Раздел VIII.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРОГНОЗИРОВАНИЕ

Высшее благоразумие - это принять труд-

ное решение оставить сей мир в таком ви-

де, в каком мы его застали.

Бальтасар Грасиаи

Глава I.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

В настоящее время резко повысилось значение научного политиче-

ского прогнозирования. Это ощущается в атмосфере современной эпохи

в целом, насыщенной тревожными предчувствиями в связи с резким

обострением глобальных проблем. Это тем более ощущается в России,

где усиливающаяся непредсказуемость политических процессов деста-

билизирует общество и чинит препятствия конструктивным действиям

долгосрочного уровня: процессам накопления и инвестирования в эко-

номике, стратегическому партнерству во внешней политике и другим

"вкладам в будущее".

Растущая политическая непредсказуемость деформирует и культуру,

подрывая статус науки (и в целом статус рационального), открывая до-

рогу агрессивному политическому шарлатанству и мифотворчеству.

Словом, политической науке "брошен вызов" со стороны сил хаоса и ей

предстоит ответить на этот вызов мобилизацией способности рацио-

нального предвидения.

Потребность в предвидении политических событий и политической

судьбы отдельных групп населения, классов и целых обществ сопутст-

вует человечеству на протяжении всей его политической истории. В

особенности обостряется она в нестабильные, переходные эпохи, когда

рушатся прежний порядок и уклад жизни, и люди с изумлением обна-

руживают хрупкость и проблематичность того, что казалось незыбле-

мым или решенным "полностью и окончательно".

Человек потому и носит определение "существа разумного" (homo

sapiens), что не выносит хаоса в окружающем мире (как и в собствен-

ной душе), ищет основы логики и порядка. Вся человеческая культура

(и наука как ее наиболее рационализированный компонент) может быть

определена как антиэнтропийная система — средство борьбы с хаосом.

279

Собственно, прогнозирование и есть способ предотвратить сползание

будущего в хаос. Прогнозирование есть форма упреждающего логоса.

Как показывает история культуры, у человека в запасе существует

два основных способа "рационализировать будущее", сделав его понят-

ным и постижимым.

Первый - увидеть в череде событий логику "вечного возвращения".

Из этого древнего способа выросла циклическая парадигма обществен-

ной мысли. Она не только отражает некоторую бесспорную сторону

историко-политяческого процесса, уподобляя его другим процессам

живого и неживого Космоса, но и дает людям мужество выносить самые

страшные ломки истории посредством уверенности в том, что рано или

поздно все вернется на круги своя.

Современный человек, со времен эпохи Просвещения воспитанный в

атмосфере ожиданий "светлого будущего", больше опасается подвохов

не со стороны будущего, а со стороны прошлого (давления "пережит-

ков" или козней "политической реакции"). Однако не следует забывать,

что страх перед непредсказуемым будущим носит более древний харак-

тер и опирается не только на коллективный опыт, но и на повседневную

экзистенциальную тревожность индивида, опасающегося козней судьбы.

Идея вечного круговорота, цикла в этом контексте выступает не столь-

ко как пессимистическая, сколько как успокоительная, соответствую-

щая древней стоической (восточной по происхождению) мудрости ("все

проходит").

Второй способ "обуздания будущего" - финалистский, связанный с

ожиданиями закономерного финала истории. Финалистские установки

восходят к иудео-христианской традиции, в которой приход Спасите-

ля - Мессии означает окончательное разрешение загадок и задач земной

человеческой истории.

Все современные "формационные" политические учения, ожидаю-

щие в ходе закономерной смены исторических этапов счастливого об-

щечеловеческого финала ("конец предыстории" в коммунизме или

"конец истории" в либерализме), восходят к иудео-христианской тради-

ции.

Можно высказать предположение о том, что существует парадок-

сальная связь между объективно возрастающей непредсказуемостью

будущего и претензиями политической мысли на "окончательное реше-

ние" загадок будущего.

В самом деле, в традиционном обществе социальное будущее в це-

лом было значительно более предсказуемым для большинства людей. В

этом обществе социальный статус был сословным (наследственным) и в

данном смысле практически гарантированным. И лишь тогда, когда на

месте традиционного сословного общества возникло современное мас-

280

совое, в котором социальный статус утратил наследственный характер и

стал проблематичным и оспариваемым, люди по-настоящему столкну-

лись с феноменом негарантированного бытия и открытого будущего.

В горизонте открытого будущего жить интереснее - но и опаснее.

Появляется шанс улучшить свой статус - либо в результате индивиду-

альной предприимчивости, либо посредством коллективного давления на

держателей ресурсов, но этому сопутствует неменьшая вероятность его

ухудшения.

Негарантированность будущего, впервые открывшаяся на рубеже

традиционной и посттрадиционной эпох, настолько травмировала созна-

ние людей, еще не расставшихся со старой патриархальной культурой и

моралью, что это можно характеризовать как социокультурную катаст-

рофу. Людям срочно потребовалась мощная компенсация этой утери

гарантированного будущего. Такой компенсацией и стала социальная

утопия.

Следует прямо сказать: размежевание с утопией представляет сего-

дня одну из главных проблем долгосрочного политического прогнозиро-

вания.

УТОПИЯ И ПРОГНОСТИКА

Соскальзывание в утопизм представляет собой тем большее искуше-

ние политической науки, что она существует не в заповеднике кабинет-

ного академизма, а подвергается мощному давлению массовых социаль-

ных ожиданий, с одной стороны, и "социальному заказу" политических

элит, с другой. Все соискатели власти знают, каким незаменимым ору-

дием социальной манипуляции является "многообещающая утопия", и

потому требуют от ученых соответствующего профетического пафоса.

Существуют ли надежные критерии отличия научной политической

прогностики от очередной утопии, смело объявляющей себя последним

словом социальной теории?

На первый взгляд, представляется, что надежнее всего здесь выглядит

критерий осуществимости. Мне, однако, кажется, что прав здесь

Н.Бердяев, первым заметивший, что проблема утопии в XX в. выглядит

совершенно по-новому: вопрос не в том, осуществима ли утопия, во-

прос в том, как избежать ее окончательного осуществления. Действи-

тельно, одно дело - утопия в разгоряченных головах одиноких мечтате-

лей. Совсем другое дело, когда утопию берет на вооружение тоталитар-

ное государство, не останавливающееся перед самыми крайними средст-

вами для того, чтобы навязать "передовое учение" "отсталому народу".

"Реванш реальности" в конечном счете все равно имеет место, как это

281

доказал бесславный конец "самого передового строя" в России, но ино-

гда его приходится ждать слишком долго - за такое время вооруженные

средствами насилия "утописты" способны превратить общество в пус-

тыню. Впрочем, как мы недавно убедились, попытка построения либе- <

рального общества за "500 дней" способна принести едва ли не столь

же катастрофические разрушения, как и попытка построения комму-

низма "за 20 лет".

Здесь необходимо предложить следующие критерии и условия раз-

личия между научным прогнозированием и утопическим политическим

прожектерством.

Первое - принцип независимой экспертизы. Если эксперты дейст-

вительно независимы, то давление научной рациональности (творческой ;

мотивации, этики и традиции научного сообщества), как правило, пре-

вышает давление вненаучных факторов. Чем последовательнее осущест-

вляется принцип разделения политической и духовной сферы, выше

автономия научного сообщества (наряду с автономией художественной,

религиозной и других элит), тем легче удовлетворяется требование неза-

висимой экспертизы. Сама по себе независимая экспертиза, разумеется,

не гарантирует положительного результата и не страхует ученого от тех

или иных "увлечений". Но она позволяет гасить многочисленные сто-

хастические эффекты, так как односторонность отдельных позиций в

условиях свободной творческой соревновательности своевременно ней-

трализуется усилиями внутринаучной критики. Иное дело, если одна из

позиций, благодаря поддержке неразборчивой в средствах власти, полу-

чает монополию и ставится вне критики. Но при этом о независимой

экспертизе речь уже идти не может.

Второе - операциональный характер информации, генерируемой в

ходе процесса прогнозирования. Операциональность информации в

широком смысле означает способность ее перевода на язык точных

цифр и других исчислимых показателей, а также на язык организацион-

но-управленческих решений.

Утопия может быть продуктом весьма одаренной творческой фанта-

зии и будоражить умы современников, но при этом она остается абст- \

ракцией, витающей над миром фактов и решений. Там, где в политику

внедрилась утопия, непременно возникает старая (известная со времен

Возрождения) ситуация "двух истин": идеологической "истины", изме-

ряемой мерой своего соответствия букве того или иного "учения", и

истины "практической", статус которой демонстративно умаляется по-

средством ссыпок на "нетипичность", "приземленность", "ползучий эм-

пиризм" и т.п. Но при этом в практической политике, в процессах при-

нятия решений даже пассионарные адепты "великих учений" вынужде-

ны "нелегально" учитывать "идеологически сомнительные" критерии,

282

идущие от мира фактов и цифр. Эти параллельные ряды двух истин

могут привести все общество к опаснейшему раздвоению сознания -

своеобразной политической шизофрении, уводящей в "зазеркалье" вы-

думанного "светлого будущего".

Ориентация на операциональность является безошибочным призна-

ком, позволяющим отличать научное сообщество прогнозистов от лю-

дей, одержимых утопией.

Наконец, еще одним критерием научного прогнозирования является

принцип верифицируемости. Верифицируемость (проверяемость) про-

гноза раскрывается через такие признаки, как достоверность (оценка

вероятности прогноза для заданного доверительного интервала времени),

точность (оценка доверительного интервала прогноза для заданной веро-

ятности его осуществления) и обоснованность (оценка сопоставимости

альтернативных сценариев по вероятностному критерию).

В научной литературе по прогнозированию перечисляются различ-

ные способы верификации прогнозов.

Так, прогноз с достаточной достоверностью верифицируется путем

его разработки методом, отличным от первоначально использованного.

Близким к этому способу верификации является сопоставление данного

прогноза с прогнозами, полученными из других источников информа-

ции. Верификация прогноза путем проверки адекватности прогностиче-

ской модели в ретроспективе (обращенности назад) называется инверс-

ной. Наконец, выделяется верификация путем аналитического или логи-

ческого выведения прогноза из ранее полученных прогнозов1.

ДВЕ ПАРАДИГМЫ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПРОГНОСТИКЕ

Объекты прогнозирования в политической науке обладают ярко вы-

раженной спецификой по сравнению с естественно-научными объектами.

В политике на состояние объекта влияет воля политических субъектов,

в том числе воля самого прогнозирующего субъекта. Одно дело - пред-

сказывать состояние не зависящих от нашей воли объектов, будущие

состояния которых являются ценностно нейтральными. Другое дело -

прогнозировать итоги событий, в которые мы так или иначе вовлечены

в качестве заинтересованных субъектов. Здесь появляются главные ме-

тодологические трудности: как определить меру "податливости" тех или

иных общественно-политических феноменов нашей воле, нашим про-

ектным усилиям? В этой связи можно сопоставить две методологиче-

ские презумпции. Первая: объекты политического прогнозирования ха-

1 Рабочая книга по прогнозированию. М., 1982. С. 409.

283

растеризуются определенным инвариантным содержанием ("внутренняя

сущность", "естественные состояния") и, прогнозируя их состояние в

будущем, нужно иметь в виду "объективную тенденцию", заданную этим

содержанием.

Например, прогнозируя будущее тоталитарного режима, мы можем

исходить из той презумпции, что существуют "естественные" критерии

человеческого бытия, которым этот режим не соответствует, и потому

мы вправе полагать, что рано или поздно он непременно рухнет как

"ненормальный", девиантный, "навязанный" и т.п. При этом под естест-

венными, или субстанциональными, основаниями методологи разных

ориентации могут подразумевать различные вещи. Это могут быть

"естественные", "неотчуждаемые" права человека, которые тоталитар-

ный режим нарушает и тем самым закладывает мину под свое будущее -

природа человека должна взять реванш. Но статусом субстанцио-

нального начала в других системах отсчета могут обладать такие поня-

тия, как потребности экономического и социального развития, законы

развития производительных сил, требования данной исторической фазы,

дух современной эпохи и др.

Если мы полагаем, что тот или иной режим бросает вызов этим суб-

станциям, в которых воплощены "исторические закономерности", "импе-

ративы прогресса" и т.п., то появляются основания для соответствующе-

го прогноза относительно исторических судеб данного режима. Мы

привели примеры субстанционального подхода в прогностике на уровне

очень обобщенных и потому трудно верифицируемых понятий. Но суб-

станциональный подход может быть представлен на более конкретном

уровне, где он верифицируется фактами и цифрами. Например, если в|

Конституции страны заложены положения, урезающие права и прероган

тивы парламента в пользу исполнительной власти, мы можем сделать]

вывод, что "законы парламентаризма" (имеются в виду принцип разде-

ления властей и другие нормы политической демократии) нарушены, и;

о достаточной достоверностью прогнозировать нарастающую напряжен-;

ность между исполнительной и законодательной властью, что должно в'

конце концов разрешиться либо в пользу режима личной власти

(диктатуры), либо в пользу представительской демократии. Введя в наш

прогноз дополнительные факторы - характеристику социальной базы

режима, экономические и социальные интересы наиболее сплоченных и

влиятельных групп общества, традиции участия или неучастия армии В:

политике, мы можем с большей достоверностью прогнозировать исход

нарастающего противоборства между исполнительной и законодатель-

ной властью.

Однако субстанциональные презумпции не всегда "работают" в про-

гностике. В переходные эпохи, когда институционный каркас, поддер-

живающий общество в стабильном состоянии, очень расшатан, повы-

284

шаются эвристические возможности другого, "акционистского" (от сло-

ва action - действие) подхода.

