Метод интервью

Интервьюирование изначально задумывалось как основной метод сбо­ра информации. Обдумывая, как я буду брать интервью в Dwyer, я пыта­лась предугадать, с какими проблемами мне придется столкнуться. Я ожи­дала, что брать интервью у бездомных будет непросто. Мне представля­лось, что люди, у которых нет крыши над головой, должны быть нелюдимы и замкнуты, должны находиться в депрессии и с ними сложно установить контакт, тем более убедить их рассказать о своем печальном прошлом. Ре­альность не подтвердила эти ожидания. Большинство обитателей Dwyer выглядели жизнерадостными и активно общались между собой. Я была удивлена и обрадована, когда быстро и легко получила согласие на первую же просьбу дать интервью. Мои опасения, что присутствие диктофона бу­дет сковывать информанта, не оправдались — Мария, которая была моей первой собеседницей, как будто не замечала его. Не все информанты так же спокойно воспринимали диктофон, но после первых 10-15 минут раз­говора переставали обращать на него внимание.

¹ Перечитывая сейчас некоторые из них, я как будто снова оказываюсь в своей продезинфицированной комнате в Dwyer, с тусклым светом и гудящим кондицио­ нером, примостившись на кровати с лэптопом на коленках.

² «Only laws and generalizations are scientific facts, and field work consists only and exclusively in the interpretation of the chaotic social reality, in subordinating it to general rules». Цит. по: Geertz, 1988: 81.

Другое опасение было связано с боязнью психологически травмиро­вать информантов, т. к. интервью, как мне представлялось, могло спро­воцировать тяжелые для них воспоминания. Это опасение подтверди­лось лишь отчасти. Воспоминания о социальном «падении» действитель­но были психической травмой для тех, кто в прежней жизни принадлежал к состоятельным людям, имел свой дом, хорошо оплачиваемую работу, се­мью или состоятельных родителей, но затем по разным причинам — нар­комания, алкоголизм, длительная тяжелая болезнь — оказался без крова и без средств к существованию. Рассказы о прежней «нормальной жизни» постоянно присутствовали в интервью, к прошлой жизни все время воз­вращались как к некоторой точке отсчета. Разговор о том, как информант попал в Dwyer, получался плохо. В ответ либо отговаривались несколь­кими фразами, либо уходили в рассуждения об отвлеченных материях. Пережитые трудности часто сказывались у этих людей на особенностях психики. Некоторые мои собеседники едва сдерживали слезы, когда речь заходила об их прошлой жизни. У других нарушения проявлялись в за­торможенных реакциях, апатии. Иногда уже в ходе интервью выяснялось, что человек просто психически болен. Для этой группы информантов ин­тервьюирование оказалось действительно слишком жестким методом. Из полевого отчета:

НОРЕ (Хоуп) —- белая молодая женщина, симпатичная, энергич­ная и разговорчивая блондинка 30-32 лет.

...Сначала ее рассказ был более-менее связным, затем он начал становиться все более эмоциональным, Хоуп начала плакать и, в кон­це концов, так разрыдалась, что я предложила ей продолжить раз­говор в другой раз (хотя, безусловно, не собиралась этого делать — слишком тяжело эта женщина переносила воспоминания о своей жиз­ни) . В итоге Хоуп ушла заплаканная и расстроенная. На следующий день я нашла под дверью письмо Хоуп на 4-х страницах, в котором ее воспоминания о окизни перемежались с извинениями за прерванное интервью и попытками снова и снова рассказать о том, как важно, чтобы человека понимали, чтобы он не был одинок, чтобы радовать­ся жизни и т. д. После мы встречались и разговаривали с Хоуп в lobby area, но интервью я больше у нее брать не пыталась.

