§ 220. Собственно именными глагольными образованиями не только но происхождению, но и по употреблению и формам слово­изменения оставались в древнерусском языке причастия.

В причастиях особенно ярко обнаруживается противоречивость общей глагольной семантики, которая, с одной стороны, представ­ляет действие как процесс, а с другой стороны — как признак, носителем которого является существительное. Спрягаемые формы, характеризующиеся категорией модальности, обозначают действие как реальный, возможный, желательный и т. д. процесс. И лишь в личных предложениях синтаксическая зависимость глагольной словоформы от подлежащего напоминает о его признаковой сущно­сти, которая морфологически остается невыраженной. Необходи­мость в определенных случаях специально выделить (актуализи­ровать) признаковую сущность глагольного действия и реализуется в причастиях, которые, таким образом, являются специализирован­ным морфологическим средством выражения действия как признака предмета (а не самостоятельно развивающегося процесса; ср.: моросит, но моросящий дождь).

Специфика признака, выражаемого причастием, заключается в том, что он, в отличие от признака, выражаемого прилагательным, не теряет связи со значением процесса. Эта связь поддерживается формообразовательным единством спрягаемых и причастных форм, регулярно производимых от тех же формообразующих глагольных основ (инфинитива и настоящего времени), посредством специали­зированных аффиксов (собственно причастных суффиксов), что и позволяет глагольной основе сохранять как свое видовое значение, так и свои валентности, включая способность управления В прямого объекта; ср.: куплю сестре книгу —купибш(ий) сестре книгу пашет землю плугом — пашущ(ий) землю плугом; но покупка книга, пахота (или вспашка) земли.

Сохранение процессуального значения проявляется в свойствен­ном причастным формам грамматическом значении времени, что и позволяет им выражать признак динамичный, связанный с деи­ст в и е м субъекта (действительные причастия) или с воз­действием на объект (страдательные причастия). Однако время причастных форм (находящееся вне категории модальности) подчинено их общему признаковому значению: оно либо характери­зует признак как результат действия (прошедшее время: студент, сдавший экзамен; крыша, сорванная ветром), либо подчеркивает его процессуальный (не статичный) характер (обычно настоящее время: студент, сдающий экзамен; ветка, колеблемая ветром). Собственно признаковое значение причастия на уровне плана выра­жения оформляется словоизменительными согласовательными аф­фиксами (внешними флексиями), которые и отождествляют при­частия с прилагательными.

Таким образам, причастие может быть охарактеризовано как глагольное прилагательное, обозначающее динамический признак предмета, обусловлен­ный его действием или воздействием на него.

§ 221. В древнерусском языке было пять типов причастных образований, один из которых связан с причастиями лишь по про­исхождению. Речь идет о неоднократно упоминавшихся образова­ниях от основ инфинитива с суффиксом -л, генетически являвшихся действительными причастиями прошедшего времени, но уже в пра­славянском языке закрепившихся в именной форме в предикативной функции и утративших формы косвенных падежей (ср. современные членные формы со значением прилагательных: быва-л-ый, загоре-л-ый, лежа-л-ый). Закрепившись в составе сложных глагольных форм, именные формы бывших причастий на -л постепенно утратили значение динамичного признака, состояния (первоначальное значе­ние форм типа будеть пришьлъ или есть пришьлъ — 'окажется пришедшим' или 'является пришедшим') и выдвинули на первое место значение развивающегося процесса, что и обусловило их превращение в собственно глагольные формы.

Остальные четыре типа образований оставались в древнерусском языке собственно причастными, обеспечивавшими потребность в ука­зании на процессуальный признак предмета (лица).

Действительные причастия настоящего времени образовывались от основ настоящего времени посред­ством суффиксов -yi- (от основ I—III типов) и -ач- (от основ IV—V типов): нес-уч(и), стон-уч-, пиш-уч-, зна\]-у]ч-, слыш-ач(и), e«[c'-ak-, хо[д'-а]ч-.

Действительные причастия прошедшего времени образовывались от основ инфинитива посредством суффиксов -ъш- (от основ I и отчасти III типов) и -въш- (от основ II—V типов): нес-ъш(и), (при)вед-ъш-,. (ис)пек-ъш-, (изне)мог-ъш-, (по)гас-ъш-; би-въш(и), (съ)двину-въш-, видгъ-въш-, ходи-въш- и т. д.

