6. Святость аристократов-мирян в контексте культуры: специфические черты

Изучая средневековый аристократизм, невозможно не затронуть тему святости, поскольку только в ее контексте можно действительно понять, чего же стоило благородство в мышлении людей той эпохи. Важна эта тема и в контексте Крестовых походов, так как она позволяет обосновать подлинные мотивы крестоносцев.

Европейские общества, наставляемые в христианской вере в начале Средних веков, не утратили интереса к идеалу мифологического героя – победителя судьбы, творца истории. Воспринимая христианство в эпических образах, они сохраняли идейную связь со своей исконной символикой, образцами и мышлением, в то же время давая им новую жизнь, освящая и очищая их. Мифологический герой продолжал свою жизнь в образе романного и турнирного рыцаря, странствующего и побеждающего врагов ради любви или великой цели.

Но христианская религия принесла с собой идеал, который затмил идеал героический и завладел умами и сердцами, став символом Средневековья. Каждая эпоха уделяла внимание различным акцентам святости. Мир святых весьма богат и вовсе не ограничивается монахами и отшельниками, поэтому можно найти множество примеров интересующего нас сочетания святости и аристократизма в деяниях благородных мирян.

Вероятно, представление о том, что Церковь деспотично навязывала нечто средневековому обществу, происходит из ложного резкого разделения религиозного и светского. Между тем вера была фактором, объединяющим все стороны человеческой жизни. Поэтому описание рыцарского (аристократического) идеала как светского, а святости как религиозного в рамках Средних веков неправомерно. И тот, и другой идеалы, по средневековым представлениям, были подчинены ценностям, данным человеку свыше, которые он не властен изменить.

Грубое, простое восприятие веры существовало во все времена, и во все времена общество различалось по уровню образованности, духовности, утонченности, способности к рассуждению. Аристократия практически не рассматривается как специфическая среда для проявления сверхъестественных добродетелей, хотя именно в душе людей воспитанных и образованных расцветают религиозные чувства, полные поэзии, интеллектуальных прозрений, глубоко личных отношений с Творцом.

К ложной трактовке религиозного мышления человека Средних веков приводит та оценка, которую дают некоторые теории прогресса, ставящие средневековый тип религиозного мышления в зависимость от развития науки, общества и экономики. Он представляется переходным этапом культуры и сознания, в то время как в действительности с развитием общества никуда не уходит, иначе тот факт, что верные Церкви XI и XXI вв. единодушны в вопросах церковного Учительства, необъясним. Поэтому христианское мышление не должно считаться принадлежащим Средневековью, а лишь имеющим в этой культуре свое преломление, характеризующееся доминирующей позицией христианской религии.

Для католического мышления в его наиболее глубоком варианте, присущим культурной, духовной и интеллектуальной элите, характерен не страх ада, а желание тесной близости с Богом в любви. Поэтому в понимании «греха» и «добродетели» существует множество индивидуальных нюансов. Будучи одной стороной в сердечных отношениях с Богом, человек боится не наказания, а разрыва этих отношений.¹ Невозможно говорить о том, что личностные, даже чувственные отношения человека и Бога развиваются лишь в эпоху гуманизма, поскольку призывы и свидетельства этому мы находим уже в посланиях апостолов и у ранних Отцов Церкви, например, у Августина², а также у Луллия, и на всем протяжении Средних веков.

Церковь наставляет в том, что святость – это не удел уникальных личностей, а цель каждого человека, достичь которой доступно всем – и в этом острота и горячность всех проповедей во все времена.³

Становление идеала святости вступило в противоречие с полуязыческим социально обусловленным взглядом на людей низкого звания как неспособных к добродетелям. Элита святых включала в себя людей всех сословий. Гордость знати столкнулась с необходимостью искать основания своей идентичности, поскольку Сам Христос жил жизнью плотника, простыми людьми были и Его первые ученики. «Трудно богатому войти в царство небесное» (Мф. 19:23). Аристократия должна была найти способ оправдать свое положение. Трактовать учение Христа как религию для бедных – слишком узко, и рыцарство нашло в христианстве то, что отвечало его порывам и ценностям. Христос – не только плотник, но и потомок царя Давида, истинный Царь и Господь, в Котором был найден и идеал правителя, судьи, наставника. Поэтому особую роль сыграл идеал жертвы и служения, а также идеал воинствования.

