Глава 17 о самомнении

Человек не должен как возвеличивать себя, так и принижать – приговор всегда должен быть справедливым.

Высокомерие складывается из чересчур высокого мнения о себе и чересчур низкого о других. Что касается первого пункта, то М. считает себя самым что ни на есть посредственным человеком, единственным отличием которого от других является то, что он отдает себе полный отчет в своих недостатках. Только за это он себя и ценит. Стихи писать он не умеет, на письме ему не хватает изящества и красоты, «обработка не идет на пользу материалу». Вот почему материал должен у него блестеть сам по себе. Красота – великая сила общения между людьми, а тело составляет значительную силу нашего существа, и ему принадлежит важное в нем место. И если женщинам нужно быть красивыми во многом, то мужчине достаточно красоты стана, а М. вышел ростом невелик. Чувствам М. неведома настоящая живость, они отличаются лишь силой и стойкостью. У М. никогда не было нужды насиловать свой характер – он не нуждается ни в чем, кроме того, чтобы мирно довольствоваться своей судьбой. «Не имея возможности воздействовать на события, я воздействую на себя самого и покорно следую за ними, раз не могу заставить их идти за собой». Сопоставляя себя с людьми своего века, М. все же находит в себе нечто значительное – например, он чужд всякому лицемерию и притворству. Вовсе не требуется всегда говорить то, что думаешь – это было бы глупостью, но все, что бы ты ни сказал, должно отвечать твоим мыслям. В очередной раз подтверждая свою невежественность, М. указывает на факт, что он хоть и вырос в деревне, а ничего о земледелии не знает. Как и не разбирается во многих областях практической деятельности. Его доверия к своим способностям не хватает и для того, чтобы прокладывать новые дороги и вести за собой людей.

Что касается второго пункта, то тут М. во многом повторяется. Ученое сословие кичится пустым знанием, в среде знати – притворство и ложь, жизнь крестьян М. кажется наиболее упорядоченной и естественной, отвечающей предписанием истинной философии. В поэзии Ронсар и Дю Белле – красавчики.

Глава 18 Об изобличении во лжи

Лживость – гнуснейший порок. Наше взаимопонимание осуществляется лишь через слово; тот, кто извращает его, тот предатель по отношению к обществу (да, очень подробный пересказ, но в остальном М. в очередной раз повторяется).

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава 2 о раскаянии

«Штрихи моего наброска не искажают истины, хотя они все время меняются. Весь мир – это вечные качели. Я рисую свой предмет в движении от одного дня к другому, от минуты к минуте».

Писания Монтеня – не более чем протокол, регистрирующий проносящиеся вереницей разнообразные, иногда противоречащие друг другу явления и фантазии. М. может противоречить себе, но истине не противоречит никогда.

М. первый, кто повествует о своей сущности в целом, как о Мишеле де Монтене, а не как о филологе, поэте или юристе. Если людям не нравится, что он много говорит о себе, то ему не нравится, что они занимаются не только собой. Конечно, многие могут осудить М. в том. что у него недостаточно знаний и мастерства. Но применительно к науке самопознания у М. есть преимущество, что никогда ни один человек, знающий и понимающий свой предмет, не рассматривал его доскональнее, чем М. – свой.

М. извиняется за то, что редко говорит о каких бы то ни было муках совести, ибо совесть его часто вполне собой довольна. «Для суда над самим собой у меня есть мои собственные законы. Сдерживая себя, я руководствуюсь мерою, предуказанной мне другими, но, давая себе волю, руководствуюсь лишь своею мерою. Только вам известно, подлы ли вы или честны, другие вас вовсе не видят». Раскаяние следует за грехом, но не за тем пороком, который укоренился в нас.

Быть порядочным в глубине души, где все дозволено, а не на виду у людей – вот вершина возможного. Ближайшая ступень к этому – быть таким же у себя дома, в своих обыденных делах и поступках, в которых мы не обязаны никому давать какой-либо отчет.

Раскаянье, в сущности, не распространяется на те вещи, которые нам не по силам; тут следует говорить о сожалении. Нужно, чтобы раскаяние переворачивало все нутро, как божье око, все, что меньше – не более, чем огорчение.

Приводя в пример какого-то старика, радовавшегося, что старость отвела от него порок сладострастия, М. заявляет, что отказывается от всяких улучшений, зависящих от столь печальных обстоятельств или возможных случайностей. Владей собой, нужно, чтобы бог пребывал в твоем сердце и чтобы совесть совершенствовалась сама собой благодаря укреплению разума.