве "слуг общества", не

имеющих собственной воли, но обладающих одной лишь представитель-

ской волей. Императивный мандат, тщательно заполненный избирателя-

ми и неукоснительно выполняемый получившими его политиками, - вот

нормативная модель американской политической системы.

Сразу же оговоримся, что континентальная модель, определенная

французской революцией, носит совсем другой характер. Революция

совершилась в столице и ознаменовалась борьбой "революционного

авангарда" (передового меньшинства) с "косным" большинством, кото-

рое сначала надо завоевать, а затем - перевоспитать на новый лад.

Французы, таким образом, создали прообраз модернизационной полити-

ческой системы.

47

Законодатель в рамках такой системы озабочен не тем, как защи-

тить общество от чрезмерного натиска власти и ее злоупотреблений, а

тем, как ослабить возможный защитный механизм "косного" общества

перед лицом модернизаторского усердия просвещенной власти. Логика

этого типа политики будет рассмотрена в третьей главе настоящего

раздела.

Вернемся к представительскому типу. Его современную модель опи-

сывает Д.Истон. В этой модели политическая система выступает как

кибернетический "черный ящик", внутренняя сторона которого лишена

самостоятельного значения. Такую установку Истон разделяет с други-

ми представителями системно-функционального подхода, принципиаль-

но не интересующимися "внутренними сущностями" и другими

"реликтами" субстанционалистского мышления.

Но в данном случае эта общеметодологическая установка системно-

го функционализма адекватна представительскому пафосу. Если пред-

положить, что политическая система наделена собственным содержани-

ем и имеет собственные импульсы, тогда от представительской пре-

зумпции мало что останется: мы будем иметь не систему-отражатель, а

систему-воспитатель, подчиняющую общество своим преобразователь-

ным проектам.

Поэтому Истон строит кибернетическую модель политической сис-

темы как "черного ящика", который, с одной стороны, имеет "входы" -

воспринимает импульсы окружающей среды - "физической, биологиче-

ской, социальной и психологической"1, с другой - "выходы". "Входы"

группируются по двум критериям: требования к власти со стороны раз-

личных групп населения и поддержка, оказываемая ей.

С одной стороны, система побуждается к новым решениям под дав-

лением новых требований, с другой стороны, она получает от общества

и дополнительные ресурсы, достаточные для обеспечения этих решений.

Вот как это отражено на рис. 1.

Входы

Требования

Поддержка

Политическая

система

Решения

Выходы

и действия

Рис. 1

Требования Истон принимает в качестве основной переменной сис-

темно-политического анализа. "Суть в том, что без наплыва известных

1 Eastern D. Analyse du systeme politique. P. 19.

48

требований не было бы первичного сырья, которое в системе политиче-

ского производства преобразуется в продукты-решения"1 .

Но здесь возникает ряд проблем, осмысление которых выводит нас

за узкие рамки представительской парадигмы и вынужденным образом

модернизирует наш дискурс в "постклассическом смысле".

Классическая парадигма содержит два не вполне осознанных допу-

щения:

а) что требования являются "готовыми", или естественными;

б) что они в целом соответствуют возможностям системы удовлетво-

рительно на них ответить.

Оба эти допущения либеральной классики сегодня оказываются не-

состоятельными.

Во-первых, вся система современного образа жизни и культуры

представляет собой, в известном смысле, систему производства новых

требований, все более отрывающихся от тех "естественных" потребно-

стей, из которых исходила и либеральная и марксистская теория

(вспомним "первичные потребности" и "распределение по потребно-

стям").

Истон признает, что "в развитых индустриальных обществах сущест-

вует известное институциональное разделение между теми, кто форми-

рует массовые притязания и потребности, и теми, чьей заботой является

оформить их в виде реального политического заказа"2.

В современном обществе сложился слой профессиональных "учите-

лей раскованности", рекламирующих и пропагандирующих все новые

эталоны жизни и подстрекающих и подстегивающих гедонистическое

воображение пост-традиционной личности.

Под их влиянием формируются все новые требования к власти, спо-

собные в определенных условиях обрести форму неконтролируемой

эскалации.

Между тем способности всякой политической системы институиро-

вать требования, т.е. придать им конструктивную форму и удовлетво-

рить их соответствующими решениями, не беспредельны. Каждая сис-

тема обладает своей, не являющейся неограниченной, способностью

переводить требования на язык эффективных решений.

"В принципе мы можем говорить о перегрузках в канале входа тре-

бований, если в заданном интервале времени количество требований

превышает определенную эмпирическую границу"3.

Таким образом, понятие "требования" уже не совпадает с классиче-

скими концепциями "естественных потребностей" и "разумного эго-

Eastern D. Analyse du systeme politique. P. 47.

, Ibid. P. 51.

Ibid. P. 57.

49

изма". Действительность современных потребительских обществ являет

нам феномен "взвинченных потребностей" и "неразумного" эгоизма.

Но это означает, что политическая система не может действовать

эффективно и достичь стабильности, если она каким-то образом не

состыкована с относительно автономной социокультурной системой,

формирующей общественные потребности и массовые ожидания.

В рамках социокультурной системы Истон предполагает наличие

особой подсистемы норм, регулирующих как объем массовых требова-

ний, так и форму их проявления.

Он называет эту подсистему "психологической экономией". Вероят-

но, предполагается, что она содержит не только фильтры, посредством

которых отсеиваются "неконструктивные" требования, но и процедуры,

позволяющие оформить требования в разновидность рационального

социального заказа - исходной точки новых решений.

Здесь возникает ряд нерешенных теоретических вопросов.

Прежде всего, каков статус "психологической экономии": находится

ли она целиком вне политической системы или ее можно, хотя бы в

известной части, рассматривать как составной элемент самой политиче-

ской системы.

Вероятно, что при допущении полной автономии социокультурной

системы "производства потребностей" от политической системы, про-

блемы взаимного согласования двух систем вообще становятся едва ли

разрешимыми. По-видимому, политическая система должна включать

наряду со средствами легитимизации власти средства политической

легитимизации требований. В ее арсенале должны содержаться рычаги,

посредством которых требования, являющиеся для нее изначально не-

конструктивными или чрезмерными, могли бы выводиться с политиче-

ского поля в качестве "неактуальных", "архаичных" или, напротив,

преждевременных. Причем, само собой разумеется, что механизмы та-

кой "репрессии" по отношению к чрезмерным для данной системы тре-

бованиям не могут носить характера какого-либо административно-

командного "принуждения". Командная прямолинейность и поспеш-

ность в политике нередко вызывают эффекты бумеранга: усиливают

общественные симпатии к тому, что хотели бы отсечь и скомпромети-

ровать. Следовательно, речь должна идти не об административной вла-

сти, а о власти над умами - той системе неформальных влияний, кото-

рая убеждает, не принуждая. Можно сделать заключение, что в основе

политических революций лежит не конфликт "между производительны-

ми силами и производственными отношениями", а конфликт между

подсистемой производства новых массовых требований и подсистемой

политических решений. Вероятно, эволюция современных политических

систем в связи с этим конфликтом может рассматриваться в двух изме-

рениях.

50

Одно измерение касается расширения способности системы эффек-

тивно реагировать на требования; другое — ее способности "рациона-

лизировать" сами эти требования.

Классическая либерально-представительная методология разделяет с

марксизмом общие установки социологического натурализма и базисно-

надстроечного детерминизма. Она предполагает наличие относительно

стабильных "естественных" ("разумных") потребностей, играющих роль

базиса, к которому подстраивается надстройка политических решений.

Однако развившаяся в послевоенную эпоху "революция притязаний" не

только подорвала самое понятие "естественных" потребностей, но и

поставила на повестку дня вопрос о каких-то новых формах их регуля-

ции, без чего никакая политическая система не может достичь стабиль-

ности.

Нормальная политическая жизнь существует в известном интервале:

там, где имеет место совпадение возможностей и притязаний, система-

тическая политическая активность отсутствует; там, где имеет место их

максимальный разрыв (несоизмеримость), политическая жизнь превра-

щается в неконтролируемый хаос.

Следовательно, политические системы для своего нормального

функционирования должны иметь в резерве средства "мягкой регули-

ровки" массовых притязаний и их институпиализации в форме легитим-

ных представительских требований.

Политическая система в этом случае простирает свой контроль на

саму область "входа", вместо того чтобы пассивно адаптироваться к

сырому материалу неупорядоченных притязаний или дожидаться, когда

их наплыв поставит ее на грань катастрофы.

На рис. 2 изображена эта новая схема, предполагающая уже не мас-

сивно-адаптационную или "надстроечную" роль политической системы,

а активно-преобразующую — способную регулировать "вход" требова-

ний.

Прокомментируем новую схему Истона. Она предполагает, что меж-

ду гражданским обществом как средой "естественных" ("стихийных")

потребностей и собственно политической системой, призванной отве-

чать на общественные потребности конкретными решениями, должна

существовать промежуточная зона D. В этой зоне потребности преобра-

зуются в политические требования. Истон не уточняет, как это проис-

ходит, но можно предполагать, что в гражданском обществе существует

специфическая среда активистов, которые не являются политиками в

собственном смысле, но могут быть организаторами групп давления.

Это могут быть профсоюзные активисты, представители ассоциаций по

месту жительства, участники разнообразных гражданских инициатив.

Без этой среды, аккумулирующей и концентрирующей рассеянную и

мозаичную информацию, касающуюся проблем, потребностей и тревог

общества, коммуникация между политической системой и гражданским

обществом была бы невозможна. Дело в том, что гражданское общество

и политическая система "говорят" на разных языках. Первое - на языке

повседневности, отражающем все нюансы жизни, вторая — на специфи-

ческом языке властных взаимодействий и решений. Не каждая пробле-

ма, волнующая те или иные слои общества, может быть услышанной и

переведенной в плоскость политики. Для этого необходимо, чтобы за

проблемой стоял более или менее организованный субъект, умеющий

оказывать давление, т.е. выступать как держатель властных ресурсов.

Активисты гражданского общества, вероятно, и являются этими специ-

фическими "диспетчерами", передающими информацию в политическую

систему.

Среда

Погра- Политическая

ничная система

. зона

Ожидания

населения

DI

D2

Обществен-

Оз

ное мнение

D4

Мотивации

V Притя- У ' зания

D5

Идеология

D6

Интересы

D7

Предпочте-

D8

ния

i

T-V

S

Bi

B2 Выходы

\

т ' э

~J R( ——— >

V 5 Кг ?

Вз ше-ния)

f

W^A

,,„. > R( —— 5

в„

,

' KX i

J

Рис. 2

Схема Истона содержит пять каналов. S-канал отсева. Он означает,

что данное общественное требование не находит отзвука в политиче-

ской системе, "бракуется" ею. Напротив, канал Т демонстрирует про-

хождение требований до стадии политического решения без предвари-

тельной обработки. Таковы базовые потребности, совпадающие с доми-

нантой политической системы. Канал U включает механизмы класси-

фикации, агрегирования и комбинирования требований (зона R). Канал

V означает работу системы с такими требованиями, которые могут

обретать характер национальной проблемы, так как отражают чаяния

52

весьма широких групп населения, и потому способны порождать меж-

партийные коалиции (К). Наконец, канал W группирует требования

сразу нескольких больших групп гражданского общества, так что обра-

зуется межпартийный консенсус.

Дискурс Истона в этой части особенно интересен тем, что открывает

нам перспективы понимания политических судеб посттоталитарных

обществ.

Прошлое этих обществ отмечено тотальными запретами на любую

гражданскую активность. Это означает, что социум не выработал языка,

на котором могут внятно и конструктивно выражаться назревшие по-

требности различных групп населения. Поэтому в условиях внезапно

открывшейся "гласности" имеет место внезапный наплыв весьма ради-

кальных, но вместе с тем крайне неупорядоченных и в принципе не

переводимых на язык конкретных решений, массовых требований. По-

литическая система заведомо не может конструктивно работать с таки-

ми требованиями. Место конкретных решений занимает демагогия вла-

сти, обещающей удовлетворить всех и построить "новое общество" за

"500 дней". Популизм в политике, собственно, и означает, что ни обще-

ство, ни политическая система не справляются с задачей "агреги-

рования" и рационализации требований, без чего их невозможно пере-

вести в плоскость конкретных решений.

Вернемся ко второй важнейшей проблеме, касающейся согласован-

ности между двумя системами общества: культурной и политической.

Наряду с социальными пшюзами, предохраняющими политическую сис-

тему от наплыва радикально-утопических или экстремистских требова-

ний, существуют шлюзы культуры.

Культура может "подыгрывать" политической системе, легитимируя

своими средствами (наделяя знаками современности, престижности,

моральной необходимости, справедливости и т.п.) как раз те виды тре-

бований, которые совпадают с доминантой политической системы и ее

возможностями. Но культура может, напротив, находиться в состоянии

перманентного конфликта с политической системой и легитимировать

те требования, которые политическая система либо вообще не может

признать легитимными, либо, даже признав, заведомо не в состоянии их

своевременно удовлетворить.

