137

Тарасенко В.Г.

Постулаты права

г. Самара 2011

Оглавление.

Предисловие.

Гл. 1 Методологические проблемы теории

(философии) права и государства

1. Истинное содержание наших суждений (состояние проблемы). с.3-6.

2. Поиски удовлетворительной социальной теории.

Макс Вебер и некоторые его критики. с.6-11.

3.Гипотетические предложения с.12-18.

4. Список литературы для главы 1. с.18-21.

Глава 2. Общие основания этики и права.

1.Проблема границ и оснований этического. с.22-24.

2. Этика, «естественное» право, Аристотель, К.Поппер и теория справедливости Д. Ролза. с.24-35.

3. Макс Вебер, Толкотт Парсонс, Л.Н. Гумилев, В.М. Аллахвердов о природе социальных отношений и идеи договорной концепции права и справедливости. с.35-42.

4. Предложения и выводы. с.43-47

5.Список литературы

для главы 2. с.47-50.

Глава 3. Социальные организации и проблемы философии права

и государства (продолжение темы).

1.Вводные замечания. с.51-56.

2. Теории антропосоциогенеза и философия (теория) права с. 56-70

и государства. Несовпадение оценок^.

3.К.А. Поппер, Й.А. Шумпетер, Ф.Бродель и проблема социальных истин.

с.70-79.

4. Некоторые выводы. с.79-83.

5. Список литературы для главы третьей с.83-86.

Глава 4. Современное правопонимание. С.86-110.

1 Практические проблемы и их