V. Право в период сословно-представительной монархии

1. Семейно-брачное право

Семейное право в XVII в. в значительной степени основывалось на нормах обычного права.

Брак начинается с предварительных действий, определявшихся как «сговор» или «свод» (обручение), – договора сторон о будущем заключении брака. Этот договор оформлялся нотариально, его несоблюдение влекло судебную ответственность нарушителя и уплату неустойки (XX, 31, 61). Сговорные (рядные) и свадебные записи могли оформляться непосредственно на местах (в селах, деревнях, поместьях) с участием земских старост или церковных дьячков, но с обязательными подписями сторон (X, 250).

Сторонами в договоре были родители или опекуны брачующихся. Свободному волеизъявлению будущих супругов закон не придавал особого значения; отчасти этому способствовал и крайне невысокий возрастной ценз для брачующихся (Стоглав устанавливал его для мужчин в 15 лет, для женщин – в 12). Что касается высшего возрастного ценза, закон его определенно не устанавливал. Византийское влияние сказалось на введении в семейное право презумпции обязательного согласия родителей или опекунов на брак, закон только в определенных случаях предоставлял возможность обойти эту волю (если родители находились в плену, были невменяемы, «неистовы», пропали без вести) или обратиться на нее с жалобой.

Законодательство и юридическая практика XVII вв. допускали для одного лица только определенное количество последовательно заключавшихся браков. При этом лишь при первом браке осуществлялось церковное венчание, второй и третий получали благословление. До принятия Соборного Уложения 1649 г. законным признавался и четвертый брак (хотя на практике количество их достигало 7–10). Соборное Уложение отвергло законную силу четвертого брака: вдова и ее дети не получали наследства от умершего мужа и отца (XVII, 15). Лишались соответствующих прав внебрачные дети: «К законным детям того, его у наложницы приживет, не причитать, и поместей и вотчин того, кто его беззаконно прижил, ему не давати» (X, 280).

Акт заключения брака распадался на две части: церковное венчание и «сговор», «сделку» сторон. Разрешение на брак давалось епархиальным архиереем в форме «венечной памяти», передаваемой приходскому священнику, совершавшему бракосочетание. Последний производил опрос брачующихся и свидетелей, выясняя возможные препятствия к браку, и затем «оглашал» факт предполагавшегося брака в своем приходе (трижды по праздничным дням).

Основной причиной прекращения брака являлась физическая смерть. Поводов для расторжения закон предполагал несколько. Основным было прелюбодеяние, а также – длительное отсутствие одного из супругов, неспособность мужа к супружеской жизни или бесплодие жены, длительная и тяжелая болезнь, отход одного из супругов в монастырь. «Смерть политическая» (ссылка, тюремное заключение) не прекращала брака, более тою, жена и дети несли ответственность совместно с главой семейства.

Расторжение брака могло стать следствием прелюбодеяния одного из супругов, на которого закон налагал запрет вступать в новый брак, или «несогласной жизни супругов», под чем закон понимал некоторые объективные факторы несовместимости (пьянство, долги, беспорядочный образ жизни и пр.). Развод представлялся епархиальными властями по жалобе одной из сторон или по просьбе обеих.

Внутри семейного союза определенным преимуществом закон XVII вв. наделял мужа. Власть его над личностью жены выражалась, в частности, в сохранившемся с древнейших времен праве «закладывать» ее и отдавать по служилой кабале в «работу на прокорм» (XX, 43). Жена была обязана следовать за мужем в то местожительство, которое он выбирал. Муж имел право наказывать свою жену, причем закон, регламентируя меру наказания, обращал внимание главным образом на то, чтобы болезненные наказания не превращались в членовредительство. Тем не менее, за систематическое избиение жены, как свидетельствует Котошихин, по ходатайству родственников жены перед духовными властями мужа направляли в монастырь на смирение и, если он не исправился, допускали развод

Муж в сравнении с женой, а родители в отношении детей имели преимущества и в уголовном праве. Убийство женой мужа влекло для нее смертную казнь как и факт, если она жила «блудно», т. е. невенчанным браком. В последнем случае закон предусматривал отягчающее обстоятельство – убийство незаконнорожденных детей, причем не обязательно самою матерью XII, 14, 26).

