25. Проблематика и поэтика книги стихов Бодлера «Цветы зла».

1857 - "Цветы зла", кн. стихов, а не сб-к. Стих-я расп-ны не механич-ки, а им. логику и сюжетику.

Темы:

- образ поэта

- конц-ция тв-ва

- любов. лирика

- соц.-полит. стихи

- стих- я в прозе

Та же ист., что и с Фл., даже обвинитель. Но Б. проиграл: 6 стихов запретили. Это было ударом, т.к. возлагал надежды. чт. выбраться из нищеты. Над «Пирушкой тряпичников» Бодлер много работал. Набросок этого стихотворения уже содержится в его очерке «О вине и гашише» (март 1851). В этом очерке, как и в первом варианте стихотворения, Бодлер с со­чувствием показывает трагедию изнуренного грязным безрадостным трудом тряпичника, все лучшее в жизни которого связано со сном и с опьянением. В процессе работы над стихотворением Бодлер заострил его социальное содержание. Сон и вино для поэта больше—не просто «благостные дары божий». Бог создал сон, чтобы «утопить жажду возмездия» угнетенных, и создал его, «мучимый совестью виновной», видя, как они героически умирают. В стихотворении изображается накаленная обстановка, «бурное брожение» рабочих предместий Парижа, и даже введены такие конкретные штрихи, как упоминание о правительственных шпиках. Но — самое глав­ное,— если в первоначальных вариантах тряпичник у Бодлера мечтал о во­енной славе Франции, связывая ее с мыслями о Наполеоне I, тов ходе работы Бодлер исключил ставшее одиозным и не характерным для рабочих, недо­вольных политикой Луи Бонапарта,-— упоминание об императоре. Поэт, в со­ответствии с действительностью, придал мечте своего героя революционный

характер. Рабочие мечтают о ниспровержении угнетателей, об издании новых законов, о полных ликования днях победы революции. В подлиннике возвы­шенность этой светлой мечты подчеркнута вполне уместной здесь торжест­венной лексикой в духе речей революции 1789 г. и чеканным ритмом, выде­ляющим глаголы все более решительного действия:

Падение творческой активности Бодлера после отхода о г прогрессивных Кругов сказалось в идейной обедненности его статей «Всемирная вы­ставка 1855 года» и «Эдгар По, его жизнь и произведения» (январь 1856), а также в его обращении к переводу собрания сочинений Эдгара По в сере­дине 50-х годов. В эти годы Бодлер написал несколько антиреалисти­ческих эстетских стихотворений, вроде сонета «Красота» (апрель 1857). В этом холодном стихотворении красота изображается как мечта, изваянная из камня, непостижимый белоснежный сфинкс, чуждый всякому движению Я эмоции; все,— пишет Бодлер,—делается еще прекраснее, отражаясь в яс­ном зеркале ее глаз. В эти же годы был написан сонет «Соответствия». Идеи этого стихотворения, особенно то, что

были использованы символистами, начиная с Рембо (сонет «Гласные»), в их абсурдных попытках найти средство для косвенного, посредством символов,, изображения «сверхчувственной действительности».

При рассмотрении «Цветов Зла» в целом видно, что уже в первое изда­ние книги вошли не только стихотворения, с горечью рисующие картины порока, и несколько эстетских сонетов середины 50-х годов. Бодлер вклю­чил в книгу также все свои мятежные, гуманные стихотворения, стихотворе­ния, осуждающие порок, рассказывающие о борьбе, о поисках идеала, о воз­вышающем действии любви.

Бодлер противопоставлял своему отчаянию искание идеала и намеренно назвал, в известном противоречии с общим заголовком книги, ее важней­ший раздел «Сплин и Идеал». Правильному пониманию книги должны были содействовать предпосланные ей в качестве эпиграфа смелые стихи Агриппы д'Обинье, защищающие право поэта разоблачать и бичевать зло3.

3 издании 1857 г. «Цветы Зла» состояли из обращения к читателю и ста стихотворений, помешенных в пяти отделах: «Сплин и Идеал» (1—77), «Цветы Зла» (78—79), «Бунт» (90—92), «Вино» (93—97) и «Смерть»

(98—100). В последующих изданиях в книгу была введена новая часть («Парижские карти.мы») и были внесены другие изменения и дополнения.

