Звуковые изменения

То, что звуковой облик слов изменяется с течением времени, естественно, было замечено еще древними, но они, насколько я знаю, не выдвигали теорий относительно разновидностей и причин таких изменений. Как кажется, они без сомнений предполагали из­менения всех видов, если только их требовали этимологические комбинации, которым подвергались слова и формы слов. Позднее (я не знаю точно, начиная с какого времени) причину изменений искали в стремлении к благозвучию (эвфонические изменения). Взгляды Гумбольдта, Боппа и их современников изложены выше, и нет необходимости в их повторении. Целесообразнее всего было бы начать с высказываний одного из зачинателей исследования языка — Георга Курциуса. Курциус стремился главным образом к тому, чтобы установить в мире звуков более строгий порядок, чем это удавалось его предшественникам, и обосновать таким об­разом прочный метод для этимологии. «Если в истории звуков,— говорит он,— действительно происходят такие значительные спора­дические изменения и совершенно патологическое, не поддающееся учету искажение звуков, как это с уверенностью принимается

¹ Георг Курциус (1820—1885) — немецкий филолог-классик, один из первых выступивший за применение сравнительно-исторического метода в области класси­ческой филологии. Основной его работой, на которую и ссылается Дельбрюк, являются «Основы греческой этимологии» (1858—1862). Примечание составителя!) 186

многими учеными, то мы на самом деле должны отказаться от какого бы то ни было этимологического исследования. Потому что только то, что является закономерным и внутренне взаимо­связанным, может быть подвергнуто научному исследованию; о том же, что произвольно, можно делать лишь догадки, но не научные выводы. Я полагаю, однако, что дело совсем не обстоит так плохо; напротив, именно в жизни звуков можно с наибольшей достовер­ностью установить прочные законы, которые действуют почти с такой же последовательностью, как силы природы». Поэтому, когда Курциус отличает от регулярного замещения звуков нере­гулярное, или спорадическое, он ни в коем случае не хочет сказать этим, что часть фонетических изменений свободна от всех законов и поэтому предоставлена случаю и произволу. «Само собой разумеет­ся, — замечает он в другом месте, — что мы не считаем случайным ни тот, ни другой вид переходов звуков; наоборот, мы исходим из того взгляда, что законам подчинен как весь язык, так и его зву­ковая сторона». Закономерность проявляется прежде всего в том, что фонетические изменения следуют определенной тенденции или направлению, а именно: основное направление звукового разви­тия— это направление нисходящее, убывающее, или, как всего охотнее говорит Курциус, направление выветривания. «Потому что, в самом деле, напрашивается сравнение с камнями, которые постепенно разрушаются и исчезают под воздействием атмосфер­ных явлений, но все же так упорно сохраняют свое ядро». Разу­меется, причина убывания звуков заключается не в воздействии внешних сил; оно основано на человеческой лености, которая стре­мится к тому, чтобы сделать произношение все более и более легким. «Удобство является и остается при всех обстоятельствах основной причиной фонетических изменений». Но стремление к удобству проявляется преимущественно двояким образом. Во-первых, не­удобное место артикуляции охотно заменяется удобным, во-вторых, поскольку отодвинутое далеко назад место является неудобным, в качестве общего направления развития звуков можно установить направление от задних мест артикуляции к передним. Так, р может происходить из к, но к не может происходить из р. Далее, звуки, труднопроизносимые вследствие характера их артикуляции, за­меняются более легкими, поэтому, например, так называемые взрывные звуки переходят в так называемые щелевые, тогда как дви­жение в обратном направлении не имеет места. Так, может пре­вратиться в s, но s не может превратиться в t. Этим основным зако­номерностям, действенность которых Курциус в особенности стре­мился доказать, подчинены все звуковые переходы, в том числе и спорадические. Для спорадического замещения звуков также остается в силе общее правило, по которому можно ожидать пере­хода более трудного звука в более легкий, но не обратно.

Если звуковой переход связан, таким образом, с определенным направлением, то в пределах этого направления допустима изве­стная свобода. Сюда относится то, что в европейских языках древ-

№

нее а представлено то посредством а, то посредством е, а древнее k в греческом обнаруживается в виде κ,τ, π, . По отношению к таким неправильностям также можно обнаружить в более узких пределах, определенные закономерности, но встречаются и отдельные исклю-чения, отклонения от правил, неясные случаи, нарушения норм. К такого рода случаям относится, например, то, что в греч. πατράσι отцам сохранилось α, хотя оно во всех других падежах преврати­лось в ε . По крайней мере часть этих исключений находит объясне­ние, если вспомнить о двух силах, господствующих в жизни языка: о стремлении к сохранению звуков или слогов, имеющих значение, и об аналогии. Относительно первой проблемы Курциус высказы­вается прежде всего в своих «Замечаниях о значении фонетических законов, в особенности в греческом и латинском языках». В этой статье он утверждает, что звуки и слоги, которые воспринимаются как носители значения, дольше оказывают сопротивление выветри­ванию, чем другие звуки, и что поэтому при оценке фонетических изменений нельзя упускать из вида значимость звука...