В такие эпохи резко возрастает податливость социальной ткани дав-

лению заинтересованных субъектов. Поэтому и в политическом прогно-

зировании целесообразнее делать акцент не на субстанциональные ос-

нования, а на сравнительный анализ возможностей тех или иных поли-

тических субъектов. Как показывает, например, опыт большевистского

переворота в России, организованное меньшинство в условиях предва-

рительно расшатанного общественного порядка может увести общество

очень далеко и от его собственной традиции, и от того, что во всем ми-

ре признается "нормой".

В политике обществ переходного периода действие политических

субъектов определяется не столько внутренней и внешней нормой

(означающей экономические, культурные или политико-правовые импе-'

ративы), сколько возможностями сопротивления со стороны других ор-

ганизованных субъектов. Если ткань общества слишком рыхлая, соци-

альные группы не сконструированы и вместе являют образ "молча-

ливого большинства", то заполучившая власть группа может позволить

себе неслыханные эксперименты. В этих условиях более достоверные

результаты даст не субстанциональный прогноз, ориентирующийся на

безличные императивы экономической и прочей "целесообразности",

которая "сама собой" пробьет себе дорогу, а анализ социального и

культурного генезиса монополизировавшей поле действия социальной

группы.

Например, анализ становления большевистской партии с ее под-

польно-сектантским взглядом на российское общество, корпоративной

моралью (разделяющей "своих" и "чужих"), духом тайных решений мог

бы больше дать политической прогностике, чем привычные для сциен-

тистско-детерминистских теорий ссылки на "объективные требования"

социально-экономического развития.

Над политической прогностикой слишком долго витал дух прежнего

лапласовского детерминизма, явившийся в обществоведении в форме

учения о "непреложных законах восходящего развития". Собственно,

как говорилось выше, только этой уверенностью в "гарантированном

историческом будущем" можно объяснить ту бесшабашную смелость, с

какой революционеры или радикал-реформаторы ломали прежний поря-

док. Они мыслили в парадигме прогресса, полагая, что главное - любой

ценой расстаться с "проклятым прошлым"; качество будущего казалось

им гарантированным самими законами "восходящего развития". Опыт,

однако, показывает, что будущее может стать гораздо более страшным,

чем самое страшное прошлое. Как оказалось, реформаторы совершают

свои миропотрясающие эксперименты, находясь не во Вселенной Map-

285

кса, а во Вселенной Винера, доказавшего, что хаос - наиболее вероят-

ное состояние. Иными словами, история не предоставляет человеку

полных гарантий. Она является открытой, богатой альтернативами: в

ней можно добиться лучшего, а можно оказаться в значительно худшем

положении, чем то, которое прежде казалось таким нетерпимым. По-

этому и политическая прогностика должна исходить из современной

картины стохастической Вселенной, где статус случайного несравненно

выше того, какой предполагала классическая наука, а веер альтернатив

необычайно широк.

Означает ли это, что у человека как у субъекта политического твор-

чества вообще нет никаких гарантий в истории? Думается, что кое-

какие гарантии у него все же имеются, но значительная часть из них

носит не объективный, а субъективный характер. Подобно тому как в>

индивидуальной биографии гарантиями личности выступают ее воля и']

характер, ее решительность и нравственные качества, так и в политиче-'

ской биографии народов много значат черты национального характера и ;

культурной традиции, нравственное состояние вышедшего на авансцену

поколения, готовность к действию, когда требуется действие и способ- •

ность ждать, когда нужно ждать. Скажем, если данный народ на протя-

жении длительного исторического периода успешно противостоял со-;

блазнам скорых решений, предлагаемых политическими шарлатанами и

авантюристами, решительными действиями не раз предотвращая их по-,

пытки узурпации власти, то его шансы избежать западни очередного

"нового порядка" значительно выше, чем у того народа, который демон-

стрировал большую впечатлительность и податливость.

ДВЕ ОРИЕНТАЦИИ СОВРЕМЕННОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО

ПРОГНОЗИРОВАНИЯ

Из вышесказанного следует, что политическая прогностика ориенти-^

руется на объекты двух типов: принадлежащие к социальной "телес-

ности" (структуры, институты, состояния различных сфер экономики

и т.п.) и принадлежащие к ментальным структурам. Первый тип поли-

тического прогнозирования можно назвать социоцентричным, второй —

культуроцешричным. Оба типа прогностики исходят ИЗ ТОГО, ЧТО обще- ;

ство включает определенные генетические программы, накладывающие

печать на канву будущих политических событий. Следует только пом-

нить, что эти "программы" ничего общего не имеют с обычными созна-

тельно разрабатываемыми планами. Речь идет о том, что можно причис-

лить скорее к области коллективно-бессознательного. Последнее бывает

двух типов: бессознательное, заложенное в безличной логике различных

286

общественных институтов в их сложном взаимодействии, нити которого

очень трудно проследить, и бессознательное, заложенное в логике куль-

туры, в неосознанном давлении традиции, национального менталитета,

групповых стереотипах и т.д.

Те или иные политические субъекты могут попадать то в институ-

циональные ловушки, где давление организационных структур и меха-

низмов может неузнаваемо преобразить первоначальные замыслы и на-

мерения, то в ловушки культуры, когда ментальные структуры оказы-

вав?! мощное и при этом преимущественно неосознанное давление на

политическое поведение и выбор приоритетов.

Проблемами первого типа занимается структурная прогностика, про-

блемами второго - культурологическая. Структурный прогноз предпола-

гает, что мы прослеживаем логику давления институциональных меха-

низмов на поведение политических акторов. Стратегическая "игра" по-

литика с институциональной структурой почти всегда заканчивается

реваншем "структуры". Поэтому усилия прогнозирующего аналитика,

направленные на расшифровку институциональных "кодов" политиче-

ского поведения, почти всегда вознаграждаются. В то же время прогно-

зист-аналитик не должен впадать в "системный фетишизм": институты и

системы все же меняются людьми, хотя и не так быстро и не так

"логично", как это порой представляется амбициозным реформаторам.

Рассмотрим пример институциональной ловушки, которую должен

разгадать аналитик. Представим себе, что на совещании у президента

страны X решается вопрос о том, как предотвратить инфильтрацию

преступных элементов из одной южной провинции в центр федерации.

Проблема имеет множество аспектов:

долговременный, социально-экономический (данная провинция при-

; надлежит к депрессивным регионам, отличающимся устаревшей отрас-

I левой структурой и очень высокой безработицей, что и образует пита-

; тельную среду преступности);

организационно-инфраструктурный (можно сформировать новую

сеть коммуникаций, позволяющую наиболее мобильным элементам де-

прессивного социума быстрее подключаться к перспективным отраслям,

яе дожидаясь местной структурной перестройки);

военно-полицейский (блокировать все магистрали, мобилизовав силы

безопасности).

Прогнозировать развитие ситуации можно двумя путями:

а) отправляясь от характера самой проблемы;

б) исходя из особенностей коллективного субъекта, принимающего

решение по ее поводу.

Если президенту вскоре предстоит переизбираться на следующий

срок, то можно с уверенностью предсказать, что он предпочтет скорое

: решение оптимальному. Оптимальным в данном случае была бы разра-

287

ботка альтернативной модели социально-экономического развития де-

прессивного региона.

Среди набора краткосрочных решений наиболее вероятным окажется

не то, которое объективно ведет к успеху, а то, которое будет соответ-

ствовать интересам наиболее могущественного ведомства. Бели в дис-

куссии двух министров по данному вопросу один явно влиятельнее дру-

гого, то победит именно его точка зрения, а не та, что обеспечивает

более перспективное решение.

Таким образом, структурная ловушка состоит в том, что в процессе

принятия коллективных решений на их характер сильнее влияют статус

и взаимоотношения участников, нежели содержание проблемной ситуа-

ции. Множество примеров такого рода ловушек приводит один из соз-

дателей теории организаций М.Крозье, анализирующий административ-

но-государственную систему Франции.

Между реальной действительностью и субъектом решения находится

экран, один слой которого образует сама организационная структура,

другой - ментальная структура. Первая уже называлась в нашем приме-

ре, ко второй относятся соответствующие стереотипы мышления.

Во-первых, это пласт национальных стереотипов, который оказывает

неосознанное давление на сознание всех участников процесса принятия!

решений. В нашем примере негативный стереотип "лиц южной нацио-|

нальности", имеющий распространение в культуре страны, будет оказы-|

вать давление в пользу военно-полицейского решения поднятой про-|

блемы.

Во-вторых, ведомственные стереотипы, отражающие традиции учре-|

ждений. В-третьих, давление различных профессиональных субкультур,!

в которых переплетаются старые традиции и новейшая мода. Например,!

если среди экономистов становится модной либеральная модель, то ре-

шение в духе "открытой экономики" принимаются даже в тех случаях,

когда объективно явно более предпочтительными были бы протекцио-

нистские меры.

ЛИНЕЙНАЯ И ЦИКЛИЧЕСКАЯ МОДЕЛИ В ПОЛИТИЧЕСКОМ

ПРОГНОЗИРОВАНИИ

Линейно-поступательное видение со времен эпохи Просвещения

твердо укоренилось в политическом сознании как на уровне теории, так

и на уровне массовых ожиданий. Сам прогресс воспринимается как ли-

нейно-кумулятивный процесс непрерывных улучшений и социального

усовершенствования.

На самом деле, линейно-кумулятивные процессы, во-первых, в

цришшпе не могут быть непрерывными - непрерывная экспансия в од-

288

ном направлении исключает разнообразие и опустошает окружающую

среду, и, во-вторых, они, как правило, охватывают лишь некоторые

сферы социальной жизни, сосуществуя с другими, цикличными процес-

сами.

В целом политика есть область циклической, а не линейной динами-

ки. Циклически развивается сама политическая история. Артур

М.Шлезингер определяет цикл американской политической истории

"как непрерывное перемещение точки приложения усилий нации между

целями общества и интересами частных лиц... Каждая новая фаза долж-

на вырастать из состояния предыдущей и присущих ей противоречий, в

них находя и подготавливая условия для очередного поворота"1.

При этом можно различать большой и малый циклы. Первый цикл

Артур М.Шлезингер связывает с поколенческими сдвигами, образую-

щими фазы длиною примерно в тридцать лет: "... концепция тридцати-

летнего цикла объясняет наступление как эпох обостренной целеуст-

ремленности - Теодор Рузвельт в 1901 г., Франклин Делано Рузвельт в

1933 г., Джон Фицджеральд Кеннеди в 1961 г., - так и возникновение

подъемов консервативной реставрации — 20-е, 50-е, 80-е годы"2.

Что касается малых циклов, то в той же Америке они связаны с че-

редованием правления республиканской и демократической партий. При

этом, Как правило, демократическая партия олицетворяет доминанту

"общественной целеустремленности", республиканская - консерватив-

ную доминанту.

В целом электоральные процессы в Европе и Северной Америке в

XX в. характеризуются чередованием левой, социал-демократической

фазы (она же кейнсианская, связанная с прерогативами социального

государства), и правой, консервативной (она же - монетаристская).

Искусство прогнозирования состоит в том, чтобы распознать пульса-

цию циклической динамики и раскрыть ее механизмы. Каждому поко-

лению, социализация которого приходится на определенную фазу боль-

шого цикла, представляется, что эта фаза знаменуется "окончательным"

поворотом национальной и мировой истории. Так, поколению

"шестидесятников" и у нас, и в США представлялись необратимыми

процессы, связанные с либерализацией нравов и отступлением патриар-

хальной морали, с реформаторским курсом во внутренней политике (в

США реформы Кеннеди - Джонсона, у нас - "косыгинская" реформа),

с процессами разрядки во внешней политике.

1 Шлезингер Артур М. Циклы американской истории. М.: Прогресс, 1992.

С. 46-47.

2 Там же Г. 56-57.

10 «Политология» 289

Дух соответствующей эпохи, вся система общественных ожиданий,

подогреваемых средствами массовой информации, оказывают исключи-

тельно сильное психологическое давление на политического аналитика.

При этом, как показывает опыт, неумеренной впечатлительностью от-

личается не только журналистика, следующая модным веяниям, но и

серьезная академическая наука. В университетских и академических

центрах то и дело проводятся конференции по тематике прогресса

(научно-технического, социально-политического), защищаются диссер-

тации, раскрывающие закономерности его победной поступи в той или

иной избранной области. Как устоять прогнозирующему аналитику пе-

ред этим давлением?

Положение усугубляется тем, что в периоды господства прогрессист-

ских ожиданий безусловно доминируют и соответствующие заказы про-

гнозисту: от него ждут подтверждающих выкладок. Попытки остудить

эйфорию, указав на возможность альтернативных тенденций, на реванш

экономики, перегруженной программами реформаторов, или реванш

культуры, традиции которой игнорировались в ходе смелых модерниза-

ций, всеми, как правило, встречаются в штыки.

Что в этих условиях может служить опорой прогнозисту?

В первую очередь, он должен быть вооружен специфической ирони-;

ей - иронией будущего по отношению к самонадеянному настоящему. 5

По своему внутреннему смыслу эта ирония является гуманитарной. Де- j

ло в том, что реванш будущего готовит культура, в которой назревает^

психологическая и нравственная реакция на односторонности предыду- ]

щей эпохи и на те общественные силы, с давлением которых эти одно-1

сторонности связаны.

Бунт культуры может носить характер возмущенного нравственного

чувства - если предыдущая политика грешила откровенным пренебре-

жением к правам незащищенных слоев населения, "униженным и ос-

корбленным". Этот бунт может носить и характер романтически-

карнавальной реакции на крайности вездесущего технократического

программирования и бюрократического регламентирования жизни. На-

блюдатели отмечали эти черты в майско-июньской студенческой рево-

люции 1968 г. во Франции. Как писал А.Турен, "под спудом нашего

научно запрограммированного общества прячется общество дикое, и

все, что сопротивляется социальной интеграции и культурной манипу-

ляции, взрывной силой проявляется в молодежном протесте..."1.