Для понимания «Цветов Зла» Бодлера особенно важна, кроме упоми­навшегося выше раздела «Бунт», центральная часть книги: «Сплин и Идеал». В ее первых 19 стихотворениях ' поэт ставит общие вопросы искусства. В соответствии с идеей, выраженной в названии этой части, в раздел «Сплин и Идеал» включены как эстетские сонеты («Красота», «Соответствия», «Великанша»), так и находящиеся с ними в противоречии стихотворения, рассказывающие о поисках идеала, говорящие о неудовлетворенности поэта и об его исканиях.

Во-первых, это произведения, в которых Бодлер, как бы разъясняя замы­сел всей книги, настаивает на праве, обязанности и внутренней необходи­мости для поэта с негодованием изображать окружающее его зло («Маяки», «Скверный монах», «Враг», «Солнце»). Так, в стихотворении «Маяки» Бод­лер обращается к художникам, не примирявшимся с действительностью, к «маякам человечества». Леонардо да Винчи, Рембрандт, Гойя, Делакруа перекликаются как часовые, передавая друг другу возмущение окружающим, проклятия, слезы. В патетических и в то же время чеканных стихах Бодлер восклицает, что нельзя дать лучшего свидетельства достоинству людей, чем это жгучее рыдание, перекатывающееся из столетия в столетие.

Во-вторых, это стихотворения, в которых поэт противопоставляет своему больному времени античность («Мне дороги былых времен воспоминанья», «Больная Муза»). Поэт мечтает о том, чтобы и его муза была здорова, чтобы в ее жилах кровь стучала ритмически —

«Как звук размеренный античного стиха».

После стихотворений, в которых поставлены проблемы искусства, в «Сплине и Идеале» можно выделить два следующих друг за другом и про­тивопоставляемых друг другу цикла любовных стихов. Первый, навеянный Бодлеру, главным образом, его страстью к продажной женщине, красавице-мулатке Жанне Дюваль (20—35), и второй, посвященный м-м Сабатье. в салоне которой собирались писатели и художники 50-х годов (36—44) . В мрачных эротических стихах первого цикла, отличающихся резкостью и зрительной четкостью образа, Бодлер с горечью изображает любовь как греховную и эгоистическую, чисто чувственную страсть, не предполагающую какой-либо душевной близости. Мысль, которая должна была быть прове­дена через эти стихотворения, полнее всего выражена в «Гимне красоте» (представляющем собой своеобразное предисловие к этому циклу во втором издании «Цветов Зла»). Бсдлер хочет убедить самого себя, что его не инте­ресует нравственная сторона чувства, и спрашивает, не все ли равно, прихо­дит ли красота с неба или из ада; не все ли равно, — от сатаны или от бога, если ее бархатистые глаза, ритм ее движений и благоухание делают мир не таким гнусным и мгновенья не такими тяжелыми?

Но по стихотворениям этого цикла видно, что, на самом деле, Бодлер далеко не безразличен к нравственным вопросам. Порочные страсти он пока­зывает не легкомысленно, а воссоздает картину страданий и опустошения —■ ада, который сни заключают в себе. Порок отталкивает Бодлера, и в неко­торых стихотворениях цикла он дает понять, какую нежность могла бы про­будить его подруга, вынужденная продавать себя, если бы хоть раз он увидел. в ее глазах искреннюю слезу.

Стихотворения, написанные Бодлером позже, под влиянием его любви к м-м Сабатье, вдохновенно воспевают возвышающее действие любви на душу («Духовная заря», «Живой светоч», «Что скажешь прекрасной ты, дух одинокий», «Исповедь»). В этих новых стихах любовь для Бодлера — духовная заря:

Ты — солнца светлый лик с его небесной силой.

В стихотворениях этого цикла Бодлер находит для гуманистического изображения любви стиль, сочетающий элементы приподнятости и внутрен­него света с удивительно простыми интонациями дружеской беседы.

Своеобразным финалом для «Сплина и Идеала» в первом издании «Цве­тов Зла» служит цикл философских стихов, в которых отразились стремле­ние поэта вырваться, разорвать оковы буржуазного мира («Прочь! Прочь! здесь даже грязь замешана на наших слезах!»), трудность и тщетность та­ких попыток, необходимость вновь и вновь возобновлять их . Иной раз речь идет просто о поездке с любимой женщиной в далекие экзотические страны, как, например, в «Приглашении к путешествию».

Чаще, Бодлер пишет о жалком положении поэта в современном обще­стве, о давящем его кошмаре, об отчаянных и бесплодных, но постоянно во­зобновляемых попытках освобод ться от этого кошмара, о неиссякающей ненависти и вечной борьбе («Бочка ненависти», «Могила отверженного поэта», «Надтреснутый колокол»). Одним из самых смелых и художественно законченных из завершающих «Сплин и Идеал» стихотворений является сонет «Музыка». В нем Бодлер под влиянием музыки Бетховена (первона­чально сонет был озаглавлен «Бетховен») создает картину жизни как борьбы с бушующим морем.

