Поэзия трубадуров

Боярышник листвой в саду поник,

Где донна с другом ловят каждый миг:

Вот-вот рожка раздастся первый клик!

Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

— Ах, если б ночь господь навеки дал,

И милый мой меня не покидал,

И страж забыл свои утренний сигнал.

Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

Под пенье птиц сойдем на этот луг.

Целуй меня покрепче, милый друг,—

Не страшен мне ревнивый мой супруг!

Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

Продолжим здесь свою игру, дружок,

Покуда с башни не запел рожок:

Ведь расставаться наступает срок.

Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

Как сладко с дуновеньем ветерка,

Струящимся сюда издалека,

Впивать дыханье милого дружка.

Увы, рассвет, ты слишком поспешил! —

Красавица прелестна и мила

И нежною любовью расцвела,

Но, бедная, она невесела,—

Увы, рассвет, ты слишком поспешил! 

* * *

Глядя на зелень лугов

И на цветенье граната,

Грустью раздумий и снов,

Мукой любви я объята.

Скорбь за мечту мою плата,

Удел мой таков...

Сердце любовью разъято

Без острых клинков!

Ах!..

Плачу всю ночь напролет.

Чуть позабудусь дремою,

Сон как рукою сметет:

Мнится, мой милый со мною.

Что ж он порою ночною

И въявь не придет?

Боже, пред ночью одною

Все муки не в счет!

Ах!..

Встретить любовь и не жди,

Если ты к ней не готова

И безразлично почти

Любишь того иль другого.

Верность — не праздное слово!

Нигде не найти

Верного сердца такого,

Как в этой груди.

Ах!..

Если доныне дружка

Донна еще не любила,

То не страдала пока.

Все ж и на муки есть сила.

Их бы любовь приносила,

Но помощь легка:

Их бы любовь исцелила.

О ней — и тоска!

Ах!..

Будь же ты сметлив и скор —

Утром, гонец голосистый,

К другу во весь ты опор

Мчись по дороге росистой.

Спой о любви моей чистой,

Ему не в укор:

Верю в его неречистый

Со мной уговор.

Ах!..

Кто под мой полог душистый

Крался, как вор,

Тот моей нежности истой

Пленник с тех пор!

Ах!.. 

Гильем IX

* * *

Желаньем петь я вдохновен

О том, как горем я согбен:

Не к милым доннам в Лимузен —

В изгнанье мне пора уйти!

Уйду, а сыну суждена —

Как знать! — с соседями война.

Рука уже занесена,

Неотвратимая почти...

Феод свой вновь не обрету,

Но родичем тебя я чту,

Фолькон Анжерский,— Пуату,

А с ним и сына защити!

Коли Фолькон не защитит

Или король не охранит,—

Анжу с Гасконью налетит,

У этих верность не в чести!

Тогда от сына самого —

Ума и доблести его —

Зависеть будет, кто—кого!

Мужай, дитя мое, расти!

А я в содеянных грехах

Пред всеми каюсь. Жалкий прах,

В молитвах и в простых словах

Взываю ко Христу: прости! 

Я ради наслаждений жил,

Но бог предел мне положил,

А груз грехов, что я свершил,

Мне тяжек стал к концу пути.

Забыв и рыцарство и власть —

Все, что вкушал я прежде всласть,

Готов к стопам творца припасть:

Лица, господь, не отврати!

Прошу я каждого из тех,

Кто помнит мой веселый смех,

Роскошества моих утех:

Когда умру, мой прах почти!

Отныне мне не даст утех

Ни беличий, ни куний мех.

Мой графский горностай, прости! 

Поэзия миннезингеров кюренберг

«Зачем сулишь мне горе, любимая моя?

С тобою распростившись, умру в разлуке я.

Мою любовь покину,

Моим суровым ближним истину явив:

Твоей любовью жизнь красна, любовью был я жив»,

«Пренебрегать негоже другом дорогим.

Разумно и похвально не расставаться с ним.

Люблю я, как умею,

Я с другом не расстанусь, покуда друг мне мил,

А тот, о ком я говорю, такой же, как и был». 

* * *

«Радость будет позже, тоска сначала.

Рыцаря пригожего я повстречала.

Только бы не отняли его у меня,

Сердце обезрадостив до последнего дня». 

* * *

«Одна поздно ночью стою на башне.

Слышу, поет рыцарь. Нет песен краше!

Поет будто Кюренберг, не смолкнет он всю ночь.

Моим будет рыцарь — или пусть уедет прочь».

Несите мне доспехи! Седлайте мне коня!

Любимая в далекий путь отправила меня.

Отправлюсь я в далекий путь и стану ей милей.

Пусть она тоскует вечно по любви моей. 

* * *

Стоял я поздно ночью у твоей постели,

Но разбудить не смел тебя, будучи у цели.

«Бог тебя накажет. Уходи ни с чем.

Я тебе не медведица. Я людей не ем». 

* * *

«Когда в одной рубашке, бессонная, стою

И вспоминаю статность благородную твою,

Заалеюсь, будто роза, окропленная росой.