Совершенно другой тип представляли те постояльцы, что выросли в бедных семьях, никогда не имели прежде собственного жилья. Обладание отдельной комнатой в Dwyer, продуктовой карточкой (food stamps), бэйд-жем с фотографией уже являлось для них серьезным жизненным достиже­нием и почти предметом гордости. Меня удивило, что, несмотря на низкий уровень образования, эти постояльцы довольно складно излагали в интер­вью свои истории. Причем в каждой из этих историй рассказчик всегда вы-

74

Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

ступал самым праведным персонажем и наиболее страдающей стороной. У меня иногда возникало ощущение, что речь идет о каком-то другом че­ловеке. Информанты подробно и практически без эмоций описывали свои беды, рассказывая о неблагодарных детях и злых родственниках, которые выгнали их на улицу или не поддержали в трудную минуту, или о злых мужьях, которые их били и унижали. По мере накопления таких интервью у меня крепло подозрение, что эти истории были уже многократно изло­жены в письменной и устной форме в процессе длительных бюрократичес­ких процедур при переходе из Sam's shelter в Dwyer.

Интервьюирование оказалось не самым эффективным методом получе­ния информации из-за психического травмирования одних информантов и заведомой неискренности других, которые излагали мне готовые биогра­фии, предназначенные для ушей социальных работников. Интервьюирова­ние имело важное ритуальное значение прежде всего для меня самой. Оно оправдывало мое пребывание в Dwyer, давало ощущение проделанной ра­боты. Интервью компенсировало чувство изолированности, создавая ил­люзию сокращения дистанции между мной и обитателями Dwyer. Поиск информантов для интервью создавал смысл моего «сидения в lobby area», особенно в самом начале исследования. Интервьюирование должно было естественным образом дополнять мой имидж исследователя в глазах по­стояльцев, однако с течением времени все больше стало казаться мне чем-то надуманным, неестественным. Из полевого отчета:

TED (Тэд) — белый, лет 35, инвалид, до Dwyer провел несколько лет в тюрьме за распространение наркотиков.

Это было очень странное интервью, тот случай, когда использо­вание диктофона, да и сама форма общения в виде вопросов и отве­тов оказались абсолютно бессмысленными. Тэд не то чтобы не отве­чал на вопросы, он существовал сам по себе во время разговора. Я пы­талась спрашивать о его жизни до тюрьмы и о том, как ему жилось в тюрьме. Для меня это была экзотика. Он что-то отвечал из веж­ливости (выглядело это примерно так: «да это не очень интересно, ну, что там было...»[говорит несколько фраз, потом надолго замол­кает]. После паузы: «Вы лучше расскажите о себе...». И я рассказы­ваю тоже. Постоянное возвращение к вопросам, которые меня инте­ресовали, казалось мне слишком неуместным и назойливым. После не­скольких попыток «пробиться» через его нежелание отвечать, я вдруг почувствовала усталость от своих бессмысленных усилий, какую-то их искусственность — человек пригласил меня в гости, для него это действительно СОБЫТИЕ, а я пристаю с какими-то дурацкими воп­росами про бездомность.

И. Олимпиева. Стать бездомным в Америке 75

...«Интервью» проходило так: Тед сидел на своей лежанке, я в крес­ле, мы крутили сигареты (он положил рядом со мной на столик та­бак, бумажки; на его пять, а то и семь ровненьких сигарет приходи­лась одна кривая моя, затем я просто прекратила этот бесполез­ный перевод материала), по телевизору почти без звука шел фильм «Звездные войны» — я попросила сделать звук потише, чтобы можно было разговаривать. Происходило неспешное общение, прерываемое молчанием, иногда довольно надолго. Но оно не казалось тягостным. Странно, но я чувствовала себя на удивление естественно и даже комфортно с того момента, когда решила больше не задавать вопро­сов. Я перестала включать и выключать диктофон, как я это дела­ла в начале своего визита, пытаясь следовать за странным ритмом нашего разговора, решила просто оставить диктофон включенным, пока не закончится кассета. Получилась довольно странная запись, которую я не знаю, как транскрибировать: полтора часа непонятно­го — даже не разговора — совместного времяпрепровождения. Преодолеть страх перед информантом Успешность включенного наблюдения зависит не только от того, на­сколько информанты признали исследователя «своим», но также и от того, как сам исследователь воспринимает информантов. Иными словами, гра­ница «свои/чужие» конструируется как со стороны поля, так и со сто­роны исследователя. Препятствием могут служить неосознанные страхи, недоверие к информантам, высокомерие или, напротив, преувеличенный пиетет, с которыми исследователь приходит в поле и которые могут изме­няться со временем. Интересно проанализировать мои предрассудки, ко­торые мешали установлению контакта с жителями Dwyer.

