4.2 Христианство.

Христианство, пришедшее на Русь в IX в., является монотеисти­ческой религиозной системой (моно — один, монотеизм — единобо­жие). В нем очень мало похожих на язычество элементов. Оно требует подробного внимания и в нашей трактовке прежде всего с точки зрения того, какие элементы в нем позволили состыковаться с язычест­вом и образовать своеобразное духовное явление, получившее название двоеверия. В отличие от язычества, в котором мы видим присутствие множе­ства божеств, христианство предполагает поклонение одному, едино­му Богу. Однако здесь не все просто. Бог в христианстве, и в частности в восточно-православной его ветви понимается сложно: Бог есть Троица, Он един в трех Лицах — Отца, Сына и Святого духа. Но это не три независимых друг от друга божества, как в язычестве, и не три части одного и того же. Каждая ипостась независима, целостна и при этом неотделима от других. Русское богословие всегда говорило о том, что Бог непостижим простым че­ловеческим рассудком, Троичность Боже­ства есть величайшая тайна, которую можно только благоговейно принимать и в которую нужно веровать. При этом каждое Лицо Святой Троицы наделялось определенным набором признаков. Бог Отец — Творец и Создатель всего сущего, который в течение шести Божественных дней создал мир и человека.

Второе лицо Троицы - Бог Сын, Спаситель Мира, Иисус Хри­стос. По учению церкви Христос — это Богочеловек, т. е. в его лице слились две сути, которые не ограничивали друг друга, — Бог во всей полноте и человек во всей полноте. Христос был на земле, родился на территории Римской империи, в Палестине, в Вифлееме от простой земной девушки Марии. Прожил 33 года, в течение которых пропове­довал, исцелял, собирал учеников. Оклеветанный, был казнен через распятие по приказу римского прокуратора Пойти я Пилата. Но на третий день после казни единственный из всех живших когда-либо ожил, воскрес, т. е. смог преодолеть величайшее зло в мире — смерть. Тем самым Он спас человечество и дал надежду всем верующим в Него на воскресение после смерти. Именно поэтому, несмотря на по­читание Бога Отца и Святого Духа, центральной Божественной фигу­рой в христианстве является Христос. Ему же, по учению Церкви, принадлежит и конец истории, когда после второго Его пришествия окончательно свершится суд над грешниками и праведниками и на­ступит 1000-летнее, по сути, нескончаемое блаженство праведных с Богом. Бог Святой Дух — Дух Истины, это нечто сродни Божествен­ной энергии, благодати, исходящей от Бога Отца к Сыну, это и сила Церкви на протяжении всей ее истории.

Церковь признает и существование сил бесплотных, не божест­венных, но связанных с ними — ангелов. Высших ангелов, или архан­гелов, девять. Самыми высокими и сильными являются херувимы, серафимы и престолы. Самым высшим ангелом («Честнейшим Херу­вимом «Славнейшим без соавнения Сеоабимом»). молитвы которо­го сразу доходят к Богу, считается Богородица, земная мать Иисуса

Христа.

Святые — следующая категория лиц, причастных божественному. Это реально жившие в прошлом, существовавшие люди, которые на протяжении своей жизни прославились праведной жизнью и согласно церковному вероучению являются небесными заступниками и молит­венниками перед Богом за людей.

Из общехристианских святых на Руси особым почитанием пользовался Нико­лай Мирликийский (Чудотворец), счи­тавшийся покровителем крестьян, моря­ков и военных. Три общерусских свя­тых — Сергий Радонежский (живший в XIV в.), Серафим Саровский (XIX в.)- Иоанн Кронштадтский (начало XX в.) — являются, пожалуй, самыми почитаемы­ми в русском православии. Таким образом, в своей культовой части христианство коренным образом отличается от язычества тем, что это религия идеи, идеи Спасения. Природные стихии здесь лишены божественного наполнения. При этом» в отличие от языческих божеств, хри­стианский Бог — это абсолютное Добро и Благо для человека. Бог ве­чен, всемогущ, всезнающ, справедлив и милосерден.

Человек в православии, в отличие от язычества, не есть игрушка в руках стихий, он приобретает высокий статус. Человек, согласно хри­стианству, есть образ и подобие Бога. По­скольку Бога никто из людей не видел, дай видеть не может (кроме земной жизни Бого­человека Христа), естественно, что это подо­бие не внешнее. Человек — единственный из всего творения наделен разумом, способно­стью мыслить и говорить, выражать свои мысли, способностью сознательного творче­ства и выбора между добром и злом.

Теперь взаимоотношения с Богом вы­страиваются более тонко, чем в язычестве. Нет и в помине кровавых жертвоприноше­ний, ибо Сам Бог принес себя в жертву, иску­пив грехи человечества. Богослужение носит открытый характер, и тайных, не слышимых уху прихожан молитв почти нет. Священство, которому придается характер посредника между Богом и человеком, выступает теперь не в качестве хранителя особого, тайного, магическо­го знания, а сословием, призванным хранить чистоту веры и обладаю­щим особым правом совершать главное Богослужение — литургию. Путь к спасению открыт для всех, ибо перед Богом все равны.

