Очерк науки о языке1

(ИЗВЛЕЧЕНИЯ)

Звуки языка с течением времени подвергаются изменениям. Спонтанеические изменения звука зависят от постепенного изменения его артикуляции. Произнести звук мы можем только тогда, когда память наша сохраняет нам отпечаток его артикуляции. Если бы в этом отпечатке отражались все совершенные нами артикуляции данного звука в равной мере, если бы он представлял среднюю всех этих артикуляций, то, руководствуясь им, мы всегда совер­шали бы данную артикуляцию приблизительно одинаково. Но по­следние (по времени) артикуляции вместе с их случайными укло­нениями удерживаются памятью несравненно сильнее, чем более ранние. Потому ничтожные уклонения приобретают способность прогрессировать и звук мало-помалу вырождается. Такое измене-

К азань, 1883.

252

ние звука было бы вполне постепенно и чрезвычайно медленно, если бы оно совершалось в произношении одного субъекта, а не в произношении сменяющих друг друга поколений. Когда данный звук, изменяясь, станет уже весьма похож на тот звук, в который он должен измениться, или же приблизится к нулю, то для поколе­ния воспринимающего открывается возможность постоянных ослы-шек: вместо данного звука оно может воспринять весьма близко похожий на него, а слабый звук может вовсе не воспринять. Следо­вательно, звуковые изменения могут ускоряться неточностью вос­приятия. От указанного изменения звуков, зависящего от посте­пенного изменения их артикуляции, следует отличать изменения, зависящие от неточности воспроизводства: вместо менее удобо­произносимой звуковой группы мы часто подставляем более удобо­произносимую. В таких случаях не бывает никакого изменения одного звука в другой, а простая подстановка одного вместо

другого.

Законы изменения звуков могут быть признаны только вто­ричными законами, только отдаленными последствиями законов изменения артикуляций, которые и будут первичными законами. Потому изменения звуков будут правильны только в общем. В каж­дом языке мы найдем отложения звуковых законов, отложения, которые будут представлять разного рода однообразия. Эти одно­образия постоянно разрушаются фонетическими и морфологиче­скими процессами, а также заимствованием. Это объясняется тем, что нет непосредственной связи между первоначальным звуком и тем, который развился из него иногда только по прошествии целых столетий. Непосредственной причины связи не будет даже между двумя соседними ступенями данного звука, а только между двумя соседними ступенями его артикуляции. Соседние или близкие ступени одного и того же звука обыкновенно не встречаются

в языке.

Мы должны признать существование всеобщих звуковых зако­нов, потому что история разных, даже неродственных, языков пред­ставляет нам массу поразительных аналогий: звуки изменяются одинаково в разных языках и в разные эпохи одного и того же языка. Если мы видим разное изменение одного и того же звука в разных языках или в разных эпохах одного какого-нибудь языка, то вернее всего, что в таких случаях мы имеем дело не с одним звуком, а с двумя весьма близкими друг к другу, но все-таки раз­личающимися, если не своими акустическими качествами, то своей

артикуляцией.

Есть некоторое соотношение между изменениями отдельных звуков данного языка; другими словами, в звуковой системе дан­ного языка заметим известную гармонию, будем ли мы рассматри­вать эту систему в порядке сосуществования, или в порядке последо­вательности. Существование всеобщих звуковых законов дает воз­можность ответить на вопрос о генезисе разных звуковых кате­горий. Одна звуковая категория развивается из другой, и, таким

253

образом, одна звуковая система получается путем переинтегра- ции другой...

...Если вследствие закона ассоциации по сходству слова должны укладываться в нашем уме в системы или гнезда, то благодаря закону ассоциации по Смежности те же слова должны строиться в ряды.

Итак, каждое слово связано двоякого рода узами: бесчисленными связями сходства со своими родичами по звукам, структуре и значению и столь же бесчисленными связями смежности с разными своими спутниками во всевозможных фразах; оно всегда член из-вестных гнезд или систем слов и в то же время член известных рядов

СЛОВ...

