Глава I.

ИДЕЯ НАРОДНОГО КАПИТАЛИЗМА -

АНТИНОМЕНКЛАТУРНАЯ АЛЬТЕРНАТИВА

Как уже отмечалось, в России издавна, со времен церковной рефор-

мы Никона, воспроизводится противостояние двух традиций: официаль-

ной письменной, чаще всего отражающей внешний цивилизационный

эталон (сначала греко-православный, затем западный - французский,

немецкий, сегодня - американский) и устной народной, воспроизводя-

щей чаяния "почвы". Любая мощная идея, проникающая в структуру

российского социума, непременно испытывает давление этого раскола

двух традиций и под его влиянием зачастую раздваивается, образуя две

ипостаси. Так было в свое время с социалистической и коммунистиче-

ской идеями. Выделялся народный крестьянский социализм, опираю-

щийся на традицию общины, и доктринальный западнический, опираю-

щийся на марксистскую ортодоксию.

Во время гражданской войны в народном сознании возникало проти-

вопоставление "большевиков" и "коммунистов", спровоцированное де-

магогическими уловками новой власти, которая сначала издала в целях

завоевания крестьян на свою сторону Декрет о земле, а затем - проти-

воположный Декрет о "социализации" земли. Нечто аналогичное проис-

ходит сегодня с идеей капитализма. Новый режим сначала предпринял

шумную демагогическую акцию ваучеризации - превращения всех

"трудящихся" в собственников, а под ее прикрытием осуществил но-

менклатурную "приватизацию", приведшую к неслыханному обнищанию

злосчастных держателей мелких акций и ваучеров.

Поразительно это сходство казенного социализма и современного ка-

зенного капитализма, выступающих в "обманной" форме, - разрушаю-

щих народные надежды и потому сообщающих нашей политической

истории катастрофический характер. Основной парадокс состоит в том,

что народные версии и социализма и капитализма несравненно более

экономически рациональны, чем казенные, освященные авторитетом

"высокой теории" (в одной случае марксистской школы, во втором -

чикагской).

Идея народного социализма состояла в соединении труда и собст-

венности не только на путях раздачи земли крестьянам, но и развития

355

различных форм кооперации, производственных союзов, товариществ и!

т.п. Но "высокая теория" утверждала, что, с одной стороны, мелкое!

предпринимательство обречено в эпоху "неуклонной концентрации ка-1

питала" и воцарения монополий, с другой - что только социализм смо-|

жет наследовать цивилизаторские достижения крупного монополистиче-1

ского капитализма, одновременно разрешив противоречие между обще-!

ственным характером производства и частной формой присвоения. |

Исторический опыт не только продемонстрировал устойчивость!

среднего и мелкого предпринимательства, но и ряд их несомненных!

преимуществ: большая гибкость и учет требований потребителя, более!

низкий средний возраст оборудования и высокая техническая оснащен-!

ность, оперативное освоение новых рынков. Крупные корпорации, как]

оказалось, более консервативны и в научно-техническом отношении и в I

социальном - в смысле учета новых потребностей населения и освоения I

новых рынков. Неоконсервативная волна на Западе была прямо связана I

с реабилитацией мелкого и среднего предпринимательства как в эконо-|

мической сфере (возрождение идеи народного капитализма на основе!

специальных программ), так и в сфере социокультурной (на основе!

опоры на консервативную мораль "молчаливого" большинства). I

Идея соединения труда и собственности близка архетипам народного I

сознания и его пониманию справедливости. Знаменательно, что в ней!

находит свое разрешение одна из роковых антиномий европейского pa-1

зума Нового времени: противоположность демократии свободы и демо-1

кратии равенства. Здесь равенство стартовых условий и равенство перед I

рыночным риском в значительной мере удовлетворяют и совесть социа-1

листа, и совесть индивидуалиста. Есть что-то глубоко таинственное в!

том, что модель, одновременно соответствующая и социальным чаяни-1

ям, и нравственной интуиции большинства, и экономической рацио-1

нальности, уже дважды на протяжении XX в. в России терпит пораже- ]

ние. I

Какие силы ополчаются на эту модель?

Во-первых, надо сказать, что архетипы народного сознания в начале |

XX в. были значительно ближе продуктивному началу вообще, народ-

ному капитализму в частности. 70 лет принудительного патернализма

не прошли даром: массовая мораль значительно сдвинулась от продук-1

тивного к перераспределительному принципу, что и подготовило нам]

трагикомический феномен потребительской психологии в обществе, где

нечего потреблять. Экономическая самостоятельность и самодеятель-

ность, связанная с популярной и сегодня ценностью - "быть самому

себе хозяином" (о приверженности ей неизменно свидетельствуют со-

циологические опросы), сопряжена с риском. Этот риск лучше выдер-

живал традиционный "крепкий хозяин", близкий старообрядческой тра-

356 I

диции. Его демократия свободы - хозяйство без внешних вмешательств

и непрошеных гарантий - была весьма далека от леволиберального

духа эмансипаторства, породившего сексуальную революцию второй

половины XX в. и несметную по численности полулюмпенскую

"богему". Хозяйственная самостоятельность была связана с социокуль-

турным консерватизмом, с архаикой патриархальной дисциплины. Это

связь, воспроизведенная в странах тихоокеанского региона, во многом

объясняет японское, южнокорейское, а завтра, вероятно, и китайское,

"чудо". Здесь мы и подходим к возможности идентифицировать одного

из могущественных противников народного капитализма: им является

эмансипаторско-гедонистический дух, воплощением которого выступа-

ют современная леволиберальная интеллигенция и тяготеющая к ней

массовая городская "полубогема". Учителя раскованности, производите-

ли телемечты, фабрики грез и развлечений прекрасно понимают, что

несколько угрюмый и замкнутый "трудоголик" народного капитализма

не мог бы стать их социальной базой и аудиторией. Таким образом,

народный капитализм является маргиналом в системе современной мас-

совой культуры, насаждающей психологию не столько производителей,

сколько - раскованных, впечатлительных и авантюрных "потребите-

лей". Не случайно в борьбе с ним ("мелкобуржуазной средой") самым

решительным союзником большевиков стал художественный авангард -

богема радикалов от искусства и политики одновременно.

Если проанализировать состояние умов нынешнего демократическо-

го авангарда, мы заметим ту же упрямую невосприимчивость к повсеме-

стным свидетельствам экономической разрухи, хозяйственных неудач

современного режима и то же восхваление демократии, понятой на язы-

ке богемы: как вседозволенность в сфере слова. За эту вседозволен-

ность интеллигенция прощает режиму все: разрушение экономики и

государства, демагогию и ложь и даже склонность к авантюризму, а то

и к прямой диктатуре. В эпоху гражданской войны футуристический

авангард тоже готов был оправдать диктатуру, направленную против

"косного большинства", лишь бы эта диктатура не препятствовала ху-

дожественно-революционной богеме проводить свои рискованные ду-

ховные эксперименты.

Но у народного капитализма был и есть более серьезный

"противник" - так называемый "новый класс" (Джилас). Как и левора-

дикальная богема, он тоже духовно связан с посттрадиционалистским

духом Нового времени. Этот дух породил две утопии, архетшшческим

прообразом которых выступают соответственно Тилемская область у

Рабле и город Солнца у Кампанеллы.

Первая в конечном счете породила контркультурный радикализм,

разрушающий нормативную базу цивилизации.

357

Вторая - технократический радикализм "тотальной организации",

удушающий любые проявления жизни и инициативы.

И если контркультурной богеме народный капитализм ненавистен

как источник консервативного в сопиокультурном смысле пуританства,

то технократическим "организатором" в нем видится бунт стихийного

смысла против "высокой теории", дилетантских инициатив - против

рациональных предписаний. Это - с идеологической стороны. Со сто-

роны практической растущая технобюрократия, эксплуатирующая

принцип веберовской рациональности в своих корыстных целях, пре-

пятствует массовой гражданской самостоятельности (особенно в эконо-

мической области), так как боится оказаться ненужной. Технократия и

на Западе серьезно угрожала духу капитализма и духу демократии. В

экономической сфере она выдвинула теорию менеджерской революции,

направленную против "дилетантизма" самостоятельных предпринимате-

лей, в политической - лозунг "республики экспертов" в противовес

"дилетантской" и "анархичной" "республике депутатов". Так "индуст-

риальное общество" вступило в конфликт с "демократическим общест-

вом". Понадобилась нешуточная мобилизация демократического потен-

циала — и духовного и политического, для того чтобы если не отбить, то

хотя бы ослабить натиск "техноструктуры".

Для того чтобы оценить политические, а также идеологические и

социокультурные шансы народного капитализма в нашей стране, необ-

ходим хотя бы беглый анализ его антипода - номенклатурного капита-

лизма. Опыт 90-х годов уже позволяет нам это сделать. Прежде всего

бросается в глаза гетерогенный характер номенклатурной буржуазии,

сочетающей черты левоавангардистской полубогемы с технобюрократя-

ческим педантизмом и высокомерным недоверием к народной инициа-

тиве и опыту. Выше был уже дан частичный анализ исходных предпо-

сылок августовского переворота 1991 г. Суть его состояла в том, что

правящая коммунистическая номенклатура обменяла свой прежний ре-

жим на статус новых собственников: социализм заменяется капитализ-

мом, но господствующим классом нового капиталистического общества

остаются те же, кто вчера "комиссарствовал" в экономике и культуре.

Не случайно наблюдаются корреляция: чем более высокими властными

полномочиями обладала та или иная группировка властвующей комму-

нистической элиты, тем большую долю национального богатства она

сегодня присваивает в ходе номенклатурной приватизации.

Роковой особенностью номенклатурного капитализма является его

контрпродуктивный характер. Номенклатурная прибыль добывается не в

сфере производства и не по законам нормального рынка, обеспечиваю-

щего диктат потребителя по отношению к производителям, а в основ-

358

ном в сфере перераспределительных спекуляций готовым продуктом

или в сфере фиктивного капитала. Словом, номенклатурный капита-

лизм сочетает гедонистическую контркультуру "прожигателей жизни" с

монополистическим диктатом - органическим неприятием свободной

конкуренции и здоровой хозяйственной соревновательности.

Получив социальный портрет современных держателей власти-собст-

венности, с одной стороны, оппозиционной им структуры народного

капитализма - с другой (в данном случае выполняющей роль веберов-

ского "идеального типа", а не социологически улавливаемой реально-

сти), можно попытаться построить матрицу электорального поведения

основных политических сил.

Начнем с фаворитов — КПРФ.

В целом, несмотря на все попытки освоить новые реальности века

хотя бы на вербальном уровне, эта партия остается в рамках догматиче-

ской дилеммы: социализм или капитализм. Идея низового, самодеятель-

ного предпринимательства, вытекающая из классического европейского

понятия автономного гражданского общества, коммунистам остается

глубоко чуждой. Большую роль играет и тот факт, что влиятельный

политический спектр постсоветской России образован посредством опе-

раций деления: бывший "авангард" разделился, выделив из своей среды

правых либералов, центристов, социал-демократов, коммунистов. Вся

политическая инфраструктура, обеспечивающая влияние, известность,

право голоса и участие в решениях, унаследована от коммунистическо-

го режима и потому поддерживает преемственность политического

класса. Между той частью "товарищей по партии", которая сегодня на-

ходится у власти, и той, которая играет роль оппозиционного коммуни-

стического ядра, сохраняется таинственная взаимозависимость, не все-

гда проговариваемая, но достоверная и политически и психологически.

"Непримиримая" коммунистическая оппозиция на самом деле является

последней линией обороны правящего номенклатурного класса, отде-

ляющей его от действительно инородной и враждебной ему низовой

стихии. Да и в социально-экономическом плане между номенклатурным

капитализмом и государственно-бюрократическим социализмом несо-

мненно больше внутреннего сходства, чем между ними обоими и народ-

ным капитализмом гражданско-самодеятельного типа.

Поэтому, если в самом деле нынешней номенклатурно-капиталис-

тической элите придется сдавать власть, она могла бы договориться с

партией Г.Зюганова, но при условии "заполненного мандата": реставра-

ция на уровне социалистических лозунгов и всей стилизованной инфра-

структуры, вплоть до возрожденных райкомов-горкомов, исполкомов и

т.п., но при практически полной неприкосновенности приобретенной

номенклатурной собственности. Правда, такой договор между силами

359

социализма и капитализма в ходе "закрытого партийного собрания",

куда избиратели, естественно, не могут быть допущены, предлагает не-

шуточную чистку среди правящей группировки. В случае реставрации

коммунисты могут сохранить номенклатурную собственность, но они не

могут сохранить дух богемы. Одной из субкультур правящего класса -

той, которая наследует традицию болтливого либерализма и богемного

эмансипаторства, придется спрятаться в тень. И чем более скрупулезно

коммунисты будут выполнять обязательства по поводу номенклатурной

собственности, тем с большим демонстративным рвением им придется

проводить кампанию коммунистического пуританизма и морально-

идеологического "оздоровления общества". Либеральная богема потому-

то так и нервничала, потому и призывала к решительному сопротивле-

нию коммунистической реставрации даже ценой отмены выборов, что

знала: ею пожертвуют в первую очередь.

Итак, центральное ядро оппозиции - КПРФ, противостоит идее на-

родного капитализма не только потому, что к этому обязывает могучая

идейная традиция, но и потому, что приятие этой идеи исключило бы

саму возможность "эпохального компромисса" между номенклатурным

капитализмом и "ортодоксальным" социализмом.

Бесполезно было бы искать сторонников народно-демократического

самодеятельного принципа и в социал-демократической части политиче-

ского спектра. Здесь центральными выступают две идеи, одинаково чу-

ждые этосу народного капитализма: идея регулируемого рынка и идея

социальной защищенности. Первая является наследием государственно-

монополистической и технократической традиций, враждебных "мелко-

буржуазной анархии", вторая - патерналистской традицией, преимуще-

ственно адресованной пролетарской "полубогеме", которую крепкие

хозяева из народа, умельцы и "трудоголики" всегда презирали.

Достоин упоминания феномен ГЛвлинского. По особенностям своей

поведенческой стилистики он значительно ближе к идеалу американ-

ского либерала, чем такие доктринеры либерализма, как Е.Гайдар. Но у

классического либерализма - две ипостаси, не во всем симметричные:

либерализм как терпимость (открытость) и либерализм как самодея-

тельность (неподопечность). Судя по программам объединения "Ябло-

ко", порвать с тоталитаризмом во имя терпимости гораздо легче, чем во

имя гражданской самодеятельности.

Задача экономической программы "Яблока"1 - выправить перекосы

приватизации "по Чубайсу" в духе большей экономической целесооб-

разности (в частности, стимулирование инвестиций) и социальной спра-

ведливости. Это прекрасно, но вовсе не указывает еще на смену доми-

1 См.: Реформы для большинства. Объединение "Яблоко". М., 1995.

360

нанты экономического поведения в духе действительно массовой эко-

номической самостоятельности американского образца.

Смягчить издержки номенклатурной приватизации и решиться на

структурный сдвиг от номенклатурного капитализма к народно-

демократическому — это совершенно разные вещи. В современной Аме-

рике понятие либерализм утратило значительную часть своего класси-

ческого содержания и стало синонимом терпимости, доходящей до

безвольной всеядности, до попустительства. Как показывает опыт, госу-

дарственное попустительство не ослабляет монополистические тенден-

ции в экономике, а способствует им, ибо невмешательство власти и

закона всегда на руку сильным хищникам. Для честной соревнователь-

ности, когда каждый имеет свой шанс, требуется вмешательство закона,

правовая неусыпность государства. Не случайно, для подтверждения

жизненности либерального принципа в экономике, связанного с само-

деятельностью и соревновательностью, в Америке понадобилась неокон-

сервативная революция, потеснившая политический и социокультурныи

либерализм.