В этих условиях политическая власть обретает тенденцию притес-

нять культуру, препятствовать свободной деятельности интеллектуаль-

ной и художественной элит, опасаясь их нелояльности. Но чем последо-

вательнее она это делает, тем быстрее зреет подпольный бунт культуры,

в недрах которой вызревают идеи, способные вдохновить тираноборче-

ских трибунов и пророков - будущих ниспровергателей системы.

Как сложатся отношения между политической и культурной систе-

мами - это во многом зависит от особенностей политической и духов-

53

ной истории страны, а также от самого характера этих систем. Знаме-

нитый англо-американский эмпиризм означает, собственно, такой тип

культуры, которая питает неприязнь к поспешной глобализации оценок,

выводов и упований. В этой культуре осторожные скептики пользуются

большим престижем, чем вдохновенные пассионарии - носители миро-

потрясательных проектов.

В свою очередь, политическая элита англо-американского типа дос-

таточно часто демонстрировала готовность своевременно идти на уступ-

ки "низам" общества, расширять пропускную способность политиче-

ской системы в отношении требований традиционных и новых групп

населения, не препятствовать деятельности различных активистов -

профсоюзных, молодежных, женских и т.п.

В результате сложился определенный баланс между политической и

культурной системами, что и объясняет нам высокую социально-

политическую стабильность обществ "атлантического образца".

Опыт бесчисленных революций, бунтов и катастроф XX в. подтвер-

ждает, что судьбы политических систем и режимов, а значит, и судьбы

всего общества во многом зависят от состояния промежуточного звена

D (в схеме Истона). Для современной политической науки оно еще

представляет собой загадку. В этом звене решается поистине роковой

вопрос: будет ли политическая история общества развиваться относи-

тельно плавно, "линейно" и преемственно или прерываться периодиче-

скими срывами и катастрофами в рамках трагического цикла.

Цикл этот, как правило, развертывается следующим образом.

Первая фаза: самоуверенный монолог власти перед лицом тотально-

го молчания общества, в котором исподволь зреет социальный протест,

подогреваемый оскорбляемым чувством справедливости, и протест куль-

туры, провоцируемый духовно-интеллектуальным убожеством власти.

Фаза вторая: начало реформ, либерализация, гласность и наплыв ра-

дикально-максималистских требований через сломанные шлюзы поли-

тической и духовной цензуры. Происходит тотальное опустошение

прежних пантеонов, дискредитация всех авторитетов, наконец, паралич

власти, ведущий к хаосу и катастрофе.

Фаза третья (реставрационная): в ответ на предыдущую анархиче-

скую фазу вызревает массовый социальный заказ на "твердый порядок",

в обществе все сильнее ощущается ностальгия по "крепкой власти". И

чем сильнее были проявления всеобщего разброда, анархии и шатаний

на предыдущей фазе, тем большую цену готово уплатить общество за

"возврат к порядку" и, следовательно, тем больший карт-бланш может

получить потенциальный диктатор.

Промежуточное звено D (в схеме Истона) имеет решающее значение

потому, что именно в нем закладывается механизм либо эволюционных

поступательных изменений в духе восходящего "линейного" времени,

либо катастрофических перерывов и инверсий в духе циклического

времени.

54

Глава П.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ПЕРЕД ЛИЦОМ

"РЕВОЛЮЦИИ ПРИТЯЗАНИЙ"

Парадоксом новой и новейшей истории является то, что все ее не-

слыханные трагедии связаны с возрастанием человеческой свободы.

Феномен свободы улавливается не во всех научных парадигмах.

В парадигме Гегеля-Маркса (свобода как познанная необходимость)

драма свободы в принципе не может быть осмыслена. В этой парадигме

человек обретает "гарантированную" историю (с заранее обеспеченным

счастливым финалом), но в ней нет свободы. Свобода человека в поли-

тической истории означает, что он своими действиями строит непред-

определенное будущее, которое может стать и значительно лучше про-

шлого, но может — и значительно хуже.

Эту драму человеческой свободы, включающей роковые дву-

смысленности и люциферовы искушения, впервые, пожалуй, раскрыл

Ф.М.Достоевский, который, несомненно, является первым (и по време-

ни появления и по рангу) политическим философом России.

Достоевский описывает человека как актора1, действующего не в

мире "непреложных закономерностей" и материальных необходимостей,

а в ареале идей. В этом мире роли не навязываются человеку непре-

ложным образом, а избираются - в соответствии с его системой ценно-

стей, представлениями о сущем и должном, достойном и недостойном.

Наш великий писатель доказал, что принудительная сила "идеи" мо-

жет стать куда выше принудительности материальных обстоятельств

или предписаний, связанных с выполнением обычных социальных ро-

лей.

Вот эта правда символического мира оказалась не по плечу ни мар-

ксистской, ни либеральной методологии, не сумевших разгадать приро-

ду человека как духовно ориентированного существа, для которого мир

ценностей отнюдь не менее значим, чем мир интересов.

В качестве "религиозного животного" человек изначально жил в ми-

ре идей и воодушевлялся ими. Однако в прежних обществах идеи обыч-

но выступали, во-первых, безальтернативным образом (давались челове-

ку с рождения вместе с его конфессиональной, этнической и сословной

принадлежностью), а во-вторых, они лишь в исключительных случаях

обретали политический статус.

Под понятием "актор" современная теория понимает субъекта - носителя

политического действия.

55

Тогда еще не было отлаженного духовного производства — той

"фабрики мнений", которая работает крупносерийно (в массовом мас-

штабе) и продукция которой подвержена "моральному старению".

Под влиянием этих "фабрик" происходит невероятное разрастание

символических систем - "второй реальности" автономных образов,

насаждающих тот или иной социокультурный и психологический кли-

мат в обществе, способных как вдохновить и сориентировать, так и

деморализовать и дезориентировать целые нации.

Значение этой "второй реальности" растет, с одной стороны, по мере

увеличения доли духовного производства по сравнению с материальным,

с другой - по мере возрастания в общем национальном потреблении

доли духовной продукций по сравнению с той, которая удовлетворяет

"первичные потребности".

Следует сказать, что вместе с возрастанием роли символического

мира образов растет и число возможных альтернатив социального пове-

дения. В традиционном обществе, в котором сильнее ощущалось давле-

ние социальной необходимости, число возможных вариантов поведения

было весьма ограничено. В современном обществе человек не столько

наследует определенный тип поведения, сколько избирает его в соответ-

ствии со своей системой ценностей.

Стоит при этом отметить, что возрастанию масштабов духовного

производства и разнообразия его продукции сопутствует релятивизация

многих ценностей. В традиционной ситуации ценностной безальтерна-

тивности - когда человек изначально погружен в единообразную и не-

зыблемую ценностную систему, его приверженность ей носила нерас-

суждающий характер. Сегодня ввиду многообразия ценностных систем

ценностный выбор начинает носит все более условный характер, менее

обязывающий личность.

Другой, духовный изъян, также связанный с ускоренным ростом

второй, символической реальности, - это возрастание социальной и

морально-психологической неудовлетворенности современного челове-

ка. В социальной психологии удовлетворенность (У) измеряют форму-

лой:

Реальные возможности

У= —————————————— .

Притязания

Начиная с Нового времени во всех обществах наблюдается драмати-

ческая тенденция: притязания людей растут быстрее их реальных воз-

можностей. Наблюдаемый социологами и политиками парадокс про-

гресса выражается в том, что росту реальных возможностей нередко

сопутствует не возрастание, а снижение удовлетворенности. Это касает-

56

I

ся и отдельных обществ целиком, и отдельных социальных групп:

"любимцы" прогресса, более всех взявшие от его достижений, часто

ведут себя подобно избалованным любимцам в семье - платят неблаго-

дарностью. Для объяснения этого парадокса надо обратиться к нашей

формуле: вероятно, дело в том, что росту реальных возможностей со-

путствует непропорционально высокий (завышенный) рост притязаний.

Именно поэтому статистика прогресса, выражаемая показателями рас-

тущего уровня жизни, досуга, образования, омрачена и статистикой

растущих социальных эксцессов и бунтов, как на коллективном уровне,

так и на уровне отдельной личности (рост девиантного поведения -

преступности, самоубийств, наркомании и т.п.).

Какие же факторы закладывают дестабилизирующий механизм, свя-

занный с опережающим ростом знаменателя по сравнению с числителем

в формуле, приведенной выше?

В числе первых факторов можно назвать современную демографиче-

скую революцию, связанную с переходом от традиционной патриар-

хальной семьи к новой нуклеарной семье. Традиционная семья характе-

ризовалась высокой рождаемостью и выступала в роли института, обес-

печивающего быстрый экстенсивный рост населения (даже несмотря на

высокую детскую смертность).

Не меньшую важность имеет и то, что люди, воспитываемые в тра-

диционной многодетной семье, с молоком матери усваивали дух тради-

ционной аскезы: выносливость, неприхотливость, непритязательность.

Наконец, следует отметить и то, что традиционная патриархальная

семья виступала как институт жесткой власти: старших над младшими,

мужчин над женщинами. Юношество формировалось под сенью непре-

рекаемого отцовского авторитета и проникалось духом нерассуждающей

и жесткой дисциплины.

Итак, патриархальная семья длительное время (более 6000 лет)

работала как институт, обеспечивающий общество многочисленным,

выносливым и неприхотливым, аскетически-дисциплинированным кон-

тингентом, пригодным и для тягот повседневного труда, и для тягот

войны.

И вот в XX в. грянула демографическая революция, связанная с бун-

том "пролетаристов Фрейда" - женщин и молодежи против власти авто-

ритарного Отца.

Эмансипация женщин резко повлияла на сокращение рождаемости:

чем больше продвигается женщина на пути самоутверждения, тем ниже

ее готовность выдерживать тяготы, связанные с ролью многодетной

матери.

Эмансипация молодежи, в свою очередь, ускорила переход к совре-

менной нуклеарной семье: взрослеющие дети, тяготясь опекой родите-

57

лей, предпочитают жить от них отдельно. Демографическая революция

породила того анархического "единственного", которого другими сред-

ствами и в других измерениях описал М.Штирнер в своей знаменитой

книге1.

Современная нуклеарная семья преимущественно формирует "един-

ственного" - одного ребенка, социализация которого происходит в кли-

мате завышенных родительских отношений и "щадящего" воспитания.

"Единственный" претендует на уникальную социальную, профессио-

нальную и семейную судьбу и менее всего готов делить тяготы, свя-

занные с унаследованной ситуацией. Единственные дети поставляют

аудиторию для всех проповедников "немедленного счастья" и морали

успеха и отличаются особой нетерпимостью к прошлому. Их устами

говорит сегодня самовлюбленная и самонадеянная Современность, без-

жалостно третирующая национальную традицию и "старую" мораль. Эта

психология "единственных" в значительной мере объясняет метаморфо-

зы посттрадиционного индивидуализма. В нашей литературе их тща-

тельно описал Ю.А.Замошкин на обильнейшем американском материа-

ле2.

Он выделил два этапа развития буржуазного индивидуализма. Этап

героическо-аскетический, сформированный под влиянием протестант-

ской этики, и современный этап безответственно-гедонистического ин-

дивидуализма, уже не способного ни к усердному труду, ни к настоя-

щей бережливости накопления и ориентированного сугубо потребитель-

ски.

Сегодня, когда у нас столь усердно насаждается новый индивидуали-

стический культ, полезно отметить эту качественную разницу двух

исторических типов индивидуализма. Демографическая революция,

совершенная в специфическом духовном климате, сформированном

учителями раскованности и "безудержной эмансипации", подорвала

героическо-аскетический индивидуализм - питательную среду самодея-

тельного гражданского общества.

На родине этого индивидуализма - на Западе еще сохраняются его

следы и действует его благодатная инерция. Старый протестантский

индивидуализм и новый, гедонистический, причудливо переплетаются,

но в целом можно сказать: Западу суждено держаться до тех пор, пока

мотивация и специфическая энергетика старого индивидуализма еще не

погашены, не вытеснены окончательно "современным", связанным не

столько с протестантской этикой, сколько с авангардистско-модернист-

ской "эстетикой".

1 Штирнер М. Единственный и его собственность. М., 1995.

1965.

2 Замошкин Ю.А. Кризис буржуазного индивидуализма и личность. М.,

58

Что же касается незападного мира, в изобилии импортирующего

"передовые образцы", то его шансы заполучить продуктивный индиви-

дуализм классического героическо-аскетического типа близки к нулю.

По-видимому, современная "пострелигиозная" культура уже не способ-

на продуцировать индивидуализм этого типа. Построить эффективное

рыночно-капиталистическое общество на основе современного дека-

дентского индивидуализма вообще невозможно. Не случайно динамич-

ные страны тихоокеанского региона пошли по другому пути: сочетания

старой авторитарно-патриархальной морали с современной образован-

ностью. Первая дает усердие, вторая — знание. Знания без усердия не

эффективны и быстро вырождаются в сугубо декоративную субкульту-

ру, впечатлительную, но неразборчивую и, главное, не способную пере-

водить идеи на язык практики.