...Указав связи, которыми соединены друг с другом слова, связи двух порядков — порядка сосуществования (сходство) и по­рядка последовательности (смежность), мы не исчерпали еще всех тех средств, которыми располагает наш ум для того, чтобы спло­тить всю массу разнородных слов в одно стройное целое.

Указанные нами связи суть только непоср е д с т в е н н ы е связи слов: слова связаны с другими или потому, что они на них похожи, как слова, или потому, что мы имеем привычку упо­треблять их рядом с этими словами.

Но мы не должны никогда терять из виду основной характер языка: слово есть знак вещи. Представление о вещи и представление о слове, обозначающем эту вещь, связываются законом ассоци­ации в неразлучную пару. Это будет, конечно, ассоци­ация по смежности. Только немногочисленный в каждом языке класс слов звукоподражательных связан с соответствующими ве­щами еще ассоциацией по сходству, например «шушукать» и т. п. Если представление о вещи неразлучно с пред­ставлением о соответствующем слове, то что же из этого следует? Слова должны классифицироваться в нашем уме в те же группы, что и обозначаемые ими вещи.

Представления наши будут представлениями о предметах и их действиях или состояниях, о качествах этих предметов, их количе­ствах и отношениях, о качествах их действий или состояний. В языке мы имеем те же группы: имена существительные с местоимениями и числительными, глаголы, имена прилагательные, наречия.

Это будут посредственные связи слов.

. ..Мы только что видели, что каждому из больших отделов того, что мы называем, соответствует в языке известный общий тип: слова, обозначающие предметы, их качества, их действия или со­стояния и прочее, отличаются друг от друга не только своим со­держанием, но и своей внешностью, своей структурой и — в из­вестной степени — своими звуками. Здесь мы можем сделать первое

254

указание на основной закон развития языка. Это будет закон соответствия мира слов миру мыслей. В са­мом деле, если язык есть не что иное, как система знаков, то идеальное состояние языка будет то, при котором между системой знаков и тем, что она обозначает, будет полное соответствие. Мы увидим, что все развитие языка есть вечное стремление к этому идеалу. Рассуждая вообще о словах, мы не в состоянии дать более точ­ную формулу закона, чем та, которую мы привели выше. Она будет представляться читателю все более ясной и определенной по мере того, как наш анализ слова будет идти все глубже...

...В целых сотнях слов повторяются одни и те же или похожие друг на друга морфологические элементы, вследствие чего в языке образуются более или менее многочисленные семейства слов, родст­венных по корню, суффиксу или префиксу. Само собой понятно, что слова данного языка, представляя известные однообразия в том материале, из которого они построены, должны представлять из­вестные однообразия и в самом своем строении.

В языке всегда можно открыть известные типы слов и связь между отдельными типами, другими словами, можно от­крыть известные структурные семейства, систе­мы типов. С другой стороны, область называемого, мир поня­тий представляет известное число общих категорий, как предмет, его признак, его действие и проч. Каждая из этих категорий имеет свою более или менее обширную семью; представления о предметах действующих, о предметах, испытывающих действие других пред­метов, о служащих орудием при действии и проч. составят одну семью; представления о действиях, принадлежащих настоящему времени, прошлому или будущему, о действиях мгновенных и про­должительных и проч. составят другую семью, или систему.

Язык не был бы пригоден для той цели, для которой он суще­ствует, если бы упомянутым системам понятий не соответствовали — с большей или меньшей точностью — системы словесных типов. Системы наиболее выдающиеся, системы, отдельные члены которых находятся в наиболее тесном отношении друг к другу, открыты и описываются с древнейших времен под именем систем склоне­ния и спряжений. К этим двум системам грамматики часто прибавляют третью — изменение прилагательных по степеням (motio). Но упомянутые системы не единствен­ные системы языка: все то, что известно в грамматиках под общим именем словообразования, представляет массу систем, не настолько выделяющихся в необозримой массе слов, составляющих язык, чтобы быть замеченной при поверхностном наблюдении...