Неоконсервативная революция означала реванш низового, народно-

демократического сознания над высоколобым Просвещением, выродив-

шимся в декаданс. Симбиозу монополизма и богемы противостоял дру-

гой симбиоз: народной утопии американского Запада и пуританского

"морального большинства". Не случайно неоконсервативному повороту

в США сопутствует ослабление влияния атлантического побережья —

центра леволиберального попустительства в пользу западного, тихооке-

анского (атлантическое побережье для консервативной американской

глубинки - то же самое, что "прогнивший центр" для консервативной

российской глубинки). Если следовать этой логике, а она, кажется,

просматривается, то потенциальную нишу народного капитализма сле-

дует искать в той части политического спектра, который олицетворяет

некоммунистическую правую оппозицию - российских традиционали-

стов. В разной степени с этим течением можно ассоциировать Конгресс

русских общин (Ю.Скоков, А Лебедь), социал-патриотическое движение

"Держава" (А.Руцкой), Национально-республиканская партия (НЛысен-

ко), Российское христианско-демократическое движение (В.Аксючиц).

В качестве консервативных эти течения так или иначе воплощают

ностальгический тип сознания, связанный с ощущением поруганных

ценностей, которые необходимо защищать и возрождать. Однако анализ

показывает, что в реестре этих ценностей пока что не значится идея

народной экономической самодеятельности.

В США это - действительно народная идея, а мелкий (и средний)

предприниматель выступает как национальный герой, бросающий вызов

большому государству и транснациональным корпорациям.

361

Высоколобая элита, в которой доминируют представители леволи-

берального комплекса, и там против него. Но ее сарказмы не конвер-

тируются в политику государственного запретительства народного биз-

неса - они в целом выполняют роль компенсаторского фактора, вопло-

щающего месть богемы пуританскому низовому духу.

В целом можно сказать, что народный капитализм и Просвещение

находятся в конфликте и этот конфликт носит всемирно-исторический

характер, по-разному проявляясь в различных странах. Две современные

ипостаси Просвещения - богемствующий художественный авангард

(ныне - постмодерн) и технократическая "рациональность", кажется,

по-своему не приемлют народный капитализм. Одна - за жесткий мо-

ральный консерватизм, другая - за упрямство "стихийных" инициатив,

не считающихся с педантизмом бюрократических рекомендаций. Ком-

мунизм в значительной мере - наследник Просвещения, особенно в час-

ти "рационалистического упорядочения" жизни и "борьбы с прошлым".

Постклассическая наука и постмодернистская культура в значитель-

ной мере преодолели эту догматику Просвещения, но подобные новации

в основном прошли мимо нашей постсоветской элиты, сохранившей и

антитрадиционалистский нигилизм и доктринальную самоуверенность

устроителей истории по новым чертежам. Она презирает "среду", в

особенности, если она "туземная", и опыт, в особенности если он низо-

вой. Поэтому и те части политического спектра, которые прямо вышли

из правящего коммунистического истэблишмента, и те, которые больше

связаны с интеллигентской средой, одинаково далеки от того, чтобы

легитимировать народный капитализм России и бороться за осуществ-

ление принципов массовой хозяйственной самодеятельности.

В целом сложился общепартийный консенсус по поводу итогов но-

менклатурной приватизации: ни одна влиятельная партия в России сего-

дня не готова к решительному пересмотру этих итогов, к посягательству

на монополию номенклатурного капитала в экономике. Не случайна и

та решительность, с какой уничтожались сами предпосылки народного

капитализма.

Обвальное обесценение денежных вкладов населения (общая сумма

которых в конце 80-х годов равнялась почти половине национального

дохода страны), с одной стороны, конфискационная налоговая политика

(до 90 % от доходов), с другой стороны, исключают народные накопле-

ния как предпосылку массового предпринимательства.

С какой стороны можно ожидать перелома? Ответ можно найти в

послевоенном опыте Германии и Японии. В этих странах, испытавших

горечь поражения, национал-патриотическая идея конвертировалась в

идею экономического реванша.

362

Сегодня номенклатурный капитал в России последовательно саботи-

рует меры, направленные и на протекционистскую защиту национальной

промышленности и на укрепление геополитического статуса страны.

Этим самым в принципе создается возможность объединения нацио-

нал-патриотической идеи с идеей антиноменклатурной экономической

революции. Демонтаж национального производства и экспансия импорта

(в том числе продуктов питания) уже сегодня поставили под угрозу

экономическую безопасность страны. Поэтому "борьба за экономику"

утрачивает былой "академизм" и постепенно обретает статус общена-

циональной идеи. Отсюда появляется возможность нетривиальным поли-

тическим ходом конвертировать энергию оскорбленного патриотическо-

го чувства в энергию антиноменклатурного натиска. Кому суждено сде-

лать этот ход? Думается, потенциальный субъект прячется в недрах ка-

кой-нибудь небольшой консервативной партии, не входящей в число

фаворитов и своим происхождением не обязанной технологиям стилизо-

ванного "патриотизма" и "национализма", сегодня уже апробированным

в тайных государственных лабораториях.

Общие признаки искомого субъекта:

а) провинциализм - удаленность от разлагающего влияния столичной

политической и неполитической богемы;

б) политический "индивидуализм" - несвязанность круговой порукой

партийно-номенклатурного истэблишмента;

в) обостренное чувство идентичности, связи с национальной тради-

цией, свободной от официозного стилизаторства.

Во Франции государственное величие восстанавливал "добрый като-

лик и солдат" - генерал де Голль. В США - "убежденный провинциал"

и протестант Рейган. Оба имели мужество обращаться к "молчаливому

большинству", вопреки сарказмам "передовой" богемы. Христианин,

Солдат, Хозяин - вот, кажется, слагаемые имиджа будущего Президента

России.

С трудом верится в победительный характер "красной" идеи в Рос-

сии. Только объединившись с белой, державно-патриотической идеей,

красная имеет шансы как-то пробиться в будущее. Но и "белая" идея не

самодостаточна. В свое время "белые" проиграли "красным" потому,

что не проявили должной решительности в крестьянском вопросе и дру-

гих вопросах, связанных с задачами низовой экономической революции.

Необходим, следовательно, "триумвират": "белая" идея державности,

"красная" идея "социальной защиты" (без крайностей авторитарного

патернализма и технократической заорганизованности) и, наконец, идея

народного экономического творчества - демократической самодеятель-

ности в хозяйственной жизни. Последней у нас до сих пор не везло, но

без нее "романтика" державности и "романтика" социальной справедли-

363

вости не смогут получить необходимую дополнительную опору со сто-

роны обеспечивающего повседневность хозяйственного практицизма.

Консервативно-романтическая идея "почвы" должна быть просветле-

на и рационализирована концепцией экономической "почвы", без чего и

пафос великодержавности и пафос справедливости могут выродиться в

очередную демагогию. Народный капитализм как раз и является вопло-

щением здоровой экономической "почвы".

Глава П.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ "ГРЕКО-ПРАВОСЛАВНОЙ

ИДЕИ"

Вопрос о судьбах греко-православной идеи упирается в другой:

характере нашей посттрадиционалистской эпохи. Поражает достовер

ность диаметрально противоположных исторических интуиции: од

убедительно свидетельствуют о пресно-позитивистском, безбожно праг-|

матическом настрое, о господстве языческой "морали успеха". Другие

об отчаянии людей, пресытившихся потребительской моралью и жду-

щих новых духовных откровений.

Создается впечатление, что техническая цивилизация снабжает на

возрастающей физической энергией, в то же время лишая духовной. Но

когда источники духовной энергии иссякают, наступает деградация

опустошение, "порча" человека в современном мире. Человек - религи-

озное животное, черпающее свою энергию в тех таинственных глубина

духа, где создаются новые ценности и открываются новые смыслы.

Смещение центров мирового развития происходит по законам духовно

энергетики: из мест, где все сильнее ощущается духовный вакуум, в|

места нового духовного напряжения, к источникам массового вдохнове-|

ния и воодушевления.

Россия в конце XX в. произвела над собой новый колоссальный экс-

перимент: она попыталась мигрировать из "евразийского" пространства

в западноевропейское в поисках благополучия и процветания. Со вре-|

мени провозглашенного "возвращения в европейский дом" прошло не!

более десяти лет, а подводить итоги уже приходится: возвращение не!

состоялось. С одной стороны, оно не состоялось по причинам внешним:!

хозяева европейского дома Россию в этот дом не пустили и в обещан-1

ном "стратегическом партнерстве" ей отказали. А ведь ради этого она|

разоружилась материально и духовно, отвергла своих традицией

союзников в дальнем зарубежье, отпустила на Запад или на Восток

прежних своих "домочадцев" из сегодняшнего "ближнего зарубежья"

364

С другой стороны, по причинам внутренним. По мере того как росла

настойчивость ее очередных перевоспитателей на европейский лад, об-

наруживалось все более сильное давление таинственных стихий, сопро-

тивляющихся проектам "вестернизапии".

Можно прямо сказать: в любых областях общественной жизни, от

экономики до политики, культуры, воспитания и образования, обнару-

живались странные эффекты бумеранга: вместо созидания получалось

разрушение и опустошение. Очередная западническая фаза политико-

исторического развития Россия невиданно быстро подошла к своему

концу, не дав при этом, в отличие от прежних попыток, ни одного

сколько-нибудь яркого государственного характера или творческого

гения. Вестернизация обернулась преждевременным декадансом: разгу-

лом самых низменных страстей, которых некому сдержать и урезонить,

с одной стороны, параличом созидательной воли (в том числе, на госу-

дарственном уровне), с другой.

Сегодня Россия стоит на перепутье: упорствовать ли ей и дальше в

своих попытках достучаться в "европейский дом" или круто повернуть

в противоположную сторону, на Восток. Соответствующий раскол сре-

ди элиты сегодня уже явно наметился. Сегодня Восток соблазняет не

только экзотикой и духовной таинственностью. Есть еще и динамичный

Дальний, тихоокеанский Восток, обгоняющий Запад по его же, Запада,

критериям: темпам экономического и научно-технического роста, уров-

ню жизни, рациональной организации.

В XX в. похищение России из Европы однажды уже состоялось: его

произвели большевики.

Еще одна "истернизация" России может быть осуществлена под

влиянием разительных поражений западнического курса наших радикал-

либералов, старательных адептов американского опыта. Соответствую-

щая реакция со стороны новых националистов и ностальгических дер-

жавников, питающихся энергетикой оскорбленного патриотического

чувства, уже оказывает несомненное влияние на перераспределение по-

литических сил в современной России.

Здесь можно поставить вопрос: можно ли еще спасти в России

"европейскую идею" и каким образом? Можно ли создать воодушев-

ляющий образ другого европеизма, альтернативного атлантической идее,

соблазнившей, а затем деморализовавшей и дезориентировавшей Рос-

сию? В поисках ответа на этот вопрос следует обратиться к греко-

православной идее. Возможно ли русскому человеку, не без оснований

разочарованному в проекте вестернизапии, все же остаться "западни-

ком", но православным "западником"? Это связано с другим вопросом:

сохранилась ли в таинственных недрах современной культуры память о

втором Риме, о Византии - не та архивная память, что воодушевляет

365

одних только историков и филологов-библиофилов, а память творче-

ская, способная и сегодня быть источником воодушевляющих алътерна-1

тив романс-германским принципам жизнестроения. Поиски таких аль-1

тернатив сегодня активно ведутся в мире. Романо-германский Запад, I

сформировавший фаустовскую культуру и "прометеева человека" — I

покорителя природы, поверг мир в пучину глобального экологического!

кризиса, из которого пока не видно выхода. Отсюда - поиски новой!

постиндустриальной, посттехнической цивилизации, призванной заново!

примирить человека с природой и культурой, обеспечить неразрушаю-

щие, коэволюпионные стратегии развития. Может ли греко-православ-

ное наследие стать питательной почвой глобального альтернативного

проекта, или эти альтернативы вообще тщетно искать в европейском

наследии как таковом?

Таким образом, современный дискурс о Византии, о греко-право-*

славном наследии может быть понят как попытка защитить европей-1

скую идею не с позиций догматического западничества, готового всех!

перевоспитывать в духе вестернизации и не способного к самокритике и!

покаянию, а с позиций критического европеизма, осознающего тупики!

модернизации и готового участвовать в мировом конкурсе альтернатив-!

ных проектов. Догматический европеизм породил либо бездумных эпи-|

гонов, либо активных "антизападников", вкусивших горькие плоды на-1

сильственной вестернизации. В любом случае можно говорить о сумер-1

ках Просвещения, теряющего достойных наследников. И только критя-1

ческий европеизм, чуткий к свидетельствам духовного и экологического!

банкротства технической цивилизации и готовый в поисках альтерната-1

вы к диалогу с другими мировыми культурами, может считаться про-1

должателем Просвещения в лучших его образцах. I

Сохранилась ли сегодня подлинная, нестилизованная греко-право-!

славная идентичность? И хватят ли у ее носителей творческого дерза-1

ния, достаточного для того, чтобы не подлаживаться под романо-1

германский мир или загораживаться от него в испуге за свою хрупкую!

непорочность, а вступить с ним в творческий спор о началах человече-1

ского бытия и принципах жизнестроения? I

Историческая судьба греко-православного наследия достаточно дра-1

матична. С Ближнего Востока, где соответствующая идея зародилась и!

нашла питательную почву, она была вытеснена мусульманским натис-1

ком. В Западной же Европе эта идея всегда была маргинальной - уде-1

лом стран-неудачников, составляющих "второй эшелон" развития. Что!

касается России, то здесь в свое время произошла "национализация"!

православной идеи и присвоение ее государством, что в целом противо-1

показано для мировых религий, лишая их горизонта и нравственной!

независимости. Для современной России проблема греко-православного!

366 I

наследия стоит необычайно остро по ряду причин. Во-первых, это каса-

ется судеб распавшейся восточно-славянской семьи, включающей Рос-

сию, Украину и Белоруссию. Они поспешили расстаться друг с другом,

наперегонки устремившись в "европейский дом", но так и не нашли в

нем приюта и признания. Все соображения прагматически ориентиро-

ванного светского сознания, достигшего своей потребительской стадии,

не свидетельствуют в пользу объединения. Украинцев и белорусов та-

мошние "западники" пугают великорусским шовинизмом и империа-

лизмом, русских - тяготами экономически невыгодного союза. Показате-

льно, что славянский сепаратизм эксплуатирует низменные чувства, свя-

занные с алчностью, ревностью, завистью, национальной нетерпимостью.

В этих условиях оживление православной идеи могло бы перевести дис-

курс о славянском единстве, о плюсах и минусах воссоединения в иную

плоскость, затрагивающую долговременные основания исторического

бытия.

Во-вторых, греко-православная идея способствует выработке ответа

на трудный вопрос, все чаще задаваемый сторонникам независимого

пути России: существует ли особая российская цивилизация, на чем она

основывается и чем скрепляется?

Характерно, что никакие ухищрения сциентистского подхода, упи-

рающего на экономическую, технологическую, политическую рацио-

нальность, на императивы информационного общества, не способствуют

решению этого вопроса. Цивилизапионная проблематика в своих осно-

вах является духовной и требует мобилизации гуманитарного гения,

умеющего читать знаки будущего в культурном наследии и прежде все-

го в сакральных ценностях, составляющих его ядро.

Устойчивость долговременным суперэтническим общностям сооб-

щают религии. Для восточно-славянской общности такой религией яв-

ляется православие. Но не случайно лучшие консервативные умы Рос-

сии, усматривающие в православии нетленную ценность, столь настой-

чиво предупреждали на счет попыток этноцентричного истолкования

православной идеи, объявления его национальным достоянием одних

только русских или одних славян. Особо настойчив в этих предупреж-

дениях КЛеонтьев. Он писал: "Этот племенной принцип, в чистоте сво-

ей губительный... для религии, для государственности и даже для эсте-

тики"1. "А что, как не православие, скрепило нас с Малороссией? Ос-

тальное все у малороссов, в предании, в воспитании историческом, бы-

ло иное, на Московию не похожее?"2.

