I I 'ifffv

106

Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

Е. Богданова, О. Ткач. Назад в «поле»: опыт исследования... 107

двоих мужчин. После «красноречивой» фразы одного из них смущенный со­беседник, понявший, что мы могли все это слышать, попытался оправдать­ся: «Наверное, вы больше и приезжать-то сюда не захотите после таких раз­говоров». Допуская, что так «некультурно» можно разговаривать со свои­ми, жители деревни стремятся общаться с нами, как им представляется, на нашем языке.

Были случаи, когда сельчане пытались воспользоваться нашей некомпе­тентностью. Когда мы были в деревне зимой, к нам в дом пришел мужчина и предложил купить у него мясо. Мы отказались. Позднее, из разговоров с жителями, мы узнали, что на днях забили корову, мясо которой оказалось недоброкачественным. Человек, приносивший мясо, участвовал в разде­лывании туши. Предложить мясо кому-то из деревенских он не осмелился. Между тем вероятность того, что мясо можем купить мы — плохо осведом­ленные о деревенских событиях и не разбирающиеся в парной говядине — действительно существовала.

Здесь возникает еще один аспект отношения к нам сельчан, маркиру­ющий нас, «городских», как особую категорию людей, включенных в со­общество. С первых дней нашего пребывания в деревне местные жители старались нас «подкармливать». Летом нам приносили в основном овощи с огорода, зимой — домашние заготовки. В этом видится, в первую очередь, соблюдение правил гостеприимства: гостей принято угощать и, желатель­но, чем-нибудь необычным. Овощи, выращенные на собственном огороде, варенье, сваренное из лесных и садовых ягод, настойка, приготовленная по «фамильному» рецепту — вот что может понравиться гостям из города. Не все из того, чем с нами делились, можно купить в местном магазине (напри­мер, картофеля там не бывает никогда, его можно приобрести только непос­редственно у «хозяев»). Кроме того, выращенное или приготовленное «сво­ими руками», в отличие от того, что продается в магазинах, — это всегда свежее, «натуральное», полезное, вкусное. Сельчане делятся с нами «луч­шим», репрезентируя тем самым преимущества деревенской жизни перед городской.

Таким образом, входя в поле, общаясь с людьми, сближаясь с ними, в большинстве случаев мы продолжаем оставаться для них «городскими», «чужими», «другими». Краткость периодов нашего пребывания в деревне не позволяет нам овладеть большинством знаний и практик, необходимых для того, чтобы превратиться в «своих». Но дело здесь не только в знании и опы­те. Есть представления, стереотипы, которые мешают нам и нашим инфор­мантам воспринимать друг друга как «своих».

Обновление информации в «поле»

Поле, в котором мы работаем, постоянно меняется. Образ жизни и струк­тура занятости деревенского сообщества зависят от времени года. Состав

деревенского сообщества довольно стабилен, тем не менее, какие-то изме­нения время от времени происходят: приезжают и уезжают дачники, мест­ные жители отправляются на заработки или переезжают в другие места.

Случается, что эти изменения происходят, когда нас нет в деревне. Двух-, трех-, четырехмесячные периоды нашего отсутствия в деревне созда­ют белые пятна в информационной базе исследования. Однако эти пробелы, в большей или меньшей степени, удается восполнить. О многом из того, что произошло, пока мы были в городе, мы узнаем от наших знакомых. Факти­ческая и оценочная информация о людях, событиях, циркулирующая в сооб­ществе, аккумулируется и затем передается нам как updated в каждый наш новый приезд. Эта информация либо содержит свежие версии уже знако­мых нам историй, либо открывает то, что произошло в деревне в период на­шего отсутствия. Деревенские жители рассказывают нам о том, что, по их мнению, могло бы быть нам интересно и — что не менее важно — о том, что произвело впечатление на них самих. Мы можем получать такого рода об­новленную информацию благодаря тому, что уезжаем. Все в деревне знают, что мы не намерены оставаться там навсегда, возможно, поэтому нам могут рассказывать даже больше, чем своим односельчанам. В небольшом локаль­ном сообществе откровения с соседями или друзьями могут обернуться не­приятными последствиями.

