15. Социально-политические взгляды казахских либеральных демократов (а.Байтурсынов, а. Букейханов, м.Дулатов).

Некоторые интеллигенты рабочему человеку великодушно разрешают варить сталь, крестьянину — растить хлеб, а себе оставляют «право» на серые фильмы, малоинтересные книги, скучные спектакли. Разве таких людей можно назвать интеллигентами?³- Задавая подобный вопрос, один из авторов в защиту своих взглядов приводит высказывание Клима Самгина, персонажа произведения М.Горького. Тот утверждает, что в России «есть категория людей, которых не мог создать даже высококультурный Запад». Он имел в виду тех интеллигентов-борцов, чья участь — тюрьма, ссылка, каторга, пытки, виселица...

Но есть у Горького другие суждения — прямо противоположные. В особенности, в период реакции после первой русской революции. Он с негодованием писал тогда о гнилости, дряблости, дрянности интеллиген­ции. Нельзя не заметить, хотя оценки даны одному и тому же социальному феномену—«российской интеллигенции» одним и тем же человеком, но они имеют диаметрально противоположное содержание. В чем тут дело?

Очевидно, во внутренней противоречивости, сложности, разнородности самой интеллигенции. Й сегодня нам от этого никуда не уйти. Разве мы не можем назвать интеллигентов — реакционеров по своим убеждениям, демократов, либералов, националистов, шовинистов, идеалистов, материа­листов, верующих и т. д.

Так что, с исторической точки зрения, вряд ли верно отнести к интеллигенции только лишь одних социальных новаторов, революционных под­вижников или, как однажды выразился А.Герцен, «передовую фалангу человечества», которая «первая освещается восходящей идеей и первая побивается грозой». Наряду с ней есть и мечущаяся интеллигенция, и консерватив­ная, и, так сказать, интеллигенция со знаком минус, стремящаяся вертеть «колесо истории» впять, либо под это колесо бросающаяся.

Интеллигенция, на наш взгляд, прежде всего — категория нравственная. Конечно, важны уровень образования, квалификация, разум, пытливость ума, уровень развития, творчество, но, прежде всего, нравственность, совестливость человека, его тонкая связь со временем, если угодно, совсем человечеством.

Так, рассматривая вопрос о том, какими качествами должны обладать интеллигенты, К.Маркс подчеркивал, что главным их свойством, принци­пом деятельности является способность защищать правое дело, способность поставить общественные интересы над интересами своего очага. И только тот, кто придерживается этого принципа, достоин звания интеллигента.

«Интеллигентность... вообще не элемент, она — принцип»

Гражданственность — вот что всегда отличало настоящую интеллиген­цию от ее утилитарной части — борющаяся за свой домашний очаг. Вспом­ним, как упорно А.Герцен настаивал на мысли о том, что и писатель-художник, и ученый должны обладать чувством ответственности за судьбы своей Родины, человечества. Так что не просто эрудиция, не сама по себе принадлежность к «цеху ученых» или к литературному «клану», не слу­жебная включенность в «культурный процесс», а именно гражданствен­ность, в высшем значении этого слова, выступает критерием подлинной интеллигентности. Причем гражданственность выражается, прежде всего, в том, насколько честно, умело, талантливо делает человек свое дело. Недаром в Индии и в других странах Востока считают ошибочным опреде­ление интеллигенции по образованию. Они утверждают, что интеллиген­тность — это не грамотность, не нахватанность в знаниях, не наличие диплома, не квалификация, а состояние духа и мысли.

Известно, что сила и спасение народа заключается в его интеллигенции, в ней, которая честно мыслит. Как формировалась, какой была наша, казахская интеллигенция до Октябрьской революции?

Как пишет Турар Рыскулов, один из известных государственных и партийных деятелей Казахстана: «До революции 1905 года среди казахского населения можно было отличить два вида интеллигенции.

Одни—интеллигенты, персонально выдвинувшиеся из остальной среды в разное время, вроде Чокана Валиханова, Ибрая Алтынсарина... Правда, немногочисленные, получившие русское образование и связанные с русской интеллигенцией, которые стремились при содействии русской власти при­близить казахов к европейской культуре. Другие —получившие воспитание в татарских, башкирских и других мусульманских школах, стремящиеся путем распространения культуры Востока просветить казахский народ». К" этому можно добавить еще интеллигентов южных регионов Казахстана, испытавших некоторое влияние узбекской культуры.