Политический прогнозист должен обладать обостренной гуманитар-

ной интуицией, чтобы уловить ранние симптомы грядущего бунта куль-

туры против системы. Гедонистические крайности современной суб-

1 Tourain A. La societe post-industrielle. P., 1969. P. 145.

290

культуры "новых русских", как и восторженную доверчивость к Западу

значительной части нашей правящей элиты, могла бы заранее предска-

зать только гуманитарная аналитика, наделенная способностью почувст-

вовать неизбежную реакцию культуры и на тотальное запретительство

коммунизма и его шизофреническую "бдительность", и на не знающее

удержу очернительство в адрес "гнилого" и "злокозненного" Запада.

Любопытно, что "реактивный" характер взаимоотношений различ-

ных фаз долговременного политического цикла проявляется не только

там, где это прямо затрагивает сознание и психологию участников по-

литической драмы, но и в, казалось бы, культурно нейтральных сферах,

например в экономике. Так, инфляционистская "экономика спроса",

связанная с политикой "дешевых денег" на рубеже 70-80 гг. на Западе,

сменилась чреватой обратными крайностями "экономикой предложе-

ния", связанной с решительным свертыванием социальных программ.

Характерно, что в тех странах, где "экономика спроса" в свое время не

достигла крайних форм, последующая "реактивная" фаза, связанная с

"экономикой предложения", также избежала своих специфических

крайностей. Так это произошло в странах тихоокеанского региона. На-

ции, сохранившие крепкие традиции, меньше поддаются крайностям

политической моды, и потому их политическая история характеризуется

большей преемственностью.

Похоже, что в основе циклической динамики различных сфер со-

временной жизни лежит динамика культуры, а потому "культурологи-

ческий детерминизм" способен послужить лучшим подспорьем долго-

срочному политическому прогнозированию, чем недавно господство-

вавший у нас базисно-надстроечный детерминизм.

ПРОГНОЗИРОВАНИЕ КАК ПРОЦЕДУРА ОТКРЫТИЯ

ГРЯДУЩИХ АЛЬТЕРНАТИВ ДУХОВНОЙ ВЛАСТИ

Выше уже отмечалась способность культуры диктовать свои темпы и

ритмы политическому процессу. Современные общества являются про-

ективными по своей природе: устремленными к будущему и наделяю-

щими его всеми признаками "должного", которое противостоит

"сущему". При этом правила построения "проектов" и их содержание

задаются культурой. Понятие культуры заведомо шире того, что пред-

ставлено в собственно политическом сознании общества, даже если это

сознание обретает форму политических теорий или разнообразных пар-

тийно-политических программ. Оно шире потому, что, во-первых, в

духовной культуре общества (а здесь речь идет именно о ней) наряду с

политическим содержанием присутствует множество других, относя-

10* 291

щихся к науке, искусству, обыденному сознанию, а во-вторых, потому,

что культура - это не только вербализованное сознание общества, но и

его скрытое подсознание (стереотипы, менталитет, традиции, поверья,

мифы). Подобно тому, как практическая политика не может выйти за

пределы, связанные с экономическим и социальным потенциалом нации,

политическое целеполагание, в широком смысле, также ограничено

набором представлений и альтернатив, принятых в данной культуре.

Духовная культура - это "церковь" современного мира, которой да-

но право освящать и отвергать, возвеличивать и предавать анафеме, ле-

гитимировать или объявлять преступным.

Любой режим, даже опирающийся на невиданный арсенал насилия, в

конечном счете оказывается обреченным, если его не приемлет культу-

ра. Это неприятие может носить характер как морального осуждения,

так и интеллектуальной иронии: в первом случае представители режима

будут выступать как злодеи, во втором - как недоумки и неучи. Ли-

шенная духовных подпорок власть при этом подтачивается двояким

способом. С одной стороны, она все больше вызывает чувство протеста,

только и ждущее момента, чтобы вырваться наружу и обрести массовый

характер. С другой стороны, она утрачивает возможность привлекать к

себе все лучшее и талантливое, постепенно становясь прибежищем от-

щепенцев и бездарностей.

Словом, судьбы власти можно заранее прочитать, заглянув в книгу

культуры. Но чтение этой книги в целях политического прогнозирова-

ния требует соблюдения своих правил и технологий. Культура как ре-

зервуар перспективной информации - общественных запросов, адресо-

ванных будущему, в концентрированной форме представлена духовной

властью. Духовная власть - это власть над умами. Это она образует ду-

ховную базу того или иного режима, имеющую отнюдь не меньшее зна-

чение для его устойчивости, чем социальная база.

Какова же специфика духовной власти? В первую очередь следует

учесть одно решающее обстоятельство: духовная власть должна быть

независимой от политической. Разделение политической и духовной

власти восходит к "осевому времени" (К. Ясперс) - периоду появления

великих мировых религий. Последние решали задачу: как и чем объе-

динить враждующие этносы, обреченные на совместную жизнь историей

и географией, но разделенные племенными богами. Задача была решена

посредством того, что на место множества кичливых и ревнивых мест-

ных богов встал единый Бог. В разных религиях он получил разные на-

звания, но суть его оставалась тождественной: от него исходили высшие

нормы, одинаково обязательные для разных народов и разных классов.

Оставались политические границы между племенами, но в культурном

смысле эти племена образовывали общий цивилизационный ареал, свя-

292

занный единым духовным пространством (нормы, идеалы, запреты).

Чтобы нормы работали именно как нормы культуры, которым следуют

не по принуждению, а по совести, они должны обрести власть над ума-

ми - получить статус высших, вдохновительных ценностей. Вот здесь и

обнаруживается один парадокс духовной власти: она лишь в том случае

обретает способность вдохновлять и увлекать, если на нее не падает

подозрение в сервилизме по отношению к "земной", политической вла-

сти. Лучше всего эти законы бытия духовной власти прочувствовал и

выразил А.С.Пушкин:

"Волхвы не боятся могучих владык,

А княжеский дар им не нужен".

Много раз поэт возвращается к этой теме, расширяя свои и наши

представления о принципах духовной власти. Поэт и царь, поэт и толпа,

поэт и богатство - в этих антитезах отражены принципы бытия духов-

ной власти. Властитель умов — это тот, кто не угождает земным влады-

кам и духовно независим от них. Властитель умов чужд и суетливому

тщеславию, ищущему сиюминутных успехов у публики ("поэт, не до-

рожи любовию народной"). Наконец, властитель умов неподкупен:

принцип разделения духовной и экономической власти отнюдь не менее

существен, чем принцип разделения власти политической и духовной.

Данные постулаты выступают в качестве профессиональных кодек-

сов представителей духовной власти - поэтов и жрецов, пророков и

трибунов. Чем подлиннее их отмеченная выше независимость, тем мощ-

нее их долговременное духовное влияние. Для политической прогности-

ки исследование характера и содержания этого влияния чрезвычайно

важно, ибо оно закладывает своего рода программы будущего - импера-

тивы и санкции культуры, затрагивающие судьбу политических инсти-

тутов, движений и элит. Прогнозист должен знать, кого привечает и

кого отлучает духовная власть — невидимая "церковь" современного

мира. Самые преуспевающие и сильные обречены, если духовная власть

уже послала им свое проклятие. О механизмах ее действия уже упоми-

налось выше. С одной стороны, она подрывает социокультурную базу

режима, лишая ее искренних приверженцев. Неискренние в счет не

идут: на крутых поворотах они станут перебежчиками или дезертирами.

С другой, духовные отлучения резко снижают качество "человеческого

капитала", сосредоточенного вокруг власти. Все яркое, инициативное,

волевое и талантливое уходит в оппозицию.

В результате получается, что самые грозные твердыни рушатся,

словно карточный домик. Наиболее разительный пример этого — круше-

293

ние грозного СССР, павшего без единого выстрела. Почему никем не ]

было своевременно предсказано это падение, имеющее столь масштаб- 1

ные идеологические, геополитические и цивилизационные последствия? 1

Потому что воспитанная в "материалистическом" (или позитивистском) I

духе прогностика имеет обыкновение преувеличивать роль чисто мате- 1

риальных факторов и стартовых условий. Но если бы стартовые уело- 1

вия всегда имели решающее значение, центр мира периодически не пе- я

ремещался бы из одного региона в другой: он был бы навечно закреп-

лен там, где однажды сложился решающий перевес сил. Прогностика

недооценивает то обстоятельство, что материю арсеналов и средств на- I

деляет силой дух. Если дух - мужество, воля и вдохновение - покинул J

данное общество или его властвующую элиту, то любые ресурсы пре- 1

вращаются в пустой хлам. 1

Позитивистская прогностика к тому же игнорирует сложную волно- 1

вую природу человеческого духа, диктующего свою ритмику реальной 1

истории. По законам материи будущее есть продолжение настоящего; 1

по законам культуры будущее представляет собой вызов настоящему и 1

активное отрицание его - в том случае, если это настоящее уже |

"отлучено" невидимой "церковью" за свойства, оскорбившие "богов I

любви и красоты". |

При этом надо согласиться с тем, что научная прогностика не может j

основываться на предчувствиях и оперировать одними метафорами. I

Требуется специальная аналитическая работа, в частности, в следующих I

направлениях: 1

а) определить "алтари" различных элит. Может, например, случиться 1

так, что экономическая элита стала поклоняться "священным текстам" I

либерализма (скажем, в образе "чикагской школы"), а административ- 1

ная элита еще сохраняет ориентации технократического характера, час- 1

тично унаследованные от советской номенклатуры "командиров произ- 1

водства", частично завещанные немецкой традицией "рациональной бю-

рократии". Если те и другие ориентации достаточно устойчивы, то ]

можно прогнозировать, во-первых, растущее непонимание между соот- 1

а

ветствующими элитами (и вытекающую отсюда разноголосицу при при- 1

нятии решений) и, во-вторых, усиливающуюся отчужденность между |

названными элитами и народным опытом, который, по определению, не

может быть заемным и стилизованным;

б) определить "катакомбную церковь", "прихожанами" которой яв-

ляются носители "низового" сознания - наименее просвещенная часть

народа, не разделяющая пропагандируемую сверху "мораль успеха". !

Если эта "церковь" в политическом отношении носит целиком внеин-

294

ституциональный характер, т.е. никак не представлена в официальном

партийно-политическом спектре, то соответствующие энергии могут

вскорости обрести форму неуправляемых стихий. Если, напротив, неви-

димая "катакомбная церковь" сошлась с видимыми структурами пар-

тийно-политического влияния и давления, обретает институциональную

форму организованной и легальной оппозиции, то политический про-

цесс становится более управляемым и прогнозируемым. Его последую-

щие фазы можно высветить, выстроив баланс сил в различных ветвях

власти, в центре и регионах и т.п.

Не менее важен для прогнозирования анализ способов ретрансляции

различных "эталонных" уровней культуры. Одни эталоны и нормы

транслируются через каналы повседневного межличностного общения,

другие - с помощью средств массовой информации, третьи - через раз-

личные закрытые и полузакрытые институты - элитарные клубы, с од-

ной стороны, притоны криминальных субкультур, с другой, и т.п.

Каждая из коммуникативных подсистем по-своему оказывает давле-

ние на среду нашего будущего. Одна - путем прямого влияния на моло-

дое поколение, вторая - путем влияния на тех, кто его воспитывает,

третья - на тех, кто воспитывает воспитателей, приобщая их к новей-

шим эталонам модного и престижного. При этом разные подсистемы

имеют неодинаковые шансы влиять на различные формы общественного

сознания. Например, та или иная субкультура может быть совершенно

неубедительной по показателям влияния на эстетические критерии от-

бора перспективного и неперспективного, и в то же время быть весьма

эффективной по своему влиянию на нравственное сознание (как извест-

но, конфликт Добра и Красоты как особенность "закатной" эпохи

отметил еще Ф.М.Достоевский). Сегодня между постмодернистской

"иронией" эстетического авангарда, с порога отметающего всякое упо-

минание о нормах и запретах, и фанатизмом морально-религиозного

авангарда - нетрадиционных церквей и сект, стремящихся подчинить

свою паству строжайшим ритуалам квазивосточного типа, - вырыта

настоящая пропасть. Неменьшая пропасть пролегает между императи-

вами научно-технического прогресса, вдохновляющими технократиче-

скую субкультуру модернизирующихся стран, и императивами экологи-

ческой морали. Идеология экологизма преобразуется на наших глазах.

Еще недавно она целиком сливалась с "новым левым" движением и раз-

деляла все особенности современной молодежной субкультуры. Она

отвергала современное общество в качестве "репрессивного" и проти-

вопоставляла ему буколику естественной жизни, не знающей "искус-

295

ственных" запретов. "Нормы природы" противопоставлялись "нормам

цивилизации" и при этом интерпретировались преимущественно в по-

пустительском и эмансипаторском духе.

Свою роль здесь играл и фрейдизм (или неофрейдизм), под знаком

которого развертывалось множество идейных течений "первой постин-

дустриальной эпохи" (1960-1970). В рамках соответствующих субкуль-

тур происходило символическое отождествление цивилизации с ненави-

стным авторитарным "Отцом", навязывающим нормы и дисциплину, а

Природы - с любящей и щадящей "Матерью".