С амо собой разумеется, что каждая словесная категория на­ходится в таком более или менее определенном отношении сродства

255

и зависимости не с одной какой-нибудь категорией, а со многими, потому что, несмотря на все уклонения, язык представляет одно гармоническое целое.

Наиболее выдающиеся системы, склонение и спряжение, под­мечены давно. Эти системы путем производства стремятся стать однородными по основе. В «борьбе за существование» между несколь­кими разновидностями основы одолевает та, которая лучше пом­нится благодаря частому употреблению, а может быть, и другим каким-нибудь своим качествам природы фонетической. Для произ­водства необходима память слов, сходных материально и струк­турно. Формы, которые твердо помнятся как отдельные формы, а не в связи с другими родственными формами, обыкновенно вос­производятся. Таковы будут наиболее употребительные слова, а также слова, входящие в состав рядов. Отсюда вечный антагонизм между консервативной силой, основанной на ассоциациях смеж­ности, и прогрессивной, основанной на ассоциациях сходства.

Больше разнообразия и меньше абсолютного порядка пред­ставляют слова, рассматриваемые со стороны их строения. Это на­ходится в связи преимущественно с природой ариоевропейского суффикса. В языке устанавливается несколько, например, скло­нений или спряжений; поэтому данная форма будет гармонировать с прочими, составляющими одну структурную систему, будучи отличной от форм, родственных ей по функции, но принадлежащих другим системам. Однако и здесь замечается стремление к абсолют-ному однообразию, к уменьшению числа систем. Это происходит путем вытеснения одних суффиксов другими, причем победоносными суффиксами оказываются те, которые лучше помнятся благодаря частому употреблению, своей полнозвучности и выразительности, а также большему соответствию данным основам.

Кроме склонения и спряжения, язык имеет и другие, менее выдающиеся системы. Они тоже стремятся к однообразию, но пре­имущественно к однообразию внутри своей категории, к однооб­разию структурному, которое может задерживать полное упорядо­чение слов, происходящих от одного корня. Здесь мы видим, что производство, являясь тормозом абсолютному упорядочению слов, родственных по корню, не перестает, однако, вносить в язык поря­док, но порядок относительный.

Вся масса не гармонирующих с данной языковой системой про­дуктов воспроизводства мало-помалу сглаживается, или уступая систематизирующей и обновляющей силе производства, или вполне отчуждаясь от прежних своих родичей и получая самостоятель­ность...

принятая в грамматиках классификация слов, существующая уже с лишком две тысячи лет. Но этот трудный и сложный вопрос не мо­жет найти места в настоящем кратком очерке. Что общепринятая классификация слов не выдерживает строгой критики, читатель мо­жет найти доказательства в XI главе книги Пауля¹. Не имея возмож­ности теперь заняться этим вопросом, мы можем сказать только, что более правильной классификацией была бы такая, по которой все слова делились бы на знаменательные, имя и глагол, и незнамена­тельные, служебные, или частицы разных степеней: первой степени, например наречия, в которых элемент знаменательности еще очень силен, второй, например предлоги, которые гораздо менее знаме­нательны, и так далее до частиц, вроде русской то и греческой частиц, вполне служебных, лишенных всякой знаменательности и самостоятельности. И вот в истории языка мы видим, что одна знаменательная категория обыкновенно получается из д ругой, частицы же получа­ются из осколков систем знаменательных слов; при этом частицы более низких степеней развиваются из частиц более высоких сте­пеней.

165 настоя-

¹ Речь идет о «Принципах истории языка» Г. Пауля (см. стр. щей книги). (Примечание составителя.)