...В этой связи особенно интересно следующее утверждение, содержащееся в названной выше статье. «Для исследования языка наибольшее значение имеют два основных понятия: понятие анало­гии и понятие фонетического закона. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что большая часть различий во мнениях относительно частных вопросов зависит от того, как оценивают различные ис­следователи значение двух этих понятий для жизни языка». Из этого видно, что спор о фонетическом законе и об аналогии наме­чался уже тогда. Далее, можно заметить, как подготавливалась почва для утверждения о том, что фонетические законы не имеют исключений. Вопрос о том, кто первый высказал это мнение, остается спорным. Утверждали, что Шлейхер был основателем этой теории. В соответствии со сказанным выше я не считаю это несомненным, потому что высказывание Шлейхера, которое имеется в виду в дан­ном случае, может быть понято и иначе. Напротив, недвусмыслен­ным является следующее утверждение В. Шерера, сделанное в 1875 г.: «Изменения звуков, которые мы можем наблюдать в за­свидетельствованной памятниками истории языка, осуществляются Согласно строгим законам, нарушения которых в свою очередь мо­гут быть только закономерными». К несколько более позднему вре­мени относится печатное высказывание Лещина, который в 'своих лекциях сделал очень много для пропаганды этой идеи. Он говорит: «При исследовании я исходил из принципа, согласно которому до­шедшая до нас форма падежа никогда не может быть основана на исключении из фонетических законов, действующих в других слу­чаях. Для того чтобы меня правильно поняли, я хотел бы добавить к этому следующее: если понимать под исключениями такие случаи, в которых ожидаемое фонетическое изменение не имеет места бла­годаря определенным поддающимся определению причинам (на­пример, отсутствие передвижения согласных в немецком языке в группах типа st и т. п.), где, таким образом, одно правило в известной мере перекрещивается с другим, то при таком понимании

•исключений, разумеется, ничего нельзя возразить против положения о том,

что фонетические законы имеют исключения. При этом Закон не отменяется и действует согласно ожиданию в тех случаях, где отсутствуют те или иные помехи, являющиеся результатом дей­ствия других законов. Если же допустить существование любых случайных отклонений, которые никак не могут быть связаны друг с другом, то это по существу означало бы признание того, что пред­мет исследования, язык, недоступен научному познанию». К. этому примыкает высказывание Остгофа и Бругмана: «Всякое фонетиче­ское изменение, поскольку оно осуществляется механически, про­исходит согласно законам, не знающим исключений, т. е. направле­ние развития звуков постоянно является одинаковым для всех членов языковой общности (за исключением случая, где имеются диа­лектальные различия), и изменению подвергаются без исключения все слова, в которых затрагиваемый Данным процессом звук нахо­дится в одинаковых условиях» ¹. При этом часто встречается кате­горическое утверждение: все фонетические законы действуют слепо, со слепой природной необходимостью и т. п.

В то время фонетические законы, о которых здесь идет речь, сравнивались с законами природы, которые изучаются физикой. Против этого ошибочного представления в 1880 г. выступили неза­висимо друг oт друга Пауль и я. Пауль в своих «Prinzipien» говорил следующее: «Понятие «фонетический закон» нельзя понимать в том смысле, в каком мы говорим в физике или химии о законах. Фоне­тический закон не говорит о том, что должно происходить снова и снова при наличии определенных условий общего характера; он только констатирует однородность определенной группы извест­ных исторических явлений». Сходным образом я говорил в первом издании этого сочинения: «Я не могу согласиться с определением фонетических законов как законов природы. Очевидно, что эти исторические явления однородного характера не имеют ничего об­щего с химическими или физическими законами. Язык слагается из действий людей, и, следовательно, фонетические законы отно­сятся не к учению о закономерности явлений природы, а к учению о закономерности человеческих действий, кажущихся произволь­ными». Из той же основной мысли исходит в высшей степени полезная работа Г. Шухардта «О фонетических законах», автор которой настойчиво предостерегал против априорных теоретических построе­ний. Эта точка зрения находила подтверждение и во взглядах спе­циалистов по фонетике, среди которых в первую очередь следует назвать Зиверса и Бремера ². Они высказали трезвый взгляд, осно­ванный на наблюдении реальных фактов, согласно которому каждое изменение исходит от небольшой группы людей, постепенно распро-

¹ См. стр. 160 настоящей книги

² Зиверс и Бремер — немецкие языковеды, известные своими работами в области фонетики (см., например, Э. 3 и в е р с, Основы фонетики, 1881). {Приме­ чание составителя.)