Если экстраполировать эти тенденции в культуре тридцатилетней

давности на будущее партии "зеленых" и соответствующие сдвиги в

политическом сознании новых поколений, то мы получили бы нечто

вроде движения киников в античности. Это была бы оппозиция, заведо-

мо обреченная быть полумаргинальной и внегосударственной, чураю-

щейся всякой организации. На деле, однако, в экологическом сознания

намечается сдвиг, способный сделать его авторитарным и даже автори-

тарно-этатистским. С одной стороны, логика противостояния экологиче-

ски безответственному потребительскому обществу увлекает "зеленых"

на путь пропаганды "нового аскетизма", мало совместимого с

"раскованной чувственностью" экологического язычества. С другой сто-

роны, зреет сознание того, что современную технократию, сохраняю-

щую завоевательный настрой по отношению ко все более хрупкой при-

роде, нельзя урезонить проповедью. Надо, чтобы государство взяло на

вооружение экологические императивы и ввело их в систему своих

обязательных предписаний. Здесь и возникает чудо превращения анти-

технократической субкультуры из эмансипаторской и антиэтатистской

в запретительно-регламентирующую и авторитарную. Для политолога

это - многозначительный симптом. Он предвещает перегруппировку

типов авторитарной личности во всей современной культуре. В арсена-

ле идей происходит непрерывная миграция различных политических

типов. С крушением фашизма и коммунизма культурная ниша автори-

тарных личностей резко сузилась. Сегодня они явно ищут новую. Такие

новые возможности им способен предоставить, с одной стороны, нацио-

нализм, с другой, экологизм. На наших глазах происходит переплетение

экологизма с национализмом, в результате чего первый утрачивает мон-

диалистскую и эмансипаторскую форму и обретает новую. Одно дело

защищать природу от натиска безличной технической цивилизации, дру-

гое - защищать "нашу родную" природу от "империалистов", "неоколо-

ниалистов", "чужеземных хищников", "безответственных мигрантов".

296

Обретая авторитарные формы "запретительной" культуры, экологазм

сможет все легче смыкаться с консервативными политическими силами

и движениями. Со своей стороны эти силы тем чаще будут прибегать к

экологической риторике, чем больше аргументов в защиту авторитариз-

ма и "новой цензуры" предоставит им идеология экологизма.

Все это, в свою очередь, способно повлечь за собой заметную пере-

группировку всего политико-идеологического спектра. По законам

"идентификации-оппозиции" либерализм, например, станет все больше

дистанцироваться от экологизма из-за его неприязни к Западу и опасно-

го кокетничания с "восточным опытом". Сегодня экологическая идея и

в самом деле уходит с Запада на Восток и по мере своей натурализации

там обретает черты, способные существенно повлиять на современный

миф постиндустриального будущего. Этот миф из технократическо-

рационалистического все больше превращается в мистическо-стоичес-

кий и в этом качестве откровенно противостоящий гедонистическому

духу потребительских обществ Запада. На наших глазах рождается но-

вая мощная идеология, способная не только резко изменить ориентации

современного сознания, но и повлиять на соотношение политиче-

ских сил.

Эти законы культурных метаморфоз и их проекцию на политику

можно применить в прогнозах, касающихся превращений и перегруппи-

ровок постсоветской политической элиты. Речь идет о закономерных

превращениях "безудержных" мондиалистов и "западников" в держав-

ников и патриотов. С одной стороны, здесь действуют законы смены

фаз культуры, с другой - законы производства власти.

Для властной элиты, жестоко обманувшейся в своих ожиданиях

"возвращения в европейский дом" и одновременно незадачливой во всех

своих реформаторских начинаниях, демонстративный патриотизм —

единственное средство реабилитации в глазах народа и сохранения сво-

ей власти. Поскольку в российской политике всегда побеждает не пар-

тия "золотой середины", а партия максималистов, то можно было зара-

нее предсказать, что состязание в крайностях либерализма и "запад-

ничества" непременно сменится в новой фазе социокультурного цикла

состязанием в крайностях патриотизма и державности. В последующих

главах будут представлены несколько политических прогнозов, в разных

формах реализующих эвристические возможности научной прогно-

стики.

297

Глава П.

ПРЕЗИДЕНТСКАЯ ВЛАСТЬ В РОССИИ

При анализе этой важной проблемы важно занять верную методоло-

гическую позицию. Наша политология — становящаяся наука. Она не- :

реживает ту фазу развития, когда молодое научное сообщество от мето-

дологической робости и растерянности внезапно переходит к безгра- j

ничной методологической самоуверенности, обещая все объяснить,

предсказать, предвидеть. Такое состояние можно назвать "лапласовским

синдромом"1.

Наряду с этим политическая наука наследует технократический син-

дром, связанный с поисками "отлаженных" механизмов в управлении

обществом - его производственной, экономической, научно-техни-

ческой сферами. Технобюрократический разум, активизированный на

стадии "программированного общества", более всего страшился непред-

сказуемости, связанной с вмешательством "человеческой субъективно-

сти", и мечтал замазать трещины в мировом порядке с помощью

"автоматически действующих" механизмов. Вот это стремление заполу-

чить "полную предсказуемость" толкает политическую науку к поискам

отлаженного политического механизма, а реформационную практику -

к заимствованию тех политических учреждений, которые хорошо заре-

комендовали себя в других странах.

Это относится и к институту президентства. Многие отечественные

политологи пытаются перенести на нашу почву американскую модель,

полагая, что ее эффективность целиком объясняется институциональ-

ными факторами - идеальной взаимной пригнанностью учреждений

законодательной, исполнительной и судебной властей. На самом деле

американская политическая система своей устойчивостью обязана мно-

гим внеинституциональным предпосылкам, связанным с особенностями

истории и культуры США.

Во-первых, молодая американская демократия опиралась на относи-

тельно небольшой, однородный в расовом и социальном отношениях

слой населения - белых владельцев собственности. Этот слой свои ос-

новные проблемы решал вне политики, и требования, к ней предъяв-

ляемые, никогда не были чрезмерными, создающими перенапряженность

Лаплас на базе основного уравнения классической механики полагал воз-

можным, используя знание "предыдущих" состояний Вселенной, объять разу-

мом "в одной формуле движения величайших тел Вселенной, где наряду с

движением мельчайших атомов не осталось бы ничего, что не было бы для него

недостоверным, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его

взором".

298

в системе управления. Политический консенсус также был легко дости-

гаем — в силу однородности политически активного меньшинства.

Во-вторых, центральное правительство обладало сравнительно узким

кругом полномочий: основные социальные проблемы решались на мес-

тах. В классический период становления американской политической

системы последняя никогда не сталкивалась с чрезмерно завышенными

ожиданиями населения.

Наконец, понятие "отодвигаемого фронтира", связанное с обилием

свободных земель на западе США, служило важной отдушиной и пита-

ло американскую мечту о возможности каждого гражданина, потерпев-

шего неудачу в привычной среде, "начать сначала" на новом месте.

Только эти благоприятнейшие стартовые условия позволили амери-

канской демократической системе спокойно созреть и отладить режим

работы. Вряд ли состоятелен механический перенос этой системы в

условия нашего расколотого общества, к тому же возлагающего все

свои надежды (или обиды) на центр и по меньшей мере трижды роко-

вым образом обманувшегося в обещаниях "светлого будущего", кото-

рые давали разные идеологии, разные политические элиты и режимы в

XX В.

Поэтому и в теоретическом анализе, и в прогнозировании, и при вы-

работке экспертных оценок и рекомендаций было бы крайне опромет-

чивым идти по пути поисков некоего автоматически действующего по-

литического механизма, который обладает заранее заданными свойства-

ми и гарантиями социальной стабильности. Таких механизмов нет и

быть не может; ориентация на них свидетельствует о давлении старой

традиции классической науки, не знающей ни принципов неопределен-

ности и стохастичности, ни бифуркационных эффектов.

Интересно, что всякая новая наука наследует традиционные ожида-

ния классики и немало способствует насаждению соответствующих

иллюзий в обществе. Вероятно, люди нашей эпохи еще не в состоянии

окончательно свыкнуться с мыслью, что "гарантированного порядка" и

"гарантированного будущего" у современного человека быть не может -

они ушли вместе с уходом традиционного общества, с его механизмами

наследования и преемственности. В особенности это характерно для

нашего общества, которому большевики в свое время взамен разрушен-

ной традиции подарили "светлое будущее". Тот факт, что наша отече-

ственная политология по преимуществу вышла из научного коммунизма

(достаточно указать на происхождение соответствующих кафедр, лабо-

раторий, секторов), лишь усугубляет давление несостоятельной системы

Таким образом, при анализе перспектив президентства в России не-

обходимо сочетание институтоцентричного политологического анализа с

299

анализом цившшзационным, культурологическим, геополитическим, с

методом сценариев, сопоставляющим альтернативные варианты будуще-

го. Политический процесс представляет собой сочетание различных

"логик", одна из которых означает отнесение к интересам, другая - к

ценностям, третья — к причинам (предшествующим состояниям), четвер-

тая - к ожиданиям желаемого будущего и т.п.

РОССИЙСКИЙ АВТОРИТАРИЗМ: ДАВЛЕНИЕ ТРАДИЦИЙ

И ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ИЛИ ЛОГИКА ПРОИЗВОДСТВА ВЛАСТИ?

Наше общество весьма быстро перешло от эйфории демократиче-

ских ожиданий к тяжелым предчувствиям новой диктатуры. Давление

каких факторов обеспечило искривление политического пространства

молодой демократии и породило в нем неожиданные изломы и разрывы?

Рассмотрим проблему в разных теоретических парадигмах.

Детерминистская парадигма: логика обстоятельств

В России общественное восприятие власти почти постоянно сопро-

вождается ощущением чрезвычашцины: чрезвычайных обстоятельств и

вызванных ими чрезвычайных полномочий правящего центра. Здесь -

главный парадокс отечественного общественно-политического бытия:

ведь чрезвычайные обстоятельства по определению не могут быть пер-

манентными. Над российской историей тяготеет драматическая дилем-

ма: власть или анархия (безвластие). В относительно стабильные перио-

ды людей интересуют социальные качества власти: насколько она ком-

петентна, доступна влиянию снизу, учитывает интересы различных сло-

ев населения и т.п. Но в смутные, переходные времена население Рос-

сии сталкивается со столь грозными социальными стихиями, что цен-

тральным становится вопрос: как обуздать эти стихии, не дать им окон-

чательно захлестнуть общество и превратить его в "войну всех против

всех"? Действие тоталитарного механизма нагляднее всего проявилось в

практике большевистской партии, которая сначала развязала предель-

ную анархию в обществе (развал армии, фронта, государства, рынка и

т.п.), а затем породила особо жесткую технологию насилия для преодо-

ления этой анархии.

Сегодня, наблюдая всеобщее попустительство властей в отношении

всех видов анархии - от развала границ до развала общественного по-

рядка, - зададимся вопросом: не включен ли уже пусковой механизм

нового тоталитарного "обуздания стихий", не сталкиваемся ли мы здесь

со своего рода стратегией? Наряду с этими механизмами политического

цикла (традиционный "душный" порядок, разрушение его, доходящее до

300

немыслимых крайностей, и, наконец, тоталитарное усмирение крайно-

стей) действует перманентное давление особых условий российской

истории и географии. Как писал И.Ильин: "Первое наше бремя есть

бремя земли - необъятного, непокорного, разбегающегося пространст-

ва... Второе наше бремя есть бремя природы. Этот океан суши, ото-

рванный от вольного моря..., эти губительные засухи, эти бесконечные

болота на севере, эти безлесные степи и сыпучие пески на юге: царство

ледяного ветра и палящего зноя... И третье наше бремя есть бремя на-

родности... до ста восьмидесяти различных племен и наречий..."1

Понятие "разбегающегося пространства" является, пожалуй, ключе-

вым. Как уже говорилось, долговременный исторический опыт показы-

вает, что это пространство отличается особой геополитической жесто-

костью: чтобы выжить в нем, нужна государственность, существенно

отличающаяся от того "государство-минимум", которое стало эталоном

западного либерализма. В нашем евразийском пространстве требуется

существенно иной баланс общественно необходимого времени: доля

ратно-служилого и политико-административного времени здесь значи-

тельно выше, чем на Западе, доля производительного (экономического)

времени существенно ниже.

Это специфическое соотношение является перманентным фактором

давления в пользу авторитаризма и централизма и не может не накла-

дывать отпечаток на эволюцию политических институтов. Вот почему

достаточно последовательные радикал-либералы не останавливаются

перед любыми мерами, направленными на превращение России в госу-

дарство "среднего уровня", отличающееся большей географической

однородностью. Разрушительные последствия этой стратегии мы сегодня

испытываем на себе: оставленные за бортом части бывшего советского

пространства не остаются пассивно-нейтральными, они агрессивно втор-

гаются в нашу жизнь, создавая все новые социальные и геополитические

угрозы... Следовательно, простая геополитическая редукция не является

той процедурой, посредством которой мы сможем обрести вожделенную

стабильность и облегчить тяжкое бремя российской государственности.

Парадигма производства власти

Сегодня мы переживаем примерно ту же фазу политико-

исторического цикла, которая имела место после Брестского мира

(1918) - тяжелого государственного унижения России, внутреннего

развала и полной неопределенности геополитических перспектив.

Большевики развалили армию и государство в качестве опор прежнего

ненавистного порядка и третировали буржуазное "оборонческое созна-

II

1 Ильин И.А. О России. М., 1991. С. 12-13.

301

ние", ссыпаясь на то, что ожидаемая ими со дня на день мировая проле-

тарская революция автоматически снимет все проблемы обороны гра-

ниц, безопасности и тому подобное. Когда же обнаружилась утопич-

ность ожиданий мировой пролетарской революции, перед большевиками

встала жесткая дилемма: либо признать банкротство своего курса и

уйти от власти, либо превратиться в национал-большевиков, осуществив

процедуру внутреннего размежевания с утопистами-интернационалис-

тами и обратив против них гнев обманутого народа.

В настоящее время мы наблюдаем тот роковой момент "диалек-

тического превращения" отрицателей российской государственности в

неистовых державников, которое в свое время изумило мировую социа-

листическую диаспору. Дело в том, что развал военно-промышленного

комплекса, армии, геополитического пространства и оберегающих его

союзнических договоров наши либералы осуществляли под влиянием

очередной утопии "светлого будущего". На этот раз речь шла о "новом

мировом порядке" и возвращении в "европейский дом". Когда же все

оказалось разрушенным и подорванным, а прием в европейский дом так

и не состоялся, встала не менее жесткая дилемма: уходить от власти с

бременем тяжелейшей государственной ответственности или осущест-

вить внутреннюю инверсию в духе национал-патриотизма и попытаться

направить недовольство обманутых соотечественников на срочно скон-

струированный объект ненависти.