...Желая составить себе хоть приблизительное понятие о том, как возникают слова известных грамматических категорий, мы дол­жны бы прежде всего поставить вопрос, насколько правильна обще-

256

В. А. БОГОРОДИЦКИЙ

НАУКА О ЯЗЫКЕ И ЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ В КРУГУ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫХ НАУК. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПРИРОДЫ ЯЗЫКА. ВОПРОСЫ ЧИСТОГО ПРИКЛАДНОГО ЯЗЫКОВЕДЕНИЯ¹

Наука о языке, или л и н г в и с т и к а, имея значение сама по себе в области человеческого знания, так как без изучения явле­ния речи не может быть полноты миропонимания, представ­ляет особенную важность в ряду филологических наук как само­стоятельная наука, так и по своим обширным приложениям: она знакомит с родством языков и народов, с сравнительно-генетическим методом, получающим все более широкое применение в гуманитар­ных науках, наиболее же строго применяемым именно в языковеде­нии, представляет важность и некоторыми своими прикладными от­делами. Ввиду такой сложности науки о языке возникла пропедев­тическая дисциплина под названием «Общего языковедения» или «Введения в языковедение», выясняющая основные вопросы науки о языке. К ознакомлению с этой дисциплиной мы и приступим, предварительно сделав некоторые общие замечания с целью облег­чить дальнейшее изложение ее.

Прежде всего нужно уяснить п р и р о ду самого языка, а для этого должно оставить взгляд на язык как на сочетание букв, из которых слагается письменность, и иметь в виду живую речь. В этом смысле язык есть средство обмена мыслей (т. е. средство передавать свою мысль другим и воспринимать чужую), наиболее совершенное по сравнению с гораздо менее совершенным — жестами. При этом обмене слова нашей речи являются символами, или знака-м и, для выражения понятий и мыслей. Нетрудно понять, что это — наиболее удобные символы. В самом деле, что всего легче может служить в качестве таковых для передачи того изобилия понятий и представлений, которые проходят в нашем уме? Очевидно, нечто такое, что было бы весьма разнообразно, а вместе с тем, с одной стороны, легко производимо, а с другой —легко улавливаемо или воспринимаемо другими. Невольно изумляешься перед тем, как удачно пришло человечество к тому, чтобы воспользоваться

¹ В. А. Богородицкий, Лекции по общему языковедению, Казань, 1911. Лекция 1.

258

такими легкими для производства и восприятия символами, какие представляет собою звуковая речь; вместе с тем эти символы, сос­тоящие из звукосочетаний произносимых и слышимых, по разно­образию звуковых элементов вполне достаточных для обозначения разнообразных предметов мира, легко переходят в бессознательную деятельность, что также чрезвычайно важно, потому что они в та­ком случае уже не затрудняют хода мысли. Что же касается жестов, то, пока еще человеческий язык был слишком недостаточно развит, они могли играть довольно значительную роль, но с развитием языка значение их ослабело, так как они не могли дать такого раз­нообразия и не были столь удобными символами при передаче мысли, как звуковая речь; поэтому теперь жесты как символы имеют лишь побочное значение, сопровождая и дополняя живую речь.

Уяснивши себе значение слов как наиболее удобных символов или знаков мысли, мы остановимся теперь несколько подробнее на самом процессе живой речи, предполагающем говоря­щего и слушающего. Словесный язык, или разговор, соединяющий говорящего и слушающего, возможен прежде всего при наличности объективного момента, каковой представляют колебательные сос­тояния воздушной среды, вызываемые действием органов произ­ношения говорящих и воспринимаемые слухом участников разго­вора; но при этом необходимо и другое условие, именно: словесный язык может служить посредником между говорящими лишь тогда, когда в их уме с одними и теми же словами ассоциируются или свя­зываются сходные представления. Нужно прибавить, что языковой процесс не один и тот же у говорящего и слушающего: у говорящего речь есть функция мысли, так как у него мысль ищет соответствую­щего словесного выражения из запаса слов и оборотов, хранимых его памятью; у слушающего же, наоборот, мысль есть функция речи или, точнее, слуховых представлений, возбужденных у него слышимою речью; короче: в процессе речи у говорящего мысль как бы ведет за собою слова, у слушающего же, наоборот, под влиянием слов складываются мысли. Но, как мы уже сказали, все это возможно лишь тогда, когда одинаковые слова ассоцииро­ваны в уме говорящего и слушающего с одинаковыми понятиями, и, следовательно, лишь тогда возможна объединяющая или обществен­ная роль языка; это становится прямо осязательным, когда мы попа­даем в среду, говорящую на неизвестном нам языке. Одинаковость языка, объединяя людей к общей деятельности, становится таким образом социологическим фактором первейшей важности.