Бодлер очень тонко варьирует избранную им общую ритмическую фор­му, создавая с первой строки уже самим ритмом стиха впечатление порыви­стости, наступления, борьбы:

Как море музыка вперед меня влечет.

К последним стихотворениям «Сплина и Идеала» по содержанию тесно примыкают разделы «Смерть» и «Бунт». В «Бунте» начертан путь мятежа, неизбежность которого подсказана логикой заключительных стихотворений «Сплина и Идеала». В первом издании между «Сплином и Идеалом» и «Бун­том» помещен раздел, названный, как и вся книга, «Цветы Зла». Этот раздел рисует в обобщенной форме ужасные картины порочных страстей. Между «Бунтом» и «Смертью» поставлен раздел «Вино»; в нем, наряду с социально насыщенными стихотворениями, есть стихи, где порок эстетизи-рован, показан без осуждения.

Анализ «Цветов Зла» показывает, что уже в первом издании они пред­ставляли собой сложную, противоречивую книгу стихов. Рисуя с горечью нравственный упадок современного общества и чувствуя печать этого упадка на самом себе, Бодлер не смиряется с этим. Он сам пишет, что ему нужны вся его сила и мужество, чтобы «созерцать свое сердце и тело без отвраще­ния» («Путешествие на Киферу»). «Он старается,— говорил по этому пово­ду Луначарский,— сохранить какое-то высокое спокойствие, стремится как художник доминировать над окружающим. Он не плачет. Он поет мужест­венную и горькую песню...». Осуждение буржуазной действительности в «Цветах Зла» усиливается и «суровой гракенностыо формы» постоянно возвращается к теме борьбы против кошмара бур­жуазной жизни и, не умея противопоставить своему отчаянию определенный идеал, все же не оставляет исканий идеала.

Взятые в целом новые добавления к «Цветам Зла», наряду со стихо-творениями 1848—1851 гг., представляли собой самую сильную, наиболее социально-насыщенную, проникнутую ненавистью к буржуазии часть его книги стихов. Эти стихотворения как антибуржуазные цитирует Горький в своей статье «Поль Верлен и декаденты» («Испытание полночи», «Часы»); выписку одного из них («Лебедь») хранил на груди в момент расстрела каз- [ ценный фашистами литературовед Жан Преьо.

Конечно, и на новых добавлениях к «Цветам Зла» лежит печать извест­ной ограниченности, как и на других произведениях Бодлера, но в своем | поэтическом творчестве этих лет Бодлер в большей мере преодолевает эту ограниченность, чем в своих эстетических и публицистических статьях и заметках. Важнейшие новые стихотворения, прибавленные к «Цветам Зла», можно условно разделить на три группы.

Во-первых, это стихотворения, в которых Бодлер дает обобщенную и преломленную через острое лирическое восприятие картину трагизма современной ему жизни, угнетенности, в которую повергает человека созна­ние этого трагизма и своей сопричастности к порокам окружающего («Дуэль», «Навождение», «Вкус к небытию», «Свод», «Путешествие», «Испытание пол­ночи»). Отрывки из этого последнего стихотворения приводит Горький: «Его считали безумным, буржуазия не выносила его «Цветов Зла», ибо в них он говорил в лицо ей:

Упы! Мы шли путем гордыни, Маммона, ереси и тьмы! От бога правды, Иисуса, Мы отрекались со стыдом, Рабы пресыщенного вкуса, За Валтасаровым столом» .

Вторая группа стихотворений более лирична в узком смысле слова — она раскрывает мятежность поэта, силу его сопротивления обществу, рели­гии («Непокорный»), свидетельствует, что Бодлер искал понимания и сочув­ствия, что он мучительно тяготился в душе своим пессимизмом и индивидуа­лизмом, которыми с горя часто бравировал («Жалобы Икара», «Сосредото­ченность», «Эпиграф к осужденной книге»). Эти новые черты лирики Бод­лера ясно видны в первых стихах сонета «Сосредоточенность» 2.

Будь мудрой, Скорбь моя! Не унывай без меры! Ты вечер все звала — и вот он настает. Весь город полумрак окутывает серый, Одним неся покой, другим — ярмо забот.