В то же время новости, «связанные с социологами», обсуждаются. Если в наши первые приезды нам приходилось подолгу объяснять каждому ин­форманту, кто мы, какое исследование проводим, и о чем хотим поговорить, то теперь многие узнают обо всем этом от знакомых, соседей, родственни­ков. В некотором смысле мы общаемся с местными жителями даже в наше отсутствие. В разговорах о нас, обсуждая между собой наше поведение, они сами создают эффект нашего присутствия в деревне. Примером подде­ржания этого невидимого присутствия может служить следующий случай. В доме у нашей знакомой Анны часто собирается компания женщин-сосе­док. Один из авторов этой статьи неоднократно участвовал в таких поси­делках. Приехав в деревню в очередной раз, исследовательница по обыкно­вению отправилась в гости к Ане и застала там знакомую компанию. Жен­щины стали расспрашивать социолога о делах, ссылаясь на ее телефонный разговор с Аней, который произошел примерно за месяц до нашего приез­да. Оказалось, что этот телефонный звонок стал событием не только для Ани, но и для тех, кому она рассказывала о нем (судя по расспросам, прак­тически дословно).

Подобный обмен информацией происходит каждый раз, когда мы при­езжаем. Жителям всегда есть, что рассказать о себе и о чем спросить нас. Обновляемая с каждым разом информация позволяет исследовать механиз­мы ее циркуляции в сообществе, смыслы происходящих событий, местные нравы, схемы восприятия нас членами сообщества, роль и место «чужих» (на примере нас самих) в их повседневности и пр.

108 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

Е. Богданова, О. Ткач. Назад в «поле»: опыт исследования... 109

Стратегия исследования — «удивление»

В процессе нашего «челночного» исследования мы обнаруживаем в ста­ром «новом» поле неожиданные исследовательские темы, выслушиваем но­вые или по-новому рассказанные истории, наблюдаем незамеченные прежде I сцены повседневной жизни сельчан. Просто выходя на улицу, мы получа­ем поток информации о деревенской повседневности. «Свежий» городской взгляд помогает нам выделять важные аспекты, определяющие жизнь в де­ревне. Что-то удивляет нас, кажется нам необычным. Случается, что ка­кой-то незначительный момент, привлекший наше внимание, превращает­ся в тему для исследования.

Поэтапное проникновение в поле, процесс изучения «карты» семей- I ных связей и отношений местных жителей прослеживается в наших поле­вых дневниках. В записях первых поездок прочитывается наше смятение I от сложного переплетения родственных и соседских связей; «безадресной», непривычной для нас, горожан, пространственной ориентации жителей 1 села. Например, одна из местных жительниц, у которой мы спросили, на ка­кой из шести деревенских улиц живет интересующий нас человек, ответи­ла нам указующим жестом и сопроводила его характерным комментарием: «На тоей». В деревне существует нумерация домов и названия улиц. Однако практика показывает, что местные жители часто обходятся без них, персо­нифицируя схему расселения и ориентируясь, скорее, на имена, чем на тра­диционные для горожан адреса.

Дневники первых поездок напоминают «наивное письмо» человека, по­павшего в новую обстановку и выражающего свои мысли привычным ему языком. Вот какая запись появилась в первую поездку у одного из авторов 1 этой статьи:

5.08.2003

Вечером того же дня, около 9 часов, мы пошли на озеро искупаться. Два пацана лет по 11 устанавливали «резинки»' для ловли рыбы. Это 1 скрупулезное занятие продолжалось минут 40. Движения у мальчиков I быстры и отточены, движения людей, знающих свое дело. Выглядят 1 как такие маленькие мужички, ловко орудующие топором, веслами и покрикивающие друг на друга, если что не так, иногда матерятся. Это их дело, которое никто другой так хорошо, как они, не сделает.

Вероятно, исследовательница, в чьем окружении принято считать тре- ■ тьеклассников еще маленькими детьми (дарить им игрушки, встречать из школы и пр.), также восприняла и деревенских ребят. Наши дальнейшие наблюдения и беседы с сельчанами убедили нас, что социальное взросле­ние деревенских детей происходит раньше, чем городских. Конечно, было бы преувеличением утверждать, что все они активно включены в домашнее I

¹ Самодельное приспособление для рыбной ловли.