На основании сказанного можно сделать следующее заключение:

драматическая дисгармония современности связана с расхождением

результатов демографической и технологической революций.

Первая предопределила скачкообразный рост наших притязаний,

вторая - эволюцию наших возможностей. Проблема в том, что

"революция притязаний" в очень малой степени обеспечена революцией

в сфере реальных возможностей, несмотря на впечатляющие технологи-

ческие сдвиги во всех областях.

Сегодня человечество находится на перепутье. Одни полагают, что

еще одна технологическая революция наконец-таки удовлетворит притя-

зания современного человека и таким образом сбалансирует показатели

знаменателя и числителя в формуле, приведенной выше. Другие убеж-

дены, что перспективный путь не в том, чтобы еще раз попытаться

удовлетворить посредством очередного витка научно-технического про-

гресса безудержные и безответственные притязания гедонистического

индивидуализма, а в том, чтобы преобразовать сам знаменатель

(притязания) на пути духовной реформации - возвращения к аскезе в

новых формах.

В обоих случаях мы получим существенно разные требования и со-

циальные заказы, обращенные к современной политической системе. В

первом случае предполагаются институциональные преобразования,

призванные в первую очередь обеспечить разблокирование обществен-

ной инициативы и энергии1. Главной проблемой при этом выступает

синдром "авторитарной личности", накладывающей свою печать на все

институты и интерпретирующей современные нормы в старом запрети-

тельном духе.

Bo-втором случае главной мишенью выступает уже не авторитарная,

а декадентская личность, утратившая волевые качества, веру и мужест-

1 См. Crozier M. La societe bloque. M., 1971.

59

во, подверженная предельной гедонистической расслабленности и все-

дозволенности. В таком случае очередной "проект освобождения" заме-

няется "проектом социальной мобилизации". Во многом это соответст-

вует тем политическим сдвигам и преобразованиям, которые были осу-

ществлены на Западе в рамках "неоконсервативной волны".

Другим фактором, повлиявшим на "революцию притязаний", стало

развитие массового досуга, давшее теоретикам повод говорить о "циви-

лизации досуга".

На рубеже 50-60-х годов на Западе формируется социология досуга.

До сих пор нет, к сожалению, политологии досуга. Между тем этот

феномен достоин внимания политической теории. Он бросил вызов всем

формам организации - в том числе и политической, подрывая их авто-

ритарно-догматический этос специфическим духом карнавальности и

ироничности. Досуг - это не просто время, свободное от работы. Из-

вестный специалист в этой области Ж.Дюмазедье определяет его как

время, свободное от выполнения всех непреложных обязанностей -

профессионального, семейно-бытового и социокультурного характера.

Важно понять, что досуг есть результат не только научно-технической

революции, позволившей сократить формы необходимого социального

времени посредством механизации труда, быта и коммуникаций. Он в

неменьшей степени является результатом социокультурной революции

XX в., ослабившей давление авторитарных институтов на личность и

проявившей особый тип неангажированного человека. "Досуг, - замеча-

ет в этой связи Дюмазедье, - есть время, которое индивид отвоевал у

общества и не собирается возвращать ему в какой-бы то ни было фор-

К современному досугу, таким образом, неприменимы принципы со-

циального утилитаризма, даже самого благонамеренного. Этика совре-

менного досуга категорически запрещает превращение его в средство

(досуг для восстановления сил и способности к труду, досуг для воспи-

тания, досуг для всестороннего развития личности и т.п.). Эта этика

провозглашает самоценность досуга, т.е. право личности "на время

уйти" из общества со всеми его заботами и обязанностями.

Так появился homo ludeus - "человек играющий", бросивший вызов

всей прежней морали и всем институтам, в том числе и политическим.

Первое, что бросается в глаза, - это усиливающаяся театрализация по-

литической жизни. Чем больше политики ориентируются на "человека

свободного времени", тем больше их поведенческая стилистика подчи-

няется законам сценического действия. Давно уже замечено, что съезды

республиканской и демократической партий в США - это грандиозные

шоу. Досуг исподволь подрывает в культуре этику серьезного участия.

1 Dumazedier J. Le socilogie empirique du loisir. P., 1974. P. 74.

60

Люди привыкают довольствоваться символическим участием, и пригла-

шение к серьезному все чаще рассматривается либо как неуместная и

архаичная патетика, либо как бестактное посягательство на прерогати-

вы личности.

Пора поставить вопрос: какова перспектива социальных ролей, ин-

ститутов и систем, к которым их предполагаемые носители и участники

относятся с возрастающей иронической отстраненностью?

Вышедшая из позитивизма структурно-функциональная методология

не склонна была озаботиться этим вопросом. Они исходили из презумп-

ции рефлективной готовности личности следовать предписаниям систе-

мы, а сами эти предписания считали достаточно ясными и исчерпываю-

щими для того, чтобы те или иные социальные практики осуществля-

лись в духе социального автоматизма.

Словом, структурно-функциональный анализ ориентировался на ме-

тафору постчеловеческого мира, всецело уподобленного регулярности

автомата. (Отсюда - все эти поиски "отлаженных механизмов" в эконо-

мике, политике, сфере управления.) Однако опыт доказал несостоятель-

ность этой метафоры. Системы — это всего лишь партитуры социального

действия. Одна и та же "система" может демонстрировать завидную

эффективность или беспомощную неуклюжесть — все зависит от того,

найдет ли она заинтересованных исполнителей и интерпретаторов. Нет

ни одного системного правила, ни одной нормы или предписания, кото-

рые не нуждались бы в активной творческой интерпретации примени-

тельно к неповторимым условиям места и времени. Не социальные

структуры предопределяют человеческое поведение, но, напротив, люди

своим заинтересованным участием подтверждают определенный инсти-

туциональный порядок.

Как отмечают П.Бергер и ТЛукман, "социальный порядок является

продуктом прошлой человеческой деятельности и существует до тех

пор и постольку, поскольку человеческая активность продолжает его

продуцировать. Никакого другого онтологического статуса ему припи-

сать нельзя"1.

В свете этого можно понять, какую институциональную катастрофу

готовит цивилизации "тотально отстраненный" и неангажированный

"человек досуга".

Люди, осознанно или неосознанно разделяющие традиции социоло-

гического натурализма и объективизма, до сих пор видят в человеке

"чистую доску" (tabula rasa), на которой системы и институты записы-

вают свои программы. Поэтому политической истории они адресуют

один вопрос: когда и в какой форме в той или иной стране будет уста-

новлен хорошо себя зарекомендовавший "передовой режим"?

Berger P., Luckman T. The Social Construction of reality: A treatise in the

sociology of Knowledge. L., 1971. P. 52.

61

Их, как и материалистов ХУШ-XIX вв., заботит одно только качест-

во внешней социальной и политической среды. Предполагается, что

человеческий мир лишен своей автономии (или своей инерции) — он

адекватно и немедленно откликается на изменения институционального

типа.

Пора, однако, поставить вопрос по-иному: какие события происходят

во внутреннем мире человека, в котором по сути и решаются судьбы

мира. Сами по себе качества институтов мало чего значат. Институты

могут быть очень плохими (какими и были, например, институты быв-

шего СССР), но при этом работать и демонстрировать известную эф-

фективность - если находятся акторы, способные сбрызнуть их живой

водой своего заинтересованного участия, подогреваемого либо верой,

либо интересом.

И, напротив, институты могут быть конструктивно значительно бо-

лее удачными. Но если нет вдохновительных исполнителей этих стара-

тельно написанных ролей, провал спектакля неизбежен.

Поэтому чрезвычайно важно понять, во что играет современный

"играющий человек" и где он действительно беззаботно играет, а где -

серьезен и только стилизуется под беззаботного игрока под давлением

игровой моды. Можно, разумеется, согласиться с тем, что всякое твор-

чество носит игровой характер, и априори приписать современному

"человеку досуга" творческие намерения.

Но не следует забывать, что настоящее творчество - не простая иг-

ра; оно соотносится с ценностями, с "высшим служением". Бели в рам-

ках современной игровой культуры и высшие ценности, и высшее слу-

жение не предполагаются, то ее "игра" может быстро выродиться в

безобразный фарс.

Посмотрим теперь, как же влияет современный досуг на изменения

характера "входа" - массовых требований к политической системе.

Надо прямо сказать: он серьезно преобразует их количественно и каче-

ственно, причем в крайне неудобном для политической системы духе.

Рост современного досуга ознаменовался лавинообразным ростом

притязаний. Дело в том, что, во-первых, на досуге люди, принадлежа-

щие к различным социальным группам, более активно, чем в рамках

специализированных профессиональных ролей, обмениваются социо-

культурной информацией, касающейся эталонов поведения, потреби-

тельских стандартов, стилей и вкусов. Бели досуг являет нам театрали-

зованный социум, где каждому позволено играть роли, весьма далекие

от его реальной жизни, то ясно, что выбор будет падать преимущест-

венно на самые престижные из них. На досуге как нигде действуют

законы социальной имитации: менее престижные социальные группы

заимствуют у более престижных их стиль и стандарты жизни. Роковая

62

антиномия современного досуга состоит в том, что он в социокультур-

ной сфере создает единое общегражданское (и даже общемировое) про-

странство одинаковых моды, стиля и вкуса, тогда как реальные соци-

ально-экономические различия людей продолжают сохраняться. В силу

законов социальной имитации досуг очень сильно влияет на рост соци-

альных притязаний, не оказывая сколько-нибудь серьезного влияния на

практические социальные возможности. Следовательно, он ведет к дес-

табилизирующим показателям вышеприведенной формулы социальной

удовлетворенности: увеличивает знаменатель притязаний, не отражаясь

на показателях числителя.

Во-вторых, рост досуга резко меняет соотношение дескриптивной и

прескриптивной информации, циркулирующей в обществе и форми-

рующей массовое сознание. Чем больше досуга, тем быстрее идет про-

цесс общего социокультурного накопления - рост информации, форми-

рующей общие вкусы, стиль и моду и в целом повышающей импрес-

сионистскую впечатлительность нашего современника, между тем как

приращение прескриптивной информации, переложимой на язык тех-

нологий и практических решений, все более отстает.

Досуг формирует общие потребности, но не практическое умение их

удовлетворить. И чем больше досуга, тем больше символический мир

притязаний отрывается от мира социальных практик.

Перефразируя Маркса, можно сказать, что досуг учит современного

человека потреблять по меркам любого вида, но не учит его столь же

универсальной способности производить по меркам любого вида.

Поэтому при прочих равных условиях изменение соотношения рабо-

чего и свободного времени в пользу досуга резко снижает вероятность

того, что социальные требования, адресованные к экономической и

политической системе, будут реалистически-конструктивными, готовы-

ми для ввода в процессы принятия решений.

Каких реакций следует ждать в ответ на это от современных поли-

тических систем?

К сожалению, запас реальных альтернатив здесь не очень велик.

Это - либо консервативная "репрессия" по отношению к досуговым

"субкультурам", либо наращивание способности манипулирования соз-

нанием и изобретение все более рафинированных способов символиче-

ского удовлетворения потребностей.

Репрессивная стратегия разрабатывалась уже в античности. Самый

известный из ее авторов - консервативный политолог Платон. Глядя на

"расслабленную" афинскую демократию, он очень опасался за сохране-

ние добрых нравов граждан и их воинского этоса, необходимого для

эффективного отпора внешним врагам.

63

Платон рассуждал о республике, в которой материальный труд был

уделом рабов. Следовательно, он не мог посягать на досуг как таковой.

Но он желал преодолеть опасности, вытекающие из свойственной досу-

гу тенденции высвобождения личности из-под давления социальных

институтов и связанной с ними дисциплины. Его беспокоило то, что

стихийный, избавленный от государственного контроля досуг превратит

массу афинских граждан в неангажированных личностей, предпочитаю-

щих переживать жизнь как театр, а не как трагически серьезное дело,

требующее мужества и самоотверженности. Гражданину необходимо

сохранять власть над определенными удовольствиями и вожделениями,

иначе говоря, быть способным "преодолеть самого себя". И плохим

подспорьем в этом являются, по мнению Платона, свободные сцениче-

ские искусства.

Автор "Государства" делит искусства на мобилизующие, воспиты-

вающие и поддерживающие стоическо-героический этос, и демобили-

зующие, потакающие эвдемонической чувственности и чувствительно-

сти. По его мнению, досуг граждан должен быть организован в мобили-

зационном духе. Это предполагает цензуру, в том числе и в музыке:

"лидийские и ионийские гармонии следует запретить, во-первых, пото-

му, что они выражают печаль, во-вторых, потому, что они расслабляют.

Следует допускать только дорийские (для мужества) и фригийские (для

умеренности). Допускаемые ритмы должны быть простыми и выражать

мужественную и гармоничную жизнь"1.