В стихах этой группы Бодлер вводит момент прямого обращения к читателю, пишет намеренно простым, близким к разговорному, языком. Эти стихотворения делают особенно понятной авторскую характеристику «Цве­тов Зла», вырвавшуюся у поэта за полтора месяца до его болезни, в письме к опекуну 18 февраля 1866 г.: «Должен ли я сказать вам, догадавшемуся об этом не больше, чем другие, что в эту жестокую книгу я вложил все мое сердце, всю мою нежность, всю мою веру (вывернутую), всю мою нена-

висть? Конечно, я стану утверждать обратное, буду клясться всеми богами, что это книга чистого искусства, кривляний, фокусничества, но я буду лгать, как базарный шарлатан» (курсив Бодлера).

И, наконец, третья группа новых добавлений к «Цветам Зла» — это сти­хотворения, посвященные страданиям маленького человека. Эти стихотво­рения Бодлера многими чертами напоминают произведения Гюго; некоторые из них Бодлер и посвятил Гюго. Они дополняют написанные в революцион­ные годы «Вечерние сумерки», «Утренние сумерки», стихотворение 40-х годов, посвященное няне поэта и др. Бодлер и объединил их в новом, создан­ном во втором издании, подразделении «Цветов Зла» — «Парижские кар­тины». Наиболее политически острыми и патетическими из этих стихотво­рений являются посвященные Гюго «Лебедь» и «Сгорбленные старушки».

1 ретья группа добавленных к «Цветам Зла» новых стихотворений пока­зывает, что усиление бунтарских настроений Бодлера после 1857 г. способ­ствовало оживлению у него гуманистических интересов, от которых он, было, отказался в период установления крайней реакции. Самое его бунтар­ство, видимо, питалось не только «всей его ненавистью» к буржуазии, но, в какой-то мере, «всей его нежностью» к угнетенным. «Он почувствовал душу трудящегося Парижа,— писал о Бодлере Анатоль Франс,— почувствовал поэзию предместий, понял величие маленьких людей, показал, как много бла­городства живет даже в душе пьяного тряпичника».

В художественном отношении эта группа стихотворений интересна яв­ным усилением в рамках лирики эпического начала. В стихотворениях боль­шое значение имеет не только лирический субъект, но и описываемые герои, обстоятельства. Поэт нередко отказывается от излюбленной им формы сонета и переходит к более пространным, лучше приспособленным для повест­вования формам. Для того, чтобы говорить о страданиях и величии народа, Бодлер применяет возвышенную лексику, восклицания, торжественный ритм, используя опыт лирики Гюго.

Что эти сдвиги не были случайны, показывает последнее художествен­ное произведение Бодлера— «Стихотворения в прозе» (опубликованы в жур­налах с 1855 по 1869 гг., главным образом в 1861—1863 гг.; целиком изданы только посмертно — в 1869 г.). В «Стихотворениях в прозе» Бодлером использован жанр, разработанный до него французским прогрессивным романтиком Алоизием Бертраном для изображения живописных картинок прошлого; Бодлер применил этот жанр для обобщенного воспроизведения современной жизни. «Стихотворения в прозе» разнородны и во многих отно­шениях противоречивы: здесь встречаются произведения глубоко пессими­стические («Где угодно за пределами этого мира»), фиксирующие патоло­гический приступ («Скверный стекольщик») и сочетающие требование будить людей, презрение к буржуазной филантропии с сарказмом отчаяния («Доко­наем неимущих»). Оанако наиболее значительной по своему идейному со­держанию среди «Стихотворений в прозе» является группа поэм, проник­нутых сочувствием к трудящимся, к угнетенным, к простому человеку,— такие задушевные вещи, как «Игрушка бедняка», «Глаза бедняков», «Пи­рожное», «Старый паяц», «Вдовы», «Славные собаки», «Горе старухи», «В толпе». В «Стихотворениях в прозе» Бодлер нередко обращается к судьбе детей из бедноты, эксплуатируемых в буржуазном обществе. Он изображает, как общество безжалостно уродует психику ребенка, приучает его бояться людей и не доверять им; как ребенок с детства проникается обидной мыслью, что все лучшее сделано не для таких, как он и его родные; как ребенок бла­гоговейно называет кусок белого хлеба «пирожным» и видит в нем редкое и

потерпела поражение. Революционный народ был обескровлен; его лучшие представители либо погибли в гражданской войне, либо были сосланы на ка­торгу или томились в тюрьмах. Лагерь реакции, страшащийся возмож­ности новых революционных выступлений народа, был раздираем междо­усобной борьбой различных фракций.