В-третьих, от православия сегодня многие ждут исцеления от болез-

ней декаданса - от нигилизма и имморализма, апатии и уныния, неумения

1 Леонтьев К. Цветущая сложность. М., 1992. С. 234.

Там же.

367

противостоять вызовам бездуховной силы, попирающей нормы, святыни

и ценности в погоне за своим "успехом". Характерный парадокс

современной цивилизации состоит в переплетении безудержного проме-

теева активизма, унаследованного от "героического энтузиазма" ре-

нессансной эпохи, с безграничным пессимизмом и духовной опусто-

шенностью. Именно Запад скрестил эти крайности: преобразовательный

активизм и апатию, безудержное преклонение перед будущим и без-

граничный страх перед ним. Западная духовная эволюция циклична:

фазы просветительского энтузиазма и веры в прогресс сменяются фаза-

ми консервативно-романтической реакции и критики прогресса.

Особый интерес представляют отношения православия и постмодер-

низма. Постмодернизм есть новейшее откровение Запада, предельное

выражение его всеразъедающей иронии. Предшествующая эпоха уско-

ренной индустриализации и урбанизации породила многочисленный

внутренний и внешний пролетариат - тех маргиналов, которые уже вы-

толкнуты из традиционного общества, но не успели по-настоящему

"натурализироваться" в современном. Этим маргиналам предстоял дол-

гий и трудный путь освоения духовных и материальных достижений

цивилизации. Но на этом пути их вначале остановил Маркс, призвав

поменять перспективу: не приспосабливаться к "буржуазной цивилиза-

ции", а разрушить ее решительным революционным штурмом.

Сегодня на Западе появились "новые пролетарии" - уже яе Маркса,

а Фрейда (точнее, неофрейдизма). Их "бунт" представляет собой массо-

вое проявление "эдипового комплекса" - восстания против "Отца", это-

го олицетворения Нормы и Авторитета. Бунт против культуры и морали

получил алиби со стороны модной постмодернистской теории. Послед-

няя утверждает, что современная культура не имеет сколько-нибудь

надежных критериев для отличения нормы от патологии, прекрасного от

безобразного, добра от зла, мудрости от невежества. Словом, "новых

пролетариев", бунтующих не столько против институтов, сколько про-

тив внеинституциональных основ цивилизации, заложенных в культур-

но-религиозной памяти, призывают не стесняться. Роль постмодернизма,

как и многих других феноменов культуры конца XX в., двусмысленна.

Его можно понять и как самоиронию Запада, направленную против ав-

торитарной догматики прежних "великих учений", и как тонкую стили-

зацию культуры homo ludens (человека играющего), и, наконец, как

средство морального разоружения других культур, враждебных Западу.

Во всяком случае опыт новейших вестернизаций, в частности, россий-

ской, показывает, что постмодернистская ирония может стать формой

опасного кокетничанья с варварством.

Российская интеллигенция ожидала, что процесс вестернизаций яв-

ляется "путем в цивилизацию". На деле этот процесс, сопровождающий-

368

ся дискредитацией святынь и опустошением национальных пантеонов,

оказался дорогой к варварству. Никогда еще волна имморализма и все-

дозволенности с такой силовой не накрывала общество и не угрожала

его духовному здоровью, как сегодня. Общество лихорадочно ищет ре-

зервы для отпора. Православие, бесспорно, является таким резервом. Но

для этого предстоит осуществить гигантскую творческую работу внутри

самого православия.

НА ПУТИ К ПРАВОСЛАВНОМУ ЗАПАДНИЧЕСТВУ

Этот путь касается идентичности самого православия. Со времен па-

дения Византии православие "эмигрировало" на Восток, в Москву. Его

натурализация в России, сопровождаемая нещадной идеологической

эксплуатацией государственной властью, постепенно создала ему репу-

тацию не столько мировой, сколько "русской" религии. Сегодня, если

православие в самом деле желает участвовать в духовном реформирова-

нии человечества, ему необходимо вернуть экуменический, вселенский

кругозор. Иными словами, необходимо реактивировать византийскую

память, приглушенную после победы осифлян над "нестяжателями".

Требуется новое подтверждение великого принципа мировых религий:

независимости от любой "местной", национальной власти, свободного

духовного авторитета и творчества.

В этом смысле "греческая" идентичность православия несомненно

более продуктивна, чем "русская" его идентичность, ибо в первом слу-

чае демонстрируется зависимость от одной только великой письменной

традиции, но независимость от власти, во втором это становится спор-

ным. Власть не должна путать свое земное величие с духовной горды-

ней. Президент Франции и добрый католик генерал де Голль не стес-

нялся склониться перед кардиналом Вышинским, потому что видел в

нем не представителя Польши, а представителя Великой Церкви. Труд-

но представить себе российского президента в аналогичной позе. Ска-

занное здесь - не деталь, оно касается самого статуса церкви, а в ее

лице — статуса духовного, неполитического авторитета в современном

мире. Российской власти и церкви необходимо усвоить христианский

парадокс: истинное духовное возвышение идет не через гордыню, а че-

рез самоуничижение. Но это самоуничижение не перед обладателями

земных благ — в отношении их российские власть и церковь сегодня

демонстрируют неприличную искательность, — а перед символами выс-

ших истин. Идя в сторону атлантического Запада, власть и церковь

унижаются перед земной силой. Идя в сторону греческого Запада, они

совершают подвиг христианского самоуничижения.

369

Итак, византийская идентичность России позволяет ей осуществить

высокий творческий парадокс: сохранить в антитоталитарном устремле-

нии путь России на Запад, но не тот Запад, который олицетворяет зем-

ные соблазны и культ успеха, а тот, который со времен принятия хри-

стианства является духовной родиной России.

Как известно, сегодняшний раскол восточно-славянской семьи про-

изошел по законам, диктуемым вестернизацией атлантического образца.

Это был путь к чужому Западу, который ставил свои условия перед

восточным и южным славянством. Главным из этих условий был анти-

русский национализм (сепаратизм). Вестернизация вела к антирусскому

национализму, а национализм - к вестернизации. "Восточная" альтерна-

тива этому курсу вряд ли будет убедительной для славян в обозримом

будущем. Альтернатива возможна на другом пути: к своему, православ-

ному Западу. Славянству предстоит, подобно рассеянным по миру евре-

ям, найти свой путь в землю обетованную, в незримый Иерусалим. И

только на этом новом пути из варяг в греки может открыться перспек-

тива реинтеграции восточного славянства.

Сегодня разговоры о реинтеграции ведутся на сциентистском языке,

использующем, в основном, экономические аргументы. Они в самом

деле весомы: без восстановления единого экономического пространства

невозможно остановить разрушительный в хозяйственном, профессио-

нально-квалификационном и научно-образовательном отношении про-

цесс деиндустриализации постсоветского пространства. А "деиндустриа-

лизация ведет из "второго мира" не в "первый", как обещали отечест-

венные "западники", а в "третий" или даже "четвертый".

Но роковые цивилизационные и геополитические сдвиги, равно как

и стоящие за ними соблазны "единого потребительского общества", не-

возможно остановить, не совершив революции в сфере ценностей. Про-

блемы реинтеграции должны быть осмыслены в первую очередь как

духовные, экуменические.

ВОЗМОЖНОСТИ ДУХОВНОЙ РЕИНТЕГРАЦИИ

ВОСТОЧНО-СЛАВЯНСКИХ СТРАН

Вестернизация, приведшая к нашему расколу, связана с разрушени-

ем культурной памяти, с подменой творчески продуктивного анамнеси-

са (припоминания себя в своей духовной подлинности) эпигонским ми-

мезисом (подражанием западным образцам). Российскому народу требу-

ется, напротив, чрезвычайная активизация культурной памяти. Но при

этом необходимо уточнить понятия. Сегодня понятие "культурной памя-

ти" неутомимо эксплуатируют силы этноцентризма и национализма.

370

Поощряемая ими "реанимация памяти" ведет в варварство, к отказу от

великих достижений культуры и цивилизации под предлогом их

"чуждого происхождения". Необходимо исходить из понятия великой

письменной традиции, связанной с мировыми религиями. Великая тра-

диция — это способ интеграции этносов в цивилизационную общность,

создающую большое пространство (общность ареала) и большое время

(общность исторической судьбы). Цивилизационная теория ориентирует

на "золотую середину" культуры, преодолевающую и крайность узкого

национализма и противоположную крайность обезличивающего вселен-

ского униформизма. Как писал Н.С. Трубецкой, "между чересчур кон-

кретным народом и чересчур отвлеченным человечеством лежит поня-

тие "особый мир". Совокупность народов, населяющих хозяйственно

самодовлеющее (автаркическое) месторазвитие и связанных друг с дру-

гом не расой, а общностью исторической судьбы, совместной работой

над созданием одной и той же культуры или одного и того же государ-

ства..."1 Хотелось бы при этом уточнить, что решающим интегративным

фактором, во многом предопределяющим общность исторической судь-

бы, является единая письменная традиция, зафиксированная в Великой

книге (тексте мировой религии). Наряду с внешней необходимостью

обстоятельств существует внутренняя необходимость - поведенческая

канва, или гепггальт-воспроизводящаяся в истории по логике великого

культурного завета. Формами такого завета и являются мировые рели-

гии (или их мощные внутренние ответвления, как, например, католиче-

ство и православие внутри христианства). Российским заветом должна

стать великая греко-православная, или византийская, традиция. Только

она способна удержать Россию на опасной развилке современной исто-

рии и открыть путь из "второго мира" (бывшего социалистического) во

"второй Рим" ("второй Запад"), минуя провал в "третий мир". "Второй

Рим" означает не только путь консолидации православного славянства,

которому сегодня угрожает натиск и со стороны Запада, и со стороны

мусульманского Востока. Он означает также удержание того великого

цивилизационного наследия, идущего от греческой античности и хри-

стианства, которое только и может обеспечить творчески самостоятель-

ное продвижение в постиндустриальное общество - не в качестве зави-

симой и используемой периферии, а в качестве одного из автономных

мировых центров.

Сегодня славяно-православному миру угрожает опасность двойной

подмены: подмены собственной великой письменной традиции чужой,

романо-германской или подмены великой традиции малой — в духе

"почвеннического" этноцентризма. О подменах вестернизапии уже го-

1 Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 441.

371

ворилось выше. Остановимся на проблемах другой подмены, которые

хорошо иллюстрируют события на Украине.

Всем известно, что ее левобережное большинство, сосредоточенное

в промышленных районах Харьковщины, Донбасса и Преднепровья,

настроено "пророссийски" и в свое время проголосовало за сохранение

СССР. Меньшинство, лидером которого выступает Галиция (Львов-

шина), напротив, снабдило официальный Киев идеологией "самостий-

ности" и оказало решающее влияние на государственную политику.

Почему же большинство оказалось политически безъязыким и не

сумело четко сформулировать свой альтернативный проект? В этом

факте обнаружилась старая истина культуры, замутненная большевист-

ской пропагандой: сегодня, как и всегда, культура ведет себя по модели,

заданной церковью: она добивается большего влияния, если адресуется

к духу, а не к желудку, к высшим ценностям, а не к одним только

"материальным интересам". Промышленное большинство под влиянием

культурной революции большевизма разучилось говорить на языке ду-

ховных ценностей и апеллирует преимущественно к интересам. Такие

апелляции всегда менее вдохновительны и не способны обеспечить по-

настоящему высокое воодушевление, мобилизовать волю и породить

мощные духовные притяжения. В политике Левобережье представляют

хозяйственники и "командиры производства", на Львовщине - гумани-

тарии, адресующиеся к ценностям, "поруганным национальным святы-

ням". Словом, одни наследуют "культуру церкви", тогда как другие -

"культуру предприятия".

Но имеем ли мы здесь дело с подлинной церковью или с этноцен-

тричной ересью? Анализ становления идеологии украинского национа-

лизма показывает, что в основе его лежат попытки отсоединения Ук-

раины от России и "присоединения ее к Галиции". Националистов более

всего беспокоила "досадная близость" украинцев и русских и они за-

мыслили проект выстраивания особой украинской идентичности, на-

правленный на разрушение общих праоснов нашей культуры.

Во-первых, их мишенью стало церковное единство. Они хотели и

хотят как можно дальше увести украинскую церковь в сторону от об-

щей религиозной традиции и сблизить ее тем или иным образом с уни-

атской церковью. Проблема для них состоит в том, что униатская цер-

ковь служила на отражающем нашу общую великую религиозную тра-

дицию церковно-славянском языке. В свое время именно он спас гали-

чан от окончательной колонизации. "Вот почему вожаки украинства

так ненавидели и ненавидят "церковно-славянщину"1. Поэтому-то и был

1 Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996. С. 211.

372

замыслен отказ от великой письменной традиции, объединяющей наши

народы в пользу малой, местной. Задуман был проект создания нового

языка на основе простонародной речи, почти сплошь сельской. И по-

скольку эта малая устная традиция не располагает лексикой, способной

обозначать события большого мира, то приходится сочинять язык, чем и

занимаются столь активно украинские националисты. Дело доходит до

того, чтобы даже церковь перевести с великого письменного языка на

местную "мову". Греко-римские и библейские имена святых заменяются

обыденными простонародными кличками - Тимошь, Василь, Гнат, Гор-

пина, Наталка, Полинорка1.

Галилейская программа сводится к трем пунктам:

а) отлучить русских от славянства, объявив их монголо-финским

гибридом, а государство их - татаро-азиатским;

б) монополизировать киевское наследие, вытравив ее православно-

византийское ядро;

в) приписать российской культуре сугубо этнический статус.

На последнем пункте стоит остановиться особо. Современная науч-

ная филология доказала, что русский литературный язык не является

этническим языком великороссов, а воплощает великую письменную

традицию, общую для русских, украинцев и белорусов. Он формировал-

ся, с одной стороны, на основе преемственности с церковно-старо-

славянской традицией, с другой - в борьбе с "почвенническими" и эт-

ноцентричными уклонами. При этом особую роль в борьбе с этими ук-

лонами (один из примеров - старообрядчество) сыграла мобилизация

греко-византийского наследия в периоды великих церковных и светских

реформ. Так, церковная реформа Никона представляла собой борьбу с

народническо-"почвенническим" истолкованием православия и его не-

законной национализацией. Никон не просто исправлял "букву" цер-

ковного текста: он защищал неприкосновенность письменной традиции

и ее универсализм.

Российский опыт показывает, что для защиты такого величайшего

достояния, каким является великая письменная традиция (только по-

средством ее народ осваивает опыт большого мира - Большую геогра-

фию и Большую историю), националистический темперамент является

плохим подспорьем. Русские церковные реформаторы XVII в. воевали с

национальной спесью и не стеснялись "унизиться" перед греческими

учителями. И как характерно, что именно Киев служил посредником

между Москвой и византийским наследием. Как пишет Г. Флоровский

по поводу реформ Никона, "прежде всего интерес к "греческому" удов-

1 Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996. С. 211.

