Реалистический и идеалистический символизм
Течение символизма пытались структурировать, упорядочить – это естественный ход развития любого литературного направления. Вячеслав Иванов в 1908 г. выдвигает свой вариант «деления» нового искусства на две стихии, которые связаны понятием символа, но принципиально различны в задачах, ему свойственных.
Для идеалистического символизма символ – средство художественной изобразительности, своеобразный знак, стремящийся обобщить разделённые индивидуальные сознания. Проще говоря, это обращение поэта к впечатлительности читателя, приглашение в путешествие к высотам, не имеющим ничего общего с действительностью. Однако Иванов выводит ещё один термин – реалистический символизм. «Провозглашение объективной правды, как таковой, не может не быть признано реализмом; и так как стихотворение в то же время изъясняет реальное существо природы, как символа, другими новыми символами (храма, столпов, слова, взора и т.д.), мы должны признать его относящимся к типу реалистического символизма»20. Для такого символизма символ – цель художественного раскрытия, это вещь, о которой можно ясно размышлять, это объективная сущность. «Идеалистический символизм посвятил себя изучению и изображению субъективных душевных переживаний, не заботясь о том, что лежит в сфере объективной и трансцендентной для индивидуального переживания»21. Идеалистический символизм ведёт к всеобщему идеализму, когда каждая душа, по Достоевскому, разовьётся настолько, что перестанет находить понимание у других. Реалистический символизм, напротив, объединяет путём мифологических исканий.
Поскольку Иванов – писатель и философ религиозный, он рассматривает культурные явления с точки зрения пользы, которую они могут принести религии. В его понимании мифотворчество, религия и искусство символизма органично связаны друг с другом. Религиозное творчество реалистично и посредством символа призвано охранять религию, поддерживать её жизнеспособность.
Впоследствии Бердяев критиковал Иванова как деятеля, находящегося в зависимости от разных сменяющихся влияний.22 Если верить Бердяеву, Иванов предстаёт перед нами исповедующим то католицизм, то православие, то оккультизм, то язычество – и всё равно остаётся неизменным, не участвующим в жизненном процессе. Именно этим Иванов как символистский мыслитель приобретает в наших глазах черты «вневременности», «вечности».
Раскол мнений
Разделение поэтов на идеалистов и реалистов – не единственное явление, разделившее утопичное «единство» символистов, каким поэты мнили себя в самом начале XX века. События 1904-1906 гг., а также начавшийся задолго до этого конфликт идейно-политического характера разрушили внутренний мир каждого поэта в отдельности, а также подорвали уверенность в светлом «новом искусстве».
Как известно, на рубеже веков и во время революционного подъёма лагерь марксистов проводил эффективную пропаганду для того, чтобы привлечь в свои ряды как можно больше деятельных и мыслящих людей. Но ум литературной интеллигенции, которая поначалу искренне верила в марксизм как средство борьбы с самодержавием, с течением времени помог осознать глубину заблуждения. Из лагеря марксистов в 1902 году ушли Н. Бердяев, Н. Лосский, С. Булгаков. Почти в это же время отношение к марксизму начало меняться и в среде символистов. Однако мнения по поводу участия в общественных делах всё равно были различными. Блок и Белый, например, накануне революционных событий писали стихи об обреченном Петербурге вместо того, чтобы призывать к оружию – быть может, потому что чувствовали настроение народа – «чёрную» и вместе с тем «святую» злобу. Иными словами, приверженность двух этих поэтов к революции была «поэтической, а не политической»23. Совсем по-другому мыслил Н. Минский, который после Октябрьского манифеста стал редактором первой легальной большевистской газеты «Новая жизнь»: в одной из своих статей он ставит на одну ступень мистику и доктрину социал-демократии, такую же «дерзновенную».
Брюсов, оспаривая тезисы Ленина в одном из номеров «Весов», защищает свободу литературы от воздействия политических идей. Литература должна быть свободной – это единственный способ её здорового развития. Мережковский осуждал и Минского, и Бальмонта, сочинившего плохие революционные стихи.
Иванов занял типичную для него позицию теурга. Отстаивая определение символизма как воспоминание об изначальном предназначении поэзии, он повторяет: поэт должен быть религиозным устроителем жизни, укрепителем божественной связи сущего. Русский символизм, по мнению Иванова, является «религиозной реакцией нашего национального гения против волны иконоборческого материализма»24. Исследователь схематично изображает путь символистского художника: он начинается с осознания того, что мир не скуден и плосок, а прозрачен для взора и просторен. Затем, после сотворённого, начинается период «антитезы» – отрезка времени, в течение которого художник подвергается воздействию злых сил, пытающихся прорваться через символы, им же созданные. (Вспомним Врубеля, который сошёл с ума). Теперь же – наступает третья фаза, когда «отступники»-марксисты возвращаются в стан символистов. По словам Иванова, символизм выздоравливает, и необходимо будет найти принципиально новый подход к творчеству – чтобы упрощать, а не усложнять жизнь.
Блок своей статьёй «О современном состоянии русского символизма» 1910 года отвечает Иванову. Процесс, приводящий поэта к общественной деятельности, прост. «Лиловые миры», которым призван служить поэт символизма, рассеиваются в его сознании, когда он смотрит на созданный им символический образ и не понимает, как действовать дальше. Это и есть венец «антитезы». При таком раскладе и «возникают вопросы о проклятии искусства, о "возвращении к жизни", об "общественном служении", о церкви, о "народе и интеллигенции"»25. Но период «антитезы» уже подошёл к концу, наступило затишье, и путь к настоящему подвигу теперь – «ученичество, самоуглубление, пристальность взгляда и духовная диета»26. В этом заключается возрождение символизма. Чтобы символизм существовал, необходимо перестать смешивать искусство с жизнью. Художник должен взять на себя роль наблюдателя, а не участника великих событий, происходящих в несимволистском мире.
Брюсов вступил в дискуссию с Ивановым и Блоком, утверждая, что символизм хотел быть и всегда был только искусством, а не привязкой к философии и религии. Но дискуссии становились не такими громкими, как раньше, символизм постепенно затухал – на страницах единственного сохранившегося авангардистского журнала.