17. М.Е. Салтыков-Щедрин: очерк жизни и творчества. Особенности сатиры.

Салтыков Михаил Евграфович родился в селе Спас – Угол Тверской губернии в 1862г. Настоящая фамилия Салтыков, а Щедрин – псевдоним.

Окончил дворянский институт в Москве, затем Царскосельский лицей и был зачислен на службу в канцелярию военного министерства.

Еще в лицее начал писать стихи, публиковавшиеся в журнале, приобщился к чтению статей Белинского, а затем примкнул к кружку М.В. Буташевича – Петрашевского.

Служил чиновником губернаторского правления. Служил в Министерстве внутренних дел, затем назначается на пост рязанского и тверского веще – губернатора. В 1847г. опубликована повесть «Противоречия», а в 1848г. «Запутанное дело». Итогом вятской ссылки стал цикл «Губернские очерки». «История одного города» - аллегорическое произведение, в фантастических событиях и образах которого просматривались реальные исторические события и лица.

В 1868-1884- редактор журнала «Отечественные записки». В 1880г. выходит «Господ Головлевы». Его последние произведения «За рубежом»(1880-81), «Сказки»(1882-86).Салтыков умер в 1889г.

18. Н.Г. Чернышевский. Очерк жизни и творчества. Особенности романа «Что делать?».

Н.Г. Чернышевский. Очерк жизни и творчества.

Николай Гаврилович Чернышевский родился в Саратове в семье священника. Учился на историко-филологическом отделении Петербургского университета. Ко времени его окончания (1850) был убежденным революционером и материалистом. В 1853 году по приглашению Н. А. Некрасова стал постоянным сотрудником журнала «Современник», и его статьи по широкому кругу вопросов философии, экономики и культуры определяли лицо журнала. В статьях о литературе Чернышевский поднимался до публицистических обобщений громадной значимости, осмысления важнейших процессов общественного развития. В статье «Русский человек на rednezvous, разбирая тургеневский тип «лишнего человека», он доказывал, что время мечтателей проходит, наступает пора «нравственно здорового человека», человека труда и гражданского долга. В статье «Не начало ли перемены?» в связи с рассказами писателя-демократа Н. В. Успенского он поставил перед литературой важную задачу — правдиво говорить о жизни народа, способствовать росту общественного самосознания. В декабре 1855-го и в 1856 году Чернышевский опубликовал в «Современнике» цикл статей «Очерки гоголевского периода русской литературы», где установил ведущую закономерность исторического развития русской литературы — ее сближение с социальной действительностью, углубление критического начала, реализма и народности. Громадное воздействие на современников оказала магистерская диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» (вышла отдельной книгой в 1855 году). Диссертация утверждала социальную функцию искусства, обосновывала его назначение служить делу освобождения страны от самодержавно-крепостнического гнета. Материалист Чернышевский сделал действительность исходным пунктом теории искусства, он доказывал, что действительность выше искусства, что искусство есть воспроизведение действительности в художественных образах. Такая постановка вопроса подводила к выводу о безосновательности, «чуждости исторической жизни» теории «чистого искусства». Среди лучших рецензий Чернышевского — рецензия на ранние произведения Л. Н. Толстого Детство и «Отрочество», «Военные рассказы» («Современник», 1856, .№ 12). Критик проницательно определил особенности дарования выдающегося писателя, только начинавшего свой путь в литературе, отмечал его умение раскрыть «диалектику души», эмоционально изобразить «чистоту нравственного чувства». Эти особенности получили развитие в творчестве Толстого позднее, рецензия Чернышевского точно наметила направление, в котором в дальнейшем развивался его талант. Перед крестьянской реформой 1861 года Чернышевский — признанный вождь революционной России. Он участвует в составлении и распространении прокламаций, в его подцензурной публицистике звучит мысль о необходимости создания революционной организации. Крестьянскую реформу он расценивает как обман, как надругательство над народными чаяниями. Власти искали повода расправиться с мужественным борцом за свободу. По сфабрикованному обвинению в июле 1862 года Чернышевского арестовывают и заключают в Петропавловскую крепость. В крепости Чернышевский продолжал литературную работу. Там был написан роман Что делать? . 19 мая 1864 года состоялась гражданская казнь Чернышевского на Метнинской площади Петербурга. За ней последовала ссылка в Сибирь. Здесь в 1870—1871 годах Чернышевский написал роман «Пролог». Лишь в 1883 году Чернышевскому было разрешено поселиться под надзором полиции в Астрахани, а в 1889 году, за четыре месяца до смерти, он был переведен в родной Саратов. В общей сложности он провел на каторге и в ссылке 27 лет.