Считается, что выбор объекта исследования определяется нашим бес­покойством о собственной профессиональной и эмоциональной безопа­сности (Kleimann, Copp, 1993). Судя по составу попавших в мою «выбор­ку», я чувствовала себя эмоционально более комфортно с женщинами, чем с мужчинами, и со светлокожими постояльцами (белыми и hispanics) лучше, чем с чернокожими¹. Контактов с чернокожими я избегала, осо­бенно в начале пребывания в Dwyer. Мужчин опасалась вдвойне — к ним даже подходить было страшно, хотя причины этого страха я не могла бы объяснить. Я испытывала постоянное раскаяние за свои политнекоррект-ные чувства, но ничего не могла поделать. Существовали и объективные обстоятельства, влиявшие на мой выбор информантов. Установить кон­такт с мужчинами было сложнее, чем с женщинами. Они реже находились ¹ Из шести белых постояльцев Dwyer я ухитрилась проинтервьюировать чет­верых.

76 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

И. Олимпиева. Стать бездомным в Америке 77

в lobby area, заглядывая сюда лишь по пути домой или в город, и долго не засиживались. Также проблематично было познакомиться с african-arneri-cans, они держались в Dwyer обособленно. Женщины редко ходили в оди­ночку, в lobby area они приходили группой — мамаши с детьми — и обща­лись в основном между собой.

По отношению к светлокожим жителям Dwyer я не испытывала явно­го страха, однако, когда впервые возник вопрос, где проводить интервью, я почувствовала себя очень неуютно от перспективы оказаться в чужой комнате один на один с информантом мужчиной. Я предпочла свою комна­ту — так мне казалось безопаснее. Постепенно страхи исчезли, я уже не боялась брать интервью в комнате информантов, даже стремилась к это­му, т. к. жилище может много рассказать о своем хозяине. Вместе со стра­хами проходили недоверие и настороженность по отношению к жителям Dwyer. Собираясь в Сан-Антонио, я не хотела, чтобы кто-то в shelter знал, что у меня есть лэптоп. Поэтому при переезде я упаковала его не в специ­альный чехол, а в сумку вместе с прочими вещами. Выходя из комнаты, я каждый раз прятала лэптоп под подушку и накрывала одеялом. Но до­вольно скоро перестала это делать и даже «обнародовала» свой компью­тер, показывая местным детям, как играть в игры.

Я приехала в Сан-Антонио с романтизированными представлениями о том поле, которое мне предстояло исследовать. Я заочно сочувствовала моим будущим информантам, сожалела о тех страданиях, которые им при­шлось пережить, об их тяжелой судьбе. Однако наблюдения за жизнью постояльцев Dwyer, информация о системе социальной помощи в Амери­ке, общение с социальными работниками существенно изменили мое от­ношение к бездомным. Для России бедность и нищета, как правило, со­седствуют с безысходностью. При той системе социальной помощи, ко­торая существует в Америке, можно вполне беспроблемно жить будучи бедным и бездомным, что и делали многие обитатели Dwyer: они не осо­бенно старались искать работу, существуя на самые разные социальные пособия. Характерно, что пособия воспринимались ими как нечто само со­бой разумеющееся. Я даже испытывала обиду, что бездомные в Америке живут лучше, чем, например, многие российские пенсионеры. Постепен­но романтические представления улетучились, и возникло даже некото­рое раздражение по отношению к бездомным. Однако оно не мешало мо­ему хорошему отношению к жителям Dwyer — к каждому информанту в отдельности я по-прежнему чувствовала сострадание и жалость.

Сложно оценить, как воспринимали жители Dwyer меня. Уже перед са­мым отъездом я узнала, что постояльцы называли меня между собой «Rus­sian lady». Я была для них экзотическим персонажем — многие слышали лишь название страны, из которой я приехала, но не представляли точ­но, где она находится («где-то на севере»). Возможно, вначале меня могли

считать человеком администрации, чему способствовали мои частые визи­ты на территорию дирекции в первые дни пребывания¹.