373

летворялся с киевской помощью. Из Киева приглашают "учителей",

старцев монастырских..."1

Характерно, что этот путь "к грекам" через киевское посредничест-

во совершает и светская российская культура. Киев на протяжении сто-

летий хранил для всех восточных славян великую греко-православную

традицию и ему же принадлежала роль ее интерпретатора в новых ис-

торических условиях. Н.С. Трубецкой отмечает в этой связи: "Украинс-

ким бурсакам и ученым принадлежат первые попытки писать рифмо-

ванные стихи (вирши) на церковнославянском языке, и именно от этих

вирш в XVII и в начале XVIII века ведет свою родословную вся русская

поэзия (разумеется, не простонародная)... Русская драма и комедия вос-

ходят тоже к украинским школьным интермедиям на церковно-славянс-

ком языке... Русскую литературу послепетровского периода приходится

рассматривать как продолжение церковно-славянской литературы За-

падной Руси (главным образом Украины) XVII века: со специфически

великорусской, московской литературой допетровской Руси у русской

литературы XVIII века никакой связи нет. Таким образом, в своем цер-

ковнославянском элементе русский литературный язык принадлежит

украинцам даже больше, чем великорусам..."2 Великий русский язык и

литература - продукт не этнической истории русских, а совместной

работы трех восточнославянских народов по сохранению и реинтерпре-

тации классического греко-православного наследия. Народ, отлученный

от этой классики, обречен на провинпиализацию своей культуры, обре-

чен жить мифами и импровизациями политизированных националисти-

ческих филологов, изобретающих для него искусственный язык и сти-

лизованную литературу. Это представляет опасность для любого народа.

Но для этносов, принадлежащих славяно-православному миру, — осо-

бенно.

Дело в том, что и тюрки и романо-германцы живут под куполом

своей великой письменной традиции (мусульманской или западно

христианской), которая никем не оспаривается. Ее могут не любить,

существование ее не отрицают. Напротив, греко-православная тра

сегодня является оспариваемой по существу, ее третируют ка

"маргинальную" или тупиковую и извне (главным образом, на Западе)

изнутри, силами "западнической" интеллигенции, как леворадикальной

так и либеральной. Перевоспитывать целый народ на чужой лад никт

не рискует ни в рамках западного пившшзационного ареала, ни в

ках мусульманского, индобуддийского или конфуцианско-буддийског

(дальневосточного). Но применительно к православному славянству

считается возможным и нередко пропагандируется в качестве необхс

1 Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 61.

2 Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 187-188.

374

димого условия успешной модернизации. Этот культурологический ра-

сизм, отрицающий равноправие великих письменных традиций, не ме-

нее опасен, чем расизм биологический, отрицающий равноправие рас.

Он должен получить отпор.

Пора понять, что существуют границы изменчивости, за которыми

наступают потеря идентичности и деморализация народов. Поэтому вес-

тернизаторы, требующие безоговорочной культурной капитуляции от

других, незападных народов, на деле насаждают не цивилизацию (она не

может быть целиком земной), а варварство.

Без великой письменной традиции невозможна и устойчивая госу-

дарственность. Настоящая государственность никогда не вытекают из

этнографических любований и апологетики "почвы". Из них вытекают

только местничество и сепаратизм. Государственность базируется на

том высоком отстранении от "почвы", которое необходимо для возвы-

шения самой этой "почвы". Потенциал такого державного возвышения

коренится в самой церковно-славянской основе русского литературного

языка. Как пишет Н.С. Трубецкой, "благодаря органическому слиянию

в русском литературном языке церковно-славянской стихии с велико-

русской словарь русского языка необычайно богат... целый ряд пред-

ставлений допускает по-русски два словесных выражения: одно по сво-

ему происхождению церковно-славянское, другое - русское. Оба сло-

весные выражения дифференцируются в своем значении, притом либо

так, что церковно-славянское слово получает торжественный и поэти-

ческий обертон, отсутствующий у соответствующего русского (ладья :

лодка, перст : палец, око : глаз, уста : рот, чело : лоб...), либо так, что

церковно-славянское слово имеет переносное и более абстрактное, а

русское - более конкретное значение..."1

Если культурный и политический, духовный настрой народа форми-

руется в основном под знаком "местных" значений, вырождение неиз-

бежно. Вообще только опора на собственную великую письменную тра-

дицию открывает возможность вступать в равноправный диалог с пред-

ставителями других великих письменных традиций. Те, кто под тем или

иным предлогом отлучает народ от собственной великой письменной

традиции в пользу малой, местной, простонародной, готовит ему пе-

чальную участь быть ассимилированным другими или подчиниться их

культурно-политической гегемонии.

Сегодня такая угроза нависла над всеми тремя восточнославянскими

народами, входившими в состав дореволюционной PQCCHH, а затем

СССР. Стоит вопрос: как отстоять совместное достояние — великую

письменную традицию и тем самым предотвратить превращение восточ-

нославянских народов в мозаику этносов и субэтносов или в новую ди-

1 Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 192-193.

375

аспору, кочующую по всему миру в поисках удачи и покровительства.

И инициатива здесь, как и в прежние реформационные эпохи, должна

исходить от России и русских. Не имперская инициатива кичливой си-

лы и гегемонизма, а инициатива, соответствующая самому духу великой

греко-православной (ортодоксально-христианской) традиции. Сегодня

российскому государству грозит отлучение от этой традиции и национа-

листическое вырождение. Избежать этой опасности можно, в частности,

на новом пути на греко-православный Запад. И всего вероятнее, что

этот путь снова пролегает через Киев. Ни в Киеве, ни в ареале западно-

го славянства, ни в самой православной Греции мы не найдем тех при-

мет и тех ценностей, которые воодушевляют современное потребитель-

ское сознание. Это не тот Запад, который демонстрирует достижения

языческой "морали успеха". И те, для которых только эти достижения

имеют значение, разочаровавшись почему-то в атлантическом Западе,

скорее устремят свои взоры к Дальнему Востоку, чем к этому Западу

скрытых духовных измерений и потенций. Чтобы открыть их для себя,

необходим путь смирения и покаяния. Осмелимся высказать крамоль-

ную идею о необходимости России "присоединиться" к Украине, чтобы

обрести свою духовную прародину Киев, а посредством ее заново при-1

обшиться к общей великой письменной традиции, уничтожаемой то ле-

выми и правыми "западниками" (вчера - большевиками, сегодня - ли-1

бералами), то националистами.

С государственно-политической точки зрения это паломничество в|

Киев может выглядеть как унижение, но наши великие реформаторы не

боялись таких "унижений". Национальной гордости они всегда предпо-1

читали цивилизационную аутентичность. Здесь нам предстоит борьба и!

с узколобым национализмом и с алчностью "новой русской" субкульту- [

ры. Наступление ее предвидел прозорливый Н.А. Бердяев еще в 20-х I

годах. "Новая русская буржуазия, под которой следует понимать не!

класс фабрикантов и банкиров, а победоносный социально-антропо-1

логический тип, предъявит спрос на техническую цивилизацию, но не|

будет нуждаться в высшей культуре"1.

В самом деле, человек как "животное религиозное" формируется в!

русле определенной духовной традиции; смена традиции меняет даже!

внешний, физический облик, посрамляя генетику. Греко-православная!

традиция формировала тип духовно сосредоточенного человека, интро-1

верта, обращенного к сокрытым глубинам. Всякое отпадение от нее!

периодически создает языческие рецидивы, сегодня проявляющиеся да-

же во внешнем антропологическом облике "новых русских". Кое-кто

спешит выдать им "историческое" алиби, ссылаясь на "всеобщие зако-

' Бердяев НА. Новое средневековье. М., 1990. С. 56.

376

ны" первоначального накопления, формирующие беззастенчивое хищ-

ничество. Думается, эта ссыпка несостоятельна как в историческом

плане (не одни охотники за скальпами создавали ту же Америку), так и

в контексте нашей современности. В природе и культуре ощущается

крайняя перенапряженность и "усталость", вызванные чрезмерным дав-

лением техногенной цивилизации и алчного потребительского общества.

Нового хищничества "первоначальных накоплений" современная приро-

да и культура больше не выдержат. Особенно показательно положение

России: то расхищение и растление всего и вся, которые принесли ей

"новые русские", уже довело страну до последнего предела. Мы нахо-

димся как раз накануне мощной ответной реакции. Вопрос в том, какие

формы эта реакция примет.

АЛЬТЕРНАТИВЫ ПОРЯДКА: ДУХОВНОЕ

ПОСЛУШНИЧЕСТВО ИЛИ КАЗАРМЕННОЕ ПОСЛУШАНИЕ

Недавние выборы в России показали, что либерально-демокра-

тическая фаза в России на удивление быстро истощилась: ее потенциал

был бездарно и бессовестно расхищен алчностью номенклатурно-

мафиозного альянса, получившего невиданную власть. Мы подошли к

той самой точке, в которой развертываются удивительные метаморфозы

российской истории. В настоящее время мы переживаем тот роковой

момент "диалектического превращения" отрицателей российской госу-

дарственности в партию державности и порядка, который в свое время

изумил мировую социалистическую диаспору на примере большевизма

и завтра наверняка не меньше изумит мировую либеральную диаспору.

Любая партия в России рано или поздно обнаруживает, что для того

чтобы удержаться у власти, ей надо взять на вооружение государствен-

ную и даже мессианскую идею, связанную с провозглашением священ-

ного мирового призвания России. Означает ли это, что история безаль-

тернативна и что великодержавно-имперский "гештальт" неминуемо

наложит свою печать на наше ближайшее будущее?

Вероятно, это не так. Возможность избежать нового тоталитарно-

имперского и "восточного" уклона России существует, она заложена в

духовной природе России. Но она требует настоящего подвига покаяния

и пробуждения национальной религиозной совести. Кому предстоит

первым совершить этот подвиг и тем самым прервать инерцию языче-

ско-силового начала в российской истории, развязанного атеистическо-

богоборческими силами? Скорее всего, это предстоит сделать интелли-

генции. Сегодня драма российской истории развертывается в форме

13 «Политология»

377

неслыханного напряжения двух полюсов: политической власти, которая!

прямо движется к тому, чтобы стать властью генеральской, принять!

форму военной диктатуры, и духовной власти, которая может стать аль-[

тернативой первой только в том случае, если обретет форму возрож-|

денного греко-православия, духовно-религиозного европеизма, обращен-]

ного к невидимой прародине - Византии.

Диктатура завтрашняя, как и диктатура вчерашняя, большевистская,!

будет тянуть Россию на Восток, к благоприятствующему ей ареалу. В

Противопоставить этому дрейфу курс в духе либерально-гедонисти-1

ческого "западничества", продолжающего слепо настаивать на "авгус-

товском" выборе России, — безнадежное дело. Шанс отстоять вестерни-

зацию имеет теперь не та языческая Россия, что представлена "новыми

русскими", а Россия жертвенная, ищущая духовного подвига. Следова-

тельно, русской интеллигенции предстоит взять на себя роль клира и

даже — роль нового иночества.

У интеллигенции как феномена Нового времени - две ипостаси. С

одной стороны, интеллигенция осуществляет дело просвещения, не

знания, воплощает Логос в его современных, обслуживающих социа

ную практику формах. С другой стороны, она замещает развенчанну

ею же церковь: она неизменно становится на сторону униженных и

бых, обличая сильных и наглых. Все наиболее популярные социа

доктрины (не обязательно социалистические) связаны с этим тиране

борческим пафосом интеллигенции. Все виды современного историо-

софского мифа содержат следы христианского обетования, обещают

всем "нищим духом", что именно они "наследуют землю". Положение

интеллигенции сегодня небывало поколеблено в России именно потому,

что впервые за всю свою историю она попыталась отказаться от христи-

анского обетования "нищим духом", впервые заявила, что у униженных

и потерпевших нет алиби: они достойны своего положения.

Апологетика рынка в России приняла формы, далеко выводящие за

границы научной или практическо-управленческой концепции. Рыноч-

ная доктрина обрела формы языческого развенчания прежних, христи-

анских по своему происхождению, историософских и политических

ожиданий. Она провозглашает культ сильного (социальный дарвинизм)

успех любой ценой. Словом, она уже не столько антисоциалистическая,

сколько антихристианская. Именно на этой почве произошел разрыв

русской интеллигенции с народом, что может иметь прямо-таки катаст-

рофические последствия для самой интеллигенции и для дела Просве-

щения в России.

Интеллигенции предстоит покаяние - публичный и последователь-

ный отказ от "морали успеха" и гедонистических культов. Чтобы про-

должать свое великое дело Просвещения, она должна будет придат

378

самому Просвещению забытую византийскую, греко-православную

форму. На протяжении почти тысячи лет Просвещение в России сосре-

доточивалось вокруг монастырей. Оно формировало не столько инстру-

ментальное знание, обращенное к внешнему миру с целью заполучения

земных благ, сколько духовное зрение, обращенное к внутреннему миру

человека.

Сегодня в мире в целом наблюдается неслыханная "порча человека".

И эта проблема представляется гораздо более острой, чем та, что будо-

ражит современный экологический алармизм. Точнее, экологическое

загрязнение - всего лишь результат предельного духовного запущения.

Другим результатом порчи духа является порча политики и самого

государства. Политическая среда в России загрязнена никак не менее,

чем природная, человеческими шлаками всего мира. Марпшалы и аван-

тюристы всех мастей, выталкиваемые из более защищенных стран, уст-

ремились сегодня в Россию и, договорившись с местным номенклатур-

но-мафиозным альянсом, устраивают свои дела на беду нашего незащи-

щенного большинства. Урезонить это пляшущее на костях язычество

одной только силой, одной только "диктатурой порядка" — сомнитель-

ное дело. Сомнительное не в том, что это физически невозможно. Опыт

показывает, что как только размах организованного государственного

насилия достигает определенной величины, стихийное, разлитое в об-

ществе насилие стихает и прячется. Но выстраданный уже Россией

опыт государственного насилия многому учит. Та "тишина", которая

устанавливается в результате тотальной государственной чистки, это

поистине мертвая тишина, в ней нет жизни. Дилемма: "разлитое" в об-

ществе "диффузное" насилие бесчисленных мафиозных групп или кон-

центрированное государственное насилие - является тупиковой. И если

пафос государственного строительства и державного возрождения пита-

ется одним только стремлением к дисциплине и порядку, то неототали-

таризма нам не избежать.

Нам сегодня срочно требуется настоящая гражданская активность -

мобилизованное гражданское общество. Но мобилизованное не столько

в делах гешефта, как того требует традиция первого, романо-германс-

кого мира, а мобилизованное духовно, в соответствии с византийской

традицией. Чтобы урезонить власть, имеющую столь убедительные

предлоги для использования силы, для диктатуры, требуются великие и

независимые духовные авторитеты - наследники священного клира.

Здесь, собственно, одно из двух: либо обществу удастся мобилизо-

ваться духовно и подавить анархию языческой вседозволенности и по-

пирание норм изнутри, либо его мобилизуют по-генеральски, сверху и

тогда уже только язычество государства преподаст свои уроки

"разлитому" в обществе язычеству.

13* 379

Приходится признать, что российская интеллигенция неверно поняла

свое назначение. Она радикализировала процесс "секуляризации", дове-

дя его до развенчания всех норм, идущих от христианской традиции, до

голого культа силы и успеха. Это и был ее путь на Запад, в "первый

Рим". Сегодня, чтобы в инверсионном порыве, в ходе величайшего раз-

очарования вестернизацией не повернуть столь же круто назад, на Вос-

ток, требуется найти "альтернативный Запад" и найти его не столько

вовне, сколько в собственной духовно-религиозной традиции, в куль-

турной памяти России как наследницы Византии. Это не может быть ни

чем иным, как путем покаяния. Тоталитарной удушающей дисциплине

хотели противопоставить предельную раскованность и гедонистическую

"мораль успеха". Как оказалось, на этом пути можно только разрушать,

но построить ничего нельзя.

Часть нашей интеллигенции с упоением отдалась рынку не только

под влиянием банального экономического соблазна, но и соблазна ме-

тодологического, со стороны марксистского базисно-надстроечного де-

терминизма. Дух бывшего "великого учения" по-прежнему витает над

интеллигенцией, хотя и в неузнаваемо-превращенных формах. Ей не-

вдомек, что рыночное общество не тогда получает настоящую истори-

ческую перспективу, когда дополняется соответствующей рыночно-

гешефтной "надстройкой", а, напротив, тогда, когда эта надстройка,

духовная и политическая, ориентирована в духе высокого христианско-

го парадокса, утверждающего моральное превосходство нищих духом.