Итак, условия игры остаются примерно теми же. Подобно своим

большевистским предшественникам, совершившим неслыханные пре-

ступления против народа, против России и потому готовым цепляться за

власть любой ценой (в противном случае их ожидал бы не статус ува-

жаемой оппозиции, а эшафот)? нынешний номенклатурно-мафиозный

симбиоз не может просто уйти с властной арены. Его тайны никак не

менее деликатны, чем тайны "великой подпольной партии" - их раз-

глашение смерти подобно. Следовательно, необходимо сохранить власть

любой ценой. Но сохранить власть на фоне сокрушительных поражений

собственного курса — значит небывало взвинтить ее, вооружившись, для

самооправдания, небывалыми, миропотрясательными аргументами.

Таким образом, главный парадокс нашей новейшей политической

истории состоит в том, что основателям августовского режима для со-

хранения своей власти предстоит уже завтра занять позиции, прямо

противоположные тем, с которыми они начали свою реформаторскую

деятельность.

Недавно предпринимались отчаянные попытки предотвратить эту ин-

версию (ибо за ней непременно последуют внутренние чистки в рядах

правящей элиты) на путях создания американской двухблоковой моде-

ли: левоцентристского и правоцентристского. Но дело в том, что

302

"нормальные" центристские модели работают в нормальных политиче-

ских ситуациях, в условиях общенационального консенсуса по поводу

желаемого будущего и базовых ценностей. В условиях же расколотого

общества, потенциальный электорат которого сосредоточен не в цен-

тре, а по краям политического спектра (в центре - вакуум), эта модель

вряд ли окажется перспективной.

Кроме того, что за нею просматривается своекорыстие правящей

элиты, стремящейся организовать "выборы без выбора", она оставляет

за бортом две актуальнейпше политические идеи: идею социальной

защиты (большинство населения причисляет себя к социально незащи-

щенным и обездоленным) и национально-государственную идею

(большинство причисляет себя к гражданам униженной и "побежден-

ной" страны, само существование которой находится под угрозой). Обе

эти идеи являются одинаково оппозиционными по отношению к обоим

блокам правящего "центризма".

Как можно оценивать перспективы политической модели, остав-

ляющей за бортом главные проблемы национального бытия, которые

продолжают непрерывно обостряться?

Даже в США, где начал затухать "плавильный котел", а приток им-

мигрантов усиливается, механизм двухпартийной системы может сло-

маться. При приближении доли "цветных" к 50 % населения социальная

идея может стать настолько "горячей", что партия демократов, периоди-

чески олицетворяющая "социальное государство", не сможет ее удер-

жать. В свою очередь, вместе с возрастанием угрозы утратить англосак-

сонскую идентичность национально-государственная идея Америки

может стать не менее "горячей" — центристского темперамента респуб-

ликанцев вряд ли достанет для ее "нормализации".

У нас же при полной разбалансированности социально-государст-

венного порядка и расколотом обществе соединение двух мощных оппо-

зиционных идей - социальной и национально-государственной - спо-

собно опрокинуть режим и создать непредсказуемую ситуацию...

Итак, в обеих исследовательских парадигмах нормальная демократи-

ческая перспектива сегодня едва ли просматривается.

ОТНОШЕНИЯ ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ

И ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ ВЛАСТЕЙ

Политическая история августовского режима (1991) отмечена ост-

рейшим противостоянием исполнительной и законодательной властей.

Первый этап этого противостояния завершился октябрьским (1993) пе-

реворотом. "Прогрессивный", согласно новодемократической лексике,

Президент расстрелял "реакционный" Верховный Совет РФ. На месте

"красно-коричневого" Верховного Совета появился демократический

303

парламент - Федеральное Собрание. Однако это не решило проблему:

на напшх глазах непрерывно обостряется противоречие между Феде-

ральным Собранием (в особенности, его нижней палатой) и Президен-

том. Что здесь определяется общим правилом противостояния вла-

стей, а что - российской спецификой?

В США между Конгрессом и Президентом периодически также воз-

никают острые противоречия под знаком столкновения двух критериев:

легитимности и эффективности. Отцы-основатели Америки полагали,

что легитимность в долгосрочном плане важнее эффективности, изме-

ряемой оперативностью принимаемых решений по поводу тех или иных

общественных проблем. Поэтому главные усилия они посвятили про-

блеме законодательного контроля над действиями исполнительной вла-

сти и заложили основы сильного Конгресса.

Президенты, нередко страдающие от регламентирующей опеки Кон-

гресса, вооружались аргументами в пользу более эффективной исполни-

тельной власти. Некоторые из этих аргументов приобретали идеологи-

ческий характер. В частности, Президент давал понять гражданам, что в

отличие от него, представляющего нацию в целом, в Конгрессе преоб-

ладают представители местных (региональных) интересов. Немалое

значение имели и ссьшки на консерватизм Конгресса в вопросе приня-

тия решений.

Действительно, в качестве законодательного органа, вынужденного

подчиняться нормам юридического педантизма и согласовывать позиции

различных фракций, Конгресс работает медленно. Любая инициатива

исполнительной власти, не вписывающаяся в сложившуюся норматив-

ную систему, берется на подозрение. Но в жизни нации бывают перио-

ды, когда решения следует принимать быстро. И здесь важнейшим ста-

новится нахождение баланса между легитимностью и эффективностью.

Какой из этих двух критериев окажется ближе к пониманию граждан,

во многом зависит от национальной культуры и ментальности. Нации,

не умеющие ждать, зачастую подвергаются искушению быстрых реше-

ний и склонны давать карт-бланш исполнительной власти. "Нетерпели-

вые" нации нередко кончают презрением к закону и законодательному

собранию, подменяя законность харизмой "бесстрашного вождя".

С этих позиций напрашиваются малоутешительные выводы. Потен-

циальному узурпатору есть на что опереться в национальной традиции

народа, ставящего благодать ("светлое будущее") выше закона. К тому

же Конституция РФ содержит многие предпосылки для создания режи-

ма бесконтрольной личной власти. Во-первых, это касается ограниче-

ний прав парламента в вопросе о назначении главы правительства. Если

парламент трижды отклонит кандидатуру главы правительства, предло-

женную Президентом, то последнему предоставлено право досрочно

304

распустить этот орган. Не менее многозначительна оставляемая Консти-

туцией неопределенность во взаимоотношениях Президента и прави-

тельства. Эта неопределенность истолкована Президентом в духе режи-

ма личной власти. Как уже отмечалось, указ № 66 (январь 1994 г.)

передает в непосредственное ведение Президента все силовые мини-

стерства; наблюдается тенденция дублировать и другие важнейшие ми-

нистерства лично подведомственными Президенту службами. Это не

только позволяет полностью вывести соответствующие государственные

функции из-под парламентского контроля, но и лишает общество наде-

жды даже на тот ограниченный плюрализм, который выявляет нюансы в

позициях отдельных групп правящей элиты.

Итак, лилий противоборства между парламентом, опирающимся на

нормальную демократическую легатимность (волеизъявление электо-

рального большинства при соблюдении конституционно-правовых пра-

вил игры), и Президентом, ищущим иные основания легитимности, мо-

жет быть, по меньшей мере, три.

1. Президент может противопоставить парламенту, якобы представ-

ленному "местными элитами", идею общенационального интереса -

единое национальное пространство и единое время (общенациональную

перспективу). В условиях реальной угрозы сепаратизма и местничества

это противопоставление может стать достаточно убедительным для того,

чтобы оправдать прерогативы исполнительной власти. Сегодня "партии"

Президента не хватило изобретательности запастись этим аргументом.

Тем не менее показательно, с каким упорством она добивается того,

чтобы верхняя палата Федерального Собрания формировалась не на

выборных началах, а назначалась Президентом.

2. Президент, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства, требующие

быстрых решений, может оправдывать этим бесконтрольность своей

власти.

3. Президент может противопоставить "обыденному сознанию" элек-

торального большинства высший исторический разум - требование

прогресса, демократии, цивилизации. В свое время большевики обосно-

вали узурпацию власти и нарушение воли электората (выраженной на

выборах в Учредительном собрании) тем, что они, вооруженные знани-

ем законов истории (прогресса), "лучше знают интересы народа, чем

сам народ". Таким образом, если электоральное большинство третиру-

ется как "мелкобуржуазное" или как скопище "красно-коричневых", то

нарушение его воли превращается в "суровый долг" демократа и про-

грессиста.

В сложившихся условиях России велика вероятность наложения и

взаимного усиления (резонанса) всех трех линий противоборства Прези-

дента с парламентом. В этом контексте, вне зависимости от персони-

305

филированных вариантов, можно ожидать быстрого перерастания ин-

ститута президентства в подобие самодержавной власти.

Может быть, еще более важную роль играет разделение политиче-

ской власти и власти духовной (идеологической). Современный демо-

кратический режим не случайно называют светским: при нем политиче-

ская власть не вмешивается в вопросы духовного самоопределения гра-

ждан, не навязывает обществу "единственно правильную" идеологию,

контролирующую духовную и культурную жизнь.

Тоталитарные режимы XX в., напротив, возрождали древнюю тео-

кратическую модель, объединяющую Жречество, Царство и Пророчест-

во. Вожди (фюреры) тоталитарных деспотий объединяли в своих руках

функции верховного правителя (Царя), хранителя культа и морали

(Жреца) и глашатая "светлого будущего" (Пророка - носителя

"великого учения"). Для того чтобы режим мог обрести теократический

(идеократический) характер, необходимо, чтобы духовное производство

было целиком подчинено государству, а интеллектуалы более или менее

искренно отождествляли свое служение народу со служением режи-

му.

Таким образом, в основе тоталитарной модели лежит двойной кон-

сенсус: между интеллигенцией и народом, между интеллигенцией и

властью. Пресловутая массовая "вера" (неумеренное идеологическс

воодушевление) тоталитарных режимов основана на этом двойном

сенсусе. Особенностью этих режимов является чрезмерная зависимо

от слепой веры (демократические режимы, как правило, без этого обхо

дятся). Поэтому нарушение консенсуса между интеллектуала

(носителями духовной власти) и режимом, знаменующееся активизацией

всеразъедающей интеллектуальной иронии в условиях сохраняющег

консенсуса между интеллигенцией и народом, ведет к подрыву массо-]

вой веры - основы основ тоталитарного порядка.

С этих позиций можно видеть этапы новейшей духовно-полити-J

ческой эволюции нашего общества.

Первый - этап идеологического кризиса тоталитарного режима,

чавшийся в 60-х годах, как раз и характеризовался отмеченным вь

сочетанием: интеллигенция начала высмеивать режим, а народ все

лее охотно внимал ее сарказмам.

Этот этап завершился массовым демократическим воодушевление*

августа 1991 г. Политическую сцену августа создало соединение либе-

рально-демократической идеи, вынашиваемой интеллектуалами, с на-

родным антитоталитарным движением. Однако за сценой скрывались

кулисы, где происходил торг: прежняя властная номенклатура соглаша-

лась "сдать" свой режим лишь в обмен на статус монополистических

буржуазно-номенклатурных собственников. Этим объясняется бескро-

306

вне августовской революции, в противном случае номенклатура сумела

бы мобилизовать достаточно сил для сокрушительного отпора.

И вот, по мере того, как закулисные механизмы обнажались и но-

менклатурный капитализм выходил на сцену, на глазах захватывая все

позиции и лишая общество реальной экономической самодеятельности,

в массах происходит разочарование новым официозом либерально-

демократической идеологии, тогда как интеллигенция продолжает ее

поддерживать и насаждать. Народ требовал самодеятельности в сфере

материального производства и измерял достижения режима в основном

экономическими критериями, тогда как интеллигенция, по-видимому,

готова была довольствоваться интеллектуальными свободами — самодея-

тельностью в сфере духа. Так происходит нарушение консенсуса между

народом и интеллигенцией при сохранении ее консенсуса с властью.

Здесь мы имеем дело с нешуточным событием идейного плана. Со

времен возникновения христианства основой консенсуса между носите-

лями духовной власти и народом была морально-религиозная легитима-

ция (презумпция духовного превосходства) "нищих духом" - угнетен-

ных и слабых. Революционно-демократическая интеллигенция в основ-

ном наследовала это христианское обетование грядущего блаженства

"нищих духом", придав ему форму социалистической утопии. Сильные,

наглые, преуспевающие будут унижены, обездоленным — воздается.

Сегодня мы можем говорить о настоящей социокультурной катастрофе,

связанной с языческим вырождением духа интеллигенции. Даже в усло-

виях номенклатурного капитализма, ревниво оберегающего свою моно-

полию на хозяйственную власть и собственность, попирающего все

нормы и правила нормальной экономической соревновательности, ин-

теллектуалы продолжают твердить, что бедность свидетельствует не о

честности и святости, а о лени и нерадивости.

Либеральная идеология пришла в современную Россию очищенной

от своих протестантских корней и была понята как безусловное утвер-

ждение индивидуального успеха любой ценой. Непреуспевающие и

обездоленные не имеют алиби и не заслуживают сострадания. Их воз-

можный политический протест, в том числе в форме волеизъявления на

президентских выборах, изначально оценивается как бунт темного и

злого "красно-коричневого" большинства.