Ряд событий, произошедших ближе к концу моего пребывания в Сан-Антонио, я расцениваю как свидетельство того, что жители Dwyer меня приняли. Так, Мария стала курить при мне в своей комнате. Курение в Dwyer, как и распитие спиртных напитков, было строжайше запрещено. Нарушение этого правила грозило строгим наказанием вплоть до изгна­ния из Dwyer. Поэтому тот факт, что Мария курила при мне, можно счи­тать проявлением высокой степени доверия. Кроме того, я считаю важным отметить и то, что со временем некоторые постояльцы стали «стрелять» у меня деньги. Занимать друг у друга небольшие суммы — два-три дол­лара — нормальная практика, принятая среди жителей Dwyer, при этом долг, как правило, не возвращается. Денег никогда не просят ни у работ­ников администрации, ни у вновь приходящих, поэтому можно считать, что я если не стала своей, то, по крайней мере, преодолела барьер недове­рия и перестала восприниматься как чужая. Хотя мое пребывание в Dwy­er напоминало скорее экзотический ego-trip (Gans, 1999), чем тщательно спланированное полевое исследование, проведенные наблюдения оказа­лись чрезвычайно полезными для реализации моих исследовательских ин­тересов. Месяц, проведенный в Dwyer, дал мне новый исследовательский опыт включенного наблюдения в другой культурной и языковой среде, из которого я получила гораздо больше представления о жизни бездомных и бедных, чем из всей прочей деятельности в рамках проекта.

Литература

Gans Y.J.(l 999) Participant Observation in the Era of «Ethnography» / / Journal of Contemporary Ethnography. Vol. 28. No 5. P. 540-548.

Geertz C. (1988) Works and Lives: the Anthropologist as Author. Stan­ford, California. Stanford University Press.

Jackson J. E. (1990) «I am a fieldnote»: Fieldnotes as a symbol of profes­sional identity // R.Sanjek /ed. Field notes: The Making of Anthropology. Ithaca, NY: Cornell University Press. P. 3-33.

Kleinmann S., Copp M. (1993) Emotions and Fieldwork. Qualitative Re­search Methods. V. 28. SAGE Publications.

¹ Для обитателей Dwyer посещение администрации возможно только по при­глашению своего case-worker либо в каком-то экстренном случае. Это не означает, что есть официальный запрет, скорее, некоторая негласная норма. Как правило, вновь прибывшие также не заходят на территорию администрации самовольно, а ждут в lobby area, когда их пригласят на собеседование.

И. Костерина. Добро пожаловать или посторонним в...

Ирина Костерина

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ИЛИ ПОСТОРОННИМ В...: ПУТЕМ КАСТАНЕДЫ

Для того чтобы понять глубинные смыслы, которыми молодые люди на­деляют те или иные формы собственного досуга, метод участвующего на­блюдения является незаменимым. Это становится особенно очевидным на примере изучения пространства наркотизации. Поскольку господствую­щие представления об употреблении наркотических веществ отпечатаны в обыденном сознании,¹ табуированные в публичном дискурсе практики употребления наркотиков тщательно скрываются от окружающих. Моло­дежные компании выстраивают жесткие границы по отношению к «миру взрослых». «Взрослые» (родители, правоохранительные органы, учителя) ассоциируются с репрессивными функциями и воспринимаются враждеб­но; их не допускают в закрытое молодежное пространство (тусовку).

Исследователю, желающему проникнуть в этот закрытый мир, следу­ет быть предельно тактичным и толерантным к культуре и ценностям ту­совки и не брать на себя функции «взрослого». Представляется, что толь­ко молодой ученый может достигнуть достаточной степени включеннос­ти в тусовку, так как одним из значимых элементов допуска в изучаемую среду становится, прежде всего, визуальный код². Включение новых чле­нов в группу обычно происходит через некую инициацию — проверку, ко­торая подразумевает если не участие в общих практиках употребления наркотических веществ, то по крайней мере совместное обсуждение нар­коопыта. Разговоры на «запрещенные» темы ведутся исключительно внут­ри молодежной компании, границы которой защищены ритуалами входа и для стороннего наблюдателя часто непроницаемы.