Особенностью склонения действительных причастий (как настоящего, так и прошедшего времени), изменявшиеся по типу именных основ на *-/5 или *-ja (в зависимости от рода определяемого слова), являлось отсутствие суффикса в форме И ед. ч. муж.-ср. р., кроме того, в форме И ед.ч. жен. р. и в форме И мн. ч. муж. р. действительные причастия характеризовались флексиями, не свой­ственными соответствующим типам именного склонения (ср. скло­нение форм сравнительной степени прилагательных).

Число, па деле	Мужской род	Средний род	Женский род
£д. ч. И В Р Д т м	неса, несъ видя, видгьвъ песцчь, несыиь видячь, видгьвъшь несуча, и видяча, в несучу, h видячу. несучемь, i видячемь, с несучи, t видячи, <	неса. несъ видя. видгьвъ несуче, несъше видяче, сидгъвъше есыиа идгъвъша есъшу идгъвъшу ■сесъшемь ид/ъвъшемь сесъши шдгьвъши	несучи, несъиш видячи, видгъвыии несучу, несъулу видячу, видгьвъшу несучгъ, несъшъ вибячгъ, видгъвъшгъ несучи, несъиш видячи, видгъвыии несучею, несъшею видячею, видгъвъшею несучи, несъши видячи, видгъвыии
Дв. ч. И-В Р-М Д-Т	несуча, несъиш видяча, видгьвыиа несучема, f видячема, i	несучи, видячи, нрсучу, несъши видячу, видгьвъшу {есъшема идговъшеяа	несъши видгъвыии несучаиа, несъшама видячама, видговъиима
Ми. ч И В р Д Т м	несуче, несъше видяче, видгивъше несуча, несъшгь видянгь, видгъвъииъ нссучь, f-видячь, 6 несуче пъ, видячемъ, Несучи, видячи, несучихъ, видячихъ,	несуча, несыиа видяча, видгъвъша несуча, несъша видяча, видговъша есъшь идговъшь чесъшем ъ мдгьвъшемъ <"съши зидгъвыии чесъшихъ зидговъшихъ	несучгъ, несъшгь видячгъ, видпвыи^ песучт, несъшгь видяч1ь, видювыигъ несучь, несъшь иидччь, видгьвъшь несу- а.чъ, не съмимъ видя 10.п5, видыъшакъ иесучами, несъша ни видяча ми, видтвьшами несучихъ, несъшахъ видячахъ, видтвъишхъ

П.лигчание. Формы косвенных падежей денавительпых причастии в древ­нерусских текстах речки с флексиями пмешкто склонения, а в двойственном и множественном числе почти не встречаются. Поэтому в таблице такие формы даны в соответствии с системой флексий именною склонения, а не как реаль­ные факты древнерусских памятников письменности.

Как и прилагательные, действительные причастия могли упо­требляться и в членных формах, образованных и функционировав­ших в полном соответствии с членными формами прилагательных. При зтом членные формы в И ед. и мн. ч. муж. р. и И ед. ч. жен. р. отличались от соответствующих форм прилагательных, так как отличались именные формы этих двух частей речи: И ед. ч. муж. р. несаи, видяи; несыи, вид/ъвыи, ибо неса + и (ср. новый < нозъ + и), но несучаго, видячаго; несъшаго, видгъвъшаго (как нового); несучу.чу, видячуму; несъшуму, вид/ъвъшуму (как нозу.гу); И мн. ч. муж. р.

нссучси, видячеи, несъи.еи, видпвъшеи (ср. новии <; носи + «); И ед. ч. жен. р. несучия, видячия; несъшия, вид/ъвъшия (ср. новая < нош + я).

§ 222. Страдательные причастия настояще­го времени характеризовались суффиксом -м-, который присоединялся к основам настоящего времени посредством темати­ческих гласных -о- (основы I типа), -е- (основы III типа), -и- (основы IVrana): нес-о-м(ый), зна\]]-е-м-, вид-и-м-. Достоверных образований с -м- от основ II и V типов нет, если не считать редких церковно­славянизмов типа движим(ый) (от двигнути?), а также теряющего связь с соответствующим глаголом образования епдом(ый) (от епд/ъти). Впрочем, причастия с -м- являлись наименее употреби­тельными и, по мнению большинства исследователей, принадлежали системе книжно-литературного языка.