Все это настолько напоминает программу "социалистического реа-

лизма", что не оставляет сомнений в том, что и в наше время политиче-

ская система в целях насаждения вымученной аскезы может посягать и

на свободные искусства, и на свободный досуг. Проблема в том, чтобы

понять, куда идет постсоциалистический мир: от тоталитарного запре-

тительства к действительной свободе гражданского самоопределения

или к более эффективной манипулятивной системе, заставляющей

повиноваться без прямого насилия?

Действительной альтернативой деспотической внешней дисциплине

является внутренняя самодисциплина; действительной альтернативой

непомерностям индивидуалистского гедонизма является не казарма, а

церковь (видимая или "невидимая") - неполитический институт, форми-

рующий непритворную, нестилизованную аскетику. Возможна ли такая

"церковь" в современном мире и какие формы могли бы принять отно-

шения этой "церкви" с политической системой?

Еще одним фактором, спровоцировавшим революцию притязаний и

растущий разрыв между притязаниями и реальными возможностями,

является повышение общего уровня образования. Его рост соответствует

1 Рассел Б. История западной философии. Т. 1. М., 1993. С. 130.

64

общей социокультурной модели современного общества: дескриптивная

информация общетеоретического и общекультурного характера возрас-

тает значительно быстрее прикладной, годящейся для перевода на язык

практик и технологий. В известных рамках такая особенность продук-

тивна: образование выступает как опережающая подсистема, не только

способная удовлетворять назревшие практические запросы, но и созда-

вать заделы для будущего, "социальный заказ" которого заранее не

известен и не предопределен. Проблема, однако, в том, что рамки ра-

зумного, возможно, уже нарушены и система образования все чаще

превращается в питательную среду "новых маргиналов", весьма притя-

зательных и по социокультурным меркам престижных, но не умеющих

приспособить свои знания ни к общим возможностям общества, ни к

практическим технологиям. Сплошь и рядом получается, что, с одной

стороны, современные образованные люди знают "слишком много" —

многие из этих знаний так и не будут затребованными в практической

деятельности. С другой - они знают значительно меньше необходимого,

если под этим понимать адаптацию общетеоретических знаний к кон-

кретным производственным ситуациям, к условиям места и времени.

Невостребованная часть знаний становится источником неудовле-

творенных притязаний. Этим объясняется драматический парадокс:

более образованные слои зачастую являются менее реалистически мыс-

лящими и охотно плодят современные утопии или страстно следуют за

их творцами. Таким образом, общее информационное накопление

(выражающееся в превышении общетеоретической и общеметодологи-

ческой информации по отношению к конкретно прикладной) порождает

интеллектуальные феномены двух видов: одни станут основой перспек-

тивных новаций, сегодня еще не просматриваемых, другие - источником

социального прожектерства, фантомов и утопий. Весьма вероятно, та-

ким образом, что привычная дилемма: наука или утопия - не совсем

верна. Наука в какой-то части своих невостребованных теорий сама

содержит элемент утопии и способна плодить ирреальный символиче-

ский мир. Поэтому риск общественных затрат на общетеоретическую и

общеобразовательную активность не сводится к одному только финан-

совому риску, связанному с невозместимыми издержками. Он носит и

социально-политический характер, связанный с тем, что невостребован-

ная ученость способна творить фантомы и утопии, а невостребованная

образованность - рождать экстремальную среду "неприкаянного про-

фессионализма".

Политологи, анализирующие причины знаменитого майско-июньс-

кого взрыва 1968 г. во Франции, пришли к выводу, что основной при-

чиной стало перепроизводство социально-гуманитарного знания и соот-

ветствующих специалистов.

3 «Политология»

65

Хотя объективно социальный заказ на ускоренное производство и

практическое воплощение гуманитарного знания давно созрел, а техни-

ческие перекосы в развитии НТР породили острейшие социальные и

экологические проблемы, ориентация промышленного роста осталась

прежней. Уровень воплощаемости новых гуманитарных идей, относя-'

щихся к социальной и природосберегающей инфраструктуре, значи-

тельно уступает практической приложимости технического знания, что

связано как с более сложной природой объектов, так и главным обра-

зом с тем, что новые гуманитарные идеи затрагивают социальные ин-

ституты, структуры власти.

Новации в организации труда, управлении, урбанизации встречают

ожесточенное сопротивление со стороны промышленной и государст-

венной бюрократии; система принятия решений оказывается закрытой

для новых гуманитарных идей. Очень показательны в этом плане ре-

зультаты опроса представителей 1502 крупных французских предпри-

ятий и фирм, проведенного журналом "Экспресс" в 1984 г. Как было

опубликовано в этом журнале, соотношение предложения и спроса на

рынке труда дипломированных специалистов в 1989 г. должно было

составить: для выпускников технических вузов спрос - 14 600, предло-

жение - 11 700, естественнонаучных спрос - 14 400, а предложение -

58 500; для экономических и юридических вузов спрос всего 1700, а

предложение - 63 ООО1.

Таким образом, технократическая ориентация предпринимателей со-

хранялась и даже усиливалась. По прогнозам, на 52 100 рабочих мест в

1989 г. должны были претендовать 209 000 выпускников высших учеб-

ных заведений. Из них только специалисты технического профиля мог-

ли рассчитывать на благополучное завершение своей профессиональной

социализации. В целом же более 75 % дипломированных молодых спе-

циалистов в дальнейшем не смогли найти работу по специальности.

Отсюда ясно, что социальный состав безработной люмпен-интелли-

генции будет пополняться преимущественно за счет гуманитариев.

Профессиональная тяга к обобщениям, обостренный интерес к соци-

альным и культурным проблемам сочетаются у них с полным отсутст-

вием шансов на практическое воплощение своих сил и знаний. Именно

в такой среде возникает социальный заказ на теоретическое обоснова-

ние глобальных обвинений в адрес "современной технической цивили-

зации". Это сыграло свою роль в формировании специфических черт

"альтернативной культуры", в частности ее технофобии2.

1 Arnoux P. Etudiants: les debouches dans cinq ans // Express. 1984. 4 mai.

P. 43.

2 Панарин А.С. Альтернативно ли "альтернативное общество"? М., 1987.

66

Следует сказать, что в рамках общего политического цикла, харак-

теризующегося сменой социал-демократической (кейнсианской) и кон-

сервативной (монетаристской) фаз, именно первая отмечена особо бы-

стрым опережением дескриптивной информации, рождающей притяза-

ния, по отношению к прескриптивной, обеспечивающей реальные реше-

ния и технологические сдвиги. Поэтому консервативная фаза в логике

своего ответа на крайности предыдущей, в свою очередь, заходит порою

слишком далеко. Появляются не только проекты резкого сокращения

государственных затрат на науку и образование, но и более экзотиче-

ские, связанные с замыслами более жесткой привязки образования к

местности, где оно может получить применение. В этой фазе причудли-

во сочетается леворадикальный утопизм с правоконсервативным.

Так, теоретик "экосоциализма" во Франции А.Горц сомневается в

целесообразности единого национального образовательного пространст-

ва. "Наша высшая школа, — пишет он, - формирует людей, знающих

все, кроме того, что может им пригодиться в специфических рамках

регионального опыта... Социализация индивида заключается в устране-

нии автономии и разнообразия в пользу унификации, засвидетельство-

ванной дипломом"1. Альтернативные проекты и крайне правых и неко-

торой части крайне левых предполагают новую социализацию индивида

как "местного" существа, целиком сопричастного региональным тради-

циям и нормам.

Но не ведут ли эти проекты "новой социализации" образования к

системе пожизненного найма и пожизненного пленения образованной

молодежи затребовавшей их "малой родиной"? Не маячит ли за этими

проектами дух средневековых гильдий, цехов и изолированных террито-

риальных общин, противоположный духу единого гражданского общест-

ва и единого национального пространства?

Обобщая причины современной "революции притязаний", можно

сделать вывод, что основа у них одна. Она связана с тем, что современ-

ные социальные группы в широком смысле (вплоть до наций или целых

цивилизационных ареалов) активно обмениваются информацией и этот

обмен не является эквивалентным. Одни группы играют роль социо-

культурного авангарда (или донора) и становятся образцом для подра-

жания, другие выступают как рецепиенты, жадно впитывающие исходя-

щую от первых информацию (что не мешает им часто испытывать нена-

висть - вечную спутницу зависти).

з*

1 Gorz A., Bosquet M. Ecologie et politique. P., 1978. P. 44.

67

Политолог, изучающий, как преобразуются "входы"-требования, ад-

ресованные политической системе, не может пренебречь теми возмож-

ностями, которые открывает ему теория референтных групп, разрабо-

танная американскими социопсихологами Г.Хайменом и С.Стауффером.

Длительное время культура характеризовалась ситуацией, когда ин-

дивиды черпали нормы своего поведения, ценности и притязания в сво-

их собственных группах - в близлежащей социальной среде. Ясно, что

при этом вероятность совпадения притязаний и возможностей была

достаточно велика: мир реального опыта и символический мир в целом

сходились в своих границах.

Ситуация стала меняться: сначала, когда на месте сословного обще-

ства, отличающегося жесткими социальными перегородками, возникло

современное массовое, затем, когда вместе с появлением средств массо-

вой информации, развитием иностранного туризма и других видов об-

мена возник "мондиализм" - наднациональная среда, объединяющая

бездомную в социокультурном смысле "диаспору прогресса".

В мире появился новый источник нестабильности, связанный с экс-

.пансией заимствованных, а потому и нереалистических, не сориентиро-

ванных на собственные местные возможности притязаний. На наших

глазах стало формироваться единое всемирное потребительское общест-

во, активно примеряющее стандарты жизни наиболее высокоразвитых

стран.

Возникает новый, невиданный еще тип власти: сопиокультурная

власть слоев и обществ, играющих роль референтной группы, над ума-

ми тех, которые копируют их поведение и их ценности в качестве со-

временных и престижных. Отныне политические (равно как и экономи-

ческие) системы стран, не принадлежащих к "передовому миру", испы-

тывают двойную нагрузку: им предстоит ответить на вызов не только

тех требований, которые в рамках данной социальной системы могут

рассматриваться как "нормальные" (в целом соответствующие возмож-

ностям системы), но и тех, которые, заведомо не являясь "нормаль-

ными" - реалистическими по местным условиям, тем не менее успели

стать "универсальной" потребительской нормой, престижным стандар-

том.

Речь идет, таким образом, о трудноразрешимых парадоксах

"легитимного" социального утопизма. Современный человек в качестве

вожделеющего существа формируется уже не национальной, а общеми-

ровой системой духовно-символического производства, но в качестве

производящего субъекта его возможности по-прежнему ограничены

местными национальными рамками.

68

Имеет ли право современная личность желать того же, чего желают

(и даже могут себе позволить) представители мировой референтной

группы, олицетворяющие дух и стандарты Современности? Вероятно,

трудно отказать ей в этом праве. Но как в таком случае быть с непод-

властной "общемировым стандартам" социально-экономической и поли-

тической реальностью?..

В каких формах эта реальность, в свою очередь, имеет право напом-

нить гражданину о себе и границах своих возможностей?

На этот вопрос современная политическая теория ясного ответа пока

что не дает. Попытаемся сформулировать условия задачи.

Во-первых, политическая модель должна согласовать свои функции

и институты с задачами социализации нового поколения "единствен-

ных", ориентированных на утопию "беспрецедентных возможностей"

(ссылки на то, что предшествующие поколения терпели худшее, для них

лишены смысла).

Во-вторых, она должна завоевать приверженность новых социальных

групп, профессионально связанных с системными новациями технико-

производственного и сопиокультурного типа. Бели система шокирует

или отторгает инновационные группы общества, ее судьбу легко преду-

гадать.

В-третьих, политическая система должна творчески решать задачи,

вытекающие из противоречия между универсализацией притязаний

(выравнивающихся по завышенным стандартам, исходящим от рефе-

рентных групп) и сохраняющейся спецификой (социально-групповой,

национальной, региональной) возможностей. Завышенные притязания

могут стать источником дополнительной социальной энергии достижи-

тельного толка, но они же могут стать причиной массовых фрустраций.

Консервативный тип решения ориентирован на умерение "притяза-

ний", оптимистическо-проективный - на то, чтобы превратить эти при-

тязания в источники новых энергий и стимулов.

Возврат к "новой аскезе", или сохранение "морали успеха", - вот,

собственно, что разделяет сегодня консерваторов и либералов.

Думается, что реалистическая стратегия лежит где-то посредине:

система должна обладать способностью фильтрации и отбора "продук-

тивных притязаний", с одной стороны, соединения отобранных притяза-

ний с реальными стимулами, достаточными для активизации продуктив-

ной социальной активности, с другой.

Соответствующие механизмы демонстрирует табл. 1.

69

Таблица 1

Динамика требований

Подсистема отбора

и национализации

требований_____

Подсистема переработки

требований в проекты

политическими партиями

Запросы новых поколе-

ний

Запросы новых соци-

альных групп

Запросы неадаптиро-

ванных слоев

Запросы инновацион-

ных групп и личностей

"на рубеже культур"

Социализация

Мобилизация

Адаптация

Интеграция и на-

ционализация

Проекты для молодежи

Проекты для новых соци-

альных групп

Проекты для депрессивных

социальных регионов и

групп

Проекты, формирующие

образ нации как

"передовика истории"

Требует, пожалуй, специального пояснения последний пункт средне-

го звена схемы — "Интеграция и национализация".