хозяйство, помогают родителям и т. д. Тем не менее, многим из них дово­дилось самим зарабатывать деньги на школьные учебники, тетради, одеж­ду и обувь. Лесные угодья, ставшие в последние годы одним из важных ис­точников заработка на селе, зачастую осваиваются именно детьми. Однако «взрослость» деревенских мальчиков и девочек выражается не только и не столько в их трудовой или финансовой самостоятельности, сколько в вы­боре ими тем для обсуждения с нами, манере говорить. Практика показы­вает, что разговоры с деревенскими ребятами дают незаменимый матери­ал о мире взрослых, о котором они рассуждают со знанием дела, порой с не свойственной детям серьезностью и степенностью. Городским жителям та­кое поведение детей может показаться необычным.

Также удивительно было увидеть в деревне, среди одноэтажных домов с дворами и надворными постройками, двухэтажный многоквартирный «го­родской» дом. Постепенно возникали вопросы: как вести хозяйство, живя в таком доме, где хранить дрова, как решаются здесь коллективные проблемы (вывоз мусора, чистка туалетов и пр.)? Вокруг дома нет места для огородов, загонов для скота, бань. С тех пор, как развалился сельскохозяйственный кооператив, у дома нет официального хозяина. Если большинству деревен­ских семей удается выживать за счет продуктов, производимых на собствен­ных приусадебных участках, то где берут продукты жители «городского» дома? Где они работают? Чем занято их свободное время? Так или иначе, при наблюдении такого диссонанса в организации «городского» и «деревен­ского» жилья, возникает тема о пересечениях и разрывах «городских» и «де­ревенских» практик вообще и в данном сообществе в частности¹.

Одной из поразивших нас встреч стало знакомство с местным «умель­цем», как мы сами его назвали. Это пенсионер, который выполняет в де­ревне функции «дома быта». Его «ремонтная мастерская» не требует боль­ших вложений, поскольку материал для ремонта, например, обуви мастер находит прямо на улице. Зачастую это выброшенные «нерадивыми» хозяе­вами старые или ненужные вещи. Посещение «мастерской» вызвало у нас, в частности, размышления о специфике отношения к старым вещам, а так­же о различиях практик обращения с мусором в городе и деревне.²

Часто социологическое исследование направлено на то, чтобы выявить необычное в обычном. В нашем исследовании мы, напротив, воссоздаем картину мира, привычную для сельских жителей, но новую для нас. Вскры-

¹ Эти вопросы стали предметом самостоятельного исследования одного из ав­ торов статьи. Результаты опубликованы в статье: Богданова Е. Антропология де­ ревенской двухэтажки, или к вопросу о неудавшихся проектах власти / / Кресть- яноведение: Теория. История. Современность. Ученые записки. 2005. Вып. 5 / Под ред. Т. Шанина, А. Никулина. М., 2006. С. 351-367.

² Результатом этих размышлений стала статья О. Бредниковой и О. Ткач «Гряз­ ная деревня» и «замусоренный город» (обыденные практики обращения с мусором в разных сообществах) / / Антропологический форум. 2008. № 8. С. 338-352.

110 Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

•вая различные аспекты деревенской повседневности, мы находим важные для исследования проблемные зоны. Нам удается (или не удается) замечать их в силу того, что сама повседневность заставляет нас удивляться. Подчас местные жители не понимают, зачем мы просим их что-то показать. Для них нет ничего интересного в том, как они кормят скот или рубят дрова. Напро­тив, для нас все это представляет исследовательскую ценность. Деревен­ская специфика становится заметной на сломе рутины, когда мы смотрим на деревню глазами городских жителей. Для работы в таком поле нужен «свежий» взгляд. Привыкая к деревенской повседневности, мы перестаем удивляться тому, что и как делается в деревне. По мере нарастания нашего деревенского опыта, мы накапливаем знание, которое помогает принимать явление автоматически, без объяснений. Регулярные отъезды из деревни и сохранение статуса «чужих» позволяют нам сохранять способность к реф­лексии по поводу происходящего.