Таким образом, подготовлен консенсус интеллигенции и власти за

счет народа. Интеллигенция готовится выдать алиби возможному

"демократическому диктатору", оправдать его узурпацию власти (оче-

редной разгон парламента) посредством ссылки на неразумие народа и

его тяжелую историческую наследственность. Это готовит нам новую

разновидность идеократии: демократическое "великое учение" ставится

выше воли избирателей, а власть вместо нормальной демократической

307

легатимности вновь стремится к ее идеократической форме, базой ко-

торой является не "обыденное сознание" электорального большинства, а

новый "священный текст", не подлежащий эмпирическому тестирова-

нию (остающийся "истинным" вопреки свидетельствам массового повсе-

дневного опыта).

Теоретически вырисовываются следующие политические модели:

интеллигенция вместе с народом против власти (революционно-

демократическая модель);

власть вместе с народом против интеллигенции (ретроградно-тради-

ционалистская, или фундаменталистская, модель);

интеллигенция вместе с властью против "темного народного боль-

шинства" (элитарно-реформаторская, или олигархическая, модель, чре-

ватая неоавторитаризмом).

Именно последняя разновидность определяет сегодня "дух прези-

дентства" как режима очередного насильственного "осчастливливания"

народа. Альтернатива такой модели, вызревающая в недрах общества по

законам инверсии ("от противного"), мыслима в разных формах: не-

оконсервативной, ретроградно-фундаменталистской, революционно-де-

мократической.

Вероятно, наиболее продуктивной в современных условиях будет

неоконсервативная модель. Она предполагает, что наряду с высокомер-

ным демократическим "авангардом", третирующим "темное большинст-

во", формируются интеллектуалы национально-консервативного направ-

ления, прямо адресующиеся к "молчаливому большинству" и озвучи-

вающие его позицию. Это предполагает эффективную ротацию элит и

наличие ее "второго эшелона", ничем не уступающего первому по про-

фессиональным критериям современного духовного производства, но

исповедующего иную, национально-патриотическую, систему ценностей.

Именно такая модель, поднятая на гребне неоконсервативной волны,

позволила Западу преодолеть капитулянтство и попустительство дека-

денствующих политиков и интеллектуалов и победить в "холодной

войне".

Если своевременной ротации элит не произойдет или станет ясно,

что указанный "второй эшелон" в российском обществе попросту

отсутствует в нужном количестве и качестве, тогда повысится веро-

ятность более драматических вариантов развития событий, связанных

либо с "новым изданием" народно-демократического революциона-

ризма (тираноборческая интеллигенция вместе с народом против ны-

нешней власти), либо ретроградно-фундаменталистского традициона-

лизма (реставрационные элементы власти вместе с народными "низа-

ми" - против интеллигенции).

308

Глава Ш. ___

ПАРАДОКСЫ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА В РОССИИ

НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ

Сегодня предметом научных исследований все чаще становятся не-

классические, или постклассические, объекты, поведение которых явля-

ется принципиально "неканоническим". Таким неклассическим объек-

том служит современное российское предпринимательство.

Давайте вспомним европейского буржуа в его классическом понима-

нии, каким он сформировался на заре Нового времени, и сопоставим с

нашим, постсоветским. Первый цивилизапионный принцип, на котором

базируется классическое рыночное предпринимательство, - разделение

экономической и политической власти. Рыночное предприниматель-

ство - рисковый (негарантированный) тип продуктивной деятельности,

связанный с конкуренцией автономных производителей перед лицом

независимого от них потребителя. "Экономическая власть предпринима-

теля... - это делегированная власть потребителя: она растет, если нака-

зы потребителя выполняются, и тает, если они не учитываются"1.

Посмотрим на нашего типичного предпринимателя. Господствующий

номенклатурный тип базируется на принципе, противоположном клас-

сическому, - на прямом переплетении экономической и политической

власти. Здесь богатство - функция власти. Наблюдаемая зависимость не

случайна: чем более высокими властными полномочиями обладали те

или иные группировки властвующей коммунистической элиты, тем

большую долю национального богатства они сегодня "приватизировали"

в качестве новых собственников. Но тем самым нарушается вся класси-

ческая структура предпринимательства с характерными для нее зависи-

мостями. Номенклатурная собственность предопределяет не развитие

самодеятельного гражданского общества, а обусловливает образование

массового социального гетто, оказывающегося вне норм и благ цивили-

зации. В политике она в силу крайней узости своей социальной базы

ведет не к представительной демократии, а к режиму личной власти, к

диктатуре.

Второй цивилизапионный принцип - договора, или контракта - не-

посредственно связан с правовым состоянием. Именно право ограничи-

вает силу, препятствуя ее экспроприаторским вторжениям в хозяйст-

венные отношения. Право создает пространство предсказуемости - га-

рантии того, что продукт дополнительных экономических усилий или

инновационного риска не будет изъят под каким бы то ни было предло-

1 Berthy G. Vive la propriete. P., 1984. P. 174.

309

гом, и тем самым стимулирует инициативу и высокопродуктивный труд.

Переход от экономики перераспределения к экономике роста обеспечи-

вается правовым государством. Этот тезис тем более необходимо выде-

лить, поскольку в нашем экономическом мышлении до сих пор не из-

жита техноцентричная парадигма, связывающая экономический рост с

научно-техническим прогрессом, но упускающая из виду общепивили-

зационные предпосылки самого прогресса. Впрочем, это свойственно не

только нам. Технократическое "помрачение разума" имело место и на

Западе. Понадобились немалые усилия неоконсерваторов, чтобы вер-

нуть обществу понимание человеческих предпосылок богатства, а поли-

тической экономии - статус гуманитарной науки. Вот что пишет по

этому поводу один из "новых экономистов" во Франции АЛепаж:

"Историю экономического роста нельзя сводить, как это слишком долго

делалось, к истории научно-технического прогресса. Теория роста - это

теория человеческих отношений, в первую очередь правовых..."1

Если и по этому критерию сопоставить наше предпринимательство с

классическим образцом, мы снова столкнемся с неклассическими эф-

фектами. Когда богатство выступает как функция власти, то условием

его роста становится бесконтрольная власть, которая, подобно проле-

тарской диктатуре, опирается "не на закон, а прямо и непосредственно

на насилие" (по Ленину). Если бы у нас развивался народный капита-

лизм - экономическая самодеятельность рядовых граждан, тогда именно

право послужило бы его основной предпосылкой. "Маленький человек",

не пользующийся властными привилегиями, только с помощью права

может отстоять и свою хозяйственную автономию, и свое достоинство.

Историю хозяйственных отношений характеризует жесткая дилемма:

либо они строятся на принципе взаимозаинтересованного партнерства, и

тогда мы получаем продуктивную экономику, либо на силе, и тогда

неизбежна экономика перераспределения и экспроприаторства. Сего-

дняшний парадокс - огромный рост номенклатурных прибылей в усло-

виях резкого свертывания производства и уменьшения валового продук-

та - означает в конечном счете только одно: воцарение "экономики

набега и разбоя". Нужно расстаться с представлениями о праве как

"надстройке", вторичной по отношению к "базису". Пространство парт-

нерских хозяйственных отношений - это правовое пространство по

существу. Здесь наказуется целевая установка "богатство любой ценой"

и поощряются терпеливый труд и партнерская ответственность. Та

предпринимательская формация, которую называют "новыми русски-

ми", сегодня представляет собой антиправовую субкультуру. Она может

процветать только в условиях правового беспредела, так как именно

беспредел есть царство силы, а не царство продуктивности.

1 Lepage H. Demain le capitalisme. P., 1978. Р. 150.

310

Здесь необходимо обратить внимание на первичную интенцию запад-

ного рыночного предпринимательства. Рынок можно понимать как сред-

ство достижения экономической эффективности - в этом инструмен-

тальном качестве он допускается и в восточных деспотиях (практика

открытых экономических зон и т.п.). Однако в западной цивилизацион-

ной структуре рынок выступает в ценностном измерении - как форма

творческой самоорганизации личности в материальной сфере, т.е. как

гарантия самодеятельного, независимого существования. Философия

рынка - это философия свободы, и только в этом контексте нужно

понимать цившшзационный (социокультурный) архетип рыночных об-

ществ Запада. Настоящего демократа отличает готовность отстаивать

рыночные свободы как гарантию гражданской самодеятельности, свя-

занную с неотчуждаемыми правами человека. Если же мы имеем дело с

сознанием, требующим не столько прав, сколько готовых благ, то до-

пустимы случаи, когда оно предпочтет демократии тиранию, если по-

следняя продемонстрирует соответствующую эффективность. Номенк-

латурный капитализм опасен не только тем, что разрушает правовое

состояние сверху, расширяя пространство силы за счет пространства

права. Он опасен и тем, что подрывает условия массовой хозяйственной

самостоятельной деятельности; превращая предпринимательство в мо-

нополию властвующей касты, он ликвидирует правовые ожидания и

снизу, оставляя одни только потребительские ожидания.

Следует подчеркнуть еще одну черту классического предпринима-

тельства - его связь с мещанской социокультурной и этической тради-

цией, с тем, что М.Вебер называл протестантской этикой. М.Вебер и

В.Зомбарт заложили основы новой парадигмы, открывающей возмож-

ность становления экономической науки как науки гуманитарной,

включающей в рассмотрение скрытые социокультурные предпосылки

продуктивного хозяйствования.

Классический предприниматель — гетерогенный социокультурный

тип. Он включает в сублимированном виде черты завоевательного

типа - раскованное, "авантюрное" воображение, азарт и готовность к

риску. Вопреки тому, как представлял его Маркс, предприниматель -

не столько организатор производства (в этом качестве его действитель-

но вытесняет наемный профессионал-менеджер), сколько социальный

первооткрыватель и коммуникатор. Он открывает новые социальные

потребности и, следовательно, новые рынки и налаживает новые связи -

межгрупповые, межрегиональные, межкультурные. В таком качестве

его не может заменить никакой "организатор производства", поэтому

технократические, равно как и социалистические, ожидания ухода бур-

жуа с исторической сцены лишены оснований.

311

С другой стороны, предприниматель - носитель принципов граждан-

ской самодеятельности и партнерства, которые невозможны без высо-

чайшей самодисциплины. В отличие от внешней дисциплины казармен-

ного типа источники самодисциплины коренятся в религиозной этике.

Такие черты мещанской добродетели, сочетающей деловитость с домо-

строем, формируют особую инвариантную структуру западного буржу-

азного общества, которой оно обязано устойчивостью. Как свидетельст-

вует Зомбарт, эта структура в приземленном виде прослеживается на

протяжении сотен лет: психология флорентийского суконщика XIV в. и

психология одного из отцов-основателей США Б.Франклина содержат

один и тот же набор качеств, главными из которых являются стремле-

ние к размеренному порядку и категорическое неприятие каких-либо

привилегий для себя и для других. Принцип экономии не ограничивается

экономикой в собственном смысле; он распространяется "на хозяйст-

венное обращение с тремя вещами, которые нам принадлежат: на нашу

душу, наше тело, наше время"1.

Таким образом, М.Вебер и В.Зомбарт обратили внимание на социо-

культурный базис предпринимательства, который составляют устойчи-

вые мещанские добродетели. Настоящему буржуа свойствен в первую

очередь социокультурный консерватизм как категорическое неприятие

безответственного манипулирования теми нормами, которые организуют

и поддерживают социальный порядок в его повседневном межличност-

ном измерении. Антиподом буржуа является богема - среда, активно

экспериментирующая с сопиокультурными нормами общества и в своих

крайних формах порождающая современный контркультурный ниги-

лизм. Не случайно Д.Белл указывал в первую очередь на культурные

противоречия капитализма: между мещанской моралью, составляющей

устойчивую инфраструктуру западной цивилизации, и азартным духом

культурных нововведений, который распространяет интеллигенция.

Противоборство социокультурного радикализма, воплощаемого левым

"авангардом" (не только политическим, но и художественным), и ме-

щанской консервативной структуры образует специфическую драматур-

гию развития западной цивилизации. Неоконсервативное прозрение этой

цивилизации, наступившее около двух десятков лет назад, состояло в

понимании того, что сама ее устойчивость связана с соблюдением опре-

деленного баланса между духом авантюры и духом мещанского

"домостроя". Только общество, "молчаливое большинство" которого

сохраняет способность к высокой внутренней самодисциплине и аскезе,

не нуждается в дисциплине, навязываемой извне в виде той или иной

разновидности авторитаризма.

1 Зомбарт В. Буржуа. М., 1994. С. 88.

312

Если с этих позиций посмотреть на российское номенклатурно-ма-

фиозное предпринимательство, то бросается в глаза отсутствие базовой

социокультурной компоненты - мещанских добродетелей, восходящих к

религиозной аскезе (в российской варианте - к аскезе старообрядчест-

ва). Номенклатурно-мафиозный бизнес - это воплощение контркульту-

ры, которая тяготится любыми устойчивыми нормами и в первую

очередь моральными. Здесь коммунистическо-атеистические корни,

восходящие к левому авангарду начала века, служат надежной

"подпоркой" для воинствующего антиморализма "новых русских", гото-

вых прибрать к рукам незащищенное общественное богатство при по-

мощи любых средств.

Последнее из сопоставлений классического предпринимательского

образца с постсоветской девиантной моделью касается связи предпри-

нимательства с национально-государственным строительством. Буржуа

классической эпохи умел творчески сочетать демократическую идею

гражданской свободы и самодеятельности с идеалом сильного независи-

мого национального государства. В значительной мере именно ввиду

этого обстоятельства капитализм был воспринят массовым сознанием

модернизирующихся обществ Запада первой половины XIX в. Чем тес-

нее движение за свободное предпринимательство сливалось с нацио-

нально-освободительным движением, тем проще и беспрепятственнее

шел процесс интеграции буржуазных ценностей в национальную куль-

туру. Тот факт, что американская революция не только повлекла вы-

свобождение гражданского общества из-под опеки государства, но и

знаменовала собой освобождение от гнета британского владычества,

сыграл решающую роль в формировании общенационального консенсу-

са по поводу ценностей свободного предпринимательства в этой стране.

