§ 5. Московское летописание XIV—XV вв.

Древнейшие московские летописи. В начале XIV в. на политиче­ской арене появляется Москва. В 1328 г. московские князья отобра­ли у тверских великое княжение Владимирское. Именно в это время зарождается и московское летописание, ориентированное на княжеский двор и митрополичью кафедру. Первые записи о москов­ских событиях, которые содержат точную дату и могут быть признаны местными по происхождению, относятся к 1317 г. (рождение у Ивана Калиты сына Семена 7 сентября) и 1326 г. (рождение у Калиты сына Ивана 30 марта и закладка Успенского собора мит­рополитом Петром 4 августа). Эти и ряд других записей сохранили московские летописи XV в., в том числе древнейшая Троицкая ле­топись 1408 г., не дошедшая до нашего времени, но реконструиро­ванная и дающая возможность при сопоставлении с другими лето­писями представить основные этапы московского летописания хотя бы гипотетически. С 1326 г., т.е. после переезда митрополита Петра в Москву из Владимира, цепочка московских известий становится непрерывной, что позволяет с уверенностью говорить о начале регу­лярной летописной работы в Москве.

Первым известным памятником московского летописания был «Летописец Великий Русский». Об этом летописном своде мы узна­ем из Троицкой летописи. Под Т392 г., разражаясь филиппикой про­тив непокорных московскому князю новгородцев и припоминая про­явления их упрямства и своеволия в прошлом, летописец советует читателю: «И аще хощеши распытовати, разгни книгу Летописец великий русьский и прочти от великаго Ярослава и до сего князя нынешняго». «Нынешним» был московский князь Василий Дмитри­евич, начавший княжить в 1389 г. Таким образом, «Летописец Ве­ликий Русский» мог возникнуть между 1389 и 1392 гг. К сожалению, о составе и содержании не дошедшего до нас «Летописца Великого Русского» судить очень трудно, о нем высказывались и высказыва­ются самые различные мнения. Можно лишь думать, что это был московский великокняжеский свод общерусского охвата, отражав­ший основные политические концепции потомков Калиты.

Московские общерусские летописные своды в XV в. Летописа­ние XV в. в значительной степени реконструируется на основе не дошедшей до нас Троицкой летописи и других, более поздних лето­писных сводов. Ряд интересных наблюдений над характером и вре­менем возникновения сводов до сих пор представляется гипотеза­ми, требующими дальнейшего изучения и подтверждения. Реальным является лишь летописный свод, дошедший до нас в списке первой половины XVI в. и условно названный Московским летописным сво­дом конца XV в.

Считают, что «Летописец Великий Русский» являлся одним из источников митрополичьего свода, составленного около 1408 г. и отразившегося в Троицкой летописи. Это был, видимо, отнюдь не единственный памятник московского летописания этого времени. К началу XV в. местная летописная традиция становится уже доста­точно разветвленной. Так, в Рогожском летописце отразилась мос­ковская летопись, близкая к Троицкой, но значительно превосхо­дящая ее по объему известий за XIV в. С именем митрополита Киприана (1390—1407 гг.) есть основания связывать создание ран­ней редакции степенной книги — «Владимирского полихрона», в ко­тором со времени А. А. Шахматова обычно видят митрополичий свод Фотия 1418—1423 гг. Что касается свода 1408 г., то после ут­раты в 1812 г. Троицкой летописи судить о нем сложно.

Нам неизвестен во всех подробностях состав Троицкой летописи. Еще А. А. Шахматов обратил внимание, что Симеоновская летопись в части с 1177 по 1390 г. дает точные совпадения с многочисленны­ми выдержками Н. М. Карамзина в «Истории Государства Россий­ского» из Троицкой летописи, изученной им до пожара 1812 г. Этот факт и был положен в основу реконструкции М. Д. Приселковым текста Троицкой летописи. Кроме того, текст Троицкой летописи до 1409 г. (точнее, выписки Н. М. Карамзина) сходен с Москов­ским сводом 1479 г. Дальнейшее уточнение состава свода 1408 г.— дело будущего. Свод 1408 г. был общерусской летописью, возможно использовавшей Ростовские, Суздальско-Нижегородские, Новгород­ские, Псковские, Тверские, Смоленские и другие летописи. Полити­ческая направленность свода тесно связана с преобладанием мос­ковских известий и благожелательной позицией летописца к москов­скому княжескому дому и московским митрополитам.