Обоим супругам закон предоставлял право родителям наказывать своих детей и управлять их действиями (XXII, 5), эти права в полном объеме переходили на вдову (XX, 15). К XVII в. право родителей отдавать своих детей в холопы заменяется правом отдавать их в услужение (XX, 45).

Влияние обычая сказывалось и на такой особенности имущественных отношений супругов по русскому праву этой эпохи, как семейная общность на имущество. При этом общее право супругов распространялось на имущества, предназначенные на общие цели семьи, что и фиксировалось при заключении брачного контракта (приданое и «вено»), а также на имущества, совместно приобретенные супругами в браке.

Независимо от источников (принесенное супругами в семью или совместно нажитое в браке) семейное имущество было подчинено его целевому назначению – сохранению и последующей передаче детям (наследникам). Имущество, ранее принадлежавшее отдельному лицу (супругу), входя в комплекс семейного имущества, меняло свой характер, становилось общим.

Так, приданое, принесенное женой при вступлении в брак, становилось семейным имуществом, но не имуществом мужа, поскольку оно включалось в наследственную массу, в будущем переходящую детям (дети как цель и результат брачного союза). После смерти мужа жена получала фиксированное право на четверть движимых имуществ мужа и для нее гарантировалось восстановление приданого.

В XVII в. порядок имущественных отношений супругов существенно изменился под воздействием византийских узаконений. Так было ликвидировано право вдовы на пожизненное владение родовыми и выслуженными вотчинами умершего супруга. Хотя вдова, имеющая несовершеннолетних детей, оказывалась распорядительницей всех имуществ, оставленных мужем.

Общность имущественных прав супругов по законам XVII в. выявлялась и в сфере обязательственного права. До конца XVII в. несостоятельные должники выдавались головой «до искупу» вместе с женами, еще Указ 1688 г. предписывал «выдавать мужей с женами, а жен с мужьями». После смерти мужа жена отвечала по его долгам, но не как наследница имущества, а именно как жена (в отличие от боковых родственников-наследников) (X, 203). По долгам мужа жена отвечала всем своим имуществом, а не только долей из общей семейной собственности.

Дифференциация имущественных прав супругов особенно ярко проявилась в конце XVII в., когда за мужьями стало закрепляться исключительное право на купленные вотчины, а за женами – исключительное право на принесенное приданое.

Древнее право родителей на жизнь детей превращается в право наказывать их в воспитательных целях, причем если Домострой допускал ограниченные права мужа наказывать жену, то в отношении детей эти права практически не были ограничены. Соборное Уложение (XXII, 4–6) вместе с тем запрещает принимать от детей жалобы на их родителей. «За такое челобитье бити кнутом, и отдати их отцу и матери» (XXII, 4–6).

Уложение впервые вводит в светское законодательство группу преступлений детей в отношении своих родителей, которые раньше регламентировались церковным законодательством. Грубость в отношении родителей, избиение, завладение их имуществом, ложные изветы, отказ почитать и содержать в старости – влекли для детей наказание кнутом «нещадно» и требование «быти у отца и у матери во всяком послушании..., а извету не верити». Убийство родителей детьми каралось смертной казнью «безо всякия пощады» (XXII, 1,2). Убийство же родителями детей каралось тюремным заключением на год с последующим публичным покаянием у церкви (XXII, 3).

Имущественные отношения родителей и детей выявлялись прежде всего в области наследственного права, права родового выкупа и обязательственного права. Проданная отцом родовая вотчина не могла быть по закону выкуплена его детьми.