Чем дальше зашел процесс секуляризации, забвения христианских

основ культуры, тем труднее дается интеллигентскому сознанию этот

парадокс. Но сегодня другого выхода нет. Его предстоит заново освоить

и пережить как откровение. Его достоверность подтверждается и траги-

комическим парадоксом российского реформационного процесса, когда

"хотели как лучше, а получилось как всегда..."

Пройдя две языческие стадии: большевистскую, связанную с культом

Машины ("общество как единая фабрика"), и либеральную, связанную с

культом Рынка, предстоит вернуться к делу, начатому представителями

русского религиозно-философского ренессанса. Они чувствовали волну

поднимающегося язычества - торжествующего хама, назвавшего себя то

"новым человеком", то "новым русским". Они уже прозревали дилемму

новейшей русской истории: либо тоталитарное укрощение стихий со

стороны государственной деспотии, либо укрощение их средствами ду-

ховного просветления и покаяния. Некогда вся Россия ходила на бого-

молье в Киев, в Киево-Печорскую лавру. Там еще витал дух византий-

ской святости. Может быть, и сегодня путь в незримую Византию, в

380

другую, глубоко родственную России, материнскую Европу, лежит че-

рез Киев. Это не великодержавный путь нового присоединения Украины

к России, а покаянный путь присоединения России к Киеву как центру

возрожденческого византийского движения. На Украине активно дейст-

вуют силы, пытающиеся присоединить Киев к Галиции, а оттуда увести

на романо-германский Запад. В униатском движении, сегодня ставшем

политической силой на Украине, такая программа заложена. У Киева

другая историческая судьба - стать духовной столицей восточного сла-

вянства, ищущего "второй Рим" (или "вторую Европу"), завещанная

Византией.

При таком движении будет воссоздан великий принцип мировых ре-

лигий: разделение духовной и политической власти. Политический

центр воссозданной восточно-славянской федерации сохранится, по

всей вероятности, в Москве. Но полностью независимый от нее общий

духовный центр будет в Киеве. Украинскому народу будет предложена

великая вдохновляющая перспектива: стать новой Византией - храни-

тельницей священного Письма и священного авторитета всего право-

славного мира - при полной политической автономии от Москвы. Тем

самым будет исправлена трагическая "ошибка" или деформация нашей

истории, когда после падения Византии центр православия переместил-

ся в Москву, а там попал в зависимость от политической власти. Вели-

кий принцип разделения духовной и политической власти был нарушен,

что привело к государственной сервилизации официального правосла-

вия, а тем самым - к угрозе потери им статуса мировой (а не нацио-

нально-государственной) религии. У Киева сегодня есть шанс возродить

православие как мировую религию, не кланяющуюся земным авторите-

там.

Таким образом, очень возможно, что в абсурде политического разде-

ления, неожиданного раздела земного имущества между нашими наро-

дами, таится высшая хитрость мирового разума. Сегодня катастрофиче-

скую порчу человека, угрожающую тотальной гибелью, может предот-

вратить только новый грандиозный религиозный подъем. В наибольшей

мере эта порча ощущается сегодня в постсоветском пространстве. Но

там, где ближе всего к своему торжеству силы зла, там, как правило, и

возникает спасительная духовная реакция. Не исключено, что в нашем

пространстве преодоление порчи человека произойдет путем возвраще-

ния православию статуса действительно мировой религии - независимо-

го от государственных властей центра духовного притяжения и води-

тельства. Стать таким в Москве наше православие не может - об этом

свидетельствует весь период "постсоветского либерализма" в отношении

церкви. Едва освободившись, церковь вновь становится "официальной".

381

Но "официальной" настоящая церковь по определению стать не может.

Она должна сохранять способность интимно-исповедальческого притя-

жения и быть опорой "нищих духом", а не ищущего новых идейных

подпорок государства. Вот почему ей предстоит "миграция" в Киев,

выступающего в качестве не политического, а духовного центра, не

ищущего политических успехов. Для этого Киеву необходимо отстоять

свою независимость как от Москвы, так и от собственных национали-

стов, готовящих ему удел столицы незадачливого государства - марги-

нала центральной Европы. У Киева, может быть, другая судьба: не ма-

лой политической столицы, а великой духовной столицы - подлинной

хранительницы греко-византийского наследия.

Глава Ш.

МОЖНО ЛИ ВОЗРОДИТЬ ИДЕЮ «ТРЕТЬЕГО РИМА"?

КОНЕЦ КОНЦЕПЦИИ "ОБЩЕГО ДОМА"

Вопрос о цивилизациошюм и политическом самоопределении России

сегодня стоит очень остро: никому не ясно, как поведет себя

"загадочный гигант" после завершения нынешнего смутного периода. На

своих развилках история бывает максимально открытой, отзывающейся

на такие субъективные факторы, как воля элит, настроения народа,

модные учения времени. Однако логика, диктуемая долгосрочными

факторами существования - цивилизационными, геополитическими,

экономическими, все же присутствует в истории. Она не так принуди-

тельна, как это представлялось сторонникам "непреложных историче-

ских закономерностей", - ее можно нарушать в угоду сиюминутным

интересам или провокациям извне, но, как показывает опыт, довольно

мстительна. Между логикой истории и исторической утопией склады-

ваются непростые отношения. Логика соответствует суровому

"принципу реальности", утопия - заманчивому "принципу удовольст-

вия". В массовом обществе, где ослаблено влияние норм и традиций,

"принцип удовольствия" получает непропорционально большое значе-

ние, что и объясняет нам злосчастную популярность утопий. Прежде,

когда социальная среда была еще достаточно здоровой - поддержива-

лась нерастраченным духовным капиталом множества предшествующих

поколений, - между обещаниями утопии и реваншем реальности проле-

гала историческая дистанция. Одно-два поколения могли жить в про-

странстве утопии, не ведая того, что живут на проценты от капитала

"Отцов". Но сегодня опустошения духовно-исторической среды так ве-

лики, что она реагирует почти незамедлительно: реванш реальности

настигает утопистов в апогее их общественно-политической карьеры.

382

Именно это имеет место сегодня в постлиберальной России. Хотя

радикал-либералы все еще находятся у власти, Россия успела стать пост-

либеральной, распростившись с иллюзиями очередного прогрессистско-

го утопизма. Правящему режиму история бросает вызов, хотя ответить

на этот вызов он, по-видимому, не в состоянии: это придется делать

народу России. Новейшая история развивается по законам драмы: каж-

дая новая ее фаза представляет собой ответ на крайности и недочеты

предыдущей. И чем выраженнее были эти крайности и односторонно-

сти, тем более резким - крайним в своей инверсионной логике - будет

ответ... Традиционные общества жили в более преемственной политиче-

ской истории, потому что не знали современного нетерпения масс и

меньше соблазнялись иллюзиями. Посттрадиционный человек лишен

подобного здравомыслия и потому обречен жить между двумя крайно-

стями: "светлого будущего" и "обескураживающего будущего".

Технократически воспитанное мышление строит свои прогнозы в

основном методом экстраполяции. В какой-то мере это оправданно по

отношению к технико-экономическим процессам. Но дискурс об исто-

рии требует возврата к гуманитарному мышлению, умеющему постигать

ее по законам драмы, "вызова и ответа".

Циклы истории - это драматическое чередование крайностей, кото-

рые в объективном плане выступают как инверсионные фазы "большого

цикла", а в субъективном - как этапы политической биографии народа,

зреющего в борьбе с искушениями утопии. Применительно к современ-

ной России это можно представить как противостояние утопии европе-

изма и реальности евразийства.

Все революции в России происходили под знаком "большой утопии".

Пора, кажется, задуматься над тем, как формируется поколение, кото-

рому не жаль крушить собственное общество, культуру и традицию.

Под знаком ожидаемых "частичных улучшений" делать это невозможно.

Требуется утопия, обещающая эпохальный, миропотрясательный ска-

чок. Таким скачком на рубеже 80-90-х гг. представлялось возвращение

России в "мировую цивилизацию", а точнее - в "Большую Европу".

РОССИЯ И "ПЕРВАЯ ЕВРОПА"

Когда Россия "выходила" из состава СССР и поставила себя в поло-

жение "демократического авангарда" в постсоветском пространстве,

США обещали ей "стратегическое партнерство". Предполагалось, что

383

смена идентичности не отразится на державном статусе России: бывшая

тоталитарная сверхдержава превратится в демократическую сверхдер-

жаву, разделяющую с США все блага и преимущества, связанные с

окончанием "холодной войны".

Все акции демонтажа великой военной державы - уничтожение тан-

ков и ракет СС-20 (18), разрушение военно-промышленного комплекса,

уход из Германии и стран Восточной Европы - были осуществлены под

вексель сугубо "идейного" плана - нового мирового порядка.

Наша "западническая" интеллигенция дважды на протяжении XX в.

безоглядно расправлялась с прошлым, исходя из предположения, что

"главный враг" в собственной стране и необходимо превратить внеш-

нюю войну во внутреннюю, гражданскую ("горячую" или "холодную").

В 1917 г. армию, фронт и государство разваливали левые "западники"-

радикалы, живущие в ожидании мировой пролетарской революции на

Западе. Спустя три четверти века правые "западники"-радикалы проде-

лали то же самое в предвкушении нового мирового порядка, препятст-

вие которому они видели в собственной стране. Иллюзии "нового миро-

вого порядка" и возвращения России в "европейский дом" нашими

"партнерами" поддерживались до тех пор, пока Россия и в самом деле

на разоружалась в военном и геополитическом отношениях (лишившись

большинства союзников). После этого ей было объявлено, что до "евро-

пейского дома" она еще явно не созрела, а новый мировой порядок тре-

бует не равенства, а гегемонии демократического Запада.

Так, в течение 4-5 лет возникло необычайно острое противоречие

между "западнической" утопией правящего режима и реальностью.

По сути, это явилось не меньшим ударом для сегодняшних правящих

"западников", чем крах надежд на "мировую пролетарскую революцию"

для большевиков. Большевикам в ответ на это пришлось создавать но-

вую концепцию "строительства социализма в одной стране" и произве-

сти акцию самоочищения от утопистов "перманентной революции". Ка-

кая реакция последует теперь у наших правящих "западников"?

Одна из попыток, соответствующая "реакции отрезвления", пред-

ставлена в концепции "второй Европы". Как пишет один из разработчи-

ков этой концепции, "мы понимаем под "второй Европой" незападные

европейские или евразийские страны... Теоретически "вторая Европа" -

это второй эшелон европейского развития. Введением концепта "вторая

Европа" достигается отказ от рассмотрения проблем России и других

посткоммунистических стран только как посткоммунистических след-

ствий. Сам коммунизм является модернизационной идеологией стран

384

второго эшелона развития. Он появляется в этих странах в связи с од-

новременной близостью (тяготением) к Западной Европе и отсталостью,

не дающей им шанса преодолеть разрыв"1.

Здесь необходим ряд поправок.

Во-первых, концепция "второй Европы", воспринимаемой в роли по-

слушного адепта "первой Европы", игнорирует проблемы цивилизаци-

онной идентичности, приобретающие сегодня столь большую важность.

Только теоретики, крайне не чувствительные к вопросам циввлизаци-

онного многообразия мира и воспринимающие историческую эволюцию

как "культурно нейтральный", униформистский прогресс, могут мыс-

лить дихотомией "центр - периферия". Чем крупнее размер страны и

выше ее международные и исторические амбиции, чем острее ощуще-

ние специфической идентичности ее народа, тем меньше оснований

надеяться, что он удовлетворится ученической ролью и периферийным

статусом своего государства. Думается, мы живем в знаменательной

фазе мировой истории, когда время пассивных вестернизаций заканчи-

вается. Возможно, что соответствующая попытка российских "западни-

ков" начала 90-х годов —' последняя в этом роде.

В эпоху активизации диалога мировых культур и пробудившегося

цивилизационного самосознания народов модернизации смогут осущест-

вляться уже только в стиле межкультурного диалога, а не попыток ме-

ханического переноса западных учреждений на почву других культур.

Этому новому периоду "западники" - адепты и знатоки европейского

опыта - также понадобятся. Но это будут уже другие "западники",

умеющие мыслить и работать в духе сравнительной методологии и

культурного диалога, когда просветительский мессианизм сменяется

уважительным партнерством. Западу нашей эпохи предстоит разрешить

одно из главных противоречий своей культуры, которая провозглашает

политический плюрализм как внутреннюю ценность, но не терпит плю-

рализма вовне, подстегивая планетарную вестернизацию.

Во-вторых, концепция "второй Европы" предполагает соответствую-

щую открытость первой — готовность расширять свой состав и раскры-

вать объятия вновь прибывающим (по мере их экономического и поли-

тического созревания).

В этом вопросе новейший опыт провоцирует неменьшее сомнение,

чем в предыдущем. Множатся симптомы постепенного превращения

Запада из открытого в закрытое (для внешнего мира) общество. В част-

1 Федотова В.Г. Судьба России в зеркале методологии // Вопросы филосо-

фии. 1996. № 3. С. 26, 27.

385

гости, это проявилось в концепции "золотого миллиарда". Никогда еще

;о времен эпохи Просвещения универсалии прогресса не оспаривались

Западом с такой откровенностью. В недавних теориях конвергенции и

'единого индустриального общества" проявлялся прежний дух просве-

щенческого (а если глубже — христианского) универсализма: миру суж-

дено быть единым, а все, что его разделяет, носит временный и искус-

ственный характер. Однако предостережение глобалистики относитель-

но экологической перегрузки нашей планеты на современном Западе

асе чаще интерпретируются не универсалистски - как необходимость

планетарной реформации в духе идеологии "зеленых" или восточного

шсмизма (коэволюпии природы и цивилизации), а изоляционистски, в

цухе теории избранничества. Утверждается, что в постиндустриальное

эудущее успевают прорваться, до того как "экологический капкан" за-

хлопнется, только избранное меньшинство человечества, представлен-

аое развитыми странами Атлантики и Тихого океана. Для остальных

ауть закрыт.

Эта изоляционистская философия истории конкретизируется в прак-

шческой политике Объединенной Европы, становящейся все более про-

текционистской. Так, Шенгенские соглашения, снимая барьеры внутри

ЕС, одновременно усиливают их между ЕС и окружающим миром. На-

гурализироваться в Западной Европе или получить временный профес-

сиональный опыт общения с нею для выходцев из Восточной Европы,

России или "третьего мира" становится все труднее.

В этом же духе эволюционирует иммиграционное законодательство

ведущих европейских стран, в первую очередь объединенной Германии.

Под вопрос ставится главная ценность, когда-то подаренная Западом

миру: идея общечеловеческого прогресса, одной-единой светлой пер-

спективы.

В этих условиях ожидать со стороны других народов актуализации

ценностей вестернизапии, как это предполагает концепция "второй Ев-

ропы", у нас все меньше оснований. Применительно к России это тем

более справедливо. Запад, судя по всему, готовит ей перспективу не

"второй Европы", а "третьего мира". В России идет, всячески подталки-

ваемый и поощряемый извне, процесс деиндустриализации - свертыва-

ние перерабатывающей промышленности и наукоемких, отраслей (с со-

путствующей образовательной и социокультурной инфраструктурой).

Открывается путь превращения в мирового поставщика сырья и энерго-

ресурсов. Это уже не европеизация, а деевропеизация! Кажется, эта

386

перспектива принята нашей правящей элитой в виде "логики междуна-

родного разделения труда". Такова судьба угодливого "западничества":

адепты лишены творческой воли и потому обречены соглашаться снача-

ла на вторые, а затем и на третьи роли... Социокультурный парадокс

модернизации состоит в том, что она требует воли, питаемой идентич-

ностью, а вестернизация подрывает источники этой воли, деформируя

нормы и ослабляя идентичность.