Некоторые известия митрополичьего свода 1408 г., восходящие к летописям Твери, могли попасть в него из-за особого внимания митрополита Киприана (1390—1407 гг.), являвшегося в то время духовным главой и Тверского княжества.

Политическими симпатиями Киприана, бывшего около трех лет митрополитом в Великом княжестве Литовском, объясняется инте­рес летописи к Литве, в частности похвалы литовским князьям, особенно Ольгерду, который ставится в пример русским князьям.

О следующем гипотетически восстанавливаемом митрополичьем своде 1418—1423 гг. можно судить по его переработкам, попавшим в Софийскую I и Новгородскую IV летописи. Связанные с интере­сами Киприана известия из этого свода удаляются или перерабаты­ваются. Усиливается его общерусский характер. Еще один обще­русский свод предположительно был составлен в 1448 г.

В XV в. продолжается ведение летописного дела при велико­княжеском дворе, начатое составлением «Летописца Великого Рус­ского». Методом текстологического анализа устанавливается суще­ствование свода 1472 г. Он выявляется путем сопоставления более поздних Никаноровской и Вологодско-Пермской летописей, общий источник которых завершается 1472 годом. Свод 1472 г. продолжил изложение предшествовавшей великокняжеской летописи, доведя его до знаменательного события — победы московских войск на Ше-лони, после которой с самостоятельностью Новгорода было покон­чено. В связи с этим подверглись переработке и известия о взаи­моотношениях Новгорода с князьями и в более раннее время, вклю­ченные в московскую летопись из новгородских. Характер такой переработки обнаруживается, например, при сопоставлении извес­тий 1187 г. по Новгородской I и по Никаноровской летописям. Если ^в первой из них читаем: «В то же лето выгнаша новгородци князя Мъстислава Давидовица», то во второй внесено изменение: «Выеде князь Мстислав Давыдович из Новгорода».

О том, что метод сравнительно-исторического, текстологическо­го исследования летописания очень плодотворен, свидетельствует открытие А. А. Шахматовым Московского свода 1479 г., что является одной из самых замечательных страниц в истории изучения русского летописания. Ученый заметил, что в основе Ростовской и Воскресенской летописей лежит общий протограф — свод 1479 г. Это предположение он блестяще подтвердил несколько позже, от­крыв список реконструированного им свода, относящийся к XVIII в. В 1928 г. М. Н. Тихомиров обнаружил в Уваровском собрании Го­сударственного исторического музея в Москве список того же сво­да, но в рукописи первой половины XVI в. Этот список летописи, имеющий продолжение до 1492 г., получил название Московского летописного свода конца XV в. В этом своде подробно и обстоятель­но изложены известия, связанные с княжением Ивана III. Дьяки, привлеченные к летописной работе, оснащали свод выписками из различных государственных документов, в том числе исходящих из посольской канцелярии. В летопись включались извлечения из ве­ликокняжеских дорожных дневников. В то же время в своде уси­ленно развивался наметившийся в предшествующем московском летописании интерес к истории Киевской Руси. Имевшиеся еще в Троицкой летописи сведения по ней теперь кажутся недостаточ­ными, и для их пополнения был привлечен киевский источник, близ­кий к Ипатьевской летописи. Указанные дополнения касались глав­ным образом событий, происходивших в Южной Руси. В конце XV в., когда перед Русским государством во всей своей реальности вста­ла задача борьбы с Великим княжеством Литовским за киевское наследие, такого рода работа летописцев звучала весьма актуально.

Летописание XV в. многолико. Это не только обширные обще­русские своды, составлявшиеся при дворе великих князей, митро­поличьей и епископской кафедрах, но и краткие монастырские летописчики, не только произведения, отражающие официальную точку зрения, но и оппозиционные ей, «независимые». Вторая поло­вина XV в. — время расцвета летописного дела.