Перед Октябрьской революцией казахи имели очень тонкий слой обра­зованной интеллигенции: около 100 человек имели высшее и незаконченное высшее образование, порядка 1000 являлись выпускниками гимназий, про­гимназий училищ, а также было несколько тысяч людей с восточным образованием в религиознойоболочке. Это, конечно, мало, но именно они и, в частности, те из них, которые получили европейское образование, формировали своеобразный политический климат в годы гражданских междоусобиц. Именно этот тонкий слой был чрезвычайно плодородным, кроме того, до сравнению с нашими другими среднеазиатскими братьями, он был довольно значительным. Вот почему именно интеллигенты-казахи тогда играли очень важную роль в судьбах всего Туркестана.

Основные усилия наша интеллигенция в начале века направляла на просвещение, создание литературного казахского языка, ограждение его от русского, татарского, узбекского влияния, борьбу против переселенческой политики Столыпина, эволюционному переходу к оседлому образу жизни, созданию культурных очагов, выбору цивилизованных ориентиров.

Отметим, что парламентскую борьбу в качестве членов Дум за решение аграрного вопроса, за демократизацию управления казахским краем пере­довые представители казахской интеллигенции начали еще в конце XIX века. Наиболее последовательно в этом направлении трудились крупней­шие юристы члены Дум Ахмет Биримжанов, Бахытжан Каратаев, Джаханша Досмухаметов и др.

В 1970г. в статье «Казахи» крупнейший политический деятель Алихан Бокейханов отмечает наличие двух политических течений в казахской степи. Одно — взявшее ориентацию на Бухару и Туркестан, традиционное понисламисткое течение. Это направление проповедовали различные дея­тели ислама, воспитанные в медресе Казани, Бухары, Уфы. Они пытались повернуть взоры, казахов на Восток.

Второе течение—пантюркисткое и модернисткое направление, но ори­ентированное, в основном, на цивилизованный Запад. К этому течению относились выросшие в русской среде представители казахской интелли­генции, руководимые Алиханом Бокейхановым.Ахметом Байтурсуновым, Жакыпом Акпаевым, Алиханом Ермековым, Мыржакыпом Дулатовым. Эта группа проявила политическую сдержанность, осторожно реагировала на действия царского правительства, понимая преждевременность начала открытой борьбы против могучей Российской империи. Поэтому, прежде всего, они приложили все усилия для того, чтобы поднять самосознание народа и подготовить его для действия в целесообразных условиях. Они возлагали надежды на возможность соглашения с русской либеральной и левой партиями. Добавим сюда и третье направление, ориентирующееся на Европу через Петербург. Было бы, конечно, неправильным не отметить и крестьянско-демократическое направление национального движения на­кануне Февральской и Октябрьской революций, сосредоточившееся вокруг журнала «Айкап» в 1911-1915 гг. Возглавляли данное направление Мухаметжан Сералин, Сакен Сейфуллин, Султанмахмут Торайгыров, Беймбет Майлин, Сабит Донентаев и др.

Во главе всех этих течений стояли очень даровитые люди, однако мало кто из них надеялся на то, что в обозримом будущем возможно создание Казахского национального государства, и потому они не имели каких-либо четких программ по государственному устройству Казахстана. Крушение Российской империи, Февральская, а затем Октябрьская революции застали их в некоторой мере врасплох. И они в спешном порядке приступают к выработке плана государственного устройства казахского края.

Идеи были самые разные: одни представляли будущее в виде великого и разноязычного Туркестана—государство кипчакского типа—с включением в него казахов, киргизов и каракалпаков. Другие — мечтали о Великом Казахстане с включением в него большого куска приграничных сибирских территорий. Третьи представляли Казахстан в форме федерации на жузовой основе. Четвертые видели Великий Туркестан в виде федерации каза­хов, узбеков, башкир и т. д.

Конечно, изучение и восстановление в деталях всех обстоятельств этих проектов — дело будущих историков. Для этого необходимо тщательно проанализировать программные документы партий действовавших в тот исторический отрезок времени. Поскольку и к изучению истории, деятель­ности, программ и тактики этих партий также только приступаем, мы ограничимся приведением общих сведений о них.