Могущество аристократов стало главным инструментом их добродетели. Насколько бесчестным было сжигание крестьянских полей и угнетение бедняков, настолько подлинно аристократичным стало строительство больниц и дела милосердия по отношению к бедным и страдающим. Именно в идеале святости, как представляется, раскрывается как истинная социальная роль сильного – заботиться о слабом, так и роль слабого – создавать для сильных возможность проявить свои способности. Основания монастырей, распространение веры, дела милосердия – кто как не сильный может употребить свою власть таким образом? В то время как бедный человек проявляет смирение в том, что принимает тяготы и страдание, богатый и сильный делает это в том, что добровольно отвергает роскошь, имеющееся у него не считает своим, благодетельствует и изменяет к лучшему жизнь многих и многих людей. Примечательно, что среди святых мирян очень много королей и принцев.

Выделим характерные черты, бывшие знаком святости аристократа для средневековых людей,¹ касаясь именно тех, кто жил в миру, сохраняя свой социальный статус и исполняя мирские обязанности, а не монахов, священников, епископов и отшельников, вышедших из аристократической среды. Первым основанием для канонизации была добрая слава и чудеса, произошедшие при жизни святого или после его смерти, по молитве к нему или на его могиле. Причиной доброй славы являлась превосходящая житейскую добродетельность и добрые дела, а именно: распространение и защита веры, милосердие к больным и бедным, строительство монастырей и храмов, монашество; скромность², смирение, склонность к молитве, противостояние или невосприимчивость дурным придворным нравам; значимые деяния в Крестовых походах; исполнение функции защитника³; мученичество; стойкость в болезнях и тяготах. Властитель должен был проявлять полную готовность принимать волю Провидения и следовать ей в своих решениях.⁴ Характерной деталью являлись обеты целомудренного воздержания в браке и уход в монастырь после смерти супруга или в конце жизни. Служение бедным⁵ – древнейшая традиция Церкви, и оно было яркой чертой аристократической святости, поскольку большинство святых были благодетелями бедных и больных и именно так обрели народное почитание.

Вот некоторые примеры святых аристократов. Св. Елизавета (Изабелла) Португальская, прозванная «Миротворицей» (Peacemaker) (1271-1336), не поддалась дурному влиянию своего мужа, Дениса, короля Португалии, но благодаря молитве, необычайному сочетанию выдержки и мягкости, как считается, даже смогла к концу жизни изменить его нрав. Она заботилась о бедных, основывала монастыри и после смерти мужа ушла в один из них, став францисканским терциарием. Прозвище она получила за то, что остановила два сражения, выехав прямо на поля боя и умиротворяя враждующие стороны: первый раз противостояние своих мужа и сына, второй раз – своего сына и короля Кастилии.

Св. Елизавета Венгерская¹ (1207-1231) и ее муж Людвиг, народно почитавшийся святым, были известны своим благочестием и стойкостью в противостоянии придворным интригам. Людвиг поддерживал супругу в делах милосердия – она раздавала одежду бедным и работала в больнице, которую сама распорядилась создать. Людвиг погиб в Крестовом походе от чумы через шесть лет после их свадьбы. Сама она умерла через 4 года после гибели Людвига, отказавшись от второго брака и живя в согласии с установлениями св. Франциска, принеся обеты, вступила в третий францисканский орден, особым своим служением выбрав заботу о больных. Свое состояние она раздала бедным. Заботой о бедных прославилась св. Кунигунда Венгерская (Кинга) (1224-1292), дочь венгерского короля Белы IV, жена польского князя Болеслава V. Она была племянницей святой Елизаветы Венгерской и сестрой святой Маргариты Венгерской и блаженной Иоланды Польской.