Наше время покончило с натуральным хозяйством не только в эко-

номической области, но и в области информационного обеспечения

социальной активности.

В традиционном обществе каждая социальная группа необходимую

ей социальную и профессиональную информацию производит самостоя-

тельно, внутри себя. Крестьянин и ремесленник не обращались в специ-

альные лаборатории для получения рецептов изготовления своей про-

дукции - они хранились в коллективной памяти и передавались как

сословно-профессиональная традиция. Современная деятельность уже не

может опираться на традицию, здравый смысл или стихийные импрови-

зации.

Суверенитет групп-"практиков" нарушен тем, что теперь им для

нормального осуществления своей деятельности приходится постоянно

обращаться к группам-"теоретикам", изготовляющим рецепты деятель-

ности.

Возникает, таким образом, новый тип социального неравенства - не-

равенства перед лицом Современности.

Общество не адаптируется к требованиям Современности равномер-

ным и всеобщим образом, но выделяет специальные инновационные

группы, которые являются "пионерами прорыва". Классическая пред-

ставительская парадигма опиралась на презумпцию суверенного опыта

различных социальных групп, каждая из которых адресует свои запросы

и наказы политической системе. Теперь обнаруживается, что общества

нового времени, едва выйдя из состояния традиционного сословного

70

неравенства, входят в состояние нового неравенства, связанного с поля-

ризацией двух ролей: информационных доноров и зависимых перцепи-

ентов.

Новое социальное знание, исходящее от "доноров", в чем-то порази-

тельно напоминает библейский плод, сорванный с древа познания. Оно

носит греховный, или соблазнительный, характер, ибо, обучая "истине",

оно может отлучать от "добра". Под "истиной" здесь подразумевается

открытие новых сторон мира и связанных с ними новых возможностей.

Под "добром" - "вечные" нормы социальной дисциплины и ответствен-

ности.

В условиях неравенства социальных групп и даже целых обществ

перед лицом Прогресса (Современности) для многих обществ возникает

острая опасность ценностной дезинтеграции и денационализации инно-

вационных групп (интеллектуальных элит). Эти группы склонны рас-

пространять свою критику архаичных форм на национальные ценности

и даже национальный опыт (историю) в целом. Мы здесь имеем дело,

собственно, с роковой двойственностью инновационного процесса.

Инновационные возможности могут быть конвертированы в под-

держку, если им сопутствует гражданская и социокультурная лояль-

ность "пионеров прорыва", готовых разделить со своей нацией тяготы и

риски системных реформ. Если же эта лояльность подорвана

"принципиальным" недоверием к национальному опыту, то новаторы

будут скорее разрушать социум, вместо того чтобы действительно по-

мочь ему адаптироваться к современности.

Поэтому важнейшая задача политической системы — интегрировать

инновационные социальные группы и движения в национальную систе-

му ценностей или, по меньшей мере, достичь определенного баланса

между инновационной мотивацией и национальной идентичностью. Если

политическая система не в состоянии осуществить "национализацию"

инновационных групп, то возникает роковое противоречие между моти-

вацией социального творчества и мотивацией поддержки. Творческая

энергия не конвертируется в энергию политической поддержки, что

грозит тотальной дестабилизацией и политической системы, и общества

в целом.

Перед политической системой возникает задача сформировать образ

нации как "передовика истории", имеющего в запасе свой альтернатив-

ный проект будущего, отвечающий духу времени.

Это соединение национального духа с духом Времени (Истории) по-

зволяет примерить две задачи: сохранения национальной идентичности и

адаптации к новым условия.

71

Не всякая политическая система способна их совместить. Нередко

случается, что сохранение национальной идентичности выступает как

"почвеннический" реставрационный проект консервативных сил, игно-

рирующих новые требования времени, а инновационные стратегии оли-

цетворяются политическими силами, недооценивающими проблемы

преемственности, национального суверенитета и укрепления государст-

венности.

Странные вещи сегодня случаются с некоторыми старыми и, каза-

лось бы, несомненными понятиями.

Мы видели, как индивидуализм изменил свою продуктивную форму

самодисцишшнированного "разумного эгоизма" и на наших глазах вы-

рождается в контрпродуктивную гедонистическую инфантильность, не

способную ни контролировать собственные импульсы, ни подчиняться

социальным нормам. Нечто аналогичное происходит и с некоторыми

другими формами классического просвещенческого наследия.

Патетика Просвещения в свое время характеризовалась народолюби-

ем и патриотизмом. Вера в будущее сочеталась с верой в исторические

судьбы своих стран и национальное величие (или, по меньшей мере,

достоинство).

Сегодня Просвещение все более является нам в виде кичливого мон-

диализма, третирующего и национальную историю, и традицию, и, каза-

лось бы, незыблемые ценности патриотизма. Просвещенные элиты вы-

ступают как "диаспора Прогресса", не привязанная к определенному

месту и не знающая национальных святынь. Это способно серьезно

деформировать модернизационные процессы, протекающие в современ-

ном мире.

Подведем итоги.

Представительская парадигма как выражение либеральной классики

до сих пор не утратила своего значения. Но значение это не столько в

адекватности описания реально происходящих политических процессов,

сколько в утверждении ценностей современного гражданского общест-

ва. Представительская парадигма имеет высокий нормативный смысл,

обязывающий государственную власть, вместо того чтобы "вести и вос-

питывать" граждан, выражать их суверенную волю и уважать их непри-

косновенные права. Если этот идеал будет поколеблен в мире под пред-

логом невозможности его буквального осуществления, у бесчисленных

"вождей и учителей" народа и соискателей бесконтрольной власти бу-

дут окончательно развязаны руки.

Надо иметь в виду еще и следующее соображение. Политологиче-

ский дискурс о политической системе следует какому-то более общему

72

канону, о чем свидетельствует его поразительная близость политэконо-

мическому дискурсу об экономической системе и природе богатства.

Политэкономическая классика в свое время также выдвинула посту-

лат "естественного индивида" и "естественных потребностей".

Без понятий "естественные потребности" и "естественный спрос" не

сформировалось бы понятие потребительной стоимости, означающее,

что, сколько бы труда и усердия ни посвятил товаропроизводитель изго-

товлению своей продукции, она обретет статус товара только при усло-

вии, что удовлетворяет реального (эмпирического) потребителя и затре-

бована им.

Позиции классики серьезно поколебало кейнсианство, исходящее

уже из концепции не естественного, а спровоцированного спроса

("экономика спроса"). Амбиции "экономики спроса" стали доходить до

утверждения, что современная фирма производит не столько товар,

сколько потребителя этого товара1 .

Как справедливо заметили критики теории "манипулируемого спро-

са" (в частности, из чикагской школы и "новые экономисты" во Фран-

ции), при последовательной трактовке такой теории всякое различие

между производством нужной и ненужной продукции исчезает, ибо

любую продукцию всесильная система манипулирования способна навя-

зать потребителю.

Главный закон рыночной экономики: соответствие предложения

спросу - при этом попросту исчезает, а сама экономика превращается в

"символическое производство". Чикагская школа восстановила "сувере-

нитет потребителя", вернувшись к принципу соответствия.

Вполне вероятно, что аналогичный цикл предстоит пережить и поли-

тической теории. На определенном этапе она осуществила ревизию

классического представительского принципа, гласящего, что система

производства власти всецело основана на угождении воле избирателя,

подобно тому как рыночные системы производства богатства основаны

на угождении потребителю.

Эта ревизия и осуществлена в модернизационной теории политиче-

ской системы, когда последняя выступает как поле действия

"авангарда", не столько угождающего "непросвещенному большинству",

сколько "направляющего" его. Состоится ли новый возврат к классике

или постмодернистская фаза в политике даст совсем другие формы -

все эти вопросы будут рассмотрены далее.

См. Лалбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1969.

73

Глава Ш. ___

МОДЕРНИЗАЦИОННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

Модернизационные политические системы предполагают совершенно

другой стиль в политике, нежели прежние, относящиеся к либеральной

представительской классике. Классика предполагает ограниченность и

умеренность политического действия: ограниченность, потому что

большинство своих потребностей представители самодеятельного граж-

данского общества удовлетворяют самостоятельно (посредством товар-

ного обмена между собой) и лишь в сравнительно редких случа-

ях обращаются к политике; умеренность, потому что политик, не пре-

тендующий на роль "авангарда", обязан скрупулезно выполнять волю

избирателей.

Постклассические политические системы модернизационного типа

отвергают основные постулаты классики: о суверенном индивиде

(избирателе) и самоорганизующемся гражданском обществе.

Модернизационная система рождается вместе с новым слоем лю-

дей, который Дж. Бернхейм назвал в свое время "классом-организа-

тором", а переворот, учиненный ими в мире, - менеджерской рево-

люцией. При этом речь отнюдь не идет о менеджерах, начавших про-

фессионально управлять предприятиями вместо традиционных буржуа.

Появились менеджеры, дерзающие управлять обществом и даже самой

историей.

Нам необходимо проблематизировать появление такого типа

"менеджеров", т.е. задаться вопросом, как стала возможной такая не-

слыханная амбиция.

А она в самом деле неслыханная, ибо новые "политические органи-

заторы" не просто наследуют роль прежних правителей, соблюдающих

либо обычай (в традиционных политических режимах), либо волю граж-

дан в границах закона (при демократических режимах). Они проникну-

ты убеждением, что мир следует изменить и что они - и только они -

знают, как это сделать. Если мировой порядок дан человеку - Богом

или Космосом, - то ясно, что изменить его нельзя - остается его ува-

жать. Модернизаторы же исходят из противоположной презумпции не-

правильно устроенного мира.

Для подобной постановки вопроса мало банального самомнения. Да-

же если брать историю не всего Космоса, а только его социальной

формы, то ведь и она насчитывает многие десятки тысяч лет. Тысячи

поколений жили до нас, создавали могучие государства и блестящие

цивилизации, подарили миру нетленные шедевры архитектуры, музыки,

74

I

литературы. Имеем ли мы — ничтожно малое звено в бесконечной цепи

поколений - право утверждать, что все они жили "неправильно" и толь-

ко мы владеем истиной, с высоты которой нам дано судить не только

обо всем этом богатейшем прошлом, но и о будущем, причем всего че-

ловечества.

Ведь модерншационные теории претендуют, ни меньше ни больше,

на то, чтобы объяснить всю человеческую историю и указать ее фи-

нал - заветную точку достижительной морали, объявившей, что она -

единственно возможная мораль.

Ясно, что такая дерзновенность выходит за обычные рамки и может

быть объяснена одним: человек не просто отринул Бога и стал неве-

рующим скептиком, но поставил себя на место Бога, присвоил себе

традиционно приписываемые ему возможности. Только этой богочело-

веческой моралью можно объяснить амбиции модернизационной поли-

тической философии и того типа политики, какую она вызвала к жизни.

Суть этой политики - миропотрясательный титанизм, достойный

Сверхчеловека. И здесь требуется еще одно уточнение общих предпо-

сылок модернизационной теории. Чтобы так строго и амбициозно су-

дить общество, требуется каким-то образом поставить себя выше него.

Модернизационная критика социального порядка - это в значительной

мере отстраненный взгляд извне.

Парадокс модернизатора в том, что он изначально вненационален: он

судит о национальной истории и традиции с каких-то "внешних" пози-

ций.

Таким образом, не только современное потребительское сознание

есть сознание личности на рубеже культур, которая, реально пребывая в

границах одной культуры, черпает эталоны и притязания у другой, вы-

ступающей в качестве "референтной группы". Модернизационный тип

сознания принадлежит к тому же роду межкультурной раздвоенности.

Свою национальную историю и традицию оно судит с позиций более

высокого "передового образца". При этом не возникает ни тени сомне-

ния ни во внутренних достоинствах этого образца, ни в возможностях

его переноса на национальную почву. Сама "почва" при этом трактует-

ся как "чистая доска". Модернизатор присваивает себе право писать на

ней "самые красивые иероглифы", не считаясь с тем, что было написа-

но на ней прежде.

Так перед нами выступает парадоксальный образ модернизатора как

авторитарной личности в политике, вовсе не склонной получать наказы

избирателей и исполнять их.

Общество, подлежащее модернизации, не может рассматриваться ни

как самодеятельное, ни как суверенное. Оно — объект модернизатор-

ской воли, и чем пассивнее ведет себя этот объект, тем более совер-

75

шенной пластики надеется достичь модернизатор, лепящий из него но-

вый образ. Важно понять, что авторитарность модернизационной систе-

мы обусловлена вовсе не содержанием самого модернизационного про-

екта. Не следует думать, что, поменяв социалистический модернизапи-

онный проект на либеральный, мы попадем из тоталитарного простран-

ства в демократическое. Демократия, как и другие продукты человече-

ского творчества, определяется не столько абстрактными целями,

сколько конкретными методами. Бели модернизатор преисполнен недо-

верия к "косному" большинству и опасается, что воля этого большинст-

ва, скорее всего, станет антидемократической волей, он попытается

всеми силами ограничить эту волю. Таким образом, вместо самодея-

тельного общества, произрастающего из инициатив снизу, модернизатор

реально будет строить "программируемое общество", направляемое

сверху.