Партия «Алаш». Начало ее формирования относится к 1913 году. Окон­чательное же оформление партии с принятием ее программных докумен­тов происходит в декабре 1917 года. У истоков и в руководстве этой партии были А.Бокейханов,А.Байтурсынов, М.Дулатов, Э.Омаров, А.Жаждыбаев, Т.Бирмаканов, А.Турмухаметов. Они же являются авторами и составителя­ми программы партии «Алаш». О ее характере и социальной природе среди исследователей по сей день отсутствует единство мнений.

Так, есть историки, считающие партию «Алаш» — буржуазно-демокра­тического направления; партией кадетского толка; мелкобуржуазного со­держания; буржуазно-демокрэтического направления. Отдельные истори­ки считают «Алаш» не партией, а движением. Кроме того, следует отли­чать движение «Алаш», партию «Алаш», правительство «Алаш». Централь­ным органом являлась газета «Казах».

Казахская социалистическая партия «Уш жуз». Образована в декабре 1917 года, практически одновременно с предыдущей партией. Председателем ЦК партии был М.Айтпенов, заместителем председателя—К.Тогысов, секретарем —Ы. Кобеков. Центральный орган—газета «Уш жуз», редактором которой был известный юрист К.Тогысов. Программа данной партии, опубликованная в декабре 1917 года, по своим основным положениям диску­тировала с таковыми положениями партии «Алаш».

Казахское общество в 1-й четверти XX века: проблемы этноидентификации

Формирование национального самосознания казахов определялось рядом факторов внутриэтнического характера и объективными условиями развития казахского общества. Особенно активно этот процесс происходил в XX в. Хотя, как показала в своих исследованиях Н.Е. Бекмаханова, уже в XVIII и особенно в XIX вв. вследствие все более активного втягивания региона в общероссийскую экономику, участия казахов в важнейших военно-политических событиях Российской империи, а также усложнения форм социальной организации, медленного, но неуклонного перехода от кочевых к полукочевым и оседлым формам жизнедеятельности, интенсивного общения казахской элиты и ссыльных представителей русской демократической интеллигенции и др. обстоятельств казахский этнос обретал новое качество развития в рамках мирового сообщества [1].

Анализируя складывание исторического самосознания казахской интеллигенции с середины XIX в., П. Ротиер, вслед за О.А. Сегизбаевым и  другими авторами, отмечает важную роль русской колонизации как ускорителя кристаллизации национального сознания среди казахской интеллигенции. Он, в частности, выделяет две тенденции в этом процессе. Традиционно настроенные акыны критиковали современное им состояние казахского общества и настаивали на возвращении к кочевым корням казахов. Интеллигенция же (достаточно сослаться на выдающихся представителей - ученого Ч. Валиханова (1835-1865), педагога и просветителя И. Алтынсарина (1841-1889), мыслителя и поэта Абая (1845-1904) – Д.А.) считала современное образование по российской модели способом улучшения жизни казахов. Часть ее разделяла взгляды российских интеллектуалов на кочевые народы как отсталые. Именно в начале ХХ в. второе поколение казахской интеллигенции, под влиянием распространенного интереса к самоопределению национальностей, провозгласило историческое право казахской нации на свою территорию. В отличие от среднеазиатских джадидов, казахская интеллигенция не ограничивалась культурными требованиями, в ходе революционных потрясений в стране политизируя процесс нациестроительства [2].

Следует уточнить, что внутри самой интеллигенции в начале XX в. имелись расхождения – часть ее стояла за сохранение самобытности казахов на путях укрепления мусульманской культуры, другая через русскую культуру стремилась «вестернизировать» свой народ. С дальнейшим развитием социально-политических событий в Российской империи-РСФСР-СССР дифференциация настроений и идейно-политических ориентиров казахской этнополитической элиты усложняется. В последние годы появилось немало публикаций, так или иначе отражающих указанные проблемы, причем особенно подробно освещаются биографии представителей национального движения – участников конструирования этноидентификации массового сознания [3]. Они нередко имеют популярный характер и в духе идеалистической романтики вносят свой вклад в формирование новой исторической мифологии, укрепление национальной исторической памяти о славном и трагическом прошлом, цементирующем молодую современную государственность Казахстана. В то же время в ряде работ содержатся новые документально подкрепленные аргументы, сведения и наблюдения, позволяющие уточнить и расширить научные представления о сложной эволюции и противоречивой трансформации этнической идентичности, становлении политико-правовой культуры и доктрины национальной государственности у казахов в XIX - XX в. [4]