Однако только что представленное разъяснение процесса раз­говора было бы далеко не полным, если бы мы ограничились взгля­дом на язык как на простой размен слов для выражения мыслей; в действительности сущность этого процесса глубже, так как вся­кий, и даже самый обыкновенный, разговор представляет собою творчество: говорящий выбирает наиболее соответствующие выражения, а слушающий старается не только уловить вернее смысл воспринимаемой речи, но и создать по возможности творче-

. ■ ■ 259

ской силой фантазии образ, соответствующий слышимым словам. Творчество это как у говорящего, так и у слушающего идет не всегда одинаково успешно: при сильном подъеме душевной энер­гии оно совершается наиболее успешно,— тогда у говорящего удач­нее подбираются слова и даже создаются новые, речь становится выразительнее, а у слушающего глубже затрагивается соответст­вующий мир понятий и представлений и рельефнее вырисовываются образы. Даже у детей, когда они приобретают речь, процесс явля­ется не простым усвоением материала, но вместе и творчеством: усваивая слова, дети сами пробуют образовывать по ним другие, хотя бы и с ошибками. Так как, далее, словесное творчество говоря­щего, воплощая в слове новые комбинации идей, всё-таки оставляет многое невысказанным то творчество слушающего должно допол­нять эти пробелы, а это легко ведет к частичному непониманию, тем более, что представления и понятия каждого складываются своим путем и потому не могут быть у разных лиц вполне тождест­венными¹.

В последнем обстоятельстве можно видеть едва ли не основной фактор прогресса языка, так как говорящий, естествен­но, стремится высказываться таким образом, чтобы его полнее и лучше поняли; в то же время нетождество понимания, вызывая столкновение мнений, является лучшим средством для контроля за самою правильностью мысли. Прогресс языки в истории чело­вечества будет нам особенно нагляден, если сравним язык каких-нибудь дикарей, иногда не имеющих даже особых названий для чисел дальше четырех или пяти, с литературным языком народов, достигших высокой ступени развития, причем, повторим, главный фактор этого мощного развития языка заключается в стремлении говорящего к тому, чтобы в уме слушающего как можно полнее отразилась та же мысль; а эта тенденция в свою очередь основывает­ся на природном стремлении к общественности. Можно думать, что и самые начатки языка не вызваны лишь одною нуждою во вза­имной помощи, но лежат в том же природном стремлении людей к общественности.

Далее, прогресс языка тесно связан с прогрессом цивилизации, так как появление у человека новых идей и понятий неизменно со­провождается появлением новых слов и выражений; таким образом, язык является как бы летописью пережитой культурной и социаль­ной истории данного народа. Отсюда становится нам понятною и, любовь каждого народа к своему языку, которым говорили отцы и

деды; каждый человек легче и лучше мыслит и излагает свои мысли при помощи слов того языка, к которому привык с детства. Поэто­му-то угнетение языка народности было бы не только тем неспра­ведливым и жестоким запретом на свободу слова, который столь художественно представлен гр. А. Толстым в его поэме «Иоанн Дамаскин», но сопровождалось бы ущербом и вообще для челове­ческой культуры. Для лучшего уяснения себе этого пункта обратим внимание хотя бы на то обстоятельство, что сходные слова-понятия в разных языках представляют нередко различие не только по сво­ему образованию, но вместе с тем и по оттенку, или нюансу, мысли (так, например, русское слово «причина» и нем. Ursache не покры­ваются вполне одно другим, представляя некоторое различие по своему, так сказать, смысловому тембру), причем это различие способно возбуждать своеобразие в направлении мысли. Таким образом, различие языков заставляет человечество идти к истине как бы разными путями, освещая ее с разных точек зрения, а это служит залогом наиболее полного достижения истины, а не одно­стороннего¹.