И по данному показателю наш новообразовавшийся капитализм не со-

ответствует западной классике. Он все более явственно выступает в

массовом сознании как компрадорский, беззастенчиво торгующий на-

циональными интересами.

Здесь обнаруживается действие нескольких факторов. В первую

очередь сказывается традиционное для России противопоставление

"прогресса" и "почвы". Прогресс у нас выступает как нечто заемное,

идущее с Запада, "почва" - как косная "стихия", ему сопротивляющая-

ся. Отсюда - специфический внутренний расизм российских прогресси-

стов: те, кто идентифицируют себя с силами Прогресса, презирают поч-

венность и готовы к ее безжалостной "расчистке". "Новые русские" в

значительной степени унаследовали это прогрессистское высокомерие в

отношении "туземного населения". Но различия с левым радикализмом,

с большевиками все же существенны. Большевики чувствовали себя

миссионерами, прививающими новую веру отсталому, но не безнадеж-

313

ному народу. Они готовы были идентифицировать себя с народом по

мере того как произойдет его преображение в "передовой класс"н||

"Новые русские" не верят в эту "алхимию прогресса". Поэтому их

зрение к "почве" выражается не столько в революционном наев

сколько в формировании комплекса внутренних эмигрантов, свобод

от давления "туземных" норм и традиций. К этому добавляется воздев]

ствие гедонистическо-потребительской психологии, чуждой не

аскезе индивидуального накопления, но и служилой аскезе российок

поданных, привыкших нести на своих плечах тяжкий груз государ

венности.

Таковы социок'ультурные предпосылки компрадорского комплекса

помогающие снять соответствующие барьеры. Былой пролетарск

интернационализм революционной диаспоры, облегчавший ей сделки

зарубежными "братьями по классу" за спиной "классово чуждых"

отечественников, сменился мафиозно-компрадорским интернапионализ-1

мом "новой русской" диаспоры. В обоих случаях проявилась опреде-|

ленная слабость российской цивилизации, не способной по-настояще\

интегрировать в себя своих прогрессистов.

Таким образом, по ряду существенных признаков приходится кон-|

статировать неканонический характер современного российского пред-|

принимательства. Однако наша задача имеет мало общего с заб

педантично классифицирующей рассудочности, выискивающей несоот-|

ветствия тому или иному образцу в сугубо теоретических целях. Наша!

цель - показать, что нарушение канонов "западной классики" влечет за!

собой несбыточность тех ожиданий, которыми еще вдохновляются наши!

"западники", связывающие с развитием предпринимательства экономи-1

ческий подъем, утверждение демократии, правового государства и дру-|

гих "общечеловеческих ценностей".

Прежде чем высказаться конкретнее по поводу нашей ближайшей!

исторической перспективы, приведем одно общеметодологическое сооб-1

ражение по поводу соотношения историзма и классики. Классика аль-1

тернативна историзму, ибо "совершенные образцы", по определению,!

лишены эволюции, являясь самодостаточными. И если вслед за нашими!

"западниками" сводить современные исторические процессы в мире к|

процессу тотальной вестернизации - приспособлению всех незападных!

обществ к западному образцу, всемирная история сведется к чисто тех-1

нологическому процессу серийного воспроизводства уже полученного!

"опытного образца". На самом же деле об историческом процессе мож-1

но сказать то же самое, что Хайек говорил о рыночной конкуренции: I

она выступает процедурой открытия таких факторов, которые носят)

непредопределенный характер.

314

Современное экономическое мышление феноменологично: оно отка-

зывается выискивать скрытые сущности (типа стоимости, прибавочной

стоимости и т.д.) и ориентируется на эмпирически наблюдаемые фено-

мены, в частности на цену. Но цена товара неопределима до того, как

произойдет встреча производителя с независимым от него потребителем.

Так образуются неустранимые релятивистские эффекты, делающие

старые фундаменталистские установки классической науки (выведение

явлений из определяющей их сущности) некорректными в принципе.

Это вполне применимо и к историческому процессу. Да, западная циви-

лизация стала источником многих ценностей, являющихся сегодня эта-

лонными (общецивилизационными). Но до встречи заемного образца с

местной культурной "почвой", т.е. до столкновения различных циввли-

зационных типов, невозможно определить, какова "цена" этого

"признанного эталона": какими издержками чревато заимствование

"передовых образцов" и как меняется само их содержание по мере про-

хождения через те или иные социокультурные фильтры.

Главная методологическая ошибка "западничества" - неосознанная

презумпция социокультурной нейтральности тех или иных "прогрес-

сивных образцов", обеспечивающей их автоматическую приживаемость

на любой "почве". Или, другими словами, - презумпция единого миро-

вого социокультурного рынка, не знающего таможенных барьеров. На

самом же деле реальный исторический процесс (формационная эволю-

ция, связанная со сменой фаз развития) протекает в гетерогенной сре-

де, характеризующейся плюрализмом культур и цивилизаций. Он вовсе

не становится тиражированием известных "передовых образцов". В этом

смысле не оправдался гегеле-марксистский тезис о том, что более

развитые общества открывают менее развитым их завтрашний день.

История менее развитых обществ всегда выступает как "неправильная"

история, искажающая "передовой образец". Она порождает великое

множество "профанированных" - смешанных, неканонических форм,

вызванных наложением универсалий прогресса на местную специфику.

Этим "неправильным" формам предстоит не только решать традицион-

ные проблемы человеческого существования, но и выдерживать конку-

ренцию с "правильными", ставшими доминирующими в силу высокой

адаптированности к новой исторической среде.

Сегодня осмысление сути цивилизационной социокультурной специ-

фики России становится центральной темой реформационного дискурса.

До тех пор, пока в цивилизационной специфике России видели одну

только субъективную сторону, сводимую к ментальности, модерниза-

торский радикализм не встречал настоящего отпора в обществе. Боль-

315

пшнство соглашались "обменять" специфику на такие "зримые" ценно-

сти, как экономическое процветание и гарантии прав личности. Но

сегодня, по истечении нескольких лет после смены режима, за

"субъективностью" культурного своеобразия открылось "объективное"

своеобразие исторического, географического, геополитического поло-

жения нашей страны.

Переходный исторический период можно охарактеризовать как про-

цедуру открытия (общественным осознанием) новых назревших общест-

венных потребностей. Это период появления гетерогенных, смешанных

форм как во временном (сочетание нового и старого), так и в простран-

ственном (социальные гибриды, вызванные взаимовлиянием различных

общественных групп, культур, цивилизаций) отношении. Подобные

эпохи обычно отличаются предельной расшатанностью всех стереотипов

поведения и завышенными (утопическими) ожиданиями. Длительность

переходных периодов в различных социально-исторических условиях

может варьироваться, но, по-видимому, существуют некие предельные

величины. Дело в том, что в периоды завышенных ожиданий и притяза-

ний, перераспределений богатства и статусов происходит "проедание"

того общественного капитала (в широком смысле), который был накоп-

лен в предшествующий прозаический период будничной, "рутинной"

работы. Размеры этого капитала, "проедаемого" разными обществами с

разной скоростью, имеют свой предел, что указывает и на объективные

временные границы переходной эпохи.

Постпереходный, постреформенный период характеризуется проце-

дурой открытия неких объективных границ (ограничений, инвариантов),

на которые наталкиваются устремления реформаторов. Тогда наступает

"реванш реальности". Этот реванш может проявляться в различных

общественно-политических формах. Наиболее известная из них описы-

вается политической социологией. Она анализирует процесс, в ходе

которого определенные социальные группы возвращают предельно рас-

шатанный социум в стабильное положение. В описываемом нами слу-

чае - применительно к современной России — этот "реванш реальности"

можно было бы охарактеризовать следующими общими чертами.

Во-первых, можно ожидать столкновения двух моделей капитализма

(персонифицированных в различных общественных силах): народного

капитализма, отстаивающего честную соревновательность и экономиче-

скую демократию, и номенклатурного капитализма, стремящегося лю-

бой ценой сохранить свои монопольные позиции. Очевидно, ничем не

ограниченный монополизм означает извлечение дополнительных прибы-

лей не на основе расширения производства, а путем взвинчивания цен и

манипуляций с финансовым капиталом. В обозримой перспективе такой

путь ведет общество в тупик тотальной экономической катастрофы.

316

Поэтому, если общество желает выжить, оно вынуждено активизировать

свою борьбу с номенклатурно-монополистическим капиталом, усили-

вать поддержку массового предпринимательства.

Во-вторых, отмеченная выше экспансия контркультуры в конечном

счете ведет к полной деморализации общества, к исчезновению границ

между нормальным и девиантным, между пороком и добродетелью.

Если общество желает избежать полного одичания, сохранить накоп-

ленный нравственный, духовный капитал, оно вынуждено будет мобили-

зовать свое нравственное сознание в борьбе с воинствующим нигилиз-

мом.

По-видимому, здесь нас ожидает нечто похожее на неоконсерватив-

ную революцию на Западе, которая в борьбе с силами декаданса, угро-

жавшими устойчивости западной цивилизации, мобилизовала консерва-

тивное в сопиокультурном смысле "моральное большинство", воору-

жившееся фундаменталистскими установками. Социокультурный ре-

ванш провинции над центром, "глубинки" над мегаполисами, обыденно-

го народного здравомыслия над доктринерством носителей новых

"учений" и утопизмом неуемных реформаторов, наконец, "правых" над

"левыми" - таковы общие типологические признаки неоконсервативно-

го поворота.

Следующий ракурс общественно-политической борьбы - столкнове-

ние между национально-патриотическими силами и компрадорским

капиталом.

Одна из иллюзий официозного либерал-реформизма состоит в том,

что геополитическая нестабильность связана с наследием "искусственно

сконструированной" советской империи. Реформаторы предполагали,

что выход России из СССР и последующее закрепление в естественной

цивилизационной и геополитической "нише" в конечном счете стабили-

зируют ее международное положение и статус. Действительность, одна-

ко, безжалостно хоронит эти надежды. Опасные геополитические тре-

щины, не ограничиваясь пространством бывшего Союза, захватывают

территорию самой России, делая самое ее государственное бытие про-

блематичным. Следовательно, и эти процессы нового геополитического

передела мира имеют тенденцию переходить все допустимые границы и

в перспективе грозят нашей стране тотальной национально-государст-

венной катастрофой. Таким образом, необходима мобилизация новых

общественных сил, способных положить конец компрадорским играм

антинациональных групп и духу "либерального" капитулянтства. Сло-

вом, все свидетельствует о том, что общество находится у предельной

черты, когда возникает дилемма: либо приход к власти новых, нацио-

нально ответственных сил, либо тотальная национальная катастрофа.

317

Но парадоксальная особенность наблюдаемого нами сегодня общест-

венно-исторического процесса состоит в том, что "пределы" уже явно

просматриваются, а консолидации сил, способных предложить спаси-

тельную альтернативу, так и не происходит. Мы имеем дело с кризисом

политического субъекта как такового: с неспособностью общества

мобилизоваться для самозащиты путем решительной ротации элит и

смены правящих группировок. Можно только гадать, что за этим стоит:

наследие прежней коммунистической монополии на власть, вызвавшей

атрофию общественной воли, историческая слабость гражданского об-

щества в России или устаревание самой политической технологии на-

сильственных отвоеваний власти, грозящей тотальной гражданской вой-

ной.

Вероятно, возможен и другой путь, когда при видимом сохранении

прежней монополии на власть захватившей все позиции элиты происхо-

дит процесс дифференциации позиций внутри самой этой элиты. Наш

номенклатурный класс в самом деле захватил все позиции, но догадыва-

ется ли он, что тем самым взял на себя и всю полноту ответственно-

сти"! Речь идет не о моральной ответственности - по этой части "новые

русские" достаточно беззаботны, но о практической, касающейся само-

го выживания общества, а тем самым и элиты, пользующейся его ресур-

сами. Если в стране политически марганализованы все общественные

типы, способные в чем-то дополнять или корректировать монопольно

властвующий тип, то не означает ли это, что необходимую альтернативу

ему предстоит отыскать внутри себя, пойдя на пока что плохо предска-

зуемую дифференциацию своих групп и подгрупп и образование

"внутренней оппозиции"?

Узаконенная оппозиция при наличии отработанных механизмов ро-

тации элит быстрее реагирует на кризис, не давая ему достигать пре-

дельных значений. Оппозиция, образуемая в результате дифференциа-

ции внутри властвующей элиты, появляется лишь в той предельной

точке, где обществу со всеми его элитами грозит срыв в бездну. Совре-

менному западному буржуа не нужно выступать одновременно в роли и

предпринимателя, и государственного мужа, и военного героя, и трибу-

на, и пророка. Его дополняют другие общественные типы, место и ста-

тус которых узаконены. Но наш феномен вездесущей власти - собст-

венности - не дает развиться нормальному плюрализму общественных

типов.

Попробуем предвосхитить еще не вполне обозначившиеся результа-

ты той "процедуры открытия" пивилизапионных условий, ограничений и

инвариантов, к которой уже фактически приступило российское обще-

ство, столкнувшееся с реваншем неумолимых обстоятельств. А на осно-

318

ве этого попытаемся наметить контуры вынужденной дифференциации

властвующей элиты, образования в ее недрах "внутренней оппозиции" и

альтернативных подходов. Еще сегодня такие внутренние размежевания

властвующей элиты представляются демагогическим приемом и стили-

зацией. Данная элита в условиях очевидного банкротства радикал-

либералистского курса поручает тем или иным своим подгруппам пред-

ставлять "альтернативу": играть роль "центристов", "социал-демокра-

тов", "государственников" и т.п. Однако уже завтра многие из этих

ролей придется принимать всерьез. По-настоящему неотложными вы-

ступают три задачи: предотвращение тотального экономического краха,

предотвращение развала государства, предотвращение полного разруше-

ния духовно-нравственной среды, грозящего превращением социума в

джунгли.

