4. Мастера бытовых сюжетов.

Показательно, что с наступлением 16 столетия центр художественной жизни страны переместился в Антверпен, в ту пору как Брюгге и Гент сделались оплотом консервативных тенденций. Происходило формирование местных школ живописи в Лейдене, Утрехте, Амстердаме и других городах на севере Нидерландов. Лейден стал родиной одного из самых ярких и разносторонних мастеров первой трети 16 века – Луки Лейденского. Талантливый живописец, он прославился и как виртуозный гравер, соперничавший с самим Дюрером.

С новыми центрами было связано такое важное явление, как обособление и развитие так называемых жанров реальности, - следствие начавшейся секуляризации нидерландского искусства. Лука из Лейдена и Квентин Массейс из Антверпена были создателями первых картин на бытовые сюжеты: изображений игроков в карты и шахматы, менял и сборщиков податей в их конторах. Совсем не случайно такие картины появились именно в Нидерландах. Ни в одной стране тогдашней Европы бюргерское сословие, со свойственной ему конкретностью мышления и привязанностью к жизненным реалиям, не наложило такого глубокого отпечатка на культуру. Ранние нидерландские «жанры» представляют собой весьма своеобразное художественное явление. С одной стороны, они погружают зрителя в современную живописцам реальность, переданную со всей конкретностью, идет ли речь о вещественной среде обитания персонажей или о социальных типах. С другой стороны, сделавшись самостоятельной темой искусства, обыденность оставалась в сознании нидерландцев неотъемлемой частью Универсума и изображалась отнюдь не только ради нее самой. Произведения на бытовые сюжеты, как правило, были скрыты аллегориями; в них часто вкладывался дидактический подтекст. Так, бурное развитие предпринимательства, характерное для раннебуржуазной эпохи, сделало актуальной тему Фортуны, одной из модификаций которой было изображение карточной игры. Образ взвешивающего золото менялы воплощал чисто бюргерские добродетели деловитости и умеренности, в то время как ростовщики и сборщики налогов могли выступать персонификацией жадности и стяжательства.

1. Лукас Хейгенс ван Лейден.

Живопись Луки Лейденского весьма разнообразна по жанрам (религиозные композиции, портреты, сцены современной жизни). В его творчестве сказался кризис художественной культуры Нидерландов первой трети XVI в., связанный с распадом прежнего космически-всеобъемлющего религиозного мироощущения, свойственного мастерам XV в. Однако черты кризиса, сказавшиеся на искусстве художника, выявили новые стилистические и духовные возможности образного языка: мир в его картинах зачастую предстает противоречивым, непредсказуемым, странным, на грани гротеска. В картинах Игра в шахматы (ок. 1508—1510, Берлин, Гос. музеи)( Приложение 7) и Игра в карты (ок. 1514, Уилтон-Хауз, собрание Пемброк)( Приложение 8) художник показывает бытовую сцену не в ее обыденности, а как нечто гораздо более значительное и таинственное; он пользуется мотивом игры, чтобы проникнуть в характеры людей, передать разнообразие их психологических типов. В более поздней картине на тот же сюжет (Игра в карты, ок. 1521, Мадрид, Музей Тиссен-Борнемиса)сцена приобретает, как полагают, аллегорический смысл с политическим подтекстом, символизируя превратности истории как вотчины всевластной Фортуны.

Пристальный интерес к живой динамике, человеческому характеру проявляется и в портретах Луки Лейденского. В отличие от свойственного портретистам его времени показа модели в интерьере или пейзаже, он обращается к более старым традициям. В его погрудных портретах фон — это нейтральная плоскость, что, однако, не означает пассивной архаизации; тем больше внимания уделяется лицу портретируемого, которое дышит энергией, являя средоточие земного, лишенного всякой идеализации бытия (Автопортрет, ок. 1514, Брауншвейг, Музей герцога Антона Ульриха; Портрет тридцативосьмилетнего мужчины, ок. 1521, Лондон, Нац. галерея).

В поздние годы художник сблизился с искусством романизма, что нагляднее всего проявилось в религиозных композициях (триптих Страшный Суд, 1526, Лейден, Гор. музей; Исцеление иерихонского слепца, 1531, Санкт-Петербург, Гос. Эрмитаж). Преобладание бытовых эпизодов в последней картине снижает пафос чудесного события; изображая суетливое разнообразие реакций толпы на совершающееся чудо, художник теряет то представление о значительности человеческой личности, которым было проникнуто его творчество 1510-х; однако здесь намечается путь к монументальным гротескам Брейгеля Старшего.