Именно эту проблему — как «молодые изучают молодых» — мне хоте­лось бы обсудить в этой статье, а также поделиться своими размышлени­ями над достижениями и ошибками. Многое я делала интуитивно, пола­гая, что мой возраст и достаточный уровень толерантности помогут мне достичь успеха в общении с изучаемой группой. На одном из этапов ис­следования мне и двум моим коллегам из НИЦ «Регион» предстояло полу-

¹ Проблема взаимодействия дискурсов наркомании и наркотизации подробно рассматривалась в книге «Тринадцатый шаг. Опыт анализа антинаркотических ре­ гиональных социальных политик» / Под ред. Е. Омельченко. Ульяновск. 2002.

² Молодые люди идентифицируют себя как некую группу благодаря схожим стилевым предпочтениям в одежде, прическе, музыке и проч. Кроме того, сущест­ вует определенный возрастной «порог» — люди более старшего возраста крайне редко идентифицируются как «свои», и от них требуется гораздо больше усилий, чтобы получить высокий статус в компании.

торамесячное этнографическое погружение в «поле»¹. Мы должны были войти в компанию/компании молодых людей, «сопереживать», разделять их практики и затем описать пространство молодежных компаний из пер­спективы открытости/сопротивления наркотизации. При этом все мы еще достаточно молоды² (по крайней мере так себя ощущаем и позициони­руем и так нас воспринимают окружающие), т. е. общаться нам предсто­яло почти что со своими ровесниками, но имеющими другой культурный опыт и часто другой сценарий социализации.

Учиться этнографии или делать этнографию?

За несколько дней перед поездкой в рамках рабочего семинара мы об­суждали превратности, специфику и возможные трудности участвующего наблюдения, пытаясь определить степень погружения и нашу готовность включиться в повседневные практики наблюдаемой группы. Поскольку это было первое подобное исследование в моей социологической практике, я сильно переживала, как все получится. Чтобы подготовить участников исследования к полю, устроили семинар-тренинг, где нас «обрабатывали» информацией и примерами из истории этнографических исследований, убеждали логикой и, с помощью моделирования возможных ситуаций, пы­тались научить справляться с психологическим дискомфортом, быть тер­пеливыми, толерантными и коммуникабельными. Но мы, трое «обречен­ных на этнографию», как заговоренные, твердили фразу: «там все будет по-другому!».

Так все и было. Но многое из того, что мы обсудили — саморефлексия и роль исследователя, дистанция между исследователем и информантом, этические проблемы, — безусловно играло роль «будильника», когда «за­носило» слишком далеко.

¹ Речь идет об исследовании «Бытовое, но не «нормальное»: употребление наркотиков и молодежные культурные практики в современной России» (Грант ESRC), которое было проведено в 2002-2003 гг. социологами НИЦ «Регион» (Уль­ яновск) при участии Хилари Пилкингтон (Центр изучения России и Восточной Европы, Бирмингемский университет) в трех регионах России. Суть его состояла в объяснении феномена нормализации (обытовления) наркотических практик в контексте молодежной культуры. Подробнее о российской специфике прочтения нормализации см.: Герои нашего времени. Социологические очерки / Под ред. Е. Омельченко. Ульяновск: Издательство Государственного научного учреждения «Средневолжский научный центр». 2000.

² На момент проведения исследования мне было 25 лет, а моим коллегам 21 и 23, вто время как нашим информантам в основном было по 15-17 лет. Однако мы выглядели еще и моложе своих лет, что безусловно облегчало установление кон­ такта и включение в компанию.

_г

80

Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

И. Костерина. Добро пожаловать или посторонним в... 81

Итак, напичканная принципами «этической» этнографии и иллюзией собственных высоких коммуникативных способностей, я приехала на ме­сто моего будущего «поля» в город Сочи.

| Здравствуйте, можно войти?