Особенности романа «Что делать?».

Нетрадиционная и непривычная для русской прозы XIX века завязка произведения, более свойственная французским авантюрным романам, — загадочное самоубийство, описанное в 1-й главе романа “Что делать?”, — была, по общепринятому мнению всех исследователей, своего рода интригующим приемом, призванным запутать следственную комиссию и цар скую цензуру. Той же цели служили и мелодраматический тон повествования о семейной драме во 2-й главе, и неожиданное название 3-й — “Предисловие”, — которая начинается словами: “Содержание повести — любовь, главное лицо — женщина, — это хорошо, хотя бы сама повесть и была плоха...” Более того, в этой главе автор, полушутливым-полу издевательским тоном обращаясь к публике, признается в том, что он вполне обдуманно “начал повесть эффектными сценами, вырванными из середины или конца ее, прикрыл их туманом”. После этого автор, вдоволь посмеявшись над своими читателями, говорит: “У меня нет ни тени художественного таланта. Я даже и языком-то владею плохо. Но это все-таки ничего. Истина — хорошая вещь: она вознаграждает недостатки писателя, который служит ей”. Читатель озадачен: с одной стороны, автор явно презирает его, причисляя к большинству, с которым он “нагл”, с другой — акт, будто готов, раскрыть перед ним все карты и к тому же интригует его тем, что в его повествовании присутствует еще и скрытый смысл! Читателю остается одно — читать, а в процессе чтения набираться терпения, и чем глубже он погружается в произведение, тем большим испытаниям подвергается его терпение...

В том, что автор и в самом деле плохо владеет языком, читатель убеждается буквально с первых страниц. Так, например, Чернышевский питает слабость к нанизыванию глагольных цепочек: “Мать перестала осмеливаться входить в ее комнату”; обожает повторы: “Это другим странно, а ты не знаешь, что это странно, а я знаю, что это не странно”; речь автора небрежна и вульгарна, и порой возникает ощущение, что это — плохой перевод с чужого языка: “Господин вломался в амбицию”; “Долго они щупали бока одному из себя”; “Он с изысканною переносливостью отвечал”; “Люди распадаются на два главные отдела”; “Конец этого начала происходил, когда они проходили мимо старика”. Авторские отступления темны, корявы и многословны: “Они даже и не подумали того, что думают это; а вот это-то и есть самое лучшее, что они и не замечали, что думают это”; “Вера Павловна ; стала думать, не во зсе, а несколько, нет, не несколько, а почти вовсе думать, что важного ничего нет, что она приняла за сильную страсть просто мечту, которая рассеется в несколько дней; или она думала, что нет, не думает этого, что чувствует, что это не так? Да, это не так, нет, так, так, все тверже она думала, что думает это”. Временами тон повествования словно пародирует интонации русской бытовой сказки: “После чаю... пришла она в свою комнатку и прилегла. Вот она и читает в своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: что это, последнее время, стало мне несколько скучно иногда?” Увы, подобные примеры можно приводить до бесконечности...

Ничуть не меньше раздражает смешение стилей: на протяжении одного смыслового эпизода одни и те же лица то и дело сбиваются с патетически-возвышенного стиля на бытовой, фривольный либо вульгарный.

Почему же российская общественность приняла этот роман? Критик Скабичевский вспоминал: “Мы читали роман чуть ли не коленопреклоненно, с таким благочестием, какое не допускает ни малейшей улыбки на устах, с каким читают богослужебные книги”. Даже Герцен, признаваясь, что роман “гнусно написан”, тотчас оговаривался: “С другой стороны, много хорошего”. С какой же “другой стороны”? Очевидно, со стороны Истины, служение которой должно снять с автора все обвинения в бездарности! А передовые умы той эпохи Истину отождествляли с Пользой, Пользу — со Счастьем, Счастье — со служением все той же Истине... Как бы то ни было, Чернышевского трудно упрекнуть в неискренности, ведь он хотел добра, причем не для себя, но для всех! Как писал Владимир Набоков в романе “Дар” (в главе, посвященной Чернышевскому), “гениальный русский читатель понял то доброе, что тщетно хотел выразить бездарный беллетрист”. Другое дело, как сам Чернышевский шел к этому добру и куда вел “новых людей”. (Вспомним, что цареубийца Софья Перовская уже в ранней юности усвоила себе рахметовскую “боксерскую диету” и спала на голом полу.) Пусть же революционера Чернышевского со всей строгостью судит история, а писателя и критика Чернышевского — история литературы.