В этом и состоит объяснение парадоксальной теории перехода к

"демократии через авторитаризм", так активно пропагандируемой идео-

логами нынешнего режима в России.

В модернизационной системе мы встречаемся с более впечатляющим

неравенством, чем традиционные виды сословного или классового нера-

венства. Речь идет о большем, чем простая эксплуатация: речь идет о

посягательстве на все проявления жизни, осуждаемой с позиций строго-

го проекта.

По-видимому, можно сделать вывод, что Маркс преждевременно го-

ворил об отчуждении личности. Капитализм классического типа, став-

ший объектом его критики, эксплуатировал рабочее время трудящихся,

обнаруживая достаточное равнодушие к тому, что находится вне его. Не

так ведет себя модернизатор XX в. Его интересует отнюдь не только

рабочее время. История модернизационной теории - это история все

более глубоких проникновении и изобличений, касающихся того, что

служит помехой модернизации. Модернизационная теория копает все

глубже, беря на вооружение психологию, культурную антропологию,

теорию менталитета. Ее мишенью становятся не только публичные ин-

ституты, но и такие интимные структуры, как семья, воспитание, на-

циональная ментальность, досуг.

Поэтому тоталитаризм, т.е. тотальное разрушение прошлого и то-

тальный контроль над настоящим, прямо вытекает из модернизационной

доктрины, если она решается быть последовательной.

Современные общества "постклассического" типа отличаются, по-

жалуй, не столько степенью охвата гражданской жизни системой мани-

пулирования, сколько формами этого манипулирования. Эти формы

могут быть грубыми, в духе жестких социально-политических техноло-

гий, или мягкими, в духе более тонких социокультурных технологий, но

76

само их присутствие в жизни современных государств не подлежит со-

мнению.

Классическая система характеризовалась презумпцией доверия к во-

ле граждан и их внутренней, спонтанной благонамеренности. Модерни-

зационные системы основываются скорее на противоположной пре-

зумпции принципиального недоверия к гражданскому большинству. Со-

временный модернизатор говорит: я готов был бы уважать гражданскую

волю, но разве у нас настоящие граждане? Я готов уважать прерогативы

парламента, но разве парламент в таком составе достоин этого? Словом,

модернизатор применяет к реальным людям и учреждениям жесткий

критерий долженствования, при этом ни разу не прилагая его к себе

самому.

Откуда же черпают модернизаторы критерии своих нелицеприятных

оценок той национальной среды, в которой они ведь и сами родились?

Иными словами: где находят свою почву "беспочвенные" модернизато-

ры? Сразу же напрашивается легкий ответ: в "великой книге".

В самом деле, феномен "великой книги", или "великого учения",

сыграл неожиданно большую роль в обществах, объявивших, что они

распростились с традиционной "темной верой" и взяли на вооружение

науку. По-видимому, и здесь сработал неосознанный механизм замеще-

ния. Подобно тому как вера в Бога в посттрадиционном массовом об-

ществе сменилась не свободолюбивым критицизмом, неразлучным спут-

ником которого является сомнение, а культом сверхчеловека (сравните

знаменитый "культ личности"), так и место упраздненной или потес-

ненной церкви заняла не наука в форме знания, помнящего свои грани-

цы, связанные с доказуемостью и опытной подтверждаемостью, а амби-

циозная и всезнающая учительница жизни.

Прерогативы "великих учений" модернизаторы способны ставить ку-

да выше прерогатив реальной жизни - российский и не только россий-

ский опыт великолепно это подтверждает.

Но вряд ли модернизаторы могли бы получить столь большую власть

над умом и совестью современников и породить в своей среде достаточ-

но крупные политические характеры, если бы они воплощали одно

только догматическое доктринерство, неустанно заглядывающее в свою

"книгу" и педантично сверяющее по ней свое и чужое поведение.

Объяснение того, что им удалось сделать и наделать, кроется в том,

что источником, питающим их энергию, была унаследованная от хри-

стианства (и других мировых религий) социальная сострадательность.

Модернизационные проекты XX в. представляют собой определенный

баланс авторитарно-догматической "научности" и социальной сострада-

тельности.

77

Сразу же скажем, этот баланс с начала XX в. и до его конца мед-

ленно, но неуклонно менялся в пользу социального сциентизма. Под-

линной социальной сострадательности становилось все меньше, высо-

комерного "научного" доктринерства - все больше. Постепенно осуще-

ствлялась "вторичная секуляризация" модернизационного проекта.

Прежняя модернизационная теория заменяла самого Бога в своем несо-

мненном знании конечного финала и смысла человеческой истории.

Она позволяла себе подвергать уничтожающей критике все существую-

щие общества, не удостаивавшиеся ее доверия ни по критериям разум-

ности, ни по критериям справедливости. Таким в первую очередь был

дискурс Маркса о капиталистическом обществе, которое он подвергает

критике и по критериям научного разума (рыночная стихия вместо на-

учного планирования общества, дилетантство буржуа в качестве органи-

заторов производства, вытесняемых специалистами по менеджменту), и

по критериям высшей справедливости (теория эксплуатации наемного

труда, абсолютного и относительного обнищания).

Время Маркса - это время, когда общество доверчиво раскрылось

навстречу науке, адресуя ей многие из тех ожиданий, которые оно пре-

жде адресовало религии. Марксизму по-своему удалось соединить пре-

стиж научного знания с обаянием секуляризированной эсхатологии,

обещающей скорый конец несправедливого мира.

С тех пор условия изменились. Современные модернизаторы пред-

ставлены уже не революционными апокалишиками, готовыми разру-

шить мир во имя и по начертаниям высшего Слова (воплощающего но-

вый исторический разум и старое христианское сострадание), а скорее

людьми технократического склада. У них уже нет достаточной веры,

дабы посягнуть на всю земную историю во имя идеала. Своих кумиров

они находят здесь, на грешной земле, свой образец - не в таинственном

историческом будущем, а, например, за океаном — в Соединенных Шта-

тах. И чем больше слабела у модернистов историческая вера — дерзание

невиданного, но страстно .желаемого "финала истории", тем больше

гасла и их социальная совесть, взывающая к состраданию. Современная

модернизационная теория не называет своих подопечных угнетенными и

эксплуатируемыми. Она называет их неадаптированными и относится к

ним с плохо скрываемым презрением. Какие бы разновидности совре-

менной модернизационной доктрины мы не взяли, наставнического вы-

сокомерия, граничащего с презрением к "отсталым и неадаптирован-

ным", в них несравненно больше, чем сочувствия.

Поэтому в политическом и идейном плане новейший модернизм

больше плодит "внутренних эмигрантов", чем пламенных пророков и

харизматических вождей.

78

Прежние модернизаторы чувствовали себя миссионерами, приви-

вающими новую веру отсталому, но не безнадежному и все же родному

народу. Современные чувствуют себя скорее помещенными в чуждую

"туземную" среду, которую нужно либо быстро и радикально преобра-

зовать по примеру "благополучных стран", либо столь же быстро оста-

вить в случае неудачи модернизационного проекта.

Таким образом, мы имеем дело с новым, светско-прагматическим и,

может быть, даже в глубине своей гедонистическим сознанием, которое

постоянно колеблется между двумя крайностями: решительного - лю-

быми методами - навязывания заемного проекта "отсталой почве" или

решительного дистанцирования от этой почвы, если она все же окажет-

ся "невоспитуемой".

История новейшего политического модернизма развертывается в

пределах этих двух крайностей. То, как эти модернизационные установ-

ки реализуются в политической системе, нам и предстоит теперь рас-

смотреть. Мы вовсе не случайно начали наш разговор с истории поли-

тического модернизма как идеи. Он и сам себя осознает в первую оче-

редь не как продукт естественно-исторического процесса, а как отра-

жение и воплощение передовой идеи, которую самостоятельно нацио-

нальная история ни породить, ни реализовать не в состоянии.

В общеметодологическом плане старый и новый модернизм (начала

и конца XX в. соответственно) отличаются по следующему критерию.

Прежний модернизм основывался на формационном видении единой

общечеловеческой истории, характеризующейся закономерным восхо-

дящим движением (формационные ступени или этапы). Современный

модернизм в глубине души уже не верит в общечеловеческую историю,

в которой достоинство народов поддерживалось и подтверждалось само-

стоятельностью их социального творчества, дающего единый результат

лишь потому, что общей для всех является изначальная программа или

партитура (формационный код истории).

Над сознанием модернизаторов новейшего толка тяготеет роковое

сомнение, связанное с концепцией плюрализма цивилизаций. Они уже

достаточно искушены и теоретически (под влиянием достижений совре-

менной культурной антропологии и других видов сравнительной анали-

тики), и практически, чтобы заподозрить, что вожделенный образец -

развитое потребительское общество с гарантиями, предоставляемыми

Личности, является не автоматическим продуктом общечеловеческой

истории, а специфическим порождением одной-единственной цивилиза-

ции - западной. Поэтому они все больше проникаются сознанием про-

блематичности своего проекта, который осуществляется в рисковой

истории, изначально не являющейся ни всеобщей, ни гарантированной.

79

I

В одном принципиальном пункте их сознание отличается от того ре-

лятивистского благодушия (а иногда и эстетства), которым проникается

интеллигентское сознание, прошедшее современную культурологиче-

скую выучку.

Культурологические изыскания стали для них не поводом для этно-

графического любования и умиления перед экзотикой инокультурного

опыта, а также и не поводом для серьезного поиска в других культурах

и цивилизациях новых резервов для общечеловеческого будущего, гори-

зонт которого грозит закрыть экологически и морально безответствен-

ная техническая цивилизация. Нет, они скорее стали поводом для стра-

ха и ненависти.

Как только модернизаторы заподозрили, что западный технический,

правовой и потребительский эталон, прежде принимаемый ими за обще-

человеческий, не является культурно-нейтральным, а, напротив, может

оцениваться как специфический продукт уникального исторического и

культурного опыта, их подозрительное отношение к незападным куль-

турам (включая и культуру собственной страны) стало перерастать в

прямую ненависть.

Подобно тому, как в представительскую схему Д.Истона неожиданно

вклинилось "промежуточное звено "D", назначение которого - окульту-

ривать и умерять притязания, в модернизационной схеме появляется

звено, назначение которого выходит за рамки традиционного политиче-

ского революционаризма или реформизма. Речь идет уже не только о

том, чтобы сменить режим и учреждения. Речь идет о том, чтобы сме-

нить национальную ментальность.

Приступим же к анализу "входов" и "выходов" и по возможности

самого "черного ящика" политической системы модернизационного

типа.

Вначале надо рассеять одно недоразумение, порожденное недоста-

точным знанием Запада со стороны многих наших "западников".

Модернизационный дискурс и соответствующие ему политические

практики у нас принято целиком выводить за пределы Запада. Запад

понимается как воплощение современности, следовательно, модерниза-

ции не подлежит. На самом деле это вовсе не так. Первой страной За-

пада, обратившей на себя модернистскую критику традиционализма,

стала Франция. Ее политическое самосознание в чем-то поразительно

напоминает российское. Во всяком случае до середины 80-х годов на-

шего столетия ощущение страны с неблагополучной политической ис-

торией и судьбой доминировало среди французской интеллигенции.

Вспомним главный упрек, бросаемый нашими интеллектуалами отече-

ственной истории. Они постоянно сетуют, что в отличие от

"благополучных западных стран", история которых движется линейно-

80

поступательно, Россия развивается судорожно, циклически, с постоян-

ными разрывами и поворотами вспять. Но вот что пишет известный

французский политолог А.Пейнефит: "Удел Франции - то и дело пре-

рывать свою историю, проваливаясь в хаос. Между 1789 и 1985 годами

франция пережила 16 режимов - средняя продолжительность каждого

составляет 10 лет и 5 месяцев"1.

Во Франции, как и у нас, есть свои "западники": для них образцом

благополучной истории выступает англо-американский мир. Одним из

первых французских "западников" был Ш.Монтескье, ставивший своим

соотечественникам в пример Англию. Новейшая волна "западничества"

поднялась во Франции с начала 80-х годов как реакция на опасность

социализма (социалисты пришли к власти в мае 1981 г.). "Новые эко-

номисты" и новые правые из влиятельного клуба Орлож, подобно на-

шим "демократам", взяли себе в учителя представителей чикагской

школы и выступили с беспощадной критикой всей французской этати-

стской традиции с позиций "последовательно-атлантического" либе-

рального образца.