В литературе по этнографии и социологии часто пишут о сложностях доступа в поле¹. Этот этап самый трудный, иногда самый неприятный и вместе с тем самый важный: именно здесь определяется, успешным или нет будет исследование. В моем случае дело осложнялось (хотя на первый взгляд казалось, что облегчалось) тем, что меня должна была принять мо­лодежная тусовка. Для меня это означало, что от того, верно ли я «угадаю» правила и ценности компании, зависит, будет мне открыт доступ без про­блем или же придется осаждать «объект изучения» долгие дни, а то и неде­ли. Из моего собственного социального опыта было ясно, что в каждой мо­лодежной компании есть свои нормы и правила. Так, например, значимы­ми кодами в тусовке выступают определенный музыкальный стиль, марка одежды или аксессуар, приверженность определенному напитку или марке сигарет. Правильно проинтерпретировав этот код, можно предположить, какие ценности разделяются этой группой, какие ритуалы и правила облег­чают коммуникацию, что поможет найти удачный предлог для вхождения в тусовку. Эти «предполевые» знания, во многом основанные на моем лич­ном тусовочном опыте², очень пригодились мне: понимая стилевые особен­ности моих информантов, я легко находила с ними общий язык. Так, напри­мер, для знакомства с первым информантом я предложила пойти посидеть и попить пива, что, как оказалось, считается в их компании самым «пра­вильным» для ритуала знакомства и установления контакта.

Однако мой собственный жизненный опыт иногда, напротив, очень ме­шал мне. Я «знала все ответы заранее» или спешила интерпретировать сло­ва и поступки информантов, исходя из своей перспективы, если происхо-1 дящее казалось мне уже знакомым. Скажем, во время разговоров я часто слышала: «мы пошли курить», «пошли накурились». Привыкнув к тому, что курение марихуаны в моем культурном окружении называли другими,

' См., например: Bailey С. A. A guide to field research. California: Pine Forge Press. 1996; Becker H. S. Outsiders: Studies in the sociology of deviance. New York, 1973; Burgess R. G. Sponsors, gatekeepers, members, and friends: Access in educational set­tings // W. B. Shaffir and R. A. Stebbing (Eds.) Experiencing fieldwork: An inside view of qualitative research. New York: St. Martin's Press, 1991; Liebow E. Tell them who I am: The lives of homeless women. New York: The Free Press, 1994; Wax R. Do­ing Fieldwork: Warnings and Advice. Chicago: University of Chicago Press, 1971.

² Долгое время я общалась и идентифицировала себя с так называемой суб­культурной молодежью, частично разделяющей идеалы и практики хиппи, частич­но — музыкантов и рокеров.

_I

часто жаргонными, словами, я не обращала внимания на подобные замеча­ния и интерпретировала их как курение сигарет, в то время как мои инфор­манты подразумевали под этим именно употребление марихуаны. Поэтому постоянно приходилось узнавать подлинное значение тех или иных слов, но делать это, не вызывая недоумения у информантов своей некомпетен­тностью.

Когда хорошие варианты не срабатывают

До приезда в Сочи планировалось найти некую девочку Наташу, у ко­торой мои коллеги уже брали интервью на предварительном этапе иссле­дования. Тогда она охотно дала свои координаты и выразила готовность сотрудничать в дальнейшем. Казалось бы, лучшего начала и придумать нельзя: есть «подготовленный» информант — готовый пропуск в тусовку. Но... ее телефон потерялся. (После этого случая я стала педантично запи­сывать все телефоны информантов сразу в социологический дневник — мало ли что...) Оставалось одно — ехать к Наташиному колледжу и искать ее там. Пользоваться «властным» ресурсом и обращаться к администрации колледжа я не стала; предпочла потусоваться среди студентов, ненавязчи­во расспрашивая, не знает ли кто рыжеволосую Наташу с первого курса. Проведя там около полутора часов, я ее так и не нашла, но познакомилась с весьма «субкультурным» мальчиком из этого же колледжа, у которого, как оказалось, мои коллеги тоже когда-то брали интервью. И это интервью я читала! Поэтому я сразу взялась за Андрея, решив, что он вполне адек­ватная замена Наташе. Я сказала ему, что изучаю молодежные компании и попросила помочь¹. Он охотно согласился, но посоветовал сразу не рас­крывать цель приезда и предложил представлять меня своим приятелям как старую знакомую, приехавшую ненадолго в Сочи. Итак, первая зацеп­ка была найдена.

