§ 2. Язык как представление о мире

Представление — образ ранее воспринятого предмета или явле­ния, а также образ, созданный продуктивным воображением.

Всеобщая грамматика. В XVII и XVIII столетиях в европейской куль­туре зарождается восприятие языка как строя бинарных знаков, а значение языка отражается уже в форме представления. Здесь берет начало идея всеобщей грамматики — науки о знаках, посредством ко­торых люди перегруппировывают собственные восприятия и расчле­няют непрерывное движение своих мыслей. Три понятия во всеоб­щей грамматике — матезис, таксономия и генезис — означают не столько отдельные области, сколько прочную сеть принадлежностей, определяющую структуру знания, сложившуюся в классическую эпоху и дошедшую до наших дней. Таксономия рассматривалась тог­да и рассматривается сейчас как наука о порядке. Матезис является наукой о равенствах, следовательно — об определениях и суждениях, это наука об истине. Генезис рассматривает момент зарождения и по­следующий процесс развития, приведший к определенному состоя­нию. По отношению к матезису таксономия функционирует так же, как онтология по отношению к апофатике; а по отношению к гене­зису она функционирует, как семиотика по отношению к истории. Следовательно, она определяет общий закон существования феноме­нов и в то же время условия их познания. Отсюда следует традиция воспринимать теорию знаков как науку, обеспечивающую познание самой природы.

Классическую эпистему, в ее наиболее общем виде послужив­шую основой многих современных представлений о языке и о том, как его следует изучать, можно определить как систему, в состав ко­торой входят матезис, таксономия и генетический анализ. В языко­знании «замыслился» проект, пусть даже отдаленный, исчерпываю­щего упорядочения мира; оно устремилось к открытию простых

46

Раздел II. Современная структура знания о языке

Глава 1. Познание языка в мире традиций

47

элементов и их возрастающего усложнения: в XX в. мы столкнемся с «четырехэлементным анализом» и теорией «семантических при­митивов»; в конечном итоге они будут представлять собой таблицу, расклад познаний в соответствующей своему времени системе. Пределом познаний могла бы стать так и не достигнутая даже в XX в. совершенная прозрачность представлений по отношению к упорядочивающим их знакам.

Начиная с классической эпохи язык характеризуется одновремен­но господствующим и незаметным положением: по отношению к ве­ку XX это можно проследить на примере анализа советского полити­ческого дискурса в работах П. Серио. Господствующим положение языка можно было считать постольку, поскольку слова получили воз­можность представлять мысль. Но в данном случае представление на­до понимать в узком смысле слова: язык представляет мысль так, как мысль представляет себя сама; все дается лишь через представление; язык не параллелен мысли и не является внешним ее проявлением, это сама мысль. Иными словами, здесь берет начало представление, господствующее во второй половине XX в., о том, что языка не суще­ствует, но он функционирует: все его существование выражается в его роли выразителя представлений, оно ею ограничивается и в конце концов исчерпывается.

Функциональность языка. К XX в. в языкознании исчезает стрем­ление выявить великую загадочную речь, кроющуюся под ее знака­ми. Возникает интерес к тому, как она функционирует: какие пред­ставления выражает, какие элементы вычленяет и выделяет, как их анализирует и синтезирует, какая схема замещений позволяет ей утвердить свою роль в анализе представлений. Комментарий уступил место критике.

Критика исследует язык так, как если бы он был чистой функцией, совокупностью механизмов, автономной системой знаков. Но она не может в то же время не задаваться вопросом о его истинности или ложности (что и делал в своих работах Л. Витгенштейн), т.е. о харак­тере присутствия в языке того, что он выражает в словах, посредством которых все представляет. Именно в связи с этим мало-помалу обна­руживалось и в конце концов заняло известное место противопостав­ление содержания и формы. Прежде всего критика развертывается в рефлексивном плане как критика слов. Критика обнаруживается так­же в грамматическом плане как анализ возможностей синтаксиса при выражении представлений, порядка слов, конструкции фраз: являет­ся ли язык более совершенным, когда он обладает склонениями или же системой предлогов? Какой порядок слов — свободный или стро-

го определенный — предпочтительнее? Какой строй времен лучше выражает отношения последовательности? Критика развертывается также в исследовании форм риторики; в анализе фигур, т.е. типов ре­чи с экспрессивным значением каждого из них, тропов, т.е. различ­ных отношений, которые слова могут поддерживать с одним и тем же содержанием представления.

Таково в своем многообразии критическое измерение языка, кото­рое необходимо возникает, когда язык вопрошает самого себя, преж­де всего о своей функции. Начиная с классической эпохи и по сей день комментарий и критика резко противопоставляются в европей­ской и американской лингвистической традиции; особняком стоит лингвистическая традиция дальневосточного культурного ареала.

Дискурсивность языка. После отказа от концепции о самостоятель­ном существовании языка остается лишь его функционирование как представления. Его природа и свойства, присущие ему в качестве дискурса, и составляют само представление, выраженное последова­тельностью словесных знаков.

Поскольку язык стал воплощением анализа и порядка, он совер­шенна по-иному мыслился во времени. Согласно генеалогической классификации языки в ходе истории следовали друг за другом, и один из них мог при этом порождать другой, а наиболее древние, т.е. древнееврейский, породивший древнесирийский и арабский, были основными; затем появился греческий, от которого произошли как коптский, так и египетский; с латинским в родстве были итальян­ский, испанский и французский; наконец, из «прагерманского» про­изошли немецкий, английский и фламандский. Сейчас это одна из существующих в языкознании моделей. Но есть и иные: каждый язык определяет свою специфичность посредством своего внутреннего по­рядка и места, которое он предназначает словам, а вовсе не местом в историческом ряду. Время для языка является его внутренним спосо­бом анализа, а не местом его рождения. Отсюда проистекает столь не­значительный интерес, проявляемый во многих лингвистических па­радигмах XX в. к хронологии, вплоть до ее отрицания; исторические ряды замещаются типологиями — типологиями порядка.

Языки объединяются и различаются между собой согласно таблице возможных типов последовательности. Будучи синхронной, эта табли­ца подсказывает, какие из языков были самыми древними. Внешняя Датировка начинает определяться внутренними формами анализа и порядка, а время становится в языке внутренним элементом.

48