Страдательные причастия прошедшего времени образовывались от основ инфинитива при помощи суффиксов -т- (основы II—III типов) и -н-, который к основам I и V типов присоединялся посредством тематического гласного -е-: би-т(ый), (съ)пгь-т-, коло-т-; (про)тък-ну-т-, (съ)дви-ну-т; (при)-сед-е-н-, (ис)печ-е-н-; (ис)хож-е-н- (от ходи-ти <; *xodi-e-n- с измене­нием *di~>*dj>M), купл-е-н- (от купи-ти); но от основ IV типа: вид/ь-н-, (у)слыша-н-.

Суффиксы -т- и -«-, одинаково древние, обнаруживают ратную продуктив­ность в индоевропейских языках. Праславянский язык унаследовал оба суффикса, продуктивлоегь которых неодинакова в разных славянских диалектах. В част­ности, старославянский язык был связан с диалектами, в которых суффикс -н-явпо стремился вытеснить суффикс -т~, в связи с чем его можно обнаружить в причастных образованиях от большинства основ инфинитива II и III типов. Эти образования, как старославянские по происхождению (церковнославянизмы), нередки в книжио-лнтературных памятниках Древней Руси: убиенъ, омовенъ, (въ)дъхновен(ыи), (при)тъкнов"и(ыи) и др.

Страдательные причастия изменялись как именные основы на *-д и *-# (по типу столъ, село, жена — в зависимости от рода опре­деляемого существительного) и также могли употребляться в член­ных формах, образование которых ничем не отличалось от образо­вания членных форм прилагательных: ведом-ъ — куплен-ъ (как столъ), ведом-а — куплен-а (как стола), ведом-у — куплен-у (как столу) и т.д.; соответственно: в(Зом-ыи — куплен-ыи (как новый), ведом-аго — куплен-аго (как новиго), ведом-ая — куплен-ая (как но­вая) и т. д.

§ 223. В древнерусских текстах лишь членные формы причастий всегда выступают со значением собственно определений, указы­вающих на динамический признак предмета: Л/ъпоми есть обратити заблоужьшоую овьцю; Дро(у)гы... не троужающая ся съ нимъ. но з{а)любяш,ая его в Усп. сб. (только членные формы употреблялись в значении существительных: Молю же вьспхъ почитаюищхь... в Остр, ев.; Бл(а)гссловяи бл(а)гословить ся. а кльныа проклинаешь еяв Усп. сб.). Что же касается именныхформ.тов функции собственно определений они использовались относительно редко; для них в языке древнерусских текстов типичны иные функции (единственно

34 J возможные в деловых текстах), которые для действительных и стра­дательных причастий были неодинаковы.

Действительные причастия (как настоящего, так и особенно прошедшего Бремени) обычно использовались в функции, которую А. А. Потебня определил как «второстепенное сказуемое»: оставаясь с точки зрения синтаксических связей определениями, они указывали на сопутствующее или предшествующее действие субъекта, дополняющее его характеристику как производителя действия, названного глагольным сказуемым, и тем самым как бы уточняли обстоятельства осуществления действия, названного ска­зуемым. Например: Се азъ Мьстиславъ... дьржа Роусьскоу землю въ свое княжение повелплъ есмь... о(т)дати в Мст. гр. — причастный оборот, определяющий имя деятеля, не только характеризует его состояние, сопровождающее акт дарения (он князь Руси), но вместе с тем и указывает, что акт дарения осуществляется в период, когда Мстислав был Ееликим князем Киевским.

Такое функционирование действительных причастий, образую­щих полупредикативную синтаксическую конструкцию, очень ха­рактерно для повествования: И пришедъша. епдоста Радимъ на Съжю... А Вятъко cn.de съ родомъ своимъ по Оцгь (пришедшие = после того как пришли); И по семь собравше кости, вложаху в судину малу (собравшие = после того как соберут); Си же творяху обычая кривичи... не в/ьдущезакона б(р)жя (творят не знающие = потому что не знают христианских обычаев); И заоутра Волга с/ьдящи в теремп, посла по гости (сидящая =- в то время как сама сидела, ожидала в тереме; ср.: послала, находясь в это время в тереме) в Лавр. лет.

Именно с этой функцией действительных причастий связано их употребление в качестве предикативного центра так называемого дательного самостоятельного — полупредикативной конструкции с обстоятельственным значением, синонимичной обстоятельственным придаточным предложениям; ср.: Идущю же ему опять, приде къ Дунаева. — Аще кто оумряше творяху трызно надъ нимъ в Лавр, лет.