V–4. Судоустройство и судопроизводство

Соборное Уложение придавало огромное значение судебной функции государства. Вопросам судоустройства и судопроизводства посвящена в нем самая большая, Х, глава – «О суде», содержащая 287 статей. Традиционно особенностями судебной системы являются: 1) неразделение дел на уголовные и гражданские; 2) отсутствие отделения суда от административных органов; 3) однако теперь судебная функция стала важнейшей задачей администрации; 4) судебные и процессуальные вопросы получили в Уложении детальную регламентацию.

Государственные судебные органы делились на центральные и местные. Центральными государственными судебными органами были великий князь, позже царь, Боярская дума, приказы. Об этом ясно сказано в ст. 1. гл. X «О суде» Соборного уложения: «Суд государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси, судити боярам и околничим и думным людем и диаком, и всяким приказным людем, и судьям...». Царь сам судил только привилегированных лиц, которые не были подсудны другим судам. Но постепенно судебная деятельность его свертывалась и, в конечном счете, было запрещено обращаться к суду царя, минуя другие инстанции.

Постепенно право обращения к царю как суду первой инстанции сохранялось лишь для особо привилегированных лиц, а с XVII в. было даже наказуемо. Так, Уложение 1649 г. разрешало непосредственное челобитье государю только в случае, если в соответствующем приказе не учинят указа или не дадут суда (X,20), при злоупотреблении судей и обжаловании судебного решения в апелляционном порядке (X, 7, 10). В противном случае «таким челобитчиком за то чинити наказание, бити батоги; а кто почестнее, и того посадати в тюрьму на неделю, чтобы на то смотря иным не повадно было так делати»

По мере свертывания судебной деятельности царя расширялась судебная компетенция Боярской думы, усиливалось ее значение как высшей судебной инстанции. Она стала апелляционной инстанцией по делам, решенным нижестоящими судами, осуществляя так называемый пересуд. Однако в силу взаимосвязанности судебного и административного аппарата понятие апелляционного суда было весьма условным.

Из состава Боярской думы была выделена специальная комиссия по судебным делам, так называемая Расправная палата. Помимо суда первой инстанции, она решала дела по докладам приказов. Вместе с тем наиболее важные, особенно политические, дела иногда рассматривались Думой в полном составе, как судом второй инстанции, что было подтверждено Уложением 1649 г. (X, 2).

Кроме царя и Боярской думы, судом в пределах своей компетенции обладали приказы: «кто в котором приказе ведом» (Х, 10). Существовали также специальные судные приказы, компетенция которых распространялась на определенные группы населения или на определенную территорию (Владимирский и Московский судные приказы). Некоторые приказы обладали специальной подсудностью (Земский, Разбойный, Поместный, Холопий). Среди них особое место занимал Разбойный приказ, который осуществлял высший суд над «лихими людьми». Он являлся ведущим судебным органом. Холопий приказ являлся общим судом для всего государства по делам о холопстве.

В приказах суд мог совещаться коллегиально: «боярин, или окольничий, или думный человек с товарищи, три или четыре человека». Если же кто-либо из судей отсутствовал по болезни или по другой причине («за иным каким нужным недосугом»), то суд мог совершаться единолично (Х, 23). Наказывались те судьи, которые уклонялись от явки в приказ «многие дни, и тому судье за его вину учинить наказание, что государь укажет, и велеть ему быть у Государева дела» (Х. 24) . Суд в приказах вершился ежедневно, кроме воскресных дней и церковных праздников, но самые важные государственные дела рассматривались и в эти дни (Х, 25). Подьячие вели в приказах и книги сбора судебных пошлин, которые были крупным источником государственных доходов (Х, 128, 129). Соборное уложение подробно перечисляло, с кого, в каком количестве, с каких дел берутся пошлины (Х, 124–126). Уложение упорядочивало сбор пошлин и поступление их в казну. За утайку пошлин с целью: «покорыстоваться» подьячего «у приказу прим многих людех бити кнутом», а если подьячий в таком воровстве объявится в другой раз, «его за то велети бить кнутом по торгам, и из подьячих его отставати, и сослати в укранные города в службу, в какую пригодится» (Х, 129).