Первые десятилетия ХХ в. были временем бурного роста национального самосознания казахского и других тюркских народов Российской империи, что выражалось в активизации общественно-политической жизни, культурном прогрессе, становлении и развитии национальных языков, литературы и прессы, распространении новых идеологических концепций (пантюркизм, панисламизм, пантуранизм), реформистских движений (джадидизм) и т. д.  На складывание этнического самосознания, культурную и социально-политическую консолидацию казахов в начале XX в. решающее влияние оказали усиливающиеся процессы централизации, унификация системы управления по общероссийской схеме, складывание относительно значимого образованного слоя казахской элиты и ухудшение положения народных масс вследствие интенсивной переселенческой политики, нарушения традиционной системы землепользования, изъятия земельных угодий у коренного населения. В то же время, интеграционная политика государства способствовала не только внедрению общероссийских органов управления, но и социально-культурных норм. Это ускорило осознание мыслящей частью общества нетерпимого состояния в области экономических, политических, культурных, в т.ч. религиозных, прав человека. Забитость и нищета, крайне низкий уровень просвещения, антинародный характер властных структур и судопроизводства вызывали растущее недовольство масс и нашли выражение в общественно-политической деятельности наиболее подготовленного к ней социального слоя.

Для идейно-политического становления лидеров национального движения как инициаторов и проводников этнической мобилизации казахов решающее значение имело развитие в крае системы образования, даже весьма ограниченной, в т.ч. русско-туземных учебных заведений, и учеба в вузах России, знакомство с европейской и русской культурой в самом широком смысле. Формирование мировоззрения казахской интеллигенции происходило также под влиянием крупных событий общественной и государственной жизни империи, рождения политических партий и организаций. Многие из них пришли к этнополитическим приоритетам через участие в мусульманских (В. Таначев (1888 или 1882 - ?), М. Чокаев (1891-1941)), эсеровских (М. Тынышпаев (1879-1937(), кадетских (А. Букейханов (1870-1937), Х. Досмухамедов (1883-1839), Ж. Сейдалин) организациях. Для этой группы деятелей наиболее характерной чертой было стремление сохранить национальную самобытность в условиях объективно необходимой модернизации, соединить традиционные духовные ценности с началами европейской демократии, достижениями общечеловеческой цивилизации.

Нельзя также не учитывать определяющее для казахского общества значение традиционной культуры, в рамках которой даже его самая прозападно настроенная часть должна была выстраивать свои действия. Социально-психологическая атмосфера и структура общества складывалась под сильным влиянием регионального (жузового) и родового принципов идентификации. Феодально-родовая община с характерными для нее отношениями строгой иерархии, экономической зависимости между имущими слоями и беднотой, переплетавшимися со сложной системой родственных уз и предпочтений, устойчивый авторитет представителей аристократии и тех, кто имел мусульманское или светское образование, - все это пронизывало повседневную жизнь и мировосприятие людей. Специфику этнической идентификации казахов и причины устойчивости у них родовых связей на более позднем этапе проанализировал Э. Шац, который правомерно подчеркивает значение колониальной экспансии России и политики царизма как в ускорении формирования этнического самосознания, так и в усилении родоплеменной борьбы. В то же время в начале XX в. все еще низкий уровень грамотности и огромные пространства, лишенные современных коммуникаций, тормозили консолидацию этнического сознания [5].

Роль пускового механизма в ее ускорении играли общероссийские события. Серьезные национальные проблемы, ставшие особо чувствительной частью жизни России в начале ХХ в., ярко обозначились во время революции 1905 - 1907 гг., хотя и не были устранены даже после ее поражения. Однако сами новые условия общественной жизни вызвали оживление в казахском обществе. «Вся степь была вовлечена в сферу политики и захвачена потоком освободительного движения. Весной на летних стоянках кочевий - джайляу - состоялись съезды, обсуждавшие насущные проблемы края. Традиционные ярмарки стали ареной киргизских политических съездов, где киргизы обсуждали и подписывали поданные потом на Высочайшее имя петиции». При этом «религиозные и земельные вопросы стояли у киргиз впереди вопросов политической свободы» [6].

