Языковые парадигмы социализма

Социализм, в свою очередь, явление более сложное. Если бы он был на самом деле именно тем, за что он себя выдавал, и как его понимали до определенного времени и сторонники и противники, он должен был бы настаивать на еще более радикальной операции в отношении "политического бессознательного", нежели либерализм. Однако все обстояло прямо противоположным образом. Социализм, и особенно коммунизм, отвергали в первую очередь именно буржуазно-капиталистическую либеральную рациональность, формальный язык капитала. Используя его и заимствуя некоторые его правила, социализм строил собственную модель языка, основанную на радикальной оппозиции базовым установкам либерализма. Будучи по видимости наиболее радикальным дискурсом в рамках языка современности, социализм и особенно коммунизм обращались к иным языковым парадигмам. Развитие и преодоление либеральной идеологии в сторону еще большей "современности" не могло привести ни к чему иному, как к полному "нигилизму", в котором любой артикулированный язык растворялся бы в молчании и пустоте. Если даже либеральный язык казался коммунистам завуалированным изданием "языка традиции", то им оставалось только чистое "ничто"².

Радикализм операции по слому буржуазного языка и логически из этого вытекающий ультранигилизм на деле давали обратный эффект: отказ от парадигмы буржуазной рациональности (и от формальных изданий догматической рациональности относительно недавних версий традиционного общества) приводил не к пустоте, а к пробуждению самых глубинных архетипов, спящих на дне "политического бессознательного". Таким образом, социализм и коммунизм, формально следуя некоторым предпосылкам современного языка, в действительности, обращались к изначальным, глубоко скрытым пластам человеческой психики, сформировавшимся на ранних стадиях традиционного общества, предшествующих догматической формализации монотеистических учений.

Эсхатология: параллельный язык коммунизма

Здесь следует вспомнить про дуальность "манифестационизм – креационизм". Сакральное и полностью холистское мировоззрение было характерно для ранних стадий традиционного общества, которое – по меньшей мере, в европейском культурном пространстве – было постепенно заменено на религиозное и креационистское. Вместе с тем, в самих монотеистических религиях – в первую очередь, в христианстве – всегда существовал догматический раздел, посвященный восстановлению (до определенной степени и с учетом догматических поправок) "изначального состояния" в период "последних времен". Этот раздел называется эсхатологией.

Эсхатологические настроения и ожидания в христианских обществах пробуждали мотивы и сюжеты, связанные с глубочайшими уровнями "бессознательного", что подчас воплощалось в такие хилиастические движения, как альбигойство, анабаптизм и т.д. Параллельно эсхатология жила в полуязыческих культах и "харизматических" сектах, выходивших за грань христианской ортодоксии.

Этот пласт, затронутый нигилистическим экспериментом по радикальной отмене "бессознательного" и, в результате, освободившийся от давления феодальной и буржуазной рациональности, и стал основой всплывшего из глубин "параллельного языка" коммунизма. Именно этим и объясняется созвучие марксизма и коммунизма хилиастическим сценариям многих сект – учению о "Третьем царстве" Иоахима де Флоры, ожиданию нисхождения "небесного Иерусалима" общине Томаса Мюнцера и т.д.

Если вспомнить полемику Кортеса с Прудоном, обращение к языку инквизиции обнаружит не только метафорическое, но и парадигмальное значение. Жертвами инквизиции были преимущественно "еретики", "колдуны" и "ведьмы", практикующие (мнимо или реально) некоторые нехристианские, а точнее, "дохристианские" обряды и культы, которые по парадигмальным параметрам представляли как раз разновидности холизма, сакральности, манифестационизма. Нигилист и богоборец Прудон, провозглашавший "Allume!", оказывался в таком случае в положении сторонника традиции, только более древней и почти исчезнувшей.

То же самое можно сказать применительно к учению Маркса, которое воспроизводит по своей структуре эсхатологическую модель философии Гегеля.

Итак, в явлении социализма (коммунизма) мы видим формальное использование языка современности, накладывающееся на архаические пласты "политического бессознательного". Это обстоятельство подтвердилось всем опытом советского общества и подробно исследовалось как либеральными критиками социализма и марксизма (К.Поппер, Ф.фон Хайек, Р.Арон и т.д.), так и некоторыми "новыми левыми" философами (такими, как Ж.Батай, Ж.Делез и т.д.). Победа марксизма и пролетарской революции произошла в обществе, намного более традиционном и архаическом, нежели европейские страны, и наличие огромных "несознательных" масс, движимых "политическим бессознательным" в его эсхатологической версии, сыграли в этой победе ключевую роль³.