Статус России между "первым" и "третьим" мирами нельзя понимать

в духе экономикоцентричного фатализма. Статус - это малодоступное

технократической рассудочности социокультурное понятие, охваты-

вающее события в сфере духа. Сохраняющий свою идентичность Китай

в цивилизационном смысле дальше от Европы, чем Россия. Но у него

несравненно больше шансов на творческую реализацию "европейской

идеи" (идеи развития), чем у деморализованной России.

ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ ПАРАДОКС РОССИИ: ОПАСНОСТЬ

ПАНСЛАВИЗМА

Сегодня Россия в своих отношениях с Западом переживает примерно

ту же фазу развития, какую переживала она после Крымской войны,

итоги которой на цивилизационном и геополитическом уровне были

глубоко проанализированы Н.Я.Данилевским. Он показал, что Россию

допускают к участию в европейских делах лишь на той стадии, когда

Европа расколота и ей изнутри угрожают гегемонистские притязания

(Карл I, Фридрих Великий, Наполеон, Гитлер). Напротив, когда Европа

чувствует себя объединенной и стабилизировавшейся, наступает период

открыто антирусской политики. Сегодня Западная Европа едина, как

никогда, и именно поэтому, как никогда, солидарна в своем цивилиза-

ционном неприятии России. Евроцентризм, склонный отождествлять

западную цивилизацию с общечеловеческой, а прогресс со всемирной

вестернизапией, издавна видит в России главную преграду на пути про-

гресса. Россия при этом выступает как досаднейший казус истории: "не

только гигантски лишний, громадный исторический плеоназм, но даже

положительное, весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и

распространению настоящей общечеловеческой, т.е. европейской, или

германо-романской цивилизации. С такой точки зрения становится по-

нятным (и не только понятным, а в некотором смысле законным и, по-

жалуй, благородным) сочувствие и стремление ко всему, что клонится к

387

ослаблению русского начала по окраинам России, - к обособлению

(даже насильственному) разных краев, в которых, кроме русского, су-

ществуют какие бы то ни было инородческие элементы, к покровитель-

ству, к усилению (даже искусственному) этих элементов и к доставле-

нию им привилегированного положения в ущерб русскому"1.

Здесь Данилевский не менее прозорливо раскрыл будущую политику

"западнического" радикал-либерализма в России, чем Достоевский в

"Бесах" и в "Братьях Карамазовых" — политику левого радикал-

революцинаршма. Указал Данилевский и на готовность Запада разы-

грать против России "мусульманскую" карту, используя, в частности,

великодержавные притязания Турции. Данилевский предложил свою

версию ответа на этот опаснейший вызов - объединение славянских

государств как альтернативу объединенной Западной Европе.

Ориентация на этот проект означает предположение, что фаза вес-

тернизации Восточной Европы (состоящей в основном из славянских

государств) является временной и вскорости сменится инверсионной

фазой особой славянской идентичности. И чем активнее Западная Ев-

ропа будет эксплуатировать мусульманский фактор (как это имеет ме-

сто и в отношении Югославии и в отношении России), тем скорее мо-

жет вызреть альтернативная "западничеству" общеславянская идентич-

ность. Не следует забывать, что постсоциалистическая Восточная Евро-

па сегодня является не полноценным членом "европейской семьи", а

маргиналом Запада, "второй", низшей по сорту Европой.

Сегодня политический процесс в этой "второй Европе" в целом со-

ответствует инверсионной посттоталитарной фазе: питается реакцией на

советский гегемонизм, отождествляемый с "русским империализмом".

Но когда эта фаза завершится военной интеграцией в НАТО и страх

перед Россией исчезнет, тогда-то может наступить встречное открытие

восточноевропейской самобытности, связанной с этническими (славян-

ство), конфессиональными (православие), а также геополитическими и

экономическими особенностями этого региона.

Сейчас все поставлено на карту европейской интеграции, но являет-

ся ли эта карта беспроигрышной? Одно дело - мыслить европейскую

интеграцию как простое расширение системы атлантизма, другое -

предположить, что пространственное расширение Запада за счет Вос-

точной Европы неминуемо повлечет за собой ослабление атлантизма и

возможность новой дифференциации Европы на Западную (атлантичес-

1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 64.

388

кую) и Центральную во главе с объединенной Германией. Геополитиче-

ская интуиция подсказывает, что раскол постсоциалистического про-

странства чреват симметричной реакцией на Западе - расколом атлан-

тического пространства. Тоталитарный СССР способствовал сплочению

Запада, распад его не может не усиливать процессы дифференциации

между США и Западной Европой, а также между атлантическим и цен-

тральноевропейским Западом.

Сегодня официальная российская политика носит несамостоятель-

ный характер: она является такой же "проамериканской", какой была

политика побежденных во второй мировой войне Западной Германии и

Японии.

Между объективными долгосрочными интересами России, связанны-

ми с возрастающей самостоятельностью Западной Европы по отноше-

нию к Америке или самостоятельностью стран Восточной Европы по

отношению к Западной, и ее современной политикой "младшего парт-

нера" и порученца США имеется несомненное противоречие. Это про-

тиворечие со временем может разрешиться либо на путях экспансии

России на Запад, под знаменем панславизма, либо на путях евразийской

политики. Главное - это понять, что нынешний капитулянтско-

изоляционистский путь России, отступающей с западных, южных и вос-

точных границ, сжимающейся в виде "острова", - сугубо временное

явление.

Россия - не этническое "государство русских", а особая цивилиза-

ция, обладающая своим суперэтническим потенциалом и соответствую-

щим набором геополитических идей. Одна из таких идей, издавна вы-

нашиваемая в недрах консервативного политического спектра, - визан-

тийско-православной сверхдержавы. Это — не "вторая Европа", а "тре-

тий Рим" - наследник Византии. Когда сама память об идеологических

столкновениях "классового" типа отойдет в прошлое, уступая место

цивилизационно-конфессиональным способам идентичности, идея пра-

вославной цивилизации может ожить в Европе. Упреждая такую воз-

можность, активизировались миссионеры униатского типа на Украине и

в Белоруссии, протестанстско-евангелического - в самой России.

Путь России в Европу возможен, но совсем не в том качестве, кото-

рое предполагают наши благонамеренные "западники". Если иметь в

виду не нынешнюю капитулировавшую и деморализованную Россию, а

Россию в привычном качестве великой, обладающей вселенскими амби-

циями страны, то это будет неминуемо путь геополитического реванша

389

под знаком славяно-православного мессианизма. Здесь кроется настоя-

щий парадокс истории. Те, кто категорически настаивают на вхождении

России в Европу, проповедуют "путь на Запад", еще не знают, что Рос-

сия не может пойти туда в качестве второй, зависимой и подражающей

Европы. Для того чтобы стать общенациональным вдохновительным

проектом, этот путь должен обрести давно вынашиваемую "константи-

нопольскую" ориентацию России как "третьего", восточного Рима. Нет

сомнений, что это путь тотальной конфронтации: с Западом и с му-

сульманским миром одновременно. Не либерально-пацифистские ожи-

дания реализуются здесь, а скорее эсхатологические.

Исключить такой путь вовсе нельзя. Его можно очертить в жанре

предостерегающего знания: как одну из тех возможностей истории, ко-

торую желательно предотвратить...

В самом деле, какие события делают этот путь вероятным? В первую

очередь те, которые вписываются в парадигму СХантингтона - гряду-

щего "столкновения цивилизаций". Если в мире будет непрерывно уси-

ливаться политизация мировых религий и насаждаться соответствующий

тип идентичности, то пророчество Хантингтона о неизбежном распаде

государств, включающих разные цивилизанионные регионы, может

сбыться. И тогда сработает логика вызова и ответа: в ответ на крайнюю

политизацию ислама, ставшего, с подачи Запада, антирусской и анти-

славянской силой, может произойти политизация православия. Россия,

обрубившая свои мусульманские анклавы, приведенная в состояние

крайней возбужденности от мусульманского фундаментализма сепара-

тистского толка, может взять на вооружение православный фундамен-

тализм и модель православной теократии. Такого рода теократия не

может не ориентироваться на Балканы и на Константинополь, т.е. на

превращение "второй Европы" в альтернативный Западу православный

"третий Рим". Не будем забывать, что идеократические модели являют-

ся едва ли не единственным способом ускоренной социализации марги-

налов, которые успели стать массовым продуктом постсоветских ре-

форм на огромном пространстве мира. Превратить маргинален в благо-

намеренный средний класс - долгий и проблематичный путь. А вот

конвертировать их асоциальную энергетику в неистовый политический

фанатизм сторонников новейшего мессианского учения - путь не-

сравненно более быстрый. Не исключено, что данный путь может вдох-

новить не одних только маргиналов и люмпенов. Последние в со-

циологическом плане могут рассматривается как разновидность

"доэкономического человека". Нр наряду с ним заявляет о себе другой

390

всемирно-исторический тип — "постэкономический человек". Его моти-

вации уже не сосредоточены вокруг показателей уровня жизни, его все

больше мучает духовная жажда. Нельзя исключать такого поворота ис-

тории, когда эта жажда "постэкономического человека" на время совпа-

дет с иррациональными томлениями "доэкономического человека", что

способно вызвать резонанс катастрофической силы.

Надо сказать, что сегодня политика Запада, категорически противя-

щегося реинтеграции постсоветского пространства и одновременно ра-

зыгрывающего "мусульманскую карту" против России и южного сла-

вянства, прямо толкает новейшую политическую историю на этот гло-

бально конфронтапионный путь. Такая стратегия оправдана (и то лишь

в среднесрочной перспективе) при одном допущении: что русский народ

окончательно утратил свою пассионарность и ему нечем ответить на

геополитическую бесцеремонность Запада и фанатизм мусульманского

Востока.

Вероятно, что такой диагноз преждевремен и слухи о смерти России

"сильно преувеличены". Утрата пассионарности — не природный фено-

мен, а факт определенного периода истории, точнее - определенной

фазы исторического цикла. Ценностная неангажированность и аллего-

рия на "большие идеи" - естественная реакция на идеологическую

одержимость тоталитарных режимов. Однако прозябание вне ценно-

стного смысла, декаданс со всеми его приметами - имморализмом, кор-

рупцией, гнетущей скукой бытия — этой агрессией пустоты, способны

вызвать не менее острую массовую реакцию в следующей, инверсион-

ной фазе цикла. Добавьте к этому оскорбленное патриотическое чувст-

во, питаемое бесцеремонностью победителей в "холодной" войне, эконо-

мическое обнищание, повсеместное нарушение принципов социальной

справедливости. Новая фаза идеократического подъема в значительной

мере уже подготовлена. И наша задача в данном случае избежать ее

наиболее экстремистских и разрушительных проявлений! Альтернатива

есть. Она связана с евразийской идеей. Парадокс этой идеи состоит в

том, что, выступая как более жесткая в отношении Запада, связанная с

консервативной традицией российских "государственников", она в то

же время предотвращает столкновение России с Западом, ориентируя ее

на Восток, в привычную цивилизационную нишу. Европейско-просвети-

тельская традиция России при этом не отбрасывается, а, напротив, уси-

ливается, так как не требует "византийской" ревизии.

391

"ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЦИВИЛИЗАЦИЮ"

КАК ПУТЬ НА ВОСТОК

Выше был отмечен парадокс пути на Запад: для России он чреват не

вхождением в "первую", благополучную Европу, не укреплением свет-

ского, либерального и деидеологизированного режима, а формировани-

ем православной теократии и альтернативной Западу "восточно-

римской", или "византийской", Европы.

Путь на Восток, в Евразию не менее парадоксален, но в данном слу-

чае имеется продуктивная парадоксальность мощного созидательного

плана. Для России подтвердить свое ответственное присутствие в Евра-

зии как стягивающего, интегрирующего и консолидирующего центра -

значит посрамить варварский прогноз Хантингтона и доказать, что

конфессионально разнородные регионы (в данном случае - славяно-

православный и тюрко-мусульманский) могут образовать устойчивые

цивилизапионно-федеративные образования в качестве основы прочной,

созидательной государственности.

В силу привычки во всем поддакивать авторам модных западных

теорий, российские интеллектуалы не заметили, какое отступление

культуры, какое забвение великих заветов Просвещения знаменует со-

бой концепция "столкновения цивилизаций". То отождествление этни-

ческого и конфессионального начал, которое заложено в концепции

С.Хантинггона, означает не что иное, как возврат к трайбализму, к

"доосевому" времени племенных религий и племенных конфликтов.

Мы, жители великой Евразии, не протяжении тысячи лет осваивали

систему общежития, основанную на суперэтнических и межконфессио-

нальных универсалиях, имеющих повседневную экзистенционалъную

значимость - верифицируемых в совместном освоении трудных про-

странств, в различных видах хозяйственной кооперации, в обороне еди-

ного Отечества. Мы явочным порядком освоили межэтническую модель,

затем концептуально оформленную и осмысленную европейским Про-

свещением. Это - религиозная и этническая терпимость, преобладание

"культуры-проекта" (совместного) над разъединяющей "культурой-

памятью", умение актуализировать в сознании смыслы, относящиеся к

совместной созидательной деятельности, и вынести за скобки, в тень

приватно-сокровенного (неприкасаемого) конфессиональную и этниче- j

скую специфичность.

392

По Хантингтону, получается, что цивилизации основываются рели-

гиозными фанатиками, не способными к межкультурному диалогу и

ставящими религиозно-идеологическую ортодоксальность выше любых

видов практики. Думается все же, что цивилизационный тип самосозна-

ния отличается прямо противоположными чертами. Цивилизационное

строительство базируется на особо рафинированном искусстве, тре-

бующем не одержимости, а великодушия и широты взгляда: на способ-

ности синтезировать гетерогенные начала, организовывать кооперацию

взаимодополнительных хозяйственных и социокультурных субъектов,

так выстраивать систему приоритетов, чтобы объединяющие, прими-

ряющие, "коэволюционные" эффекты несомненно доминировали над

противоположными.

Каждая из мировых цивилизаций - это целый континент, собираю-

щий несметное количество образов жизни, социокультурных форм.

Можно ли предположить, что этот богатейший плюрализм удерживается

системой узколобого догматизма, ставящего "букву учения" выше су-

щества дела, т.е. жизненно необходимых способов кооперации? Циви-

лизация есть надгосударственный и "сверхгосударственный", не уклады-

вающийся в чисто политические рамки суперэтнический синтез.

В России - Евразии этот синтез в своих внешних границах, как пра-

вило, совпадал с государственным, но никогда к нему не сводился.

Ключевский отмечал, что история Российского Государства - это исто-

рия колониального освоения пространств, а вехи ее - это стоянки, вре-

менные рубежи процесса освоения территорий. Если продвижение Рос-

сии на Запад носило собственно государственно-политический характер

и было связано с внешними войнами, то продвижение на Восток обрело

цивилизационный характер. Колонисты-первопроходцы не были "охот-

никами за скальпами", не насаждали заранее заданный ("доктринально

чистый") уклад, а ассимилировали и ассимилировались одновременно —

как истинные "плюралисты" и мастера межкультурного диалога. В

этом - великий парадокс российской цивилизации: она не знала пар-

тийно-политического плюрализма западного толка, но плюрализм со-

циокультурный, связанный с терпимостью и сохранением этнического и

конфессионального многообразия, образов жизни и укладов, ей был

свойствен изначально. Большевизм в значительной мере извратил эту

великую традицию, что и породило современные центробежные тенден-

ции. Племенной сепаратизм, выдаваемый ныне за "столкновение циви-

лизаций", - это плата за насильственную большевистскую унификацию,

393

за нарушение принципов социокультурного плюрализма. С одной сто-

роны, большевики осуществили "ренационализацию" окраин, придав им

обременительную, обставленную ложными атрибутами фикцию полити-

ческой суверенности ("право на самоопределение вплоть до отделе-

ния")- С другой — подавили этническое своеобразие там, где оно было

законным и вписывалось в цивилизапионную парадигму в форме куль-

турной автономии.