Однако, несмотря на столь глобальную разницу двух религиозных систем, они смогли сосуществовать друг с другом, образовав некий симбиоз, единство, и «заблокировали» воздействие на славян других религиозных доктрин, в частности ислама. Попробуем дать свой ответ на то, почему и как это произошло. Если мы примем тезис о традици­онной толерантности, терпимости язычников к иным верам, то впол­не вероятной является ситуация, когда славянские язычники в пору их крещения князем Владимиром воспринимали сам акт погружения в воду как некое магическое действо, проводимое жрецом, смысл кото­рого им и не нужно было понимать. Нельзя забывать, что процесс про­исходил с людьми, привыкшими издавна пассивно участвовать в ри­туалах, внутренний смысл, последовательность действий и произно­симых слов которых почти никогда не были понятны.

Простота и быстрота обряда крещения, состоящего, по сути, в троекратном погружении в воду с чтением к реальной молитвы, также не располагали к особому сопротивлению, особенно в присутствии княжеской дружи­ны. Это объясняет и силу сопротивления в Новгороде, и совершенно явно определяемую летописцем роль волхвов, которые «раскрывали глаза» сородичам на то, что это не просто некий магический ритуал, а

процесс смены веры, в котором, как они достаточно определенно поняли для себя, им самим предстоит роль изгоев.

Похоже, что, не разбираясь в тео­логической новизне нового культа и во всех богословских тонкостях объяснения Троицы, язычник увидел в новой божест­венной иерархии нечто для себя привыч­ное, знакомое. Бог Отец мог напоминать или даже напрямую олицетворять для него Рода, Христос — Даждьбога, Святой Дух — Ярило, Богородица — Макошь и т. д. И тем самым привыкание шло быстрее и менее болезненно. Постепенно старые божества забывались и вытеснялись из поколения в поколение воспро­изводимой христианской Божественной иерархией.

В христианской традиции не было места для языческих духов, ка­залось, и они сами, и почитание их должны были рассеяться как дым. Но этого не произошло. Ответ стоит, на наш взгляд, искать в христи­анском объяснении существования зла.

Церковное понимание зла в мире таково, что главным его носите­лем считается бывший величайший архангел Денница, который воз­гордился, возжелал стать равным Богу и увлек за собой часть ангелов. После того как светлые, верные Богу ангелы победили, Денница был сброшен во тьму и стал дьяволом, князем тьмы, а ангелы, верные ему, — бесами, существами, вредящими людям, их соблазнителями, склонителями ко греху.

Церковь, придя на Русь и столкнувшись с развитой системой представлений о языческих духах, часть из которых была явно вредо­носной, вполне справедливо и осознанно отнесла всех языческих ду­хов к нечистой силе. Но здесь, очевидно, произошел парадокс. Отнеся духов к бесовской, нечистой силе, Церковь не отрицала, а следова­тельно, косвенно признала, особенно в глазах непросвещенных языч ников, их существование. Именно этим объяснимо устойчивое, до­шедшее до сегодняшнего дня представление о домовых, русалках и прочей нечисти. Здесь можно согласиться с выводами известного культуролога И.В. Кондакова, который указывал на то, что «после Крещения Руси... процесс христианизации коснулся только высшей мифологи» (языческие боги были вытеснены христианским пантео­ном и во многом низведены до низшей мифологии, уравнявшись с мелкой "нечистью"). Низшая мифология, регулирующая повседнев­ность, осталась неизменной (общеевразийской) и оказалась вписан­ной в христианство в качестве "нечистой силы", сопутствующей дья­волу. В результате был достигнут своего рода "компромисс'* между христианством и язычеством, поделившими "сферы влияния**: выс­шая — была подчинена христианской религии; низшая — осталась в ведении язычества. Этот "компромисс" между язычеством и христи­анством, длившийся много веков, получил название двоеверия.

Церковь из-за небольшого арсенала средств христианизации по­ступала достаточно просто с комплексом дохристианских верований. Полностью принести и привить новую обрядность и праздничную культуру она не могла, поэтому «путем наименьшего сопротивления» заимствовала некоторую внешнюю языческую обрядность, вкладывая в нее уже новый христианский смысл, или шла на определенного рода небольшие внешние обрядовые компромиссы. Особенно хорошо это иллюстрируется на примере масленичной недели. Смиряясь с языче­ским разгульем, блинами (опять же желтыми и круглыми, когда-то выпекавшимися язычниками в честь Хороса), катанием с горок, сож­жением чучела, т. е. с остатками старых магических действий в честь прихода весны, дав ребячески порезвиться своим подданным, Цер­ковь заканчивала масленицу

Прощеным воскресеньем. Это уже сугу­бо христианское правило прощения друг другу обид. После него Цер­ковь вводила своих чад в сорокадневный строгий Великий пост.