Наш язык не только служит для выражения мыслей, он в значи­тельной мере является и орудием мысли. Уже самое суще­ствование слов как некоторых объективных символов содействует переходу наших представлений из низших стадий в высшие, рас­плывчатых и легко теряющихся представлений — в более устой­чивые и фиксированные в слове понятия, а чрез то и самое мышление приобретает определенность и ясность². Но роль языка не ограни­чивается этим; приспособляясь к развивающейся мысли, он служит вместе с тем показателем успехов классифицирующей деятельности ума. Для примера остановимся на роли суффиксов по отношению к нашему языковому мышлению. В нашем уме явления и предметы мира классифицируются в группы, которые закрепляются в языке при помощи суффиксов; так, например, суф. -тель обозначает разного рода деятелей, -пае или -тие — действия, даже такая частная группа, как ягоды, отмечена особым суффиксом -ика или -пика (в разных языках такого рода группировка может представ­лять большие или меньшие отличия). Таким образом, элементы языка воплощают успехи познающей мысли и в свою очередь слу­жат исходною точкою для последующего развития ее ^s; без такого фиксирующего свойства языка в человечестве не могла бы развить­ся ни одна наука.

¹ На речь с указанной здесь точки зрения, т. е. как на процесс и творчество, смотрел уже основатель общего языковедения — немецкий ученый первой половины прошлого столетия В. Гумбольдт, говоривший, что язык есть не a (не факт, а деятельность); а та черта словесного языка, что мысль в умей говорящего и слушающего не может быть вполне тождественной дала повод , тому же ученому высказать, что речь представляет сочетание понимания с непо­ниманием (см. «О различии организмов человеческого языка и о влиянии этого различия на умственное развитие человеческого рода». Посмертное сочинение Вильгельма фон Гумбольдта, Спб., 1859, стр. 40, 62).

260

¹ Ср. В. Гумбольдт, указ. соч., стр. 31.

² Ср. там же, стр. 51.

⁸ Дети, учась родному языку, бессознательно усваивают и все эти результа­ты классифицирующей мысли своего, народа, так что изучение языка является для них как бы школой естественной логики ума. Ничего нет удивительного в том, что в настоящее время и наука логики старается сблизиться с наукой о язы­ке. В другом месте я разъясняю влияние, которое должно было оказывать слова на развитие философской мысли (см. мои «Очерки по языковедению и русскому языку», 1910, стр. 327).

261

В заключение общих замечаний о природе и роли языка мы должны заметить, что не все движения нашей психики могут воплощаться в простом слове; некоторые из них требуют для своего во­площения участия искусств, например музыки, живописи, поэзии. Язык с своей стороны дает возможность удовлетворять этим х у-дожественным стремлениям человека, так как содержит в себе, кроме звуков речи, также элементы ритма, музыкальности, созвучий, которые, придавая слову красоту, позволяют ему принимать художественное развитие. Таким образом, уже в самой,{ природе языка содержатся элементы для возникновения и разви­тия поэзии или языка художественного, приспособляющегося к развитию художественной мысли, подобно тому как Язык научный или прозы приспособляется к успехам научной мысли .