Полифония источников информации

Мозаичность данных исследования зависит не только от появления но­вой для нас информации в процессе изменения самого поля и того, как мы его воспринимаем. Она также связана с множественностью источников ин­формации о людях, живущих в деревенском сообществе. Такая множест­венность порождает многоликость наших информантов. Мы часто оказыва­емся на перекрестке множества информационных потоков. Случается, что, знакомясь с человеком, мы уже знаем о его жизни многое по рассказам дру­гих жителей. Так возникает проблема, обозначенная нами как «полифония источников», когда информацию об одном и том же человеке, интерпрета­цию одного и того же события можно получать многократно и из разных уст. Круги циркулирования информации дублируются, множатся и пересе­каются, образуя многослойное информационное поле. Количество расска­зов жителей друг о друге растет в геометрической прогрессии, поскольку они озвучиваются уже не только представителями более близкого нам кру­га общения, но и каждым новым знакомым, считающим своим долгом доба­вить значимую, как ему/ей кажется, информацию о своих соседях. В такой ситуации мы постоянно получаем биографических «клонов» наших инфор­мантов. У каждого члена сообщества есть желание и возможности снаб­дить нас жизнеописаниями других жителей деревни. Вероятно, тем самым информанты пытаются продемонстрировать свою социальную компетент­ность в жизни сообщества. Постепенно наш первый восторг по поводу от­крытости и красноречивости местных жителей сменяется размышлениями о том, как соотносить и интерпретировать полученные данные.

Вот один из показательных примеров того, насколько порой противоре­чивым может быть многоголосье сообщества. В интервью молодой человек по имени Саша, 32 лет, рассказал нам, что после женитьбы он уехал в со-

Е. Богданова, О. Ткач. Назад в «поле»: опыт исследования... 111

седнюю деревню. Недавно он развелся и, оставив с бывшей женой двоих де­тей семи и трех лет, вернулся в родное село. По словам нашего информан­та, его бывшая жена изрядно пьет, что грозит ей лишением материнских прав. Саша обвинил жену в том, что она нигде не работает и не заботится о детях. У него хорошие отношения с детьми: старший сын, первоклассник, достаточно часто забегает к нему после школы и даже приезжает погостить из другой деревни на велосипеде. Саша сообщил, что работает на тракторе, имеет более или менее стабильный заработок и мечтает совсем забрать де­тей к себе. Беседа происходила зимой, и мы поинтересовались, есть ли в хо­зяйстве запас дров, на что Саша заявил, что дрова есть, но они лежат далеко в лесу, а у него пока нет времени и возможности подвезти их к дому.

Наши собственные наблюдения несколько разрушили радужную карти­ну, нарисованную «хозяйственным» Сашей. Он живет со своим дедом в вет­хом запущенном доме. Наше знакомство произошло во дворе, где мужчины разбирали и распиливали забор на дрова. Их не хватает, чтобы протопить дом, в нем холодно и грязно. Не нужно особенной смекалки, чтобы догадать­ся, что Саша регулярно выпивает.

Комментарии Сашиных соседей дополнили наши наблюдения. По их словам, Саша с дедом живут очень бедно. Саша пьет, пропивает всю утварь и даже мебель. Узнав, что в доме не на чем спать, соседи отдали им старый диван. Уже на следующий день Саша с дедом ходили по деревне и предла­гали всем купить его за 50 рублей. Соседей также беспокоит, что Саша во­рует у них дрова, им приходится постоянно следить .за поленницей. Окру­жающие говорят, что с работы Сашу выгнали, он живет с новой женой и не очень-то обеспокоен судьбой детей. Они также уверяют нас в том, что у его прежней жены есть работа и она не пьет.

Из беседы со старшим сыном Саши мы узнали, что он практически не об­щается с отцом, не говоря уже о том, чтобы приезжать из другой деревни. Мальчик учится в местной школе, в первом классе. После уроков, часами ожидая школьного автобуса, который собирает всех неместных учеников, он слоняется по школе, часто голодный, но к отцу не заходит. Когда мать на работе, за детьми обычно присматривает бабушка.

Информация, полученная из разных источников, не оценивается нами как достоверная/недостоверная. Важно то, что мы имеем возможность по­лучить палитру различных мнений об одних и тех же людях, явлениях, со­бытиях. Это позволяет избежать эффекта «моментального снимка», как это было бы, если бы мы ограничились одним интервью с Сашей.

Настороженность по отношению к нам, которую проявляли жители в наши первые приезды, уменьшилась или сменилась доверием. Информанты не стесняются оценочных суждений в адрес других, вовлекая нас в свое ло­кальное, закрытое пространство домыслов, сплетен и слухов, завязанных на житейской морали. Выслушивая, а иногда и воспроизводя слухи, мы, хоть и на какое-то время, становимся «своими», превращаемся из исследовате-

. ...