В системе современного языка морфологическим эквивалентом действительных причастий в функции «второстепенного сказуемого» оказываются деепричастия; ср.: Подарил, будучи Киевским князем; И, придя, поселились...; Собрав, клали в урну; Делают, не зная; Послала, сидя в тереме; Идя назад [возвращаясь], вышел к Дунаю.

Страдательные причастия (в именной форме) прочно закрепились в предикативной функции, т. е. в качестве сказуемых пассивных (страдательных) конструкций: Одежа же его бгъ хоуда и с платана в Усп. сб.; И ту убиснь быстъ воевода ихъ в Новг. лет.; Всяка власть къ грпхоу причтена есть у К- Туровского; И нынгь имена ихъ хвалимы суть в Иуд. в. В именной форме стра­дательные причастия, как правило, выступают функциональным эквивалентом спрягаемых (невозвратных) глагольных форм в пассив­ных оборотах; ср.: Убиеиъ бысть воевода. — Убиша соссоду; И ныть имена ихъ хвалами суть. — И пышь имена их хвалить;

И да заколенъ будеть своимъ оружьем. — Да заколють...; Князь нашь оубьенъ. — Князя нашего убили (суть) в Лавр. лет. Послед­ний пример с прямой речью напоминает о характерном для диалога употреблении страдательных причастий прошедшего времени со значением «страдательного перфекта» — настоящего состояния, яв­ляющегося результатом действия (в данном случае воздействия), совершенного к моменту речи; см.: Как ecu дъкънчалъ Марке съ мнъю. мне выехати на Петрово дне. к тоб/ъ... а истина дана в Новг. бер. гр. XIII.

ИСТОРИЯ ПРИЧАСТНЫХ ФОРМ. ФОРМИРОВАНИЕ ДЕЕПРИЧАСТИЙ

§ 224. Сопоставление системы причастных форм, восстанавли­ваемой для древнерусского языка начального периода, с их местом в системе современного русского языка достаточно определенно обна­руживает общее направление перестройки древнерусских причастий как своеобразной лексико-грамматической категории.

В процессе развития русского языка членные формы причастий, закрепившие за собой в качестве основной функцию определения, сближаются с прилагательными не только функционально, но и семантически: обозначаемый ими признак теряет оттенок процессу­альное™ и приобретает характер постоянного, статичного при­знака предмета. Именно такого происхождения русские прила­гательные типа горячий, колючий; бывалый, загорелый; варёный, солёный; колотый, треснутый, которые генетически являются дей­ствительными или страдательными причастиями.

Проследить время и условия адъективации членных причастий по памятникам письменности очень трудно, поскольку письменный язык продолжал сохранять традиции широкого использования причастных форм, отличные от разговорной практики; а то, что адъективный характер одиночных членных причастий ощущается уже в старейших памятниках (см., например, заблужьшую овьцю в Усп. сб.), понятно, ибо процесс адъективации, без сомнения, осуществлялся в условиях, когда причастная форма не сопровожда­лась дополнительными членами, которые поддерживали бы в ней значение признака, связанного с действием или воздействием на определяемый преамет (ср. в современном литературном языке не­одинаковую степень «действенности» признака в таких случаях, как плетёная корзина — сплетённая из прутьев корзина). Членные формы в собственно причастном значении (динамичного признака) в диалоге практически отсутствуют даже в речи носителей литера­турных норм; фактически их нет в деловых памятниках Древней и Великой Руси, а в современной диалектной речи редкие членные формы причастий — это в основном страдательные причастия про­шедшего времени, употребляющиеся, как правило, в предикативной функции (Горох-то весь снятый; Стол не мытый; Конь зерном не кормленый), что позволяет заметить параллелизм в употребле-

нии причастий как выразителей страдательности (предикативного центра пассивных конструкций) и прилагательных, которые в пре­дикативной функции могут использоваться как в именной, так и в членной форме.

Современные (полные) причастия (со значением динамичного признака), характерные для системы литературного языка, по происхождению не связаны с собственно древнерусскими: это цер­ковнославянские образования, закрепленные книжно-литературной традицией. Церковнославянское происхождение современных при­частий обнаруживается не только в сфере их употребления, но и в их оформлении — суффиксах -ущ-, -ащ- (ср.: кол-юч-ий — кол-ю-щ-ий, гор-яч-ий — гор-ящ-ий), -нн- <; -ньн- (ср.: ран-с-н-ый — из-ран-е-нн-ый); в отсутствии редукции -ся после гласных, которая характерна для форм, функционирующих в устной речи (ср.: купавшая-ся — купала-сь, купая-сь).