Глава 2

Ревизии стандартной концепции науки

В этой главе я намерен описать некоторые новейшие достижения в философии и историографии, имеющие важное значение для социологического анализа науки. Я не стану разграничивать работы философов и историков науки: большая часть мыслите лей, труды которых будут здесь рассмотрены, прео долевает в своих работах подобные дисциплинарные рамки, и я буду ссылаться на них просто как на «фи­лософов». Я также не буду пытаться дать систематическое изложение идей каждого крупного мыслителя. Такая задача уже была более чем удовлетворительно выполнена другими [46; 63], и я предполагаю, что читатель имеет хотя бы некоторое представление, о работах таких авторов, как Кун и Поппер Поэтому я буду в меру возможности останавли­ваться на работах философов, чьи произведения ме­нее известны, таких, как Хэнсон ', Равец ² и Хессе ³,

¹ Норвуд Рассел Хэнсон (1924—1967)—американский фило­ соф и историк науки, один из критиков стандартной концепции науки, развивавший оригинальный историкопсихологический под­ ход в методологии науки. Погиб в авиакатастрофе. Основные работы: «Модели открытия» (1958); «Понятие позитрона» (1962); «Восприятие и открытие» (1969).

² Джером Равец (род. 1929) —историк и философ науки, по происхождению американец, последние годы живет в Англии, лектор Лидского университета. Получил математическое обра­ зование и начал свою деятельность в науковедении как историк математики, однако известность приобрел своими работами по социальным аспектам науки. Основной труд: «Научное знание я его социальные проблемы» (1971) (см. реферат этой книги в: «Наука и общество», М., ИНИОН, 1975, с. 82—135).

³ Мэри Бренда Хессе (род. 1924)—профессор философии науки Кембриджского университета, занимается исследованием методологии науки, преимущственно логиколингвистической ори*

50

отчасти потому, что они вполне заслуживают того, чтобы их труды читались более широко, но также и потому, что я хотел бы показать, что те изменения в философии науки, которыми я буду заниматься, не сводятся исключительно к деятельности одного или двух весьма популярных, но все же не представляю щих всю эту область исследователей Однако основой изложения материала данной главы будут не взгля­ ды тех или иных авторов и не анализ исторического развития представлений о науке. Вместо этого я со средоточу свое внимание на центральных предпосыл _ках стандартной концепции науки/ как они были очерчены в первой главе. Я остановлюсь поочередно на каждом из четырех ее основных положений, что бы изучить, в какой мере они нуждаются в пересмот ре в свете этой новой литературы.

Единообразие природы

Как Мангейм, так и Штарк начали свои попытки выявления характеристических особенностей научно­го знания с некоторого утверждения, которое было названо «принципом единообразия природы». Они подчеркивали, что явления и взаимосвязи материаль­ного мира отличаются от явлений и взаимосвязей мира, социального своей устойчивостью и неизменностью. По их мнению, это находит подтверждение в том факте, что фундаментальные выводы физических наук, их законы природы, одни и те же везде и по­всюду. Хотя эти (социологи знания считали принцип единообразия «необходимой и решающей предпосыл

кой» для любых попыток понять природу науки, ему уделялось лишь незначительное внимание в дискус­сиях, давших материал для этой главы. К счастью, однако, этот принцип весьма тщательно изучался Хэнсоном [76]. Последний показал, что использова­ние социологией знания принципа единообразия осно­вывалось на некотором недоразумении и что он

является весьма зыбким фундаментом для возведения

чьей бы то ни было социологической конструкции

е нгации Основные работы «Силы и поля» (1961); «Модели и аналогии в науке» (1963), «Структура научного вывода» (1974); «Революции и реконструкции в философии науки» (1980).

51

Хэнсон спрашивает: каким образом мы узнаем что природа упорядочении, единообразна и неизмен на? Откуда мы знаем, что принцип единообразия яв ляется истинным} Он допускает лишь два способа установления его истинности: посредством формаль ных и эмпирических средств. Очевидно, что принцип единообразия не представляется только как формаль ное выражение чегото (формализм). Подразумева ется, что он содержит какуюто фактическую инфор мацию о материальном мире. Следовательно, он должен быть установлен эмпирически. Но в таком случае мы попадаем в порочный круг. Ибо, если прин цип единообразия верен, он должен предполагать в каждой эмпирической процедуре, в том числе и в той посредством которой мы рассчитываем проверить его истинность. Если же не предполагать принципа, то мы лишаемся возможности установить его жизненность посредством обобщений опытных данных. До тех пор пока мы не предположим действия принципа едино образия, в нашем распоряжении нет способов, позво ляющих вывести его из тех или иных частных кон кретных наблюдений.

«Следовательно, достичь на основе экспериментов и наблюдений уверенности в истинности этих прин ципов (Хэнсон здесь рассматривает наряду с принци­ пом единообразия также и принцип индукции.— М. М.) — это значит предположить в процессе наших поисков само существование того, что мы рассчиты­ ваем найти. Если эти принципы истинны, то мы не можем это узнать эмпирически, ибо по самой сути данных принципов эта истинность заранее предпола­ гается в любом эмпирическом исследовании» [76, с. 408].

На ряде конкретных примеров Хэнсон затем пока­зывает, что принцип единообразия бессодержате­лен — в том смысле, что он вообще не утверждает ничего определенного. Приведу одну из таких иллю­страций. Возьмем ньютоновский закон тяготения и то его следствие, что свободно падающие к поверхности Земли тела приобретают ускорение в 9,82 м/сек². Оба эти утверждения могли бы быть названы «зако­нами природы». Хэнсон рассматривает такую пробле­му: имел бы смысл вопрос о том, не могли ли эти законы при определенных обстоятельствах выглядеть

52

_че? Например, мог бы существовать на Марсе ^ИНай по сравнению с земным закон тяготения, что ^ИН_крушило бы принцип единообразия? Ясно, что ма­гматическая формула для скорости свободного па^те _{я тел} на Марсе непременно была бы другой, чем формула, справедливая для Земли, ибо эта послед­няя выведена из закона всемирного тяготения с уче­том именно земных, и только земных, условий. Таким образом, отличие ускорения свободного падения на Марсе от земного ни в коей мере не ставит под угро­зу принцип единообразия. Ведь область применимо­сти того специфического закона ^ускорения, о котором говорилось выше, необходимо Ограничена исключи­тельно Землей. В этом смысле он не является всеоб­щим законом природы, и наш вопрос оказывается не­корректно поставленным. А что же сам закон тяго­тения? Могли бы мы сказать: «Закон тяготения име­ет, возможно, другую форму на Марсе»,— подобно тому как мы вправе заявить: «Свободно падающие тела приобретают на Марсе иное ускорение по срав­нению с земным»? Хэнсон утверждает (по моему мнению, вполне справедливо), что ответ должен быть отрицательным. Ведь, если бы ньютоновский «закон тяготения» был неприменим на Марсе, его нельзя было бы больше считать законом природы. Любые убедительные наблюдения, проведенные на Марсе или гдето еще, которые мы сочли бы несовместимы­ми с этим законом, отнюдь не открыли бы нам какуюто область, где нет единообразия природы; вместо этого они лишь показали бы, что наша теория невер­на, а наш «закон» вообще не является законом. «Таким образом, то, что ученый всегда записывает закон тяготения в одной и той же форме, ни в коей мере не доказывает единообразия природы. Доказан­ным может считаться лишь то, что мы не согласны признать название «закона природы» ни за чем, что не выражается при всех обстоятельствах в неизмен­ной форме» [76, с. 353].