Сегодня Запад взял на вооружение двойной стандарт: политическая

философия этноцентризма и этяосуверенитетов категорически запреще-

ны в Европе, но всячески поощряются в постсоветском пространстве.

Там - принцип единых политических наций, объединяющих людей раз-

личной этнической и конфессиональной (католики, протестанты, иудаи-

сты, мусульмане и т.д.) принадлежности. Здесь - "допросвещенческий"

принцип этноконфессиональных размежевании и этнократически орга-

низованных государств.

Вот еще один парадокс новейшей российской политической исто-

рии. Россия не может выжить и возродиться как великое государство,

не подтвердив, не снабдив новыми, убедительными для современного

поколения аргументами, великий принцип европейского Просвещения:

принцип суперэтнических универсалий. Ее призвание — отвергнуть

двойные стандарты, разоблачить и преодолеть новейшую ересь пропо-

ведников "конфликта цивилизаций", подтвердить свою способность к

суперэтническим и межконфессиональным синтезам — к цивилизапион-

ной, внесиловой сборке (интеграции) распадающегося и варваризирую-

щегося евразийского пространства.

Здесь завязывается большая политическая драма. Дело в том, что на

Западе фактически сложился внешнеполитический консенсус, связан-

ный с категорическим неприятием реинтеграционного процесса в пост-

советском пространстве.

За любыми проявлениями этого процесса видят "русский империа-

лизм". Здесь опять-таки проявляется двойной стандарт: интеграционные

процессы в западной пространстве признаются неизбежными, соответст-

вующими экономическим и политическим императивам нашей эпохи; в

восточном, постсоветском и постсопиалистическом пространстве они

категорически осуждаются и блокируются. Между тем в этом простран-

стве, где этносуверенитеты, как правило, оказались чреватыми провала-

ми в варварство, на наших глазах складывается общенациональный (или

межнациональный) консенсус относительно необходимости реинтегра-

394

ции. То, что этот консенсус не переводится еще на язык государствен-

ных и межгосударственных решений, — вина соответствующих полити-

ческих элит, которым уготовлено неизбежное банкротство.

Если народная воля к реинтеграции действительно созрела, она рано

или поздно найдет политическую форму своей реализации. Ставки здесь

нешуточные. Сегодня всем уже ясно, что без реинтеграции, без образо-

вания единого постсоветского рынка вся обрабатывающая промышлен-

ность - поле приложения наиболее квалифицированной рабочей силы -

обречена на вымирание по причине своей неконкурентоспособности на

рынках дальнего зарубежья.

Следовательно, налицо жесткая историческая дилемма: либо сохра-

нение сложившегося цивилизационного (не в хантингтоновском, а в

"просвещенческом" смысле) потенциала на основе воссозданного еди-

ного экономического пространства, либо совместный провал в "третий"

и даже 'Четвертый" мир и превращение большинства населения Евразии

в маргинален и люмпенов, во "внутренний и внешний пролетариат" -

этот антипод цивилизации.

Таким образом, возник величайший, чреватый трагизмом парадокс

истории: России предстоит отстаивать свое право быть Европой в борь-

бе с "первой" Европой, не только отказывающей ей в этом, но и прямо

блокирующей великое созидательно-восстановительное дело, связанное

с предотвращением тотальной маргинализации нашего евроазиатского

континента.

Евразия, в определенном смысле, - это "третья Европа", отличаю-

щаяся от "второй", Восточной, Европы тем, что она не может быть ор-

ганизована на началах "западнического" эпигонства, а требует само-

стоятельного цивилизационного творчества, связанного с особенностями

евразийских (в первую очередь, славяно-тюркских) синтезов. Эпигоны

здесь явно не годятся, о чем убедительно свидетельствует банкротство

нынешнего "западнического" режима в России, не породившего ни од-

ного яркого государственного характера, не имеющего в своем активе

ни одного масштабного политического и экономического успеха.

Создатели русской идеи прекрасно осознавали цивилизационную

специфику России и ее историческое призвание, назвав ее "третьим

Римом". Россия - Рим, сохраняющий великие интенции европейской

цивилизации с ее прометеевым духом, с ее творческим беспокойством,

обращенностью не в прошлое, а в будущее. Но она - особый "третий

Рим", умеющий творчески распорядиться специфическим евразийским

395

наследием, и творчески освоить опыт двух "предыдущих Римов". Веро-

ятно, русская идея, в отличие от идей эпигонствующего "западничест-

ва", содержит особый тип откровения, обращенный к опыту современ-

ности, включая продуктивную критику современности. Наши "западни-

ки" целиком погружены в дихотомию "традиционализм - модернизм"

(современность) и приписывают все изъяны, все недочеты историческо-

го развития сопротивлению цепляющегося за жизнь традиционализма.

Этим "плагиаторам модерна" неведомо, что современность требует не

менее критического (самокритического отношения), что модернизм мо-

жет порождать не менее масштабные и трагические проблемы, чем пре-

словутый традиционализм. В конечном счете, коммунистический тота-

литаризм - дитя модерна, плод утрированного, не признающего никаких

резонов преобразовательного активизма, наследующего принцип, о ко-

тором уже говорилось: "знание - власть" (Ф.Бекон), и отвергающего

знание - мудрость.

Не успели мы справиться с одной болезнью модернизма, как оказа-

лись подвержены другой: декадансу тотального безволия, отсутствия

вдохновительных ценностей и урезонивающих норм, разнузданного ни-

гилизма и коррупции. Приписать и эти изъяны традиционному духу -

значит ничего не смыслить в метафизике традиционализма. Перечис-

ленные приметы декаданса - не результат традиционной "темноты" и

невежества, ибо традиционализм - это "невежество", организованное

нормой и традицией, ориентированное на культурную память и в этом

качестве "невежеством" не являющееся. Не надо путать культуру с об-

разованностью: бывает культура без образованности и образованность

без культуры. Последнее как раз и характеризует эпохи декаданса:

здесь нередко царит многознание, не знающее своего применения, ли-

шенное нравственной воли - организующего идеала.

Молодая, едва обретшая государственную самостоятельность после

монгольского ига Россия впервые столкнулась с декадансом в лице

Византии - своей материнской культуры. Декаданс последней не мог

восприниматься как нечто сугубо внешнее - он изначально был пере-

жит как собственная возможность, как злоключение родственной циви-

лизации. Именно тогда Россия научилась критическому отношению к

модерну, способному деградировать в повальный имморализм и скепти-

цизм. Русская идея — это идея бытия, организованного вокруг идеала и

получающего благодаря этому высокий духовный тонус - "ценностную

пассионарность". Наш новейший посттоталитарный опыт дает нам вес-

396

кие основания для критики модерна — не с позиций традиционализма, а

с позиций нетленных нравственно-религиозных норм, высокой духовно-

сти. Нынешняя Россия больна не традиционализмом - она сегодня наи-

менее традиционалистская из всех стран, принадлежащих к "первой",

"второй" и "третьей" Европе. Она поражена изъянами постмодерна —

предельной релятивацией всех норм, отсутствием надежных процедур,

посредством которых культуре предъявляются достаточно убедительные

различия Добра и Зла, Прекрасного и Безобразного, высокого вооду-

шевления и тупого фанатизма.

Речь идет о Просвещении, вырождающемся в декаданс. Вопрос о

том, как преодолеть декаданс, сохранив и умножив Просвещение? Эта

проблема и решалась в русле русской идеи.

Посттоталитарная Россия как "третья Европа" воспроизводит свою

исконную ситуацию "третьего Рима" - ситуацию народа, которому

предстоит отбить натиск- декаданса, сохранив Просвещение.

В начале русской истории эта ситуация сложилась в ходе цивилиза-

ционной встречи России с Византией - Римом, который нес декаданс в

"упаковке" Просвещения. Сегодня аналогичная ситуация складывается в

ходе новейшей (постготалитарной) встречи с Западом. Запад провозгла-

сил себя генератором всемирного модернизационного процесса в тот

самый момент, когда его культура поражена релятивизмом постмодерна.

Поэтому перед культурами, выступающими в роли "рецепиентов", воз-

никает опасность освоить постмодерн прежде модерна, по-своему рафи-

нированную критику самоуверенного Логоса - прежде самого Логоса.

Справиться с задачами новейшей модернизации, не впадая в саморазру-

шительный скепсис постмодерна, — это и означает отстоять идеал евро-

пеизма (Просвещения) порою и в противоборстве с самой "первой Ев-

ропой", то отказывающей России в праве на современность, то дискре-

дитирующей современность в целом с позиций постмодерна.

Дистанцирование от Запада, экспортирующего деморализующий по-

стмодерн прежде модерна, предполагает, естественно, путь на Восток -

не экзотический Восток теократии и мусульманского фундаментализма,

а новый, тихоокеанский Восток, доказавший свою способность овладе-

вать Просвещением, не впадая в декаданс.

Аналогичный прием был использован в ходе неоконсервативной

волны в США, деятели которой всеми силами осуществляли сдвижение

центра общественно-политической жизни своей страны с охваченного

декадансом атлантического побережья на сохранившее здоровые кон-

397

сервативные основы западное, тихоокеанское побережье. Аналогичный

сдвиг явно назрел в России и имеет то же самое значение: преодоления

соблазнов эпигонствующего европеизма, питающегося тлетворным воз-

духом западного декаданса, но не способного к действительно продук-

тивным заимствованиям.

ЧТО НАС ЖДЕТ НА ВОСТОКЕ?

Евразийская идентичность России представляет единственно надеж-

ную цивилизационную альтернативу крайностям теократического панс-

лавизма, способного столкнуть нас и с Западом, и с мусульманским

миром одновременно. Этот путь означает, что Россия подтверждает свое

назначение - быть государством-цивилизацией (а не государством-

островом, лишенным собственной цивилизационной ниши и обреченным

на ретроградный изоляционизм). Консолидируясь как сверхдержава в

своем традиционном цивилизационном ареале, Россия не бросает вызов

(как в панславистском варианте) законным интересам Запада, не втор-

гается в давно освоенную им экологическую нишу. Нет сомнений, что,

подтверждая свои права и статус в качестве субъекта реинтеграционных

процессов в постсоветском пространстве, она будет сталкиваться с со-

противлением Запада. Но это будет не то законное сопротивление, ко-

торое связано с защитой жизненно важных интересов, а сопротивление

самоуверенного гегемонизма, которому в самом деле необходимо дать

отпор и шантажу которого российская государственная элита не имеет

права поддаваться.

Евразийская идентичность России — единственное средство мобили-

зации национального (не в этническом, а в политическом смысле) духа,

что необходимо для цивилизованного освоения огромных пространств

русского Севера, Восточной Сибири и Дальнего Востока. Если такой

мобилизации еще при жизни нынешнего поколения не произойдет, а

российская правящая элита по-прежнему будет цепляться за химеру

"общеевропейского дома", упуская ради нее действительно националь-

ное дело в Евразии, то может последовать цивилизапионная катастрофа

на нашем континенте, связанная с ломкой его идентичности под влия-

нием натиска тихоокеанского региона. Об этом предупреждал еще

Д.И.Менделеев, основываясь на опыте русско-японской войны 1904 г.

"Необходимость же недалеко предстоящего напора на нас с разных сто-

398

рон видна, по мне, уже из того, что у нас на каждого жителя... прихо-

дится в два раза более земли, чем для всего остального человечества...

если же принять во внимание лишь наших непосредственных соседей,

то еще в большей пропорции... Войны же (как и переселения) ведут

прежде всего из-за обладания землей, т.е. чаще всего сообразно с тесно-

той населения. Так ветер идет из мест большего давления в места с

меньшим давлением... Поэтому-то нам загодя надо, во-первых, устраи-

вать так свои достатки и все внутренние порядки, всю частную жизнь,

чтобы размножаться быстрее своих соседей и всего человечества, а во-

вторых, нам необходимо помимо всего быть начеку, не расплываться в

миролюбии, быть готовыми встретить внешний напор, т.е. быть стра-

ною, быстро возвышающей свои достатки всемерно (как земледельцы,

как промышленники и как торговцы), пользующеюся богатствами и

условиями своей земли, блюдущею внутренний свой порядок и внешний

мир..."1. Сегодня, подводя итоги трагического для нас XX века, поража-

ешься тому опустошению, какое произвел большевистский эксперимент

в самой сердцевине нашей цивилизации. Технократически ориентиро-

ванные революционеры-модернизаторы создавали мир Машины, опус-

тошая мир Человека. Бели бы не произведенная ими "национализация"

семьи, женщин (посланных работать фактически бесплатно) и молоде-

жи, превращенных в придаток индустрии, не говоря уже о бесчислен-

ных жертвах большевистского геноцида, население страны к концу века

могло бы составить не менее 600-650 млн. человек - надежная база для

культивации бесчисленных пространств Евразии.

Большевизм превратил нашу Евразию из "пространства человека" в

пространство индустрии, которая, в отличие от человека, имеет свойст-

во морально устаревать, превращаясь в металлический лом и хлам, -

что сегодня с нею и произошло. Надо сказать, демографический крите-

рий является одним из самых надежных показателей действительных

социальных результатов проводимых реформ. Количество и качество

человеческой основы цивилизации - вот самое главное. С этой точки

зрения приходится признать, что нынешняя реформа — это второй после

большевистского обвал в человеческом измерении цивилизации. Депо-

пуляция плюс катастрофическое ухудшение образовательных, культур-

ных и нравственных показателей - вот результаты, которые нельзя при-

крыть никакими ухищрениями болтливой политической гуманитаристи-

ки, хвастающейся "свободой слова" как решающим достижением.

1 Менделеев Д.И. Заветные мысли. М., 1995. С. 216, 217.

399

Надо прямо сказать: демократия тогда имеет шанс стать общенацио-

нальной ценностью, когда она менее декоративна - способна верифици-

роваться в опыте массовой хозяйственной, политической и социокуль-

турной самодеятельности. Если же она тестируется лишь в опыте бо-

гемствующей журналистики, празднующей освобождение от цензуры (в

основном, сексуальной), то ее апологетика означала бы опасную подме-

ну ценностей.

Демократия в определенных условиях (российские сегодня именно

таковы) представляет собой консервативное, а не либерально-эмансипа-

торское дело. Если понимать демократию не в сугубо отрицательном

смысле - как снятие определенных внешних ограничений, а в позитив-

ном - как создание условий для неподопечного самодеятельного суще-

ствования, что и предусматривается европейским понятием граждан-

ского общества, то демократия выступает как сочетание свободной со-

ревновательности с самодисциплиной. Диалектика здесь жесткая: либо

самодисциплина в ее экономическом, социокультурном и государствен-

но-политическом (относящимся и к делу обороны) измерениях, либо

дисциплина, навязываемая извне, в форме "неоавторитаризма". Следова-

тельно, главной гарантией от различных разновидностей авторитаризма

и диктатуры является готовность к самодисциплине, что связано с осо-

бым типом менталитета, близким к протестантской аскезе. Различные

мировые цивилизации вырабатывали свои технологии очищения челове-

ческого духа от скверны безответственности и нигилистического свое-

волия. Выработаны они и в православии, и в мусульманстве. Проблема,

по-видимому, состоит в том, чтобы не отвергать, не дискредитировать

этот великий духовный опыт, а попытаться "конвертировать" его в со-

временные формы социально ответственного поведения. Никакая про-

дуктивная экономика невозможна без такого поведения и никакие

внешние, институциональные формы не дадут соответствующих гаран-

тий вне этой интимной духовной основы, относящейся к нравственной

инфраструктуре цивилизации. Не рынок сам по себе создает продук-

тивную экономику - он может, как показывает опыт нынешней эконо-

мической реформы, в изобилии порождать криминальную среду менял и

спекулянтов, а только рынок как система партнерского обмена, бази-

рующаяся на определенном социокультурном, ценностном базисе.