Несмотря на активность и готовность сотрудничать, демонстрируемые во время первых встреч, мне не удалось вызвать в Андрее сочувствия и же­лания помочь исследованию «ради науки». Тут нужна была другая моти­вация, и спустя неделю я ее нашла, когда стала искренним и благодарным слушателем историй жизни Андрея — из меня получился неплохой психо­терапевт. Но и здесь оказалась оборотная сторона: Андрею стало интерес-

¹ Вопрос «легенды» был еще одной трудностью при знакомстве с информанта­ми: выкладывать начистоту цель моего исследования я не могла. Это сразу же на­строило бы их против меня, т. к. интерес к наркотическим практикам однозначно интерпретируется ими как желание взрослых контролировать досуговые практики молодежи. Поэтому я решила говорить больше о своем интересе к изучению мо­лодежных компаний, в то время как нарративы о наркотиках всплывали бы сами собой, без дополнительного стимулирования с моей стороны.

б Зак. 3899

82

Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

И. Костерина. Добро пожаловать или посторонним в.

83

но общаться со мной больше, чем со своими приятелями. Вместо того что­бы ввести меня в свою тусовку, он попросту перестал проводить с друзьями время вне колледжа. И хотя его истории были крайне интересны и несом­ненно полезны для исследования, я приуныла: спустя неделю пребывания в городе я так и не продвинулась дальше общения с одним-единственным человеком и смотрела на его компанию исключительно его глазами¹. Дело осложнялось тем, что закончить все исследование мне предстояло за месяц с небольшим². Мне же нужно было не только войти в компанию, но и по­наблюдать практики, выяснить роль компании в выборе или отказе от упо­требления наркотиков, понять групповые контексты наркотиков и не-нар-котиков, а также общее отношение компании к экспериментам с наркоти­ками. Сколько времени на это потребуется, я даже не представляла.

Для «разруливания» ситуации я решила максимально расширить круг знакомых, а затем, если удастся, затусоваться в нескольких компаниях в на­дежде, что хоть один вариант сработает. Поэтому я настояла, чтобы Андрей познакомил меня с наконец-то приехавшей Наташей (как выяснилось, они хорошо знали друг друга и часто встречались в одной компании). Я попро­сила ее свести меня со своими приятелями, взять куда-нибудь, где они обыч­но проводят время. Компаний у Наташи оказалось две: первая состояла из одногруппников, они общались обычно на переменах в колледже и раза два в месяц собирались «попить пива». Вторая компания была из спортивного клуба и общение там сводилось к совместным тренировкам и периодичес­ким выездам на соревнования. Я не вписывалась ни в первую, ни во вторую. Вообще, как оказалось, мой теоретически удачный способ попадания в ту­совку был весьма нелепым: в большинстве компаний так было не принято. «Нормально», легитимно — попасть в тусовку через общих знакомых. Это дает своеобразную гарантию, рекомендацию. Само знакомство должно про­исходить по приемлемым и привычным правилам, в определенных местах, что-то должно связывать этих людей: общее место учебы, жительства, об­щее прошлое, место проведения досуга и т. д. И мое желание тусоваться с ними выглядело неискренним: общаться, чтобы «получать информацию», было не принято — нужно было общаться «просто так».

В это же время я познакомилась еще с одной девушкой, Катей. Ее теле­фон дали мои знакомые, которые хорошо знали Катиных родителей. Я не рассчитывала на свободное и искреннее общение, но искала возможность выхода на Катиных приятелей. (Этот «вариант» сработал только через

¹ Безусловно, презентация информантами своего круга общения — интерес­ нейший исследовательский материал, но на тот момент я представляла свою зада­ чу как полное включение в тусовку, чтобы самой иметь возможность наблюдать и понимать практики группы.

² К сожалению, сегодня условия поддержки фондами исследований крайне ред­ ко предоставляют время и средства для проведения полноценного полевого иссле­ дования «по всем правилам».

