Раздел II. Современная структура знания о языке

Глава 1. Познание языка в мире традиций

51

стью, историей событий и людей. Познать язык в XX в. уже не озна­чает теперь приблизиться к познанию как таковому; это означает лишь применить общие методы знания в особой предметной области.

Такое низведение языка к положению рядового объекта компенси­руется, однако, прежде всего тем, что язык оказывается необходимым посредником для всякого научного познания, которое стремится вы­разить себя дискурсивно. Отсюда две постоянные заботы XX в.

Первая — это стремление сделать научный язык нейтральным, «отшлифовать» его, лишить собственной индивидуальности, очис­тить от случайностей ради того, чтобы он стал точным отражением, абсолютным двойником, чистым зеркалом внесловесного познания. Это позитивистская мечта о языке, постоянно поддерживаемом в со­ответствии с познанием; это язык-картина, о котором мечтал еще Ж. Кювье, предлагавший науке быть «копией» природы. Перед лицом самих вещей научный дискурс и в самом деле был бы «картиной», од­нако совсем не в понимании XIX в., тогда речь шла о том, чтобы рас­пределить всю природу посредством неизменной таблицы тождеств и различий, причем лежащую в основе ее решетку, приблизительную и доступную совершенствованию, дает язык. В XX в. язык понимается как картина в другом смысле: высвободившись из представлений, возлагавших на него непосредственно классифицирующую роль, он устанавливает теперь некоторую дистанцию от природы, чтобы в ко­нечном счете получить ее точную фотографию.

Вторая забота, отличная от первой, хотя и соотносящаяся с ней, за­ключалась в поисках логики, независимой от грамматики, словарей, форм синтеза, от слов вообще, — логики, которая могла бы выявить и использовать всеобщие предпосылки мысли, укрыв их от особеннос­тей сложившегося языка, где они могли бы затеряться. Не случайно рождение булевой символической логики относится к той же эпохе: дело в том, что, несмотря на некоторые поверхностные сходства и общность приемов, речь шла уже не о построении некоего всеобщего языка, как в классическую эпоху, но о том, чтобы представлять формы и связи мышления вообще вне какого-либо языка. Поскольку сам язык стал объектом наук, требовалось теперь изобрести другой язык, который был бы скорее символикой, чем языком, и потому был бы прозрачен для мысли в ее познающем движении. В известном смысле можно было бы сказать, что и логическая алгебра, и индоевропейские языки равным образом являются продуктами разложения всеобщей грамматики: первая показывает смещение языка в сторону познавае­мого объекта; вторые — движение, которое склоняет язык в сторону акта познания, лишая его всякой сложившейся формы.

§ 4. Язык как демистификация мира

Мистификация — посвящение в тайну.

философия языка Ф. Ницше. В начале XX в. слова вновь обнаруживают свою древнюю загадочность, правда отнюдь не с тем, чтобы восстано­вить картину мироздания, и не для того, чтобы смешаться с вещами в круговой системе знаков. Оторванный от представления, язык суще­ствует с тех пор и вплоть до нашего времени лишь в разбросанных фор­мах: для филологов слова предстают в качестве объектов, созданных и оставленных историей; для структуралистов язык должен отбросить свое конкретное содержание и выявить лишь повсеместно значимые формы дискурса; для литературоведов слова становятся текстом, кото­рый надо «взломать», чтобы обнаружить полностью скрытый за ними смысл; наконец, язык возникает как нечто самодостаточное в акте письма, обозначающее лишь само себя. Язык выявился таким образом в разнообразии способов своего бытия, единство которых, несомнен­но, не могло быть восстановлено. Быть может, именно по этой причи­не философская рефлексия так долго держалась от языка поодаль. Она неустанно искала объект, концептуальные модели, но уделяла языку лишь попутное внимание, акцентируясь главным образом на устране­нии помех, которые могли встретиться в языке. Например, нужно бы­ло освободить слова от их отчужденности или. же придать языку больше гибкости и внутренней текучести, чтобы он мог передать движение жизни в ее собственной длительности. Непосредственно и самостоя­тельно язык вернулся в поле мысли лишь с рецепцией филологических идей Ф. Ницше, который первым подошел к философской задаче глу­бинного размышления о языке.

В том самом философско-филологическом пространстве, откры­том для европейской культуры XX в. Ницше, и появляется язык во всем своем загадочном многообразии, которым надо было овладеть. В качестве проектов тогда рассматриваются темы всеобщей формали­зации всякой речи, или целостного истолкования мира, которое од­новременно являлось бы полной его демистификацией; или общей теории знаков; или преобразования, полного вмещений всей челове­ческой речи в одно-единственное слово, всех книг — в одну страницу, всего мира — в одну книгу. Что такое язык? Что такое знак? Говорит ли все то, что безмолвствует в мире, в наших жестах, во всей загадоч­ной символике нашего поведения, в наших снах и наших болезнях, — говорит ли все это и на каком языке, сообразно какой грамматике? Все ли способно к означению (если нет, то что именно?) и для кого,

52