Важно отметить главное: в процессе выстраивания евразийской

идентичности, предполагающем усиленное внимание к благоустройству

Восточной Сибири и Дальнего Востока, России предстоит "встреча" с

400

тихоокеанской (конфуцианско-буддийской) цивилизацией, сохранившей

традиционную аскезу и мобилизованную на эту религиозно-нравствен-

ную основу. Ответить на ее вызов и вступить с нею в достойный, взаи-

мообогащаюпщй диалог при воцарившемся у нас климате криминально-

богемной "раскованности" — безнадежное дело. Если западные "пост-

модернисты" нас здесь кое-как еще "поймут" (хотя на уважение рас-

считывать не приходится), то при встрече с народами тихоокеанского

региона необходим совершенно другой уровень внутренней мобилизо-

ванности. Крайне необходим он и для того, чтобы не откладывая решать

неотложные, указанные еще Менделеевым, задачи по укреплению

"человеческого фактора" российской цивилизации. Богемствующие,

пораженные недугом декаданса нации физически вырождаются. Об этом

свидетельствует опыт всех "сумеречных" эпох, в том числе - довоенной

Франции.

Для надежного демографического воспроизводства, как и для вос-

производства промыпшенно-экономического, необходим определенный

минимум аскезы. Многодетных семей не бывает в обществах или со-

словиях, представители которых боятся тягот повседневности и не верят

в будущее.

Высокая рождаемость — это инвестиции в человеческий капитал,

главный вид богатства. Экономическая инфляция, подтачивающая сбе-

режения, и моральная, подтачивающая дух, нормы и ценности, равным

образом исключают эффективность таких инвестиций. А сегодня они

сверхнеобходимы ввиду задач, ждущих Россию на Востоке.

Численность нашего населения за Байкалом - всего около 10 млн.

Между тем население соседнего Китая превысило 1,2 млрд. человек.

Пахотный клин в расчете на душу населения в этой стране в 9,5 раза

меньше, чем в бывшем СССР. Сложилась ситуация беспрецедентной

встречи перенаселенного цившшзационного региона, имеющего сотни

миллионов свободных и энергичных рук, и нашего, отличающегося ог-

ромными природным богатствами и демографическим вакуумом. На

долю Сибири приходится 80 процентов всех разведанных запасов угля

(свыше 160 млрд. тонн), 7,1 млрд. тонн железных руд, 98,5 млн. тонн

марганцевых, свыше 41 млрд. куб. м древесины . Вне человеческого

приложения все эти богатства лежат мертвым грузом. В мире, по-

видимому, зреет "заказ" на освоение этого неиспользованного или без-

1 Деловая Сибирь. 1995. № 17.

401

дарно разбазариваемого богатства и число соответствующих претенден-

тов, ждущих своего часа, растет. "Омертвление" огромных пространств

Сибири и Дальнего Востока связано не только с демографическим ва-

куумом, но и с фактической недоступностью коммуникаций. Население

страны все быстрее утрачивает сознание единой нации в силу того, что

стоимость проезда из сибирских и дальневосточных глубинок в евро-

пейский центр стала не по карману громадному большинству людей.

Феномен этот, несомненно, не является чисто экономическим; за ним

стоит дефицит политической воли, способной обеспечивать единство

страны, и ложная система приоритетов правящего "западничества".

Характерно, что мобилизовать технический потенциал цивилизации

и выстроить технократические приоритеты можно и без преодоления

декаданса. Но мобилизовать человеческий потенциал на декадентской

основе невозможно в принципе. И когда социологическая и экономиче-

ская теория утверждает, что основным богатством постиндустриальных

обществ становится человек, отдают ли они себе при этом отчет в том,

что тем самым предполагается и новое усиление ценностно-норма-

тивных начал, новый уровень духовной мобилизации?

Именно за счет этого тихоокеанский регион вырвался вперед, опере-

див Атлантику; при равном с последней уровнях образования, квалифи-

кации и инвестиций, он имеет значительно более высокую отдачу за

счет статистически неизмеримых факторов социокультурного плана.

Если бы прогресс в современном мире в самом деле измерялся вестер-

низацией, то регионы, более близкие Западу в социокультурном и тер-

риториальном отношениях (Восточная Европа, затем Россия), должны

были бы опережать те, что по обоим названным критериям больше уда-

лены от него. На деле произошло обратное: рост - на Дальнем Западе и

на Дальнем Востоке, при впадине посредине - в регионах, поддавшихся

эпигонствующей вестернизации. Все это можно констатировать в пес-

симистическом духе: культуры, "расслабленные" вестернизацией, с

расшатанным генетическим кодом и ослабленной идентичностью, отны-

не не способны мобилизовать народы и предотвращать их расползание в

диаспору.

Думается все же, что справедливо другое мнение. Культура живет

под знаком христианского парадокса: находит утешение на дне отчая-

ния. Иными словами, такие ее высокочтимые состояния, как просвет-

ленность, ценностный пафос, ощутимое присутствие идеала в делах

повседневности, - не природный дар, а обретаются через подвиг опамя-

402

тования и покаяния. Культура подчинена циклической динамике, в ко-

торой интенсивность смысла обретается в процессе борьбы с удушаю-

щей бессмысленностью, высокая мораль — в преодолении имморализма.

Для позитивистской методологии, оценивающей будущие возможности

по стартовым условиям, т.е. на основе "экстраполяции", эта динамика

культуры остается закрытой для понимания.

Для сознания, сохранившего чуткость к заветам "осевого времени",

культура выступает не как пассивная "надстройка", а как мощная ком-

пенсаторская система, наделяющая отставших и потерпевших более

высокой энергетикой, чем почивающих на лаврах победителей. Она и

объясняет периодические смещения центров мирового развития. Завтра

он снова начнет смещаться. Быть может, в сторону России.

II

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Аревд X. Истоки тоталитаризма. М., 1996.

Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1994.

Бердяев Н.А. Новое средневековье. М., 1990.

Бердяев НА. О назначении человека. М., 1993.

Барт Р. Избр. работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994.

Блонделъ Ж. Политическое лидерство / Пер. с англ. М., 1992.

Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

Волков Ю.Г., Лубский А.В., Макаренко В.П., Харитонов Е.М. Легитим-

ность политической власти. М., 1996.

Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988.

Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1994.

Громов Г.Р. Национальные информационные ресурсы: проблемы промыш-

ленной эксплуатации. М., 1985.

Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1969.

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.

Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1994.

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.,

1991.

Брасов Б.С. Социально-культурные традиции и общественное сознание в

развивающихся странах Азии и Африки. М., 1982.

Журавлев АЛ., Рубахин В.В., Шорин В.Г. Индивидуальный стиль руково-

дства производственным коллективом. М., 1976.

Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Ново-

сибирск, 1992.

Замошкин Ю.А. Кризис буржуазного индивидуализма и личность. М., 1965.

Зомбарт В. Буржуа. М., 1994.

Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1991.

Ильин И.А. Наши задачи. Т. 1. М., 1992.

Ильин И.А. О России. М., 1991.

Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996.

Каменская Г.В., Родионов А.Н. Политические системы современности. М.,

1994.

Ковалев Е.М. Гуманитарная география. М. 1996.

Лаплас. Опыт философии теории вероятностей. М., 1908.

Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36.

Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 44.

Леонтьев К. Цветущая сложность. М., 1992.

Леонтьев В.В. Экономические эссе: теории, исследования, факты и поли-

тика. М., 1990.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.+ 3.

Мелещенко Ю. Техника и закономерности ее развития. Л., 1970.

Менделеев Д.И. Заветные мысли. М., 1995.

404

Морфология культуры. Структура и динамика / Под ред. Э А. Орловой. М.,

1994.

Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича,

Грузинова. М., 1990.

Нгуен Тхе Нгия. Модернизация общества. (Современный опыт России и

Вьетнама). М., 1991.

Неоконсерватизм в странах Запада. Часть. 2. М.: ИНИОН, 1982.

Нидам Дж. Общество и наука на Востоке и на Западе // Наука о науке. М.,

1966.

Ницше Ф. Соч.: В 2-х т. Т. 2. М., 1990.

Панарин А.С. Стиль "ретро" в идеологии и политике. М., 1989.

Панарин А.С. Философия политики. М., 1996.

Панарин А.С. Альтернативно ли "альтернативное общество"? М., 1987.

Подмарков В.Г. Введение в промышленную социологию. М., 1973.

Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1988.

Рабочая книга по прогнозированию. М., 1982.

Рассел Б. История западной философии. Т. 1. М., 1993.

Рашковский Е.Б. Научное знание, институты науки и интеллигенция в

странах Востока XIX-XX вв. М., 1990.

Реформы для большинства. Объединение "Яблоко". М., 1995.

Свенцицкий АЛ. Социально-психологические проблемы управления. Л.,

1975.

Солоневич И. Народная монархия. М., 1992.

Токвиль А. Старый порядок и революция. М., 1911.

Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1994.

Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

Трубецкой Н.С. Русская проблема. В сб.: Россия между Европой и Азией:

Евразийский соблазн. Антология. М.: Наука, 1993.

Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М., 1990.

Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996.

Февр Л. Бои за историю. М., 1991.

Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Т.1, Спб., 1991.

Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983.

Философия власти / Под ред. проф. В.В.Ильина. М., 1993.

Фишер Р., Юри У. Путь к согласию или переговоры без поражения. М.,

1990.

Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

Честертон Б.К. Вечный человек. М., 1991.

Чешков М.А. Развивающийся мир и посттоталитарная Россия. М., 1994.

Швырев B.C. Анализ научного познания: основные направления, формы,

проблемы. М., 1988.

Шлезингер Артур М. Циклы американской истории. М.: Прогресс, 1992.

Штирнер М. Единственный и его собственность. М., 1995.

Юм Д. Соч.: В 2-х т. Т. 2. М., 1966.

405

Berger P., Luckman T. The Social Construction of reality: A treatise in the

sociology of Knowledge. L., 1971.

Berthy G. Vive la propriete. P., 1984.

Garaudy R. Pour Lavenement de la femme. P., 1981.

Girard R. La violense et le sacr'e. P., 1972.

Gorz A., Bosquef M. Ecologie et politique. P., 1978.

Conference mondiale sur les politique culturelles. Mexico. 26 jul. - 6 aug.

1982.

Crozier M. On ne change pas la societe par decret. P., 1979.

Ellul J. Trahison de 1'Occident. P., 1975.

Easton D. Analyse du systeme politique. P., 182.

Fourastie J. Idees majeures. P., 1966.

Fourastie J. Machinism et bien-etre. P., 1965.

Fourastie' J., Laleuf A. Revolution a 1'Oeust. P., 1957.

Fromm E. La crise de la psyhanalyse. P., 1971.

Ladriere J. Les engeux de la rationalite. P., 1977.

Lepage H. Demain le capitalisme. P., 1978.

Marchelli P. Les aventuriers de Tan 2000. P., 1986.

Perroure F. Hole sur le notion du pole de croissance // Economique appliquee.

P., 1955.

Peyrefite A. Le Mal Francais. P., 1976.

Ray J.J. Do authoritarians hold authoritarian attitudes? // Human Relatious.

1976.

Reszler A. L'intellectuel condre 1'Europe. P., 1976.

The philosohy of Paul Ricoeur. № 4. 1980.

Tourain A. Le production de la societe. P., 1973.

Tourain A. La societe' postindustrielle. P., 1969.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ. О предмете я методе политической науки ...................... 3

Раздел L ПОЛИТИЧЕСКОЕ БЫТИЕ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ 11

Глава I. ОСОБЕННОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОГО БЫТИЯ ...................... 11

Глава II. ПОЛИТИЧЕСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ ........................... 29

Раздел П. ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ СОВРЕМЕННОСТИ ............. 42

Глава I. ПРЕДСТАВИТЕЛЬСКИЙ ТИП ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ .......... 46

Глава II. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ПЕРЕД ЛИЦОМ "РЕВОЛЮЦИИ

ПРИТЯЗАНИЙ"...................................................... 55

Глава III. МОДЕРНИЗАЦИОННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ............. .74

Глава IV. СОВРЕМЕННАЯ (ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ) ПОЛИТИЧЕСКАЯ

СИСТЕМА ......................................................... .93

Раздел III. ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ ДЕМОКРАТИИ .................. 124

Глава I. ДЕМОКРАТИЯ КАК МЕЖФОРМАЦИОННЫЙ ФЕНОМЕН .......... .124

Глава II. ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ НА ВОСТОКЕ: ЭКЗОГЕННЫЕ И ЭНДОГЕННЫЕ

ФАКТОРЫ ........................................................ 132

Глава III. ФОРМАЦИОННЫЙ, ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ И МИРОСИСГЕМНЫЙ

ПОДХОДЫ К ДЕМОКРАТИИ .......................................... .149

Раздел IV. ТРАДИЦИОННЫЕ И НЕТРАДИЦИОННЫЕ СУБЪЕКТЫ

ПОЛИТИКИ .......................................................159

Глава I. ТРАДИЦИОННЫЕ СУБЪЕКТЫ И ПРЕДСТАВИТЕЛЬСКАЯ

СИСТЕМА В ПОЛИТИКЕ ............................................ .159

Глава II. ОТ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСКОЙ К МОДЕРНИЗАЦИОННОЙ

СИСТЕМЕ ........................................................ .165

Глава Ш. КРИЗИС МОДЕРНИЗАЦИОННОЙ СИСТЕМЫ.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ СУБЪЕКТЫ В ПОСТМОДЕРНИСТСКУЮ ЭПОХУ ............ 172

Раздел V. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО И ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТИЛЬ .... .181

Глава I. ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ СТИЛЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО

ЛИДЕРСТВА ....................................................... 184

Глава П. СРАВНИТЕЛЬНАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ РАЗЛИЧНЫХ ТИПОВ

ЛИДЕРСТВА ...................................................... .200

Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА ............................ .224

Раздел VII. ПОСТИЖЕНИЕ МИРА ПОЛИТИКИ ........................240

Глава I. ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ ........ 240

Глава II. ЯЗЫК ПОЛИТОЛОГИИ И УСКОЛЬЗАЮЩАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ........ .269

407

Раздел VIII. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРОГНОЗИРОВАНИЕ .................. .279

Глава I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ .......................... .279

Глава П. ПРЕЗИДЕНТСКАЯ ВЛАСТЬ В РОССИИ . ....................... .298

Глава III. ПАРАДОКСЫ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА В РОССИИ

[А СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ. ......................................... .309

Глава IV. ВЛАСТВУЮЩАЯ ЭЛИТА В РОССИИ: ГРЯДУЩИЕ МЕТАМОРФОЗЫ 324

Глава V. ОЖИДАЕТ ЛИ РОССИЮ ВОЕННАЯ ДИКТАТУРА? ............... .343

Раздел IX. БОЛЬШИЕ ИДЕИ В РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКЕ ............. .352

Глава I. ИДЕЯ НАРОДНОГО КАПИТАЛИЗМА - АНТИНОМЕНКЛАТУРНАЯ

ЛЬТЕРНАТИВА ................................................... 355

Глава II. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ "ГРЕКО-ПРАВОСЛАВНОЙ ИДЕИ" . . .364

Глава III. МОЖНО ЛИ ВОЗРОДИТЬ ИДЕЮ 'ТРЕТЬЕГО РИМА"? ............ .382

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ......................... 404

828