полторы недели: я познакомилась и стала общаться с друзьями Кати, хотя близкого контакта так и не получилось).

«Вся этнография на фиг»¹: в поисках объекта

Таким образом, спустя десять дней с момента приезда я познакомилась с тремя различными людьми, которые не могли или не хотели ввести меня в свои компании. Мной овладевало отчаяние. Я злилась на моих инфор­мантов за то, что они — несмотря на все обещания помочь — избегали меня, когда я просила о встречах, демонстрировали сильную занятость и не желали общаться со мной иначе, нежели tet-a-tet².

Я решила предпринять решающую попытку войти в компанию «по реко­мендации» и, в случае неудачи, искать знакомства на улице, что, по моим представлениям, исключило бы возможность получить одобряемый статус в тусовке и полностью погрузиться в «поле». Гуляя с Наташей по Сочи³, мы пришли на площадь, где катались на скейтах и роликах несколько человек. Другие сидели на лавочках рядом. Среди них Наташа заметила своего дав­него приятеля. Мы подошли, поздоровались и заговорили. Она представи­ла меня как свою знакомую, которая пишет книжку о сочинской молоде­жи⁴. Такая экстравагантная презентация вызвала бурный интерес ко мне: двое молодых людей стали рассказывать про свою компанию, последова­тельно представляя всех и сопровождая рассказ комментариями, которые, по их мнению, могли заинтересовать меня. Общий смысл презентации сво­дился к тому, что все они здесь (имелась в виду их компания) «деградан-ты», праздно проводят время и употребляют наркотики. Я спросила, можно ли приходить к ним каждый день, т. к. хотелось бы узнать о них побольше. Получив разрешение, я подумала, что самое страшное позади.

¹ Фраза из моего дневника, написанная в порыве отчаяния.

² Проанализировав рассказы Андрея, Наташи и Кати о своих друзьях, я пришла к выводу, что понятие «компания» весьма неоднозначно. Когда я просила расска­ зать о «своей компании», мои информанты надолго задумывались и приходили к выводу, что ее как таковой у них нет. По рассказам я поняла, что встречи с друзь­ ями происходят эпизодически (примерно один-два раза в месяц), стихийно, а сам состав тусовки колеблется от пяти-семи человек, составляющих костяк компании, до 20 человек, десять из которых обычно являются «сменными», случайными пер­ сонажами. Таким образом, эти компании представляли собой полузакрытые сооб­ щества, связанные общими практиками или местом жительства/учебы, границы которых размыты, но в то же время поддерживаются благодаря контролю за «вхо­ дом» и «выходом», идентификации новых людей как «своих» и «не-своих».

³ Наташа называла такие наши прогулки «искать молодежь», т. е. не бесцельно слоняться по городу, а посещать определенные места, где собираются некоторые из ее знакомых.

⁴ Это, на мой взгляд, самая лучшая (и правдивая!) легенда, которую может использовать исследователь.

Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

И. Костерина. Добро пожаловать или посторонним в... 85

₁

С тех пор — не считая пары дней, когда шел сильный дождь — я ре­гулярно приходила на площадь и постепенно знакомилась с тусовкой. Со мной подружилось несколько девочек, которых было мало в этой компа­нии, и поэтому часто я оказывалась там единственной, с кем им можно было поговорить и «посекретничать», пока мальчишки катались на скей-тах¹. Постепенно отношения с тремя девочками стали настолько близки­ми, что они начали приглашать меня в гости и не отпускали вечером до­мой. Мы ходили с ними гулять отдельно от остальной компании, сидели в . кафе, ходили на концерты. Каким-то образом я восполнила существующий у них дефицит общения, а будучи старше и информированнее, была для них источником новых знаний и жизненного опыта. Чувствовала я себя настоящим психотерапевтом: мне рассказывали про личную жизнь, про­блемы с родителями, учителями, разборки в школе, а насыщенность нар-ративов о наркотических практиках — собственных и чужих опытах — превосходила все мои первоначальные ожидания. Некоторые члены этой компании — те, кто появлялся нечасто — восприняли меня как «новень­кую» и спрашивали, из какого я района и кто меня привел.