112

Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

Е. Богданова, О. Ткач. Назад в «поле»: опыт исследования... 113

лей в деревенских обывателей. При ведении полевых дневников у наших коллег и у нас не раз складывалось ощущение, что мы только и занимаем­ся тем, что переписываем и распутываем нагромождение сплетен жителей друг о друге. Мы также взахлеб обсуждаем между собой новые сведения, когда вдруг «оказывается», что бывший директор совхоза, например, пишет стихи, а бывший агроном в бытность работы в совхозе крепко выпивала и приходила на работу в разных носках.

Интересно, что мы порою, сами того не предполагая, становимся инфор­мантами для сельчан, когда уже местные жители начинают спрашивать у нас, о чем нам рассказали, например, местные алкоголики. Такое перево­рачивание ролей происходит, на наш взгляд, потому, что жители либо сами хотят узнать о маргинальных представителях своего сообщества, которых они избегают, либо пытаются разоблачить в наших глазах своих «неуспеш­ных» соседей и сообщить, что те рассказали нам все не так, а уж они-то зна­ют, как действительно обстоят дела. Показательно, что в последнее время нас стали спрашивать при встрече, от кого мы идем и к кому собираемся. В таких случаях становится чрезвычайно трудно поддерживать коммуни­кацию с сельчанами, ожидающими от нас взаимной открытости и откровен­ности, не раскрывая при этом информацию, полученную от их соседей. Та­ким образом, одновременно проблематизируются и этическая и методоло­гическая стороны исследования. С одной стороны, для нас важно сохранить хорошие отношения с нашими информантами, не став «осведомителями», с другой — не привносить своего видения местной жизни, которое сельча­нам, безусловно, важно зафиксировать.

Полифония источников усложняет интерпретацию собранного матери­ала. Вместе с тем она расширяет возможности постановки исследователь­ских задач. Беседуя с информантами и затем анализируя интервью, важно учитывать не только то, что, но и то, каким образом и о ком говорят жите­ли деревни. Способ подачи сведений о соседях и знакомых, смысловая и мо­ральная нагруженность оценок отражают структуру повседневных взаимо­действий, властных отношений и социальной сегрегации на селе.

Выводы: за и против «челночного» исследования

Качественное исследование предполагает максимальную вовлеченность социолога в повседневность изучаемого сообщества. В данной статье пред­ставлена несколько иная стратегия: периодическое — продолжительностью от одного дня до двух месяцев — пребывание в поле. О ее методологичес­кой корректности можно спорить. Есть моменты, в которых мы, несомнен­но, проигрываем. Внезапность и краткосрочность наших приездов скорее понижают уровень доверия к нам сельских жителей. Наша фактическая ис-ключенность из ряда деревенских практик (косьбы, заготовки дров, ухода за скотом, ремонта колодца и т. д.) оставляет скрытыми от нас многие ас-

пекты «устройства» сельской повседневности. За время кратких экспеди­ций практически невозможно на собственном опыте узнать, как, например, вызвать деревенского фельдшера, сколько дней нужно ждать ремонта теле­визора после вызова специалиста и т. д. Иногда об опыте решения подобных повседневных проблем мы можем узнавать только из интервью.

Тем не менее, стратегия проведения полевого исследования, которая была выбрана нами сознательно, обладает рядом преимуществ. Благодаря возвращениям из поля у исследователя, что называется, не «замыливает-ся» глаз. Возможность уезжать из сообщества и возвращаться сохраняет способность открывать новые аспекты исследования, а новый (или увиден­ный «свежим взглядом») материал позволяет по-новому отвечать на постав­ленные ранее вопросы или по-новому их задавать. Наше «непривыкание» к полю позволяет избежать рутинизации восприятия деревенской повседнев­ности, оставляет пространство для «удивления» и исследовательской реф­лексии. Кроме того, мы имеем возможность, обсудив со своими коллегами на рабочих семинарах результаты экспедиций, возвращаться в поле с новы­ми исследовательскими фреймами.