18J

л

страняется и, наконец, добивается господства. Следуя всем этим идеям, мы в настоящее время представляем себе положение вещей следующим образом. Только небольшое число людей при измене-нии произношения действует самопроизвольно, большинство же относится к этому подражательно. Однородность в произношении наличествует постольку, поскольку внутри данной общности сооб­щающихся друг с другом людей достигнуто единообразие. Законо­мерное в этом смысле фонетическое изменение может иметь только такие исключения, которые вызываются действием аналогии. Фонетический закон и аналогия являются двумя факторами, совмест­ное действие которых определяет внешний облик языка.

Если сравнить этот итоговый вывод со взглядами Курциуса, то станет ясным значительный прогресс, основанный, на успехах исследований, посвященных отдельным вопросам. От принятия спо­радического развития звуков отказались потому, что вместо трудно­объяснимого расщепления звука а и гуттурального смычного уста­новлено первоначальное многообразие вокализма и рядов гутту­ральных и многие отдельные отклонения от нормы нашли свое объяс­нение; например, а в объясняется из плавного слогообразую­щего. Вместе с тем обнаруживается, что мы продвинулись вперед и в принципиальных вопросах, так как мы научились понимать то, что язык —это не организм, а общественное установление, которое основано на бесчисленных действиях людей, объединенных в один народ. Но в другом отношении итог на первый взгляд кажется ме­нее благоприятным. Отрицательный ответ должен быть дан на осо­бенно привлекательный для дилетанта вопрос о том, доказано ли отсутствие исключений из фонетических законов на фактическом материале по отношению к какому-нибудь одному языку. Ничего другого нельзя ожидать по отношению к историческим законам. Их применимость ко всем случаям не может быть доказана опытом; следует ограничиться собиранием доказательств, оставляя не под­дающийся объяснению материал для будущего исследования. Но на основании единичных необъясненных случаев нельзя делать вывод о недействительности всего закона в целом. Конечно, дело обстояло бы иначе, если бы существовали целые группы явлений, которые можно было бы объяснить только как исключения. Турнейзен при­водит в качестве таких групп явлений следующие две группы. В различных языках существуют слова, подверженные особым из­менениям звуков (так называемому ослаблению), например союзы и вспомогательные глаголы, а также группы слов, например при­ветственные формулы, которые произносятся небрежно. О другой группе слов, а именно о группе непривычных для нас названий, он говорит: «Если изучить во всех диалектах языка названия живот­ных, менее тесно связанных с людьми, чем домашние животные, то обнаружится такой почти бесконечный ряд разнообразных вариа­ций, что можно прийти в отчаяние, пытаясь подвести их все под какой-либо разряд обычных фонетических изменений. Обозначения этих животных, которые редко привлекают к себе внимание людей,

190

за исключением любителей природы и представителей определен­ных профессий (и, прибавлю от себя, не имеют этимологических связей), очевидно, не запечатлеваются отчетливо в памяти и поэтому Должны претерпевать всевозможные индивидуальные изменения». Эти наблюдения, несомненно, правильны, но нет необходимости . безоговорочно называть эти группы слов исключениями. Можно ограничиться выделением их из данной области исследования, ко­торая охватывает привычный для говорящего языковой материал, воспроизводимый с обычной тщательностью и отчетливостью. Это та область, где в определенных границах во времени и в простран­стве мы должны ожидать единообразия в произношении, особенно в изменении произношения. При этом, естественно, предполагается, что объединяемые нами случаи действительно однотипны, не отли­чаются, например, друг от друга в отношении места ударения или соседних звуков.