Лидер казахского национального движения А.Н. Букейханов, использовавший работу в экспедициях переселенческих контор для агитационных поездок по краю, а после ее закрытия организовавший интенсивную переписку со степными районами, явился главным организатором, составителем и переводчиком всех основных петиций и телеграмм, направлявшихся в столицу. По его воспоминаниям, «в составлении петиции принимали участие, с одной стороны, интеллигенция, воспитанная на русской литературе, верующая в европейскую культуру, видящая счастье родины в здоровом претворении плодов западной культуры и считавшая религиозные вопросы второстепенными, при наличности обещанной 17 апреля свободы веротерпимости. С другой стороны, выступала и интеллигенция, воспитавшаяся в духе восточной ортодоксии и национально-религиозной исключительности. Эта последняя выдвигала религию на первый план... Первую группу киргизской интеллигенции можно было назвать западниками, а  вторую тюркофилами и поборниками панисламизма. Как показали киргизские съезды, ... широкие массы, как везде, были нейтральны к вопросам политическим и обнаруживали только некоторый интерес к вопросам религиозным... Но даже в наиболее активных слоях киргизского народа тюркофилы были в большинстве. Благодаря обрусительной политике, до сих пор царящей в киргизской степи, последняя с подозрением относится к западному просвещению и культуре» [6. С. 596-597].

Таким образом, уже в период пробуждения политической активности казахского общества в среде его интеллигенции выделились два основных направления, отражавшие реальные умонастроения образованных слоев. При этом, несмотря на малочисленность первой группы во главе с Букейхановым и традиционное недоверие масс ко всему исходящему с Запада, они вскоре сумели приобрести широкое влияние в крае и стали признанными лидерами национального движения. Особое место в их деятельности в это время заняла подготовка к выборам в Государственную Думу. Содержание многочисленных прошений и наказов сводилось к проблеме представительства казахов в Думе, протестам против бюрократических, антинародных методов землеустройства и национального угнетения. Относительно землеустройства казахская общественность выдвигала следующие требования: «В основном законе должно быть написано, что киргизские земли принадлежат на праве вечной собственности киргизскому народу без всяких других совладельцев. Законы о признании киргизских земель государственной собственностью и о переселении на них русских мужиков должны быть отменены, уничтожены. Без позволения самих киргизов русские не должны отбирать землю ни во временное пользование, ни на вечность» [7]. Эти предложения стали стержневыми в национально-освободительном движении казахов вплоть до конца 1917 г. Вторым по значимости требованием было предоставление избирательных прав казахскому населению.

Красноречивым показателем сути и специфики этнополитической культуры казахов служит прошение 42 доверенных лиц Каркаралинского уезда Семипалатинской области (август 1905 г.) на имя императора, направленное также в редакции газет «Сын Отечества», «Русские ведомости». В нем, в частности, говорилось: «... какие же могут быть серьезные основания, не греша против элементарной справедливости и истины, выделять 6-миллионных киргизов в особую бесправную, в незаконную группу... Почему занятия скотоводческой культурой должны лишать киргиз избирательного права, когда такового права не лишает занятие торговлей, земледелием, рыболовством и другими промыслами?..» Особые надежды на выборы в Думу население края возлагало после приема депутации казахов императором осенью 1905 года [8].

Наиболее известной и отражавшей рост критических настроений в национальном регионе была петиция  14,5 тыс. жителей Каркаралинского уезда Семипалатинской области, составленная на Кояндинской ярмарке 1905 г.   А. Байтурсыновым (1873-1937), А. Букейхановым, М. Дулатовым, Ж. Акпаевым (1877-?), М. Бекметовым. В ней говорилось: «Введение в стране «Степного положения», созданного бюрократическим путем, без всякого соображения с истинными потребностями населения, неуважение к закону со стороны администрации, ставящей на его место свое усмотрение, полное пренебрежение к правам личности и к чувству человеческого достоинства, административное насилие, вторгающееся во все стороны жизни, пренебрежение к духовным и экономическим интересам, искусственно поддерживаемое невежество народной массы - все это привело население к обеднению и его культурное развитие - к застою... Правительство совсем упустило из виду, что киргизские степи не завоеваны, а добровольно присоединились к России... В насильственном же вторжении государства в сферу религиозных дел киргизы видели и видят явное посягательство на их веру и относятся с недоверием к действию правительства...»