Не только супруги, но и целые семьи, включая родственников разной степени дальности, прославлялись святыми, и традиции добродетели и определенного поведения устойчиво сохранялись в определенных родах. Особенно ярким и невероятным примером такой семьи можно, пожалуй, назвать семью св. Брихана (V в.), короля Брихейниога (Уэльс), по разным легендам имевшего от 24 до 60 детей от трех браков, из которых все или большая часть считались в Уэльсе святыми.

Особо следует отметить князей, прославившихся не только добрыми делами, но и выдающимся политическим умом (надлежащим исполнением обязанностей правителя). Св. Теоделинда (570-628), лангобардская королева, бывшая замужем дважды, правившая при малолетнем сыне. Похожи примеры св. Ядвиги, княгини Силезии (1174-1243), активно участвовавшей в управлении страной, и св. Ингегерды-Ирины (ум. ок. 1050-1054), дочери Олава Шётконунга, супруги Ярослава Мудрого, которая даже руководила военными походами. Обе они стали монахинями после смерти мужей, а св. Ядвига со своим мужем Генрихом II принесли обеты целомудрия после рождения седьмого ребенка. Св. Стефан (Иштван I (ок. 975-1038)), первый король Венгрии, был известен, помимо своих политических дел, тем, что основал монастырь в Иерусалиме и устроил странноприимные дома для паломников в Риме, Константинополе и Равенне. Подобные примеры: Этельберт (ок. 552-616), первый король Кента, принявший христианство, распространитель веры, строитель храмов; Альфред Великий (849-899); Батильда, супруга Хлодвига II (ум. ок. 680), Хильдебург, супруга Робера из Иври (ум. 1115), Маргарита, супруга короля Шотландии Малкольма III (ум. 1069), Эмма, супруга баварского короля Людвига Немецкого (ок. 808-876), св. Матильда, супруга Генриха I Птицелова (895-968), королева Маргарита Шотландская (ок. 1045-1093), супруга Малькольма III.

Особенно необычными являются примеры святых, проживших одинокую жизнь, поскольку для Средних веков подобный образ жизни необычен. Одинокую жизнь прожила св. Ирмгарда Кельнская (1000 - 1065 или 1082/1089), графиня Аспела. Она не вышла замуж, но и не ушла в монастырь, самостоятельно управляя владением своего отца после его смерти.

Канонизация всегда является очень ярким свидетельством об отношении к тому или иному образу жизни, поскольку она всегда основывается на том или ином народном почитании. Может показаться, что нетипичная для эпохи самостоятельность графини Аспельской не должна была найти сочувствия у окружающих, однако если ее репутация и могла пострадать от чьих-то мнений, то не настолько, чтобы это воспрепятствовало почитанию и прославлению. Одинокими были сестры св. Гудула, св. Рейнельда и св. Фаральда (была отдана замуж насильно, но сохранила верность обету целомудрия, овдовев, не вступила в монастырь), дочери св. Амальберги, жены Витберга, герцога Лотарингии (VII-VIII в.). Их истории показывают, что и средневековые люди способны были принимать то, что выходило за рамки обычного, и что судьбы и идеи людей Средних веков не были однообразны, а также то, что с их точки зрения добрые дела искупают и тяжелейшую вину. Так, легенда о св. Эдгаре, сыне Эдмунда, англосаксонском короле (944-975) повествует о том, что он наложил на себя покаяние за любовную связь с монахиней (разные источники представляют историю по-разному: в одних связь существует по обоюдному согласию, в других Эдгар берет женщину силой).

Как защитники веры канонизированы Сигиберт III, король Австразии (629 (630)–656), способствовавший борьбе с монофелитством, распространением веры прославился Этельберт, король Кента (ум. 616), чешский князь Вацлав (ок. 903-935), Олав II Харальдсон (995-1030), король Норвегии, Эрик IX Иедвардсон (ум. 1160), король Швеции, мученик, убитый во время богослужения, как и Кнуд IV (1040-1086), датский король, отец блаженного Карла Доброго Фландрского (1082/1086-1127). Последний известен своими усилиями в защите бедняков, купцов и монастырей и в поддержании обычая «Божьего мира».