В ходе полевого исследования мы можем познакомиться практически со всеми в сообществе. Расширение сети деревенских контактов, порождаю­щее полифонию источников информации, предоставляет нам ценные дан­ные для анализа процесса функционирования правил повседневных взаимо­действий в деревне. Обличающие, сочувственные, гневные, восхищенные речи наших информантов друг о друге несут в себе сведения о том, с помо­щью каких правил регулируется повседневная жизнь в сообществе, возни­кают социальные связи и решаются конфликты.

Как показывает опыт исследования, «пробелы», которые образуются по причине нашего непостоянного, периодического присутствия в деревне, от­части восполняются за счет рассказов местных жителей о том, «что случи­лось, пока нас не было». Мы можем не наблюдать что-то собственными гла­зами, но знать о событиях из разных источников: от очевидцев, от тех, кто «что-то слышал», от тех, кому «кто-то сказал». Приезжая в деревню, мы вся­кий раз, помимо, казалось бы, недоступной нам событийной информации, собираем ценнейший материал о правилах социального взаимодействия и о законах циркуляции информации в деревенском сообществе. И в этом со­стоит неоспоримое преимущество «циклического» полевого исследования.

8 Зак. 3899

А. Кулясова. Искушение полем

115

Антонина Кулясова ИСКУШЕНИЕ ПОЛЕМ

Наша группа готовилась к экспедиции в экопоселение «Тиберкуль» [да­лее Тиберкуль. —■ А. К.]'. Процесс осложнялся тем, что у нас не было ни почтового адреса, ни номеров телефонов поселения — обычная проблема исследования труднодоступных мест с плохо развитой системой коммуни­кации. Однако мы знали, что Тиберкуль состоит из верующих Церкви По­следнего Завета, община которой есть в Санкт-Петербурге, и обратились к ее лидерам за помощью. Они дали нам необходимую информацию и связа­ли с людьми, побывавшими в Тиберкуле, которые объяснили нам, как луч­ше ехать, что брать с собой, к кому обращаться. Кроме того, нас попросили отвезти коробку церковных свечей и кое-какие мелочи для тамошних жи­телей. Это поручение демонстрировало доверие к нам лидеров городской общины и позволило ехать в Сибирь не как «чужакам».

Тиберкуль находится в Красноярском крае, и добираться поездом от Пе­тербурга до станции назначения нужно пять суток. Денег на исследование было мало, и нам пришлось ехать в плацкартном вагоне. Это было вдвойне тяжело потому, что я вынуждена была взять с собой полуторагодовалую дочь, которую все еще кормила грудью. Путешествие в плацкартном вагоне имеет для социолога и определенные преимущества. Попутчики постоянно менялись, интересно было наблюдать за ними, зачастую, разговорившись, можно было узнать кое-что о том экопоселении, куда мы ехали². Обычно нам выдавали информацию, почерпнутую из СМИ или слухов, но у неко­торых наших попутчиков были там родственники или знакомые. Такие раз­говоры давали нам представление о том, что думают «обычные» люди о Ти­беркуле.

Когда мы приехали на место, нас поселили в летнем домике с печкой, хотя было начало ноября и уже лежал снег. Для местных жителей такие условия считались вполне нормальными, поскольку многие еще жили в па-

¹ Экопоселения представляют собой сообщества людей, проживающих в сель­ ской местности и ведущих альтернативный образ жизни, «дружественный окру­ жающей среде». Они стали создаваться на Западе в 1960-1970-е гг. и в России — в конце 1980-х — начале 1990-х гг. по инициативе глубинных экологов. Глубинная экология (deep ecology) — направление философско-этической мысли, в котором человек рассматривается в ряду других живых существ как равный и не более зна­ чимый. Это направление противоположно антропоцентризму.

² То, что многие знали об экопоселении Тиберкуль, связано не только с его мас­ штабами (там живет несколько тысяч человек из разных городов России, ближне­ го и дальнего зарубежья) — о Тиберкуле и его лидере, о религиозной направлен­ ности экопоселения не раз шли передачи по центральному телевидению и радио, публиковались статьи в газетах и информация в Интернете.

латках, вагончиках или времянках, строя новые дома. Однако для нас это стало испытанием, особенно из-за дочери. В домике было тепло, только ког­да топилась печка. К утру же наше жилище выстывало до нуля градусов. Мы спали на низком диване без ножек, от которого несло псиной: до нас там обитали три хозяйские собаки. Мы прожили в этом домике несколько дней в начале и в конце экспедиции.

