Раздел II. Современная структура знания о языке

Глава 3. Парадигмы-доминанты и парадигмы-маргиналии.

121

ная с XVII в. могла бы появиться наша новая «классическая» литера­тура, как и в странах Европы. И вместо потрясающего «Жития», на­писанного неистовым протопопом на малограмотном, неотесанном языке, русская литература могла бы иметь своих Мольеров и Раси-нов — современников Аввакума. Не будем продолжать: ничего из вы­шеназванного не свершилось, и история России и русского языка по­лучила именно тот ход, который нам известен. Наш экскурс в область научно возможного, но не состоявшегося имел целью снять панеги­рические акценты с традиционной истории русского языка, в которой эпитет «московский» приобрел почти мистический ореол. Признавая отдельные бесспорные заслуги московских самодержцев и самозван­цев, дорогие русскому сердцу ассоциации, связанные с представлени­ем о «кондовой» России и о московских «просвирнях», без которых якобы не было бы современного русского языка, следует сказать, что «московский вариант» русской истории и истории русского языка не оказался наиболее прогрессивным, наиболее удачным и даже не был «необходимым» и что только в результате радикальной переоценки ценностей можно и должно освободиться от стереотипа, отождеств­ляющего Русь с допетровской Москвой.

Вышеописанные установки в настоящее время постарался развить в своих работах В.И. Супрун, использовавший подсказанный А.В. Иса­ченко исследовательско-эвристический прием для описания ситуации, которая сложилась между Новгородом и Москвой.

Кондициональные размышления Исаченко о возможных судьбах великорусского языка могут быть экстраполированы в настоящее. Не в эту ли сторону идут процессы в современных казачьих регионах, где высок престиж диалектной речи и формируется самостоятельное эт-носознание? Заявление о казаках как отдельном этносе, а не русском субэтносе, стало общим местом в работах многих историков и поли­тиков, ведутся даже разговоры о выделении территории и определе­нии границ проживания казаков. Не станем ли мы очевидцами созда­ния казачьего (например, донского) языка?

Предложенный Исаченко мысленный эксперимент, получивший отклик и продолжение в работах современных филологов, позволяет говорить о востребованности данной парадигмы в науке о языке, по­скольку имеет цель и возможность поставить под сомнение автома­тизм и стереотип традиционных оценок истории, в том числе и исто­рии языка, а также эвристическую возможность показать на фоне того, что могло бы быть, сущность происходящего на самом деле.

§ 15. Лингвистика измененных состояний сознания

Лингвистика измененных состояний сознания — особое направление в рамках общей психолингвистики наряду с ней-ролингвистикой, психиатрической лингвистикой, психолингвистикой онтогенеза, предметом которых являются аспекты нормальной языко­вой способности, обеспечивающие общественно целесообразную, адаптивно оправданную когнитивную и коммуникативную деятель­ность человека при измененных функциональных состояниях его сознания.

Становление лингвистики измененных состояний сознания. Речевая де­ятельность нормального человека при относительно краткосрочных, обратимых изменениях его функционального состояния, обусловлен­ных задачей приспособления к разнообразным внешним нагрузкам, представляет собой область интересов лингвистики измененных со­стояний сознания. До настоящего времени она находилась на пери­ферии внимания теоретиков, а в значительной мере выходила за его пределы. В общей теории измененных состояний сознания (ИСС), активно развиваемой в течение последних 30 лет, лингвистический аспект остается практически неразработанным.

Разработка лингвистики ИСС подразумевает перенесение в центр исследования закономерностей лингвистического обеспечения изме­ненных функциональных состояний с опорой на концептуальные схе­мы, созданные в рамках современной теории функциональных состоя­ний человека. Дело в том, что традиционно понимаемая, однако не формулируемая эксплицитно предпосылка лингвистической теории со­стоит в том, что языковое сознание может быть с удовлетворительной степенью полноты описано в терминах нормы и патологии, причем понятие множественности применимо если не исключительно, то со значительно большим основанием к последней, нежели к первой. В со­временной психологии все активнее обсуждается вопрос о множествен­ности нормального сознания, выражающейся в наличии целого спектра его качественно различающихся между собой одноуровневых, возника­ющих в порядке адаптации к внешним нагрузкам, т.е. нормальных, со­стояний. Первая точка зрения (норма) представляет собой полезную аб­стракцию, вторая (патология) более адекватно отражает реальную динамику психической жизни современного человека, проводящего большую часть жизни в стрессогенном «третьем состоянии», а скорее всего — в совокупности таковых, промежуточных между нормой и пато­логией. Разработка фундаментальной концепции множественности со-

122