Поскольку судебное решение считалось окончательным и могло подлежать пересмотру только в порядке апелляции в высшую инстанцию, добавлять какие-либо документы к судному списку – новые свидетельские показания и т. п. – после судопроизводства не допускалось. Предписывалось судьям «после суда своим вымыслом в судном деле никому по дружбе или по недружбе... ничего не прибавливати, ни убавливати...» (X, 21, 22). Вслед за Судебником 1550 г. закон предусматривал возможность судебной ошибки, когда судья «просудится... без хитрости». Если это подтверждалось, то в отношении судьи определялось то взыскание, которое «государь укажет», а дело передавалось на рассмотрение «всем боярам» (X, 10).

После судебного решения стороны «прикладывали руки» к записям. Затем подьячий переписывал дело набело, а дьяк, сверив беловой экземпляр, скреплял его своей подписью. Черновой экземпляр тоже сохранялся «впредь для спору». Запрещалось показывать судное дело сторонам и выносить из приказа. Если подьячий делал это, норовя какой-либо из сторон, дело от него отбиралось и передавалось другому подьячему (X, 11, 13). Подьячие вели в приказах книги записи судебных дел и сбора судебных пошлин с точным обозначением даты слушания дела. Книги скреплялись подписями дьяков (X, 128, 129). Такое делопроизводство применялось для менее важных уголовных и гражданских дел, которые рассматривались в порядке состязательного процесса (исковые дела, вызванные нарушением условий договоров мены, купли-продажи, займа, поклажи-сделки, не требовавшие утверждения крепостным порядком).

Розыском разбойников и татей, расследованием по уголовным делам занимались недельщики и приставы. В их обязанности входили также вызов в суд сторон, исполнение решения суда, арест и пытка обвиняемых и передача в суд дел о воровстве (Х, 144, 146–148). Недельщик стоял выше пристава, о чем свидетельствует больший размер вознаграждения.

Местные судебные органы

С 30-х годов XVI в. по просьбе мест для борьбы с разбоями стали назначаться губные старосты. С 1556 г. учреждалась должность губного старосты в качестве судьи по уголовным делам всего уезда. Помимо губных старост, устанавливалась специальная должность «татинных дел сыщик», а также должности тюремных сторожей, палачей, бирючей, содержание которых возлагалось на местное население. Губной староста (иногда один на несколько уездов) и губной дьяк для ведения письмоводства выбирались всем населением уезда из дворян или детей боярских, обязательно грамотных.

Воеводы, которыми могли быть исключительно служилые люди, начиная с бояр до дворян первой статьи, назначались в города первой степени самим государем, второй – Разрядным приказом, a в третьестепенные – по челобитным самих служилых людей или по просьбе жителей городов. Их власть зависела от того, находятся при них дьяки или нет. При наличии дьяков воеводы в гражданских исках судили иски до 10 тыс. руб., а по искам на большую сумму требовался царский указ. При отсутствии дьяков, а также в средних и малых городах воеводы могли судить лишь дела до 20 руб. Дела по искам на большую сумму отсылались в Москву. Не входили в их компетенцию дела вотчинные, поместные и холопьи. В уголовных делах казнить смертью без доклада могли только воеводы более или менее отдаленных областей.

В черных волостях «учинены судейский человек с выборными людьми тех же волостей крестьяне: и судятця меж себя по царским грамотам и без грамот, кроме уголовных и розбойных дел».

Пошлин в пользу местных судей не полагалось, но за добросовестное исполнение долга их участки освобождались от государевых податей. Вместе с тем за неправый суд они несли личную (вплоть до смертной казни) и имущественную ответственность. Жалоба подавалась в Московский приказ. В случае столкновения между посадскими и волостными людьми двух волостей действовал сместной суд, а когда были разные княжества, дело рассматривалось в Московском приказе.