То, что в указанной выше области произношение с течением времени изменяется, представляет собой удивительное явление. Немецким числительным zwei — два и drei — три соответствуют готские twai и threis. Почему эти числительные в немецком языке не остались такими же? Дает ли изменение t в г какое-либо пре­имущество для общения или же z красивее, чем t ? И почему r со­хранилось, тогда как th перешло в d? Наука дает на эти вопросы не очень удовлетворительный ответ. Курциус, как уже говорилось, видел главную причину всех изменений в удобстве. Эта мысль кажется настолько очевидной, что она приходит в голову каждому дилетанту. Тем не менее при внимательном изучении этого вопроса возникают затруднения. Если (как нужно допустить согласно ука­занному предположению) в последовательном ряду поколений обна­руживается продвижение ко все большему удобству, то, восходя в обратном направлении к более древнему времени, мы должны были бы встречаться со все более неудобным произношением и были бы вынуждены прийти к заключению, что наши самые отдаленные предки сделали свой язык удивительно неудобным для себя. Ко­нечно, можно избежать этого вывода, если принять, что понятие удобства имеет силу только для одного поколения, вследствие чего, например, одному поколению, может быть, удобно изменить ei и аи в ī и ū, тогда как другому поколению удобно допустить переход ī и ū обратно в ei и аи (как это действительно произошло в немец-. ком языке). Но в этом случае понятие удобства лишается своего по­ложительного содержания и превращается просто в констатацию того факта, что слова произносятся то так, то иначе. Если стре­миться вложить в слово «удобство» положительное содержание, то его можно понимать только в смысле экономии труда, как это де­лал Георг Курциус, видевший облегчение произношения в передви­жении места артикуляции от более заднего к более переднему. Этому передвижению места артикуляции в полости рта особое зна­чение придавал Бодуэн де Куртене, усматривавший в данном явле­нии очеловечивание языка. Однако, сколь бы привлекательным ни

191

казался принцип экономии труда, все же нужно отметить, что об­легчению труда противостоит его увеличение, которое имеет место, когда, например, слабый согласный (lenis) превращается в сильный (fortis) или смычный звук превращается в удвоенный спирант.. ...Помимо стремления к удобству, приводились еще и другие причины общего характера. Так, предполагалось, что, поселившись в стране с другим строением почвы, народ должен изменить работу мускулов, производимую при говорении, и при этом должен изменить произношение звуков речи. Изменение звуков объяснялось также тем, что якобы произошло ускорение потока слов. Я не буду здесь рассматривать эти вопросы, изучавшиеся в предыдущем изда­нии. Ограничусь сейчас упоминанием двух точек зрения, значение которых, как я полагаю, неоспоримо. Первая исходит из того, что всегда существуют люди, которые должны учиться языку окружаю­щей их среды. Каждое звуковое изменение, как учит Зиверс, осно­вано на ошибочном воспроизведении традиционного произноше­ния. Ошибки, совершенные отдельными людьми, распространяются благодаря подражанию и, наконец, становятся общими для опре­деленного слоя говорящих. Согласно Зиверсу, новаторы не обяза­тельно принадлежат к младшему поколению; другие, например Пауль, придают особое значение противоположной точке зрения. Уилер следующим образом пробовал объяснить то, как образуется новое произношение у отдельного человека. Говорящий, перенимая новый звук, обучается ему прежде всего в отдельных словах. В те­чение некоторого времени он держит в памяти как старый звуковой образ, так и новый. Когда же в других словах он произносит старый звук, с которым он ранее заучил их, ему тотчас приходит на ум по­бедоносный новый звуковой образ, и таким образом он укореняется во всех словах. Турнейзен воспринял и развил эти мысли. В какой мере изложенные взгляды подтверждаются фактами, покажут даль­нейшие наблюдения. Во всяком случае эта теория имеет то преиму­щество, что она может быть проверена наблюдением. Уже много­кратно ученые пытались установить отличия языка младшего поко­ления от языка старшего поколения и обнаружить промежуточные звенья. Но я не рискну ничего добавить к уже сказанному, потому что не считаю свое мнение бесспорным. Согласно моему впечатлению, здесь мы напали на золотоносную жилу.

Вторая точка зрения — это теория языкового смешения. Из­вестно, что многие народы либо совсем не могут воспроизводить отдельные звуки другого языка, либо произносят их лишь весьма неудовлетворительно. Так, например, эстонцы не произносят не­мецкого f и заменяют его посредством w ¹. В отношении других звуков различие на слух не ощутимо, но не подлежит сомнению, что способ произношения звуков у каждого народа имеет свои особен-

¹ В изложение Дельбрюка здесь вкралась неточность: немецкое f в эстонском передается посредством сочетания глухого h и звонкого v, например, эстонское ahv — обезьяна из немецкого Affe. (Примечание переводчика.)

-192

ности. Причина этого заключается не столько в устройстве органов, сколько в их привычном положении. Благодаря этому привычному положению органов речи каждый народ, принужденный вследствие своего политического положения говорить наряду со своим собствен­ным языком на чужом языке, как правило, плохо говорит на этом последнем, например эстонцы по-немецки. Если бы эстонцы, как этo было возможно, подверглись германизации, то вместо двух языков возник бы один, а именно немецкий диалект с эстонским, следовательно, изменившимся произношением. То, что в данном случае представлено в виде возможности, очень часто происходит на самом деле, и, как сейчас предполагается, то же происходило в давние времена, о которых мы не имеем никаких сведений. Согласно общепринятому в настоящее время мнению смешение языков яв­ляется одной из важнейших причин фонетических изменений.