И сердце томится по тебе, любимый мой».

«Ноет мое сердце. Всегда болит оно,

Когда захочется того, чего не суждено.

Не золотом прельщаюсь я, не звонким серебром.

Живет мое желание в образе людском». 

* * *

«Этот сокол ясный был мною приручен.

Больше года у меня воспитывался он.

И взмыл мой сокол в небо, взлетел под облака.

Когда же возвратится он ко мне издалека?

Был красив мой сокол в небесном раздолье:

В шелковых путах лапы сокольи,

Перья засверкали — в золоте они.

Всех любящих, господи, ты соедини!»

«Ах, как текут слезы от боли нестерпимой!

Меня покидает мой милый, мой любимый.

Лжецы виноваты. Господь их накажи!

Нам бы помириться и не слушать этой лжи». 

* * *

Моею будь, красавица! Жизнь за тебя отдам.

И любовь и горе разделим пополам.

Одной тобою буду жить, одну весь век любя.

А полюбишь злого — пеняй на себя. 

Не будучи самостоятельным мыслителем в политике и религии (они образуют почти неразрывное целое в сознании эпохи), Вальтер вместе с тем является ярким выразителем умонастроений той части германского общества, которая в эту эпоху становится носительницей националистических тенденций — крупных феодальных владетелей, как светских, так и духовных князей; экономические интересы заставляли их выдвигать идею политической и религиознойнезависимости Германии от папской Италии. Характерно, что инвективы Вальтера против папы почти дословно повторяют послание немецкихепископов против папской курии, в составлении которого участвовал и покровитель Вальтера, епископ Нассауский.

Но эти инвективы Вальтер наделяет всей силой страстной и желчной речи, богатством образов, проявляя словесное мастерство большого художника: он то обращается с ядовитыми упреками к поставленному папой столбу для сбора пожертвований, то рисует ангелов, оплакивающих «Константинов дар римскому престолу, разрушивший порядок на земле», то изображает хохочущего над обедневшими немцами папу.

Порой ясно выступают экономические основы этих националистических настроений — Вальтер горько оплакивает «немецкое серебро, текущее в итальянский ларец». Действенность этих инвектив Вальтер с упреком подтверждает Томазин из Циркларии («Der Welsche Gast»,1215). Антипапизм сочетается у Вальтера со шпильманским патриотизмом, который ярче всего выражен в песне «Ir sult sprechen willekommen».

В любовной лирике Вальтер своеобразно осуществил синтез куртуазной и вагантской поэзии. Так любовь не является у него беспредметным обожанием абстрактной женственности; любовь должна быть земной и взаимной.

В споре между «высокой» (бестелесной) и «низкой» (чувственной) любовью Вальтер занимает промежуточную позицию. Заменяя (впрочем не всегда) слово «frouwe» (госпожа) более почетным, по его мнению, «wîp» (женщина), он все же считает нужным при сведении любви с небес на землю соблюдать «меру» (mâze).

Возлюбленная иногда изображается у Вальтера не знатной замужней дамой, супругой сеньора, как в рыцарской лирике, а простой девушкой, что характерно для вагантов. В лучших своих песнях Вальтер соединяет с убедительностью образов поразительную музыкальность звучания, таковы «Under der Linden» (Под липами), «In einem Zwivelichen Wân» (Среди сомнительных надежд), «Mugeth ir schawen» (Посмотрите), «Nemt, frouwe, disen kranz» (Возьмите, дама, этот венок) и другие.

О его чисто формальном мастерстве свидетельствует построенная на игре гласных песня «Die werlt was gelf, ròt unde blâ» (Мир был жёлтым, красным и синим). Вальтеру чужд так называемый «сельский миннезанг» (höfische Dorfpoesie), в котором нашло выражение, с одной стороны, тяготение к «сельской простоте», с другой — враждебное отношение служилого рыцарства к богатому крестьянству как результат столкновения интересов этих двух общественных групп.

Вальтер застал этот стиль при австрийском дворе, по возвращении в Вену, и не скрыл своего отвращения к нему: «Горе тебе, придворная поэзия», «Госпожа грубость, вы победили» и т. п.

От Вальтера сохранилось около 200 стихотворений. Он пользовался большим уважением среди миннезингеров; многие из них являются его учениками и подражателями. Можно говорить о школе Вальтера Фон дер Фогельвейде.

Сохранившееся музыкальное наследие Вальтера чрезвычайно скудно. Современная наука считает безусловно принадлежащими ему только три мелодии-модели (так называемые «тоны»): «Палестина», «Тон короля Фридриха» и «Второй тона Филиппа». Авторство Вальтера в отношении ещё одной мелодии (без названия) спорно.

12 вопрос Становление рыцарского романа . Его соотношение с эпасом, сказкой и письменными каррктивными жанрами. Значение античного и византийского романа для формирования жанра. Основные циклы средневекового романа (античный, бретонский и восточно-вмзантийский). Творчество Кретьена де Труа. Особенности си-мы персонажей и хронотопа Тристане и Изольде.