Генрих II, император Священной Римской Империи (972-1024), был канонизирован, как и его супруга Кунигунда Люксембургская (975-1040). Поздние жития представляли их брак девственным, хотя этому нет ясных подтверждений. Содействием миссии и религиозной политикой, благочестием прославился св. Готшалк (ок 1000-1066) князь бодричей, основатель Вендской державы.

Часто акцентируется внимание на том, что миссионерство монархов – это способ решать политические вопросы. Но на наш взгляд, их действия указывают скорее на тесное слияние веры, идеалов с повседневной жизнью и практикой. Религиозные вопросы во все времена имели огромное политическое значение, неудивительно, что религиозные убеждения монарха отражаются на его положении, причем как негативно, так и позитивно.

Благочестивой жизнью прославился сын св. Стефана, Эмерик (Имре (ок. 1000/1007-1031), канонизация которого (как и его отца) была иницииоравана Ласло I; Элзеар (1285-1323) и Дельфина (1284-1358), граф и графиня Сабрана, францисканские терциарии, хранившие девственность в браке. Мы должны упомянуть последнего англосаксонского короля Эдуарда Исповедника (ок. 1003-1066). Спорным может показаться то, что его стремление к аскетизму и девственности, религиозное рвение вступало в противоречие с обязанностями правителя – он не оставил наследника и к концу своего правления все меньше внимания уделял политическим делам. Для него христианский идеал находился в противоречии с его положением, при этом его представление о святости было для него важнее, чем повседневные обязанности. Пример св. Эдуарда, как нам представляется, имеет принципиальную важность для оценки действий средневековых людей, которым часто ставятся в упрек их рыцарские амбиции и религиозное рвение. Государственные и экономические дела действительно зачастую имели для них меньшее значение, и это необходимо учитывать. «Соперничество» идеалов и мирских обязанностей было характерной чертой не только Средних веков, но и европейской истории в принципе. Зарождение и расцвет политической философии, подробных и ясных учений о устройстве государства и обязанностях правителя привели к порицанию идеальных мифологических образцов – церковных и рыцарских - и возведению на пьедестал прагматических соображений, что, в конечном итоге, привело даже к изгнанию морали (как системы норм «эфемерных» и мешающих прагматике) из экономики и политики.

Среди мучеников (или считавшихся таковыми) можно упомянуть английского короля Эдуарда, сына Эдгара Миролюбивого (ок. 963-978), Эрика IX, короля Шведции, Эйлливед (V в.), дочь св. Брихана, посвятившую себя Богу и убитую отвергнутым «женихом», Освальда, короля Нортумбрии (605-642), Освина, короля Дейры (ум. 651), Людмилу (ок. 860-921), жену чешского князя Борживоя I, регента при Вацлаве Святом, задушенную по приказу невестки-язычницы; св. Халльварда Вебьёрссона (1020-1043), который был убит из-за того, что вступился за женщину. Причисляется к мученикам и св. Дагоберт II, (ок. 652-679), сын Сигиберта III, король франков, правитель Австразии, который был убит в связи с заговором знати. Можно видеть, что под определение «мучеников» подпадали люди, которые были убиты не только за действия в защиту веры, но и за благородные поступки, личные добродетели, твердость в добрых принципах.

Как рыцари прославились св. Гильом Желонский (755-812), военачальник Карла Великого, участник войн за освобождение Испании от мавров¹; венгерский король Ласло I (1040-1095), считающийся одним из предводителей I Крестового похода, хотя он умер незадолго до его начала; Людовик IX Святой (1214-1270), св. Фердинанд III (1199-1252), король Леона и Кастилии, освободивший подвластные ему территории от мавров.

Безусловно, мы могли бы назвать множество святых, которые были священниками и монахами, епископами и аббатами, но полное посвящение себя Богу в значительной мере выводит человека за рамки социальных делений и вводит в совершенно иной мир. Нам пришлось бы углубляться в область средневекового мышления, которая требует отдельного рассмотрения. В этом уникальность духовно-рыцарских орденов – несмотря на уход от мира, это монашеское служение оставалось построенным на основе благородства и рыцарства.