Тиберкуль (а это несколько деревень и Город на Горе, главный поселок экопоселенцев) разбросан на значительной территории, и мы должны были переезжать с места на место. Поскольку с нами был ребенок, то нас подво­зили на машинах и даже усаживали в кабину, в то время как местные жите­ли или шли пешком по 25 и более километров или ехали в кузове грузовых машин. Когда мы в следующий раз, уже без дочери, приехали в Тиберкуль, то нам пришлось путешествовать как всем. Вместе с другими пассажирами мы в пятнадцатиградусный мороз отправились в Город на Горе в кузове гру­зовика. И хотя все укрылись тентом, было очень холодно. Через час, в сле­дующей деревне, к нам подсели еще десятка два человек с козами. На меня улеглась коза, и стало значительно теплее. В оба приезда нам пришлось подниматься 12 километров в Город на Горе по пешеходной тропе, посколь­ку другого пути туда нет.

Условия были для меня очень тяжелыми. Мне приходилось думать не только об исследовании, но и заботиться о дочери. Однако моя маленькая дочь стойко вынесла нашу экспедицию и даже часто нам помогала.

Еще одной проблемой оказалось питание. Жители Тиберкуля придер­живаются веганства¹. Формально на нас это правило не распространялось, но мы не хотели создавать лишних барьеров. Кроме того, мы хотели опро­бовать на себе новый способ питания. Сразу отмечу, что все три исследова­теля нашей группы имели уже опыт вегетарианства, и это облегчало адап­тацию к веганской пище. Но мы все равно испытывали некоторый диском­форт из-за однообразия еды.

Во время работы в поле я заметила, что подчас всего одна фраза мо­жет стать, как я это называю, «ключом к доверию», который помогает установить контакт с информантами. Таким ключом может стать общий опыт — «прохождение испытаний». Во время исследования экопоселении в Горном Алтае информанты, прежде чем отвечать на вопросы, спрашива­ли нас: «А вы уже побывали в горах?» Опыт, приобретенный в горах, вы­соко ценился, рассматривался как некий допуск к пониманию ситуации в Горном Алтае. В двух других случаях из нашей практики —• в исследова-

¹ При веганском питании из рациона исключаются не только мясо и рыба, но также яйца, сахар и сладости, дрожжевой хлеб и изделия из пшеничной муки, консервы, не употребляются алкогольные напитки, ограничивается употребление растительного масла, а молоко и кисломолочные продукты допускаются в ограни­ченном количестве только детям, беременным и ослабленным людям.

116

Уйти, чтобы остаться. Социолог в поле

ниях на Северном Кавказе и в Вологодской области — ключом к доверию послужила общая для информантов и одного из исследователей родина. Та­кие «ключи» применяются интуитивно, и только по прошествии времени их начинают использовать сознательно.

При исследовании Тиберкуля таким ключом к доверию стала моя полу­торагодовалая дочь. Информанты проникались уважением к социологам, которые не только сами переносили тяготы экспедиции, но и делили их с маленьким ребенком. Это означало, что исследователи пришли к ним не как отстраненные ученые, а как заинтересованные и дружественные люди, тем более что в СМИ часто писали о Тиберкуле как о секте и представляли экопоселение как «опасное» место. То, что с нами была моя дочь, помогало нам во многих ситуациях (например, в описанных выше перемещениях из одного поселка в другой). Ради нас нарушали даже некоторые формальные правила, например, нас оставили на несколько ночей в Городе на Горе, что было непринято. Для нас сделали исключение, понимая, что с ребенком очень трудно за один день проделать путь в 12 километров по горной засне­женной тропе, а на следующий день спуститься той же дорогой.

Мне пришлось специализироваться на интервью с женщинами, по­скольку нередко приходилось кормить дочь грудью прямо в процессе ин­тервьюирования. С другой стороны, это создавало непринужденную обста­новку и помогало вести более откровенный разговор, свободно беседовать о тендерных отношениях, о практике домашних родов, принятой в экопо-селении, и многом другом. Однако когда возникала необходимость в офи­циальных встречах, присутствие ребенка могло помешать. Так, во время беседы нашей исследовательской группы с духовным учителем Тиберкуля Виссарионом мне пришлось оставить дочь на попечение его жены.