Рассматривая природу языка и основные свойства его, мы не коснулись еще его весьма важной черты — изменчивости во времени и пространстве, благодаря которой и получилось в течение веков все языковое многообразие, какое видим теперь на­земном шаре. Главнейшими факторами этой изменчивости языка и связанного с нею диалектического роста языков являются смена генерации и расселение племен, вступающих при этом в новые условия². В настоящее время наука о языке распределяет все языки земного шара на ряд отдельных семейств (например, ариоевропейское, угро-финское, турецко-татарское и целый ряд других в раз­ных частях света), настолько различных, что оказывается невоз­можным обнаружить родство между ними и, следовательно, одно общее их происхождение, хотя со временем, быть может, и удастся открыть родство по крайней мере между некоторыми из них. Каж­дое из этих семейств в свою очередь распадается на языки, наречия и говоры. Так, к ариоевропейскому семейству принадлежат сохра­нившиеся в письменности древние языки — санскритский, древне-греческий, латинский и пр.; из современных языков этого семей­ства назовем, например, романские, германские, славянские и др. Родство между языками, образующими то или другое семейство, языковедение доказывает путем сопоставления их слов и грамматических форм, что и составляет предмет сравнительной грамматики этих языков.

Ознакомившись с природою языка как объекта лингвистических изучений, мы обратимся к самой науке о языке и укажем на глав­ные ее подразделения. Языковедение распадается прежде всего на чистое и прикладное. В область чистого языковедения входит сравнительно-историческое изучение языков того или другого семейства как со стороны грамматического строя, так и лек-сического запаса (т. е. запаса слов). Сложность подобных исследо-

ваний станет для нас понятной, если предварительно представим себе лингвистическое изучение одного отдельного языка. Сюда вхо­дит, помимо лексического состава, изучение его фонетическое (т. е. со стороны звукового состава и звуковых законов) в связи с физиологиею звуков, морфологическое (со стороны знаменательного состава слов) и синтаксическое (со стороны способов сочетания слов в предложения); в последнее время более и более упрочивается еще изучение языка со стороны семасиологической (т. е. в отно­шении развития смысловых оттенков слов)¹; при этом изучение знаменательной стороны слов опирается на психологию. Затем все явления языка, к какой бы из этих категорий они ни относились, должны быть изучаемы не только в современном их состоянии, но также и в историческом развитии, причем исследование не ограни­чивается литературным языком (если таковой существует), но счи­тается и с народными говорами во всем их разнообразии (диалек­тология). На основании такого частного изучения отдельных языков формируется более общее сравнительное изучение языков отдельных ветвей (например, в области ариоевропейского языкового семей­ства — сравнительное изучение славянских языков, языков ро­манской ветви и т. д.) и, наконец, ветвей целого семейства (такова, например, сравнительная грамматика ариоевропейских языков), хотя прибавим, что и изучение отдельного языка не может обойтись без сравнения с его родичами. В каждом языковом семействе, при сравнительно-историческом его "изучении, лингвист старается вос­создать в качестве исходного пункта его праязыковое состояние, т. е. определить грамматический строй и лексический состав в ту эпоху, когда оно еще не разделилось на ветви, а затем уже следит и за дальнейшим диалектическим развитием до настоящего времени, причем он должен воссоздавать и праязыковое состояние отдельных ветвей, которые затем постепенно делятся на более мелкие, пере­шедшие, наконец, в современные языки. Что касается приклад­ного языковедения, то сюда относится главным образом воссоз­дание первобытной культуры отдельных семейств и ее последующего-развития по данным языка, причем лингвистика близко соприка­сается с другими культурно-историческими науками; кроме того, педагогические вопросы о приемах изучения языков как родного, так и иностранных получают надлежащее освещение также в науке о языке, в прикладном ее отделе.

¹ Ср., например, М. В г е а 1, Essai de semantigue, 1904.

¹ См. там же— очерк 20 под заглавием «Психология поэтического творчества % в соотношении с научным».

² Подробнее о влиянии этих факторов см. в нашем «Кратком очерке диалекто- логии и истории русского языка» (1910) — начальные страницы.

262

Г. ШУХАРДТ

ИЗВЛЕЧЕНИЯ ИЗ КНИГИ «ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ ПО ЯЗЫКОЗНАНИЮ»¹