Здесь можно значительно ошибиться, если посчитать, что целепола-

гание властвующей элиты направлено на решение данных задач. Ее

подлинным мотивом является сохранение собственной власти. Это тем

более необходимо ей, так как в нашем обществе нет статуса "почетной

отставки" или почетной оппозиции. Феномен власти-собственности

означает, что с потерей власти происходит и потеря собственности. А

поскольку мафиозно-номенклатурная приватизация с самого начала,

придавала собственности нелегитимный характер, то в случае утраты

власти собственникам угрожает не только экспроприация. Поэтому

сохранение власти является абсолютным условием, в контексте которо-

го только и могут восприниматься и решаться любые проблемы.

Таким образом, российское цивилизапионное пространство не меня-

ется в одном решающем качестве: при любых режимах оно остается

пространством воспроизводства неограниченной власти. Местные ре-

форматоры хотели сменить этатистскую доминанту этого пространства

на европейскую, сделать его рыночным. Понадобилось всего два-три

года, чтобы все стало на свои места. Европейская модель локализован-

ной власти, готовой уступить частным, не связанным с нею экономиче-

ским и прочим инициативам, у нас не прошла. Восторжествовало ста-

рое правило: политический победитель получает все, проигравший те-

ряет все. Понятно поэтому, что ставки в нашей политической игре не-

сравненно превышают западные. В таких условиях не могут действовать

известные нормы западной демократической политической культуры: ее

светский (т.е. иронически-отстраненный) характер, готовность к ком-

промиссам, периодическая самоустраненность от власти. Это возможно

лишь там, где в политике решается четко очерченный и достаточно

узкий круг вопросов, а остальные сферы сохраняют гарантированную

автономию от властных вмешательств. В России, где в политике реша-

319

ется, по существу, все, она неминуемо сакрализуется (или демонизиру-

ется), обретая предельно идеологизированный характер. Ее аргументы

неизменно носят мироспасательный характер, необходимый для оправ-

дания столь неумеренных властных амбиций. Поэтому и нашей полити-

ческой аналитике приличествует жанр "жесткого текста". В этом жанре

мы и попытаемся сформулировать свое заключение.

Главный парадокс российской современной политической истории

состоит в том, что основателям августовского режима 1991 г. для со-

хранения своей власти предстоит в ближайшем будущем занять позиции

прямо противоположные тем, с которыми они начинали свою реформа-

торскую деятельность. Неистовые "западники" станут "восточниками",

предающими анафеме "вавилонскую блудницу" - Америку. Либералы,

адепты теории "государство-минимум" станут законченными этатиста-

ми. Мондиалисты и космополиты станут националистами, да в такой

степени, что это превзойдет все, до сих пор виденное в России. Критики

империи, сторонники демократического федерализма и нового мирового

порядка станут воинствующими империалистами и централистами-

державниками, наследниками традиций Ивана Калиты и Ивана Грозно-

го. Но ведь нечто подобное произошло и с большевиками! По-

видимому, наше евразийское пространство обладает мощной специфи-

ческой энергетикой, порождающей закономерные инверсии первона-

чальных замыслов и позиций благонамеренного прогрессизма.

Итак, сегодня перед властвующей элитой стоит жесткая дилемма:

сохранение своей монополии на власть или эшафот. В этих условиях

понятна ее готовность пойти буквально на все для сохранения свой

власти. Сильная власть должна заполучить особо сильные аргументы

для оправдания своей неограниченности. Главным, если не единствен-

ным оправданием в настоящее время может быть только лозунг:

"Отечество в опасности!" Поскольку оно действительно в опасности,

такой лозунг имеет все шансы быть воспринятым обществом и обеспе-

чить власти так недостающую ей харизму. Поэтому уже в ближайшее

время следует ожидать рокировки в среде властвующей элиты и выдви-

жения на авансцену решительных государственников, не считающих

патриотизм бранным словом.

Кроме того, элита, ориентированная всецело на власть, не имеет ка-

ких-либо естественных добродетелей, связанных с традицией или мора-

лью. Лишь включившись в предельно намагниченное поле власти, она

воспринимает те или иные ценности всерьез. Однако "строительство"

сильной власти требует не только массового идеологического вооду-

шевления и порыва, но и повседневной жертвенности. Поэтому сле-

дующей мишенью нашей власти станет потребительско-гедонистический

комплекс. Когда требовалось отвоевать власть у старого коммунистиче-

ского режима, этот комплекс активно использовался. Коммунистиче-

ская аскеза (пресловутая "сознательность") была высмеяна как фаль-

320

шивая, обусловленная необходимостью оправдания экономической не-

эффективности социализма. Но теперь, когда "демократические" экспе-

рименты в хозяйственной сфере загнали в гетто нищеты большинство

населения и выход пока что не просматривается, нищета непременно

должна снова превратиться в добродетель.

Здесь опять-таки нужно различать конъюнктурные запросы власти, с

одной стороны, и инвариант евразийского пространства - с другой.

Долговременный исторический опыт показывает, что это пространство

обладает особой геополитической жесткостью: чтобы выжить в нем,

нужна государственность, существенно отличающаяся от того "государ-

ство-минимум", которое стало принципом западного либерализма. В

нашем евразийском пространстве требуется существенно иной баланс

общественно необходимого времени: доля ратно-служилого времени

здесь значительно выше, чем в более стабильном западном пространст-

ве, доля трудового времени соответственно ниже. Поэтому внимая сар-

кастическим выпадам российских "западников" в адрес "антиэкономи-

ки", следует четко различать то, что в самом деле достойно "списания в

архив", от того, что принадлежит к неотъемлемым особенностям нашего

народного самосознания.

Дело не в отсутствии аскезы и прилежания в отечественной культу-

ре, а в их специфике. Трудовая аскеза протестантского типа является

индивидуальной и методической - эти особенности продуктивны в хо-

зяйственном отношении. Аскеза служилого государства по необходимо-

сти является коллективной и по определению не может быть столь же

методической: политик и воин живут не в линейном, а в цикличном

времени, когда фазы предельной мобилизации сменяются фазами зати-

шья и расслабленности. Поэтому и сам труд у нас нередко приобретал

несвойственные ему черты аритмичной "героики": сказывается доми-

нанта служилой аскезы. Пропорции между служилым и трудовым

(хозяйственным) временем могут и должны меняться, но все же, по-

видимому, они у нас никогда не достигнут тех значений, которые опре-

делились на Западе в "постгероическую" позитивистскую эпоху.

Сегодня, когда кризис государства и деформация геополитического

пространства достигли своего предела, потребуется, вероятно, новое

повышение роли служилого времени в бюджете национального времени

и сопутствующая этому рокировка доминирующих общественных типов.

В этом, может быть, самый разительный из парадоксов российской

:реформационной эпохи. Реформаторы замыслили искоренить героику

:5 "антиэкономики", заменив ее позитивным хозяйственным творчеством

',;! индивидуалистического типа. Но разрушение государственности сейчас

11 „Ппп

321

объективно требует нового резкого увеличения доли служилой "анти-

экономики", без чего нации не удастся восстановить свое жизненное

пространство.

В свете этих задач многие симптомы времени приходится интерпре-

тировать по-новому. Когда смотришь на предельно агрессивный тип

самоутверждения "крутых" парней из нового поколения, их милитари-

стскую психологию, их неожиданную "стайность", может показаться,

что мы сталкиваемся со своего рода антитоталитарным комплексом -

реакцией на длительную вынужденную приниженность личности, гото-

вящейся теперь к новому, независимому существованию в рамках граж-

данского общества. Многое, однако, заставляет усомниться в том, что в

данном случае имеет место подготовка к самодеятельному существова-

нию. Психология этих "крутых" героев настолько далека от того, что

требуется в настоящей продуктивной экономике, настолько близка к

архетипам кочевнической "удали" набега и захвата, что трудно предста-

вить себе те меры, посредством которых общество могло бы вернуть их

к добродетелям трудового образа жизни. А если исходить из другой

гипотезы - что нашему обществу в ближайшем будущем понадобятся

люди служилой аскезы, в том числе и в ее массовых воинских формах,

тогда черты нынешнего "крутого" поколения станут выглядеть в высшей

степени симптоматичными, соответствующими замыслам и хитростям

"исторического разума".

Рискованное, но в то же время слишком правдоподобное предполо-

жение состоит в том, что обычные институты гражданского общества -

от семьи до предприятия - вообще не в состоянии по-настоящему со-

циализировать новое поколение, укротить его стихийность. Это будет

под силу только государству, причем такому, которое сумеет сублими-

ровать эти предельно высокие энергии, придав им форму напряженней-

шего политико-административного и геополитического творчества.

Развал евразийского пространства добавил к глобальным проблемам

человечества, не решив которые оно не может выжить, еще одну -

проблему крушения международной политической стабильности. Безот-

носительно к тому, успело ли человечество, в частности, представители

западной цивилизации, это осознать, ко всеобщим условиям выживае-

мости сегодня добавилось новое: восстановление государства, способно-

го контролировать евразийское пространство и превратить его в форму

устойчивой федерации. Здесь мы усматриваем совпадение национальной

задачи, стоящей перед Россией, с современными общецивилизационны-

ми задачами.

Надо отметить еще одно многозначительное совпадение. Речь идет о

всемирно-историческом противоборстве двух культурных начал: аскезы

и гедонизма. Предельный гедонизм в истории всегда был симптомом

322

декаданса; его проявление на уровне массовой психологии неизменно

сопровождало закат великих цивилизаций. Современная потребитель-

ско-гедонистическая психология является поздним продуктом индустри-

альной цивилизации и свидетельством ее заката. Бели такой цивилиза-

ции суждено преодолеть свой кризис путем перехода в новую формаци-

онную базу постиндустриального общества, она должна найти способы

преодоления этого. По-видимому, всякий новый способ производства

вопреки утверждениям Маркса, предполагает не столько новый уровень

эмансипации, сколько новый уровень духовно-нравственной сосредото-

ченности - аскезы.

Судя по некоторым признакам, эпоха перехода от индустриального

общества к постиндустриальному не является исключением. Растеряв

свою духовную сосредоточенность в конвейерном производстве, парали-

зующем всякую инициативу, потребовав в качестве компенсации за

конвейерную монотонность создания изобретательной фабрики развле-

чений, человек индустриального общества обнаруживает многие типо-

логические признаки эпохи декаданса. Но новое информационное об-

щество уже не может довольствоваться этим пассивным конвейерным

сознанием, оно требует новой мобилизации духа, следовательно, новой

реформации, способной обеспечить новую аскезу. Общества, оказав-

шиеся не в состоянии своевременно осуществить эту духовную рефор-

мацию (в частности, отечественное, подвергнувшееся неслыханному

духовному погрому), наиболее болезненно переживают кризис истори-

ческого перехода. Думается, прошлые цивилизации погибали не столько

в силу устарелости своих производственных отношений, сколько по

причине иссякания своего духовно-нравственного потенциала. Если мы

принимаем тезис А.Тойнби о том, что цивилизации как гигантские су-

перэтнические общности организуются религиями, то и кризис цивили-

зации следует понимать в первую очередь как духовно-религиозный

кризис - иссякание веры, а вместе с нею и поддерживаемых ею ценно-

стей.

Победа Рима над Грецией обусловлена не более совершенными ору-

диями труда и производственными отношениями, а более высоким

уровнем духовно-религиозной мотивации, которую дряхлеющая Греция

успела растерять в контркультуре киников и эпикурейцев. "Римляне

были слабы, римляне грешили, как все люди, - и все же возвышение

Рима действительно было возвышением здравомыслия и народности" .

Возвышение здравомыслия и народности - это рецепт неоконсерватив-

ной волны, силу которой кризисные цивилизации мобилизуют для пре-

дотвращения распада.

1 Честертон Б.К. Вечный человек. М., 1991. С. 189.

Мы видим, что задачи перехода от индустриального общества к по-

стиндустриальному успешнее всего решают те страны, которым удалось

хотя бы в превращенных формах сохранить традиционную аскезу. Та-

кую способность продемонстрировали создатели послевоенного тихо-

океанского рынка. Их парадокс - это парадокс успешного сочетания

доиндустриальной аскезы с постиндустриальным духовным производст-

вом - основой новых технологий и решений. Те неистовые реформато-

ры, которые видят основное препятствие в сохранении "доиндустриаль-

ных пережитков", просто не способны оценивать мир в человеческом

измерении, осознавать, что главным источником развития является не

физическая энергия, измеряемая в киловаттах, а социальная, измеряемая

уровнем и качеством человеческой мотивации. Цивилизации создаются,

защищаются, обновляются высокомотивированными людьми, а источни-

ки таких мотиваций отнюдь не сводятся к экономическим - они кроют-

ся в культурном наследии. Поэтому так неуместна беззаботность гос-

подствующего технократического рассудка по части человеческих ис-

точников роста и развития. Технократам казалось, что техническая

эпоха наконец-таки отменила вечную зависимость качества деятельно-

сти от качества субъектов деятельности. Оказалось, что этот принцип

непоколебим: любая техника превращается в ненужный хлам, если

самоустраняется субъект, знающий, во имя чего он действует.

Значение постиндустриальной аскезы прослеживается также в усло-

виях предельного обострения глобальных проблем. Безответственный

потребитель богатств и ресурсов рискует просто исчезнуть с лица пла-

неты. Поэтому ренессанс традиционной аскезы несомненен, причем

назревшее экологическое самоограничение человечества — только один

из симптомов этого ренессанса.

Проблема нашей отечественной глобалистики и философско-

исторической прогностики состоит в том, насколько специфическая для

российской цивилизации служилая аскеза вписывается в этот ренессанс,

как своеобразная энергетика нашего коллективного духа может быть

конвертирована в постиндустриальное творчество высокомобильных

малых форм - в экономике, культуре, в жизненном мире повседневно-

сти.