Теперь что касается "ментальности". Казалось бы, французская ин-

теллигенция должна быть довольна национальным менталитетом страны,

сформировавшей образцовую картезианскую рациональность. Но интел-

лектуалы технократического склада, создавшие идеологию модерниза-

ции в виде теории "индустриального общества", усомнились в способ-

ности нации, давшей Декарта и логику Пер-Рояля, мыслить рациональ-

но, а не мифологически. Технократы-идеологи 5-й республики, как и

наши современные либералы, звали Францию в "европейский дом"

(образовавшийся в 1956 г. "Общий рынок") и потому беспощадно вое-

вали с традиционалистами и национал-патриотами.

Причем традиционализм как диагноз болезни нестрогого, архаично-

го, беспомощного перед современными реалиями мышления толковался

весьма широко. Так, один из известных теоретиков модернизации во

Франции Ж.Фурастье писал: "Традиционный человек, а следовательно,

средний француз в эпоху Третьей республики мыслит магически: со-

вершает прыжок от мгновения в вечность..., манипулирует образами,

смешивая их с реальными вещами"2 .

При этом модернизаторы преисполнены технократического высоко-

мерия к классическому гуманитарному наследию и образованию, подоз-

ревая, что оно скорее служит препятствием, чем подспорьем адаптации

к современному миру, в котором законы диктует техника, а не культура

1 Peyrefite A. Le Mal Fra^ais. P., 1976. P. 61.

2 Fourastie J., Laleuf A. Revolution a 1'Oeust. P.,

1957. P. 65.

81

и мораль. "Нынешний бакалавр судит о цивилизации, отправляясь от

заветов Еврипида, Корнеля, Расина... Отсюда это поколение, беспокой-

ное и неустроенное"1.

Вспомним, что и большевики, осуществляя свою "культурную рево-

люцию", беспощадно искореняли старую гуманитарную интеллигенцию

и классическое гуманитарное образование.

Во Франции физическим искоренением модернизаторы не занима-

лись - не то время и не та традиция, но готовность "клеймить" великую

национальную классику продемонстрировали вполне.

Казалось бы, что может быть общего между "первобытным магиче-

ским мышлением" и мышлением Корнеля, Расина и Шатобриана

(которого Фурастье тоже упоминает в этой связи)? Стоило ли так опус-

тошать национальный пантеон ради того, чтобы быстрее американизи-

ровать французскую нацию и привить ей искусство мыслить операцио-

нально и инструментально, т.е. целиком прагматически? Французские

модернизаторы утверждали, что стоит. Они, кажется, были готовы об-

менять все достижения гуманитарного гения Франции на прагматиче-

скую смекалистость американского типа. При этом они были совер-

шенно уверены в том, что речь идет об игре с нулевой суммой: страна,

сохранившая традицию, казалась им не пригодной для жизни в мире,

ставшем "миро-экономикой".

Счастье Франции в том, что среди ее политиков нашелся националь-

ный лидер, снявший ложную дилемму американоцентристов: либо мо-

дернизм, либо патриотизм. Генерал де Голь стал великим модернизато-

ром, оставшись великим патриотом. Этот "урок французского" достоин

тщательного изучения в нашей стране.

Как уже говорилось выше, модернизаторы много почерпнули из

культурологии и культурной антропологии. В известном споре между

эволюционистами и диффузионистами, касающемся природы инноваций,

модернизаторы взяли сторону диффузионизма.

Диффузионисты делят культурное поле (страны, региона, мира в це-

лом) на инновационный центр и статичную периферию. Процесс рас-

пространения новаций, таким образом, носит характер не автономного

самозарождения в различных регионах одновременно, а характер заим-

ствования.

Онтологический статус нового при этом существенно меняется по

сравнению с тем, как его понимала классика. Если новое для той или

иной национальной культуры выступает не как собственный продукт, а

как инородный элемент, то культура не может не оказывать ему сопро-

тивления. Следовательно, внедрение нового требует известного насилия

I

1 Fourastie J. Muchinism et bien-etre. P., 1965. P. 191.

82

над культурой. Это насилие и осуществляет политическая система, вы-

ступающая как авторитарный внедритель нового в инородную ему сре-

ду. Таким образом, инновационный процесс вместо того, чтобы быть

творческим самоподъемом нации, обретает черты своеобразного

"внутреннего колониализма". Модернизаторы колонизуют собственную

нацию, подчиняя ее инновационному проекту.

Инновационный процесс, таким образом, образует поле властного

напряжения, генерируемое модернизационным центром ("полюсом рос-

та"). Как писал Ф.Перру, "развитие не осуществляется равномерно в

пространстве и времени: его импульсы возникают в определенных

"полюсах роста" и затем распространяются по различным каналам от

центра к периферии..."1

Скажем прямо: модернизационная доктрина предполагает насилие

государства как организованного инновационного субъекта по отноше-

нию к обществу, рассматриваемому как инертная социокультурная сре-

да или периферия роста.

Поэтому отношения между "социальной средой" и политической

системой здесь полностью преобразуются по сравнению со схемой

Д.Истона. Здесь не общество формирует "входы" в "черный ящик" по-

литической системы, призванной адекватно реагировать на них своими

решениями. Здесь, напротив, политическая система сначала принимает

решение - инновационный проект, который для гражданского общества

является принудительным "входом", на который предстоит реагировать.

Таким образом, модернизационная парадигма в отличие от представи-

тельской рассматривает гражданское общество как "черный ящик", не

имеющий собственного субстанционального содержания, но реагирую-

щий на внешние "вводы" и (или) "входы".

Природа политической системы тоже меняется. Политическая сис-

тема превращается в центр априорных решений, принятых не в ответ на

имманентные запросы гражданского общества, не по "заказу социума",

а согласно роли "авангарда", преобразующего общество по заранее при-

нятому плану.

Природу политической системы модернизационного типа обстоя-

тельно анализировали французские представители политической социо-

логии АТурен и М.Крозье.

Ключевым понятием у Турена выступает система исторического

действия - СИД. СИД означает, что история страны перестает быть

спонтанным процессом: в социокультурном отношении она все больше

"заимствуется", в политическом - навязывается. СИД включает три

элемента: подсистему социокультурных ориентации ("проект"), подсис-

1 Perroux F. Hole sur le notion du pole de croissance // Economique appliquee.

P., 1955.

тему ресурсов, предназначенных для реализации этого проекта, и под-

систему классового господства, необходимую для изъятия и концентра-

ции ресурсов.

Социокультурную модель не следует путать с классовой идеологией.

Она воплощает не столько своекорыстную волю класса, сколько прину-

дительный дух, господствующее вожделение эпохи. Например, в наше

время вожделенной целью является рост, процветание, благосостояние.

Идеологии конкурируют между собой внутри данной модели: каждая из

них претендует на то, что именно ей удастся ответить на вопрос, каким

способом обществу удастся прийти к этим заветным целям. Современ-

ная личность не хочет довольствоваться наличным: настоящему она

противопоставляет вожделенное будущее. Тем самым общества ставятся

перед лицом демона истории. Современные общества не просто

изводят себя в истории - они вовлечены в процесс исторического

изводства, т.е. создания нового общества.

Поэтому решающим социальным отношением сегодня является не

отношения различных общественных групп по поводу собственности,

их отношения по поводу будущего. "Современный классовый конфликт

не может быть определен иначе, чем борьба, высшей ставкой которой

является исторический выбор"1.

Это не означает, что реальная история в самом деле предопределяет-

ся нашим выбором. Реальная история определяется балансом нацио-

нальных и мировых политических сил, но сегодня эти силы вступают в

борьбу как раз за то, чтобы свой исторический выбор навязать осталь-

ным. Из этой игры активного навязывания и активного сопротивления и

выходит реальная политическая история. В рамках модернизационных

политических систем идет, во-первых, борьба за альтернативные проек-

ты будущего и, во-вторых, между силами, олицетворяющими новацию, и

силами, сопротивляющимися ей во имя сохранения статус-кво.

Судьба политической оппозиции решается именно здесь. Одно дело,

когда оппозиция выступает как носитель альтернативного модернизаци-

онного проекта, другое - если она выступает с позиции защитника ста-

тус-кво или реставрации прошлого. Вот почему власть так активно

стремится навязать оппозиции образ сопротивляющейся переменам кон-

сервативно-реставрационной силы, а сам политический процесс в стра-

не загнать в тупик ложной дилеммы: либо сохранение данной власти,

либо реставрация уже скомпрометированного прошлого. Любимый ло-

зунг власти:."Этому нет альтернативы" ("Иного не дано").

На самом деле будущее всегда является многовариантным и сам мо-

дернизационный процесс должен строиться в виде конкурса альтерна-

тивных инновационных проектов.

1 Tourain A. Le production de la societe. P., 1973. P. 12.

84

Скажем, судьба коммунистической партии РФ зависит от того, по-

ставит ли она себя вне модернизапионного проекта в качестве сугубо

реставрационной силы или ей удастся постепенно войти в модернизаци-

онное поле в роли субъекта - носителя альтернативного проекта модер-

низации. Некоторые симптомы продвижения в этом направлении, ка-

жется, уже имеются.

Таким образом, в рамках политической системы модернизапионного

типа существуют, во-первых, противостояние модернизаторов и модер-

низируемых, во многом наследующее прежнее деление "верхов" и

"низов", и, во-вторых, противостояние, связанное с поляризацией пози-

ций внутри самого модернизационного поля: между альтернативными

вариантами модернизации.

Первый тип противостояния может быть выражен и на другом языке:

"активное меньшинство" и "молчаливое большинство". Это различие

политического класса модернизаторов, выступающего в роли субъекта,

и неорганизованного большинства, являющегося объектом модерниза-

ции, выглядит решающим. Неорганизованное большинство - это народ,

сама неорганизованность которого является предпосылкой модерниза-

ционной стратегии. Из основного допущения модернизационной теории

о неавтономном характере инновационного процесса вытекает, что ор-

ганизация "местного населения" или "местной социальной среды" спо-

собна усиливать сопротивление новациям и в этом качестве не может

одобряться.

В рамках классической представительской системы организован-

ность групп гражданского общества является положительным качест-

вом. Во-первых, потому, что чем выше самоорганизация гражданского

общества, тем успешнее оно решает свои проблемы самостоятельно, не

перегружая политическую систему дополнительными проблемами. Во-

вторых, потому, что организованный социальный заказ легче перевести

на язык конструктивных политических решений, чем мозаику неоргани-

зованных требований.

Но в модернизационной системе организация гражданских групп

воспринимается как источник угрозы. Там, где нововведения связыва-

ются с авторитарностью властного внедрения, модернизаторы стараются

создать максимально возможные асимметрии влияния. Система автори-

тарных новаций всего успешнее работает там, где те или иные "полюса

роста" окружены слабо организованным пространством.

Объекты модернизации не должны достигать "бытия в себе" и "для

себя"; они должны пребывать в статусе "бытия для другого". Даже в

области самосознания они не остаются предоставленными самими себе,

не продуцируют его на основе собственных ценностей и опыта, а полу-

85

чают готовым от соответствующих специалистов по "современному соз-

нанию".

Народ в этой схеме выступает в двояком качестве. Во-первых, в

контексте дихотомии: инвеститоры - потребители.

"Верхи" выполняют роль инвеститоров, изымающих часть нацио-

нального дохода из сферы народного потребления для накопления

(роста). Народ естественно сопротивляется этому изъятию, защищая

свое право на благополучную повседневность. В этом качестве он ведет

себя как обороняющийся потребитель.

Сама легитимация власти в политических системах модернизацион-

ного типа существенно отличается от способов легитимации, принятых

в представительских системах. Легитимация власти представительского

типа связана с процедурами голосования: власть легитимна, если за ней

стоит воля электорального большинства, выявленная на основе консти-

туционно закрепленных процедур.

Здесь нет противопоставления "настоящего" народа и недостойной

этого названия "массы", "агрессивно-послушного большинства" и т.п.

Политическая история повинуется не тому народу, каким ему

"надлежит быть", а реальному эмпирическому народу, электоральное

решение которого принимается без оговорок, каким бы "случайным"

или "неправильным" оно не казалось. В политической философии мо-

дернизационного типа будущее всегда выше настоящего, а история как

верховная инстанция выше политического суверенитета народа.

Узурпация власти модернизаторами здесь получает идеологическое

оправдание, так как модернизаторы воплощают Будущее, а народ - все-

го лишь настоящее.

Другим оправданием служит то, что модернизаторы отвечают за про-

цесс накопления. Классовое насилие верхов над низами выступает как

средство перехода от спонтанности потребления к принудительности

накопления, следовательно, от "статичного общества", безответственно

проедающего свои ресурсы, к динамичному "историческому обществу",

накапливающему резервы роста. Потребитель здесь - находящаяся на

подозрении фигура: он укрывает ресурсы от благонамеренных экспро-

приаторов, думающих о будущем. Поэтому в модернизапионных систе-

мах потребитель полностью бесправен. Отождествление народа с

"безответственными" потребителями помогает дискредитировать идею

народного суверенитета, столь важную для классической теории пред-

ставительского типа.

В последнее время народ в рамках модернизаторского видения полу-

чает еще одно определение: он не только потребитель, но и носитель

культурной архаики.

