4. IV. Кризис нововременной культурной парадигмы

Для того, чтобы понять суть кризиса нововременной кульутрной парадигмы, которой отмечено XIX столетие, нужно вернуться на несколько столетий назад, к истокам ее формирования.

XVII в. — начальная эпоха в становлении буржуазного об­щества, период усиленной выработки нового буржуазного мировоззрения, в качестве фундамента которого утвердилась ньютоновско-картезианская космология. Земля перестала быть центром Вселенной и превратилась в одну из планет, движущихся вокруг Солнца, которое, в свою очередь, превратилось лишь в одну из великого множества звезд. Вселенная обрела вид сложной системы, состоящей из материальных частиц^: подчиненной механическим законам. Неотъемлемой составной частью этой системы стала и общественная жизнь, распространение на которую ньютоновско-картезиаиских выводов породило естественноправовые теории Нового времени. Роль Бога в этом мировоззрении пока все еще оставалась существенной: раз мир подобен гигантскому часовому механизму, он должен иметь своего Мастера. Создатель, сотворив­ший мир и затем устранившийся из него, предстал в образах Божественного Архитектора, Математика и Часовщика.

Человек — не Бог и создать подобно ему в шесть дней мир он не в состоянии. Могущество человека заключается в ином: силой своего Разума он может проникнуть в сердце вселенско­го порядка и затем обратить полученные знания к своей поль­зе. Реализуя себя в качестве познающего субъекта и творца культуры, человек осваивает роль повелителя мира.

Лозунгом нового буржуазного мира стал Разум, точно так же, как лозунгом старого мира был Бог. Рационализм превратился в доминанту культуры; наука — главное орудие Разума — обре­ла мировоззренческий статус, познание — социальную направ­ленность. Значение этих перемен трудно было переоценить: Ведь прежде, чем победить старый феодальный мир реально, его нужно было победить идейно.

Культура XVIII в. унаследовала основные черты куль­туры предшествующего столетия, такие как антропоцентризм, рационализм, сциентизм, и др. Вместе с тем она привносит ряд новых моментов, иначе расставляет акценты в решении основных мировоззренческих проблем.

Природа по-прежнему рассматривается как совокупность вещей, энергий, сущностей и закономерностей, существующих до вмешательства человека. Но в культуре Просвещения над декартовским миром количеств и протяженности берут верх качественные характеристики. Понимание природы первопри­чины и первотворца все чаще наделяется высшим ценностным смыслом. «Естественный человек», «естественный разум», «ес­тественное состояние», «естественные законы», «естественное право» — выступают как синонимы истинного, добродетель­ного и прекрасного. Одновременно «естественное» становится святым и благочестивым; Природа-мать воздвигнута на пьедес­тал, на котором вполне могло бы быть начертано: «Свята и непорочна». От лица Природы совершается критика изжив­ших себя общественных отношений и нравов; природа высту­пает оружием борьбы яа торжество истины, за переход к естес­твенному порядку.

В целом можно говорить об изменении образа мира: в об­щественном сознании образ мира-механизма вытесняется об­разом мира-организма.

Признание природы первичной реальностью повлекло за собой вывод об отсутствии каких бы то ни было оснований для сословных привилегий, социального неравенства: ведь все люди скроены из одного природного материала. Человек, объявлен­ный частью природы, «продуктом природы, подобно прочим существам» (Гольбах), все более погружаясь в материальный мир, освобождался от души, привязывающей его к Богу, а тем самым — от старых идеологических пут. Человек осознает себя господином своей судьбы, присваивает себе функции творца, убеждается в ненужности «гипотезы Бога» (Лаплас).

Важнейшим результатом собственно человеческого творчества выступает мир культуры. В нем важное место принадлежит государству и системам законов, морали и системам воспитания, промышленности, науке, искусству. И хотя порой плоды человеческого творчества оцениваются негативно (Руссо), в целом в культуре XVIII столетия доминирует нравствен­но-оптимистический настрой, убеждение, что появление общества и культуры — благоприятный фактор для человечества. Но моментом, объединяющим представителей различных направлений и настроений, была апелляция к Разуму и Природе. Эти идеалы получили практическую проверку в последующих буржуазных революциях.

Какую же трансформацию претерпевают основные нововременные мировоззренческие установки к концу XIX началу ХХ века?

Прежде всего, характерное для предшествующего столетия понимание природы-матери, природы-первотворца уступает место чисто утилитарному ее пониманию как универсальной кладовой, неисчерпаемого источника материалов и энергий, всеобщей мастерской. «Природа не храм, а мастерская и человек в ней работник». Эта базаровская формула как нельзя лучше передает дух деловитого и работящего, прагматичного XIX в. Все глубже и глубже проникая в тайны природы, человек не становится к ней ближе, напротив, он ощутил свое беспредельное одиночество в мире. Но, перестав быть домом, храмом, природа превратилась в нечто чуждое, безличное, допускающее лишь деловой, технический подход.

К столь же противоречивым результатам привело стремление человека постичь тайны собственной природы. Развитие науки окончательно лишает человека статуса «венца мироздания», «меры всех вещей», образа и подобия Бога. Все чаще человек предстает как «электронно-протоновый агрегат», «комбинация физико-химических элементов», носитель подсознательного либидо, разновидность отношений по типу «стимул-реакция», «животное, находящееся в близком родстве с обезьяной», наконец, хомо фабер, производящий различные орудия и инструменты.

Между природой и человеком Новое время поставило мир культуры, противопоставив его божественному творению. Вначале человек уравнял себя с Богом в роли творца; теперь, став звеном органической эволюции, он лишил Бога последнего пристанища в собственной душе. Сотворенный мир культуры, общество подобны гигантской фабрике, универсальной машине, которая нуждается не в саморазвивающихся личностях, а в деталях, винтиках и приводных ремнях. И вот уже сам человек - творец культуры - измерен средней производительностью труда. Вот целесообраность, схематизм, стандарт, так необходимые для функционирования машины, уже пронизывают все стороны жизни: выравнивают, усредняют, нивелируют: выравниваются доходы, уравниваются в правах классы, демографические слои, стандартизируется этос общения, вкусы, мода... Наступает эпоха массовой культуры, культуры без индивидуальности, культуры без души. «Неестественный человек», «неестественная природа», «нехристианская культура»: так определил Р. Гвардини суть изменений, происшедших в культуре к началу XX века

Но можно ли в таком случае говорить о прогрессе культуры? XIX в. также твердо, как и его предшественники, верит в прогресс, связывая с чисто геометрическим вектором «вперед» уверенность в «Больше» и «Лучше» (Й.Хейзинга). Однако в Х1Х в. научно-технический прогресс, ориентированный пользу, начинает неправомерно отождествляться с прогрессом культуры в целом, что приводит к переоценке его роли в общественном сознании. Главный принцип нововременной культуры – «Знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы действовать», сталкивается с другой тенденцией: значительное опережение темпами технического освоения мира темпов гуманистического осознания последствий принимаемых решений. Еще Эмерсон предупреждал, что технические достижения не всегда приносят пользу человеку: «Вещи оседлали человечество и гонят его вперед». Прогресс, угрожающий культуре, техника, зловеще переворачивающая мир человеческих ценностей, эта проблема со всей остротой была поставлена XIX в. И что такая постановка вопроса не была преждевременной, подтвердило ближайшее будущее: август 1914 дал рождение новой эпохе «переоценки ценностей».