Духовные суды

С Уложением 1649 г. связана попытка лишить высшее духовенство, за исключением патриарха, а также монастыри административных и судебных привилегий, главным образом юрисдикции по отношению к церковным людям в части основной массы гражданских и уголовных дел. Теперь суд по недуховным делам в отношении мирян осуществлялся в приказе Большого дворца. Фактически это был суд царя как высшая инстанциеядля духовенства по недуховным делам. На уровне же приказов все дела, касающиеся и, духовных лиц и зависимых от них людей, были в ведении патриарших приказов.

Также правительство учредило Монастырский приказ как государственное учреждение, возглавляемое, окольничими и дьяками. Он разбирал гражданские и наименее важные уголовные дела в отношении духовных лиц всех рангов вплоть до митрополитов и их людей и крестьян (XIII, 1). За церковью сохранялся суд по церковным делам.

Даже Патриарший двор был ограничен в юрисдикции: он был высшей инстанцией по церковным делам, но в отношении дел светских даже применительно к патриаршим людям Уложение оговаривало, что если «патриарши приказные люди в каком деле правого обвинят, а виноватого оправят по посулом, или по дружбе, или по недружбе», то потерпевшим предоставлялось право «на тех патриарших приказных людей бити челом государю». По этим челобитьям спорные дела предписывалось «из патриарших приказов взносить к государю и ко всем бояром» (XII, 2). Отсюда следует, что Боярская дума и царь являлись высшей апелляционной инстанцией в отношении церковного суда – по крайней мере, по делам, не имеющим отношения к преступлениям против религии. Лишь сам патриарх стоял вне юрисдикции Думы. Решенные в патриарших приказах дела могли быть обжалованы в государев суд (суд царя и бояр), что свидетельствовало о том, что государственный суд в XVII в. стоял уже выше церковного. 3а неправый суд, вызванный взяткой или пристрастным отношение к сторонам (дружба, вражда), патриаршие судьи несли ответственность наравне с государственными судьями.

Благодаря Уложению церковный суд воспринял ряд процедур светского суда (очные ставки и повальные обыски).

Таким образом, Уложение установило в качестве общей меры для всего духовенства одинаковую, как и светских лиц, подсудность по недуховным делам. Эти меры имели важное юридическое значение, по мнению Н. М. Никольского, поскольку «нанесли церкви немалый материальный ущерб, лишая ее явных и крупных доходов в виде судебных пошлин».

Сохранялся суд помещиков и вотчинников. По мнению Титковой, вотчинный суд не имел какого-либо правового оформления, решение дела в нем целиком зависело от произвола помещика. Вотчинные суды творили суд и расправу по всем делам, за исключением особо опасных уголовных преступлений, которые в XVI в. после учреждения губных старост были повсеместно исключены из ведомства, вотчинных судей.

Оставался третейский суд, однако по третейской записи 1637 г. в нем изменился порядок судопроизводства. Выбирая третейских судей по полюбовному соглашению, стороны признавали за ними право «судить, и всякими сыски сыскивать, и по душам допрашивать» и обязывались «во всем их слушать, и приговор их и сказку любить». В противном случае виновная сторона не только несла материальную ответственность по иску, но и уплачивала государеву пеню, «что государь укажет», и бесчестье судьям, которым уплачивалось «против государева денежного жалованья». Записи писались «площадными» подьячими, а число свидетелей определялось ценностью иска (X, 246–250). Устанавливались и обязанности судей. В случае жалобы на «поноровку» той или иной стороне посредник подлежал отводу. При отказе третьих судей в вершении дела или при разногласии их дело передавалось в приказ (XV, 5). Виновный в выдаче приговора «не делом», не по суду уплачивал штраф, что «государь укажет», а также возмещал неправедно обвиненному все «проести и волокиты» за весь период разбирательства дела, от его принятия до вынесения по нему решения, из расчета одной гривны на день.

43