В петиции требовалось прекратить религиозные притеснения казахов, обеспечить свободу совести, «правильную постановку просветительского дела», организовать обучение казахских детей на родном языке с созданием интернатов и пансионатов, учредить казахские газеты, прекратить выселение с исконных земель и «признать земли, занимаемые киргизами, их собственностью», пересмотреть Степное положение «при участии депутатов из киргиз» и законодательно ввести казахское делопроизводство в судах и волостных управлениях, отменить институт крестьянских начальников и урядников, положить конец административным ссылкам по распоряжению генерал-губернатора, допустить представителей казахского народа в высшие органы власти страны. Оценивая содержание документа, Букейханов указывал, что благодаря поддержке со стороны  активного большинства тюркофилы добились выдвижения в ней на первый план требований религиозного характера. Но в целом она стала политической программой нарождавшегося движения Алаш, при этом некоторые ее места «примыкали к революционным призывам русских» [9].

В конце октября 1905 г. казахская интеллигенция перевела Манифест 17 октября, он был отпечатан в Акмолинске,  и 10 тыс. экземпляров «благодаря подвижности киргизов» быстро распространились и горячо обсуждались на казахских съездах. Реакцию на Манифест Букейханов охарактеризовал так: «Повсюду эта весть была встречена с восторгом. ... Особенное впечатление на киргизов произвело обещание неприкосновенности личности  и свободы совести. Они были весьма понятны для киргизов, личность которых подвергалась постоянным ударам грубых агентов обрусительной политики, - та же политика постоянно давила религиозную совесть киргизов, закрывая мечети, медресе, конфискуя библиотеки. Что же касается свободы слова и собраний, благодаря бытовой особенности киргизской жизни, отсутствию фактического надзора и незнанию агентами власти туземного языка, киргизы, когда в этом была надобность, беспрепятственно осуществляли свободу слова и собраний, что они и доказали в первой стадии выборов в Государственную Думу...» [10]

В связи с обнародованием Манифеста 17 октября казахское население познакомилось с такой формой общественного движения, как митинг, причем именно здесь проявилась социальная солидарность неимущих и демократических слоев населения независимо от их этнической принадлежности. Обнаружилось и умение казахской интеллигенции уже на этом этапе конструктивно сотрудничать с представителями передовой русской общественности во имя общих идеалов свободы. В январе – мае 1906 г. в Уральской, Тургайской и Семипалатинской областях появились казахские кадеты, создавшие ККДП – Казахскую конституционно-демократическую партию. Несмотря на ее малочисленность и кратковременность существования, принятые тогда программные документы с требованиями буржуазно-демократических реформ по примеру преобразований 60-70-х гг. XIX в. в европейской части страны показывают, что казахские «западники» шли в русле прогрессивных требований российского либерализма, творчески учитывая конкретную специфику социально-экономического и политического положения края. В этих условиях отчетливо проявилась неспособность царской администрации отказаться от исключительно административных, силовых методов воздействия на общественные движения, отчуждение власти от народа и в то же время острое чутье наиболее дальновидных чиновников на растущую угрозу со стороны немногочисленной, но все более активной национальной интеллигенции.

Показательно отношение власти к «руководителю киргизского политического движения» А. Букейханову, арестованному в январе 1906 г. Начальник Омского жандармского управления докладывал в Департамент полиции, что он арестован «как известный пропагандист, бывший душою всех митингов и петиций и противоправительственных агитаций и как главный инициатор и руководитель религиозно-политического движения киргиз, причем, он оказался избранником киргиз на сходках никем не дозволенных, задолго до закона о выборах в степи». При обыске у него были обнаружены переписка на казахском языке и рукописные стихи неизвестного казахского поэта, оцененные Букейхановым в 5 тыс. рублей. Ничего преступного в переведенных материалах не нашлось. К тому же, с юридической точки зрения, признавалось в донесении, «не представляется возможным предъявить ему какое-либо обвинение». Однако «ввиду крайней конспиративности Букейханова и упорного его желания оказать влияние и принять возможное активное участие в проведении вопросов в Государственной Думе», а также того, что он «представляется безусловно опасным, но умным и ловким агитатором», командующий войсками Сибирского военного округа считал необходимым добиться его высылки из Степного края. 15 апреля Букейханов был переведен в Омскую тюрьму, но уже 30 апреля власти были вынуждены освободить его в связи с единогласным избранием выборщиком от своей волости [8. С. 17-21, 24-25].