Местные жители часто оценивают поведение исследователя с точ­ки зрения принятых здесь норм поведения. В Тиберкуле все администра­тивные посты занимали мужчины, мужское доминирование было там нор­мой. В нашей группе был единственный мужчина, и, естественно, именно к нему в первую очередь обращались местные. Для того чтобы не создавать неловких ситуаций, мы представили его руководителем, тогда как в дейст­вительности экспедицию возглавляла женщина.

Мы не хотели выделяться, поэтому я и другие участницы наших экспе­диций, как все местные женщины, носили длинные юбки. Собственно, мне это не доставляло неудобства, поскольку я и раньше часто так одевалась, хотя и не в походных условиях. После подъема в Город на Горе я поняла, что носить длинные широкие юбки всегда удобно, поскольку в них теплее и комфортнее. Теперь я практически не ношу брюки, более того, чувствую себя в них дискомфортно. Со временем меня переставали воспринимать как исследователя. Если мое поведение, речь и образ были близки инфор-

А. Кулясова. Искушение полем П7

мантам, то на меня начинали смотреть или как на одного из потенциальных экопоселенцев или как на гостя-друга. Если я много рассказывала о моих экспедициях в другие экопоселения и демонстрировала знание сельской жизни, то на меня смотрели как на жителя другого экопоселения, который имеет полезный опыт и у которого можно попросить совета.

Погружаясьв поле, я старалась увидеть мир глазами своих информантов. Они же представляли его полным опасностей, стоящим на пороге экологи­ческой и социальной катастроф. Жизнь в городах виделась им как минимум негармоничной. Я получала массу информации о различных духовных иде­ях и представлениях. Как исследователь я старалась беспристрастно опи­сать свои наблюдения, но как обыватель не могла избежать влияния тех или иных взглядов и верований информантов. Нет, информанты не навязы­вали нам свои представления, по крайней мере, явно. Но я чувствовала, что уже просто не могу слышать про духовные учения, составляющие основу их мировоззрения. Мне приходилось подавлять внутренний протест, ста­раться не вступать в полемику и не давать оценок. В тех же случаях, ког­да мое собственное мировосприятие, мой жизненный опыт сближались со взглядами информантов, мне было сложно сохранять беспристрастность и надо было прилагать усилия уже для того, чтобы не раствориться в поле. Подчас я с трудом заставляла себя делать записи в дневнике наблюдений, так как ощущала «никчемность и суетность» этих действий. Я поняла, что означает фраза «исследователь не вернулся из поля». Даже по прошествии нескольких лет я продолжаю глубоко переживать увиденное в Тиберкуле, пытаюсь переосмыслить свою жизнь. Это исследование стало для меня се­рьезным испытанием. Я включила в свою жизнь некоторые практики, о ко­торых узнала в экспедиции, мои представления о жизни обогатились новы­ми идеями, почерпнутыми у моих информантов. Начиная новые исследова­ния, я теперь не могу быть уверена, что «вернусь» из поля.

Опыт исследований экопоселений ставит передо мной и моими колле­гами серьезную методологическую проблему. С одной стороны, мы, будучи специалистами в вопросах социальной экологии и участниками экологи­ческого движения, не можем игнорировать тот факт, что наши информан­ты оставляют без внимания вопросы внешней экологии. С другой стороны, будучи социологами, мы должны минимизировать влияние нашего «втор­жения в поле» на жизнь наших информантов. Имеем ли мы право дейст­вовать акционистскими методами: стимулировать дискуссию, объяснять свои взгляды, делится знаниями о международном опыте экопоселений и экологического движения? Этот вопрос снова и снова встает перед нами, и мы не всегда уверены в правомерности того или иного решения.

tWv

О. Паченков. Несовершенная инструкция...

119

Олег Паченков

НЕСОВЕРШЕННАЯ ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ УЧАСТВУЮЩЕГО НАБЛЮДАТЕЛЯ

Социологическое эссе о свободе и ответственности

«То, что антропологи предпочитают быть самоучками во всем, даже в усвоении теорий,

преподанных им в колледже, есть професси­ональная болезнь, которая связана с чрезвы­чайно трудными условиями полевой работы» М. Мид/ «Культура и мир детства»

«Наблюдайте за наблюдателями» Черная надпись на красном стикере неизвестного происхождения