86

В классической системе поле культуры не было настолько поляри-

зованным: здесь культура-память и культура-проект не были противо-

поставлены друг другу ни социально, ни политически и идеологически.

Модернизационная система представляет своего рода магнитный

стержень, создающий своеобразные полюса культуры и высокое напря-

жение между ними. Народная культура, отнесенная к полюсу "сопроти-

вляющейся архаики", всячески дискредитируется, а вместе с этим дис-

кредитируется и сам народ как хранитель этой никому не нужной и

обременительной "исторической памяти".

Поэтому культурное разоружение народа, всемерное ослабление его

культурно-исторической памяти входит в набор главных стратегий ав-

торитарного модернизма.

Наконец, еще одной задачей политической системы модернизацион-

ного типа является своего рода "внутренний колониализм" - всемерная

концентрация национальных ресурсов в руках центра посредством экс-

проприации провинций (регионов).

С этой целью осуществляется всемерное ослабление провинций. Во-

первых, это достигается посредством затруднения социокультурной

идентичности провинций. Для этого административное деление регионов

осуществляется так, чтобы это по возможности не совпадало с естест-

венным этническим и социально-историческим делением.

Во Франции административное деление страны со времен революци-

онного конвента 1792 г. намеренно осуществлялось так, чтобы провин-

ции, превращенные в безликие департаменты, не могли выстроить свою

специфическую социокультурную идентичность.

Во-вторых, провинциям нередко отводится роль поставщиков сырья,

тогда как обрабатывающая промышленность непрерывно концентриру-

ется в центре, что создает дополнительную социально-экономическую

зависимость, сопровождаемую к тому же неэквивалентным экономиче-

ским обменом.

В-третьих, это достигается путем примата ведомственного принципа

над территориальным. Ведомственный принцип означает опережающее

развитие вертикальных связей по сравнению с горизонтальными и пре-

имущество технократов над местными депутатами. Предприятия, при-

надлежащие к гигантским концернам (а в бывшем СССР - ко Всесоюз-

ным производственным объединениям), в своей экономической и соци-

альной политике ориентируются не столько на местные социальные

интересы и местную власть, сколько на далекие от провинций центры

промышленных и административных решений. При ведомственном

принципе имеет место явное превалирование технократически органи-

зованной информации, отражающей "императивы роста", над социаль-

ной и социокультурной, отражающей запросы местного населения. Та-

87

ким образом, технократически организованная "система роста" или мо-

дернизации осуществляет не только экспроприаторскую деятельность в

отношении собственной нации, но и деятельность "декультурации".

Преобладание техноцентричной информации над социокультурной в

системах принятия решений ведет к постепенной "маргинализации" все-

го того, что может служить сохранению культурной памяти и идентич-

ности. Механизм работы технократически организованной модерниза-

ционной системы отражен в табл. 2.

Таблица 2

На основе какой информации принимаются решения

Инстанции,

Технико-

Социальная

Сначала тех-

Сначала

принимающие

производст-

и социо-

нико-

социальная,

решения

венная

культурная

производст-

затем техни-

(техноцен-

венная, затем

ко-производ-

тричная)

социальная и

ственная

социо-

культурная

Центральные

1

2

3

4

ведомства

Органы терри-

5

6

7

8

ториального

самоуправления

Сначала цен-

9

10

11

12

тральные ве-

домства, затем

(по остаточному

принципу) ор-

ганы территори-

ального само-

управления

Сначала органы

13

14

15

16

территориаль-

ного самоуправ-

ления, затем

центральные

ведомства

В табл. 2 представлены 16 разновидностей управленческих комму-

никаций, на основе которых принимаются решения.

Канал 1 (решения принимают исключительно центральные ведомства

на основе технико-производственной информации) представляет нам

технократический тип управления в чистом виде. Это самый настоящий

ведомственный гегемонизм, получающий свое оправдание и развитие в

политических системах модернизационного типа посредством характер-

ной для такой системы ссылки на консерватизм местной среды. Мест-

88

ная среда здесь воспринимается не в своем автономном субъектном ка-

честве, а исключительно как резервуар ресурсов, предназначенных для

"роста и реконструкции".

В чистом виде такая модель решений встречалась, пожалуй, только в

СССР и организуемых им "странах народной демократии". Но как тен-

денция она характерна для политических систем модернизационного

типа вообще, о чем свидетельствует, в частности, опыт Франции времен

формирования 5-й республики. Противоположную крайность представ-

ляет канал 6. Исторически он чаще всего выражает реакцию этнократи-

ческого популизма и регионализма, выстраивающих свой "парад суве-

ренитетов" после краха системы тоталитарного сверхцентрализма. Та-

кой популизм под предлогом борьбы с централизмом, этатизмом и

"внутренним колониализмом" способен уничтожить единое пространст-

во политической нации, а заодно и оторвать местное население от дос-

тижений культуры и цивилизации, аккумулированных центром. Канал

11 в реальности чаще всего представляет компромиссный вариант от-

ступающегося и обороняющегося технократического централизма.

В бывшем СССР он получил распространение после 1965 г., когда

"государственные планы экономического развития" стали называться

"планами экономического и социального развития", а местным органам

было разрешено подавать свои предложения к плану, правда, после то-

го, как на основе ведомственных заявок он в основном уже был свер-

стан. Это отражало так называемый "остаточный принцип" финансиро-

вания объектов "соцкультбыта".

Вероятно, демократическая альтернатива связана с формированием

планов социального и экономического развития снизу вверх, что и от-

ражает канал 16.

Следует, впрочем, заметить, что канал 16 включает определенные

опасности, связанные с возможностями утери общенациональной пер-

спективы. Между демократией, вышедшей из эпохи Просвещения, дав-

шей импульс универсалистским тенденциям "индустриального общест-

ва", и партиципативной демократией местного муниципального образца

несомненно имеется противоречие. Тенденции партиципативной демо-

кратии и автономизма способны бросить вызов Просвещению по двум

критериям. Во-первых, по уже отмеченному критерию общенациональ-

ного единства и преимущества больших пространств над изолированны-

ми малыми. Во-вторых, по критериям профессионализма. Депутаты

имеют решающее преимущество над технократами по критерию пред-

ставительской демократии. Они лучше знают социальные запросы сво-

его электората и по самому своему статусу избираемых им и подотчет-

ных ему лиц они вынуждены учитывать эти запросы. Технократия сво-

89

бодна от этого социального императива, в чем и заключена опасность

"технократического синдрома" для общества. К этому добавляется и

чисто профессиональная однобокость этих "командиров производства" и

агентов менеджмента, выражающаяся в невосприимчивости к непривыч-

ной и даже третируемой ими информации социокультурного профиля.

Но тем не менее они в однобокой и превращенной форме аккумулиру-

ют информацию в которой находит свое самовыражение современная

цивилизация со всем своим технологическим блеском и социокультур-

ной нищетой. Сопиокультурная и демократическая (в смысле демокра-

тического автономизма и федерализма) реакция на техническую циви-

лизацию и олицетворяющий ее "класс модернизаторов" не должна при-

нимать форму нового луддизма.

Единые национальные пространства должны быть по возможности

сохранены на основе нового демократического федерализма и перерас-

пределения полномочий между центром и регионами.

Сохранены должны быть и центры единых решений (ныне деформи-

рованные авторитарно-технократическим уклоном, свойственным поли-

тическим системам модернизационного типа). Как верно заметил в этой

связи М.Крозье, решение проблемы состоит не в том, чтобы разрушить

центры власти. Власть как механизм обуздания хаоса, социальной инте-

грации, кооперации и мобилизации ресурсов является не меньшим об-

ретением современной высокоразвитой цивилизации, чем технологиче-

ская или экономическая подсистема общества.

Вопрос не в том, как уничтожить, ослабить или предельно раздро-

бить власть, а вместе с нею и совместное социальное пространство, об-

рекая людей на хаос и самоизоляцию. Вопрос в том, как расширить

участие во власти самых разных слоев населения, обеспечив тем самым

их участие в процессах принятия политических решений.

Политика - это особый мир, живущий по своим законам. В нем те

или иные социальные интересы обретают онтологический статус, т.е.

принимаются во внимание в процессах принятия решений при одном

условии: если за ними стоит организованное давление. Интересы, не

способные оказывать политического давления, не принимаются во вни-

мание политической системой, даже если эти интересы имеют жизненно

важное значение для весьма широких слоев населения. Поэтому чем

разнообразнее круг акторов - участников процесса принятия политиче-

ских решений, тем выше способность политической системы своевре-

менно реагировать на назревшие проблемы и интересы общества. Мо-

нологическая власть, принимающая решение только с позиций одной

политической силы (выполняющей роль "авангарда", гегемона и т.п.), -

90

это глухая и слепая власть, обреченная замечать проблемы слишком

поздно, когда изменить и улучшить уже ничего нельзя. В этом объясне-

ние специфической хрупкости тоталитарных режимов.

Способ совершенствования и развития политической системы состо-

ит главным образом не в том, чтобы сменить элиту одного классового

происхождения другою. "Слишком часто забывают, - замечает в этой

связи М.Крозье, - что наиболее важный вопрос касается не социального

происхождения политической элиты, а ее открытости - способности

инициировать действительно новый способ управления"1.

Общество более всего страдает от политических систем и стратегий

гегемонистского толка, более пригодных для войны, чем для социально-

го управления. Ошеломить противника, "не дать ему опомниться, обес-

печить решающий перевес сил в решающем месте" - эти установки ге-

нерала Клаузевица доминируют в системах авторитарно-модерниза-

ционного типа. Но "в противоположность военной стратегии стратегия

управляемых реформ должна ориентироваться не на устранение против-

ника или его "безоговорочную капитуляцию", а на превращение его в

партнера"2. Автономный партнер не сужает нашу власть, а расширяет

ее, привнося в систему решений свою информацию и свои ресурсы.

Реформаторы, следующие гегемонистской модели прежнего автори-

тарно-модернизационного типа, рискуют либо потерпеть поражение от

старых реставрационных сил, либо выродиться в новых диктаторов,

ревниво обороняющих свою монополию на власть.

Альтернатива этому есть, но она выводит нас за рамки собственно

модернизапионной парадигмы. Она связана с использованием трех важ-

нейших резервов современного общества. Во-первых, это превращение

провинций из объекта модернизационных усилий в соучастника рефор-

мационного процесса, что особенно важно ввиду того, что провинции

более богаты нерастраченным человеческим, социокультурным капита-

лом. Во-вторых, это повышение открытости элит и их ротации, что спо-

собно резко повысить чувствительность политической системы к им-

пульсам извне - со стороны общества и его до поры до времени

"молчащих" слоев.

Это, наконец, резкое расширение информационного обеспечения по-

литических решений путем преодоления технократической узости и

большего привлечения информации гуманитарного, антропоцентричного

толка3.

I

1 Crozier M. On ne change pas la societe par decret. P., 1979. P. 42.

2 Ibid. P. 63.

'Ibid. P. 110.

91

Подведем итоги. Старая представительская система неплохо работа-

ла для своего времени и до сих пор сохраняет свое нормативное значе-

ние демократического образца.

В то же время она не выдержала натиска современного массового

общества с характерным для него опережением политического участия

по отношению к возможностям институтизации этого участия, а также

опережением роста притязаний по сравнению с ростом реальных воз-

можностей и способностей.

Своей стабильностью она была обязана тем, что правом на реальное

политическое участие пользовался слой, отличающийся сравнительно

высокой социальной, этнической и социокультурной однородностью -

остальные оставались вне активной политики.

Как только условия и i менялись, представительская система стала

перерастать в систему модернизационного типа, не столько исполняю-

щую волю общества, сколько навязывающую ему свою собственную.

Там, где новой системе предшествовала старая, представительская, воз-

ник смешанный тип, сочетающий принцип представительства с принци-

пом политической гегемонии и манипулирования. Там, где новая систе-

ма возникла прямо из старого добуржуазного общества, она обрела бо-

лее законченную этатистско-гегемонистскую форму.

Сегодня мы имеем столкновение двух принципов, отражающих борь-

бу государства и общества между собой. Первый принцип предполагает,

что политическая система получает импульсы (входы) от гражданского

общества, сама выступая в роли "черного ящика", второй предполагает

обратную зависимость: политика как система "заряжает" общество мо-

дернизационными программами развития.

Ее технократическая самоуверенность связана с тем, что она после-

довательно игнорирует высокосложный мир социокультурных феноме-

нов: специфику регионов, этносов, религий и цивилизаций. Кроме того,

она игнорирует относительную автономию неполитической сферы

(представительские системы, напротив, ее преувеличивали).

Модернизаторский гегемонизм базируется на презумпции, что все

подвластно политической воле, всему она в состоянии дать импульс и

все разрешить-.

• По мере того как политический гегемонизм модернизаторов (как и

социокультурный гегемонизм вестернизаторов) встречает все большее

сопротивление и демонстрирует неэффективность, ему зреет альтерна-

тива в лице постмодернистской политической системы. О ее специфи-

ческих особенностях и задачах и пойдет речь в следующей главе.

92