Есть примеры святых, отвергших светские идеалы, тех, кому пришлось круто переменить свою жизнь или потерпеть тяжелые неудачи, но удостоиться почитания за стойкость в бедах и тяжкое покаяние. Таков св. Сигизмунд, король Бургундии, просивший Бога послать ему как можно больше тягот в жизни, чтобы получить искупление за убитого в гневе сына. А также св. Годелина (1049-1070), замученная собственным мужем. Она прославилась чудесами исцеления после смерти, первым из которых было исцеление дочери ее мужа от второго брака, приведшее к его обращению и началу тяжкого покаяния.

Среди святых заметно большое количество женщин, что как нельзя лучше показывает женскую роль при дворе. В руках хозяек государств и владений находилась немалая власть. Они распоряжаются имуществом и управляют дворами во время долгих отсутствий супругов. В их власти возможность благотворительствовать и заказывать строительства монастырей, церквей и больниц. В их руках сосредотачивались многие мирные обязанности правителя, и поэтому они сталкивались с искушением: предаться развлечениям и безделью или употребить свое время и средства для помощи нуждающимся в этом.

В некоторых случаях святой как служитель и защитник Церкви называется рыцарем. В булле «Gratiarum omnium» Папа Гонорий III называет св. Доминика и его братьев «непобедимыми рыцарями Христовыми, вооруженными щитом веры и шлемом спасения».¹ Рыцарем Христовым был назван и св. Франциск, мечтавший в юности стать воином и получивший видение замка, полного оружия и доспехов, предназначенного ему и «его рыцарям».²

Пожалуй, нет более оригинального образца «аристократизма» святости, чем св. Франциск – казалось бы, после своего мистического обращения он пошел по пути, противоположном рыцарскому. Служа Богу в глубокой бедности, болезнях и тяжком труде, он не случайно удостоился звания рыцаря, поскольку стал исполнителем всех «задач» святого – защитником и восстановителем Церкви, борцом с нечистоплотностью церковных служителей, миротворцем, наставником и распространителем веры, заботящимся о больных и голодных. Видения, обильно передаваемые многочисленными житиями, доказывают нам, что в средневековом представлении великая честь заслуживалась великой скромностью и трудолюбием, что истинный рыцарь побеждал не оружием, а добродетелью.

Средневековый рыцарский ум жаждал ярких образов и приключений. И жития святых, и рыцарские романы равно утоляли эту жажду, будоража воображение и щекоча чувства. Романную героику и деяния святых можно противопоставить друг другу как мир приключений и мир настоящего, не показного служения. Но столь различные в рассуждениях и целях, они часто весьма похожи на практике. Разве нельзя назвать жизнь Франциска или Доминика полной приключений? И не полны ли тягот, увечий и лишений многие героические истории?

Вопреки обычным представлением, Католическая Церковь прославляла и продолжает прославлять не только монашествующих и священников. Значительное количество благородных мирян, святых и блаженных, множество крестоносцев высокого происхождения позволяют нам говорить о том, что данный образ жизни был принят обществом и был одной из устойчивых моделей поведения, подвигавшей людей, словами О. Добиаш-Рождественской, презреть цвет мира, покидать жен, родных, именья и, по евангельскому велению, следовать за Богом, будучи зажженными любовью к Нему и исполняясь Его вдохновения. Она писала о крестоносцах: «Великие страдания претерпели наши воины. Они терзались невыносимыми муками голода и жажды. Их распинали, избивали, с них сдирали кожу и отсекали члены. Тысячи мучеников из любви к Христу погибли блаженною смертью, и их деяния озарены чудесами».¹

Стремление аристократов к благородству и святости имело огромное культурное значение. Если бы элита не поддерживала религию, народной веры не было бы², поскольку для мирян образцами были миряне же, и образцы эти должны были быть яркими и привлекательными. В отличие от светского рыцарского идеала святость – непротиворечивая концепция, представляющая цельность человеческой личности.³