Праздник Ивана Купалы также был переосмыслен как Рождество Иоанна Крестителя. Культ Перуна-громовержца приобрел черты по­читания Ильи-пророка и т. д. Естественно, заимствуя и преобразуя старые языческие обрядовые формы, Церковь предлагала и много но­вого, абсолютно и качественно нового, неведомого старому русскому язычеству, При этом, однако, язычество оказалось более прочным и устойчивым» чем можно было ожидать.

И здесь дело обстояло не только в теологическом компромиссе. Язычество твердо удерживалось прежде всего в области сохранения суеверий, примет, гаданий. В основе всего комплекса этих представ­лений лежат магические ритуалы. Церковь, привнеся новое миропо­нимание, все же признала, что мир, в котором живет человек, небезо­пасен. Язычество имело уже на этот счет определенную систему на­блюдений (черная кошка, баба с пустым ведром, свист в доме и т. п.), которую Церковь хоть и осуждала, но взамен не предложила своего. Эта культурно-мировоззренческая ниша практически не была затро­нута христианством, и поэтому до сих пор здесь господствует язычест­во. Человеку свойственно добиваться своих целей кратчайшим путем. В этом процессе по-прежнему популярна неосознанная мелкая магия (пятак под пятку на экзамен — эквивалент желаемой отличной оцен­ки во время сдачи экзамена).

Церковь достаточно упорно, но чаще безуспешно боролась с гада­нием, называя его «бесовским действом». По ее воззрениям, человеку незачем знать свое будущее. Будущее, знание о нем должно принадле­жать только Богу. Но извечное человеческое любопытство приводило к постоянному нарушению этого запрета и очень сильно развитой на Руси системе святочных гаданий, к счастью, похожих скорее на весе­лую игру, полутеатральную забаву (особенно в случае определения своего суженого-ряженого), нежели на серьезное мистическое дейст­во по определению будущего. Отчасти этим мы может объяснить и се­годняшний бум астрологических прогнозов – псевдонаучного гадания по звездам, которое воспринимается скорее как забава и вполне мирно и сосуществует с искренней религиозностью.

Необходимо отдать должное язычеству в том что оно давно в условиях отсутствия квалифицированной медицинской помощи» зани­малось врачеванием населения. Запас знахарских знаний о травах, на­стоях, лечебных растениях, сопровождавшихся магическими действа­ми, делал авторитет врачевателя очень крепким. В насущных нуждах при зубной боли, кровотечениях, родовспоможении, болезнях детей, скота, птицы и т. д. крестьянину не к кому было обратиться, кроме це­лителя. Священник, как правило, не обладал такого рода знаниями и навыками.

По мысли некоторых исследователей, язычество оказало сильное влияние на характер, специфику именно русского варианта правосла­вия. Прежде всего, нужно указать на развитый Богородичный культ. Пожалуй, можно согласиться с тем, что трепетное отношение к земле со стороны русского язычника-земледельца, особо развитый культ Матери Сырой Земли в процессе христианизации нашел аналог и трансформировался в Богородичный культ. Богородица считается за­ступницей за весь род человеческий перед Богом, и к ней, как и к са­мому Богу, молящиеся обращаются за спасением.

В русском православии присутствует также и своеобразное обрядоверие, трепетное отношение к церковной утвари и вещам. Разница между русским и, например, греческим православием стала особенно заметна после революции 1917 г., когда большая масса верующих и священства вынуждена была эмигрировать. Известен эпизод, когда

о. Сергий Булгаков, служа в одном из константинопольских право­славных греческих храмов, был в ужасе, наблюдая такую картину: гре­ческий священник, чтобы вытереть пыль со светильника над престо­лом в алтаре храма, встал на этот престол ногами. Обычный, баналь­ный для греческого, но для русского церковного сознания поступок абсолютно немыслимый и неслыханный, граничащий с богохульст­вом. Это заставило задуматься над причиной столь существенной раз­ницы. И уже тогда сам о. Сергий пришел к выводу о том, что причина тому — наши языческие корни. Магическая сакрализация простран­ства и предметов в нем, трепетное отношение русского язычества к земле привели к тому, что уже в христианизированной Руси с таким же трепетом православные обращались с церковной утварью, считая, что предметы, находящиеся в храме Божьем, становятся немного не­земными, пронизанными Божественными энергиями. Отсюда почти фетишистстское отношение к иконам, лампадкам, кадилам, свечам, ладану. Отсюда и установка на бережное обращение даже с уже вы­шедшими из обращения церковными книгами, иконами, другой утва­рью. Церковная вещь должна была уйти из богослужебного пользова­ния безболезненно, сожжена в церковной печи или спущена на воду, в реку и ни в коем случае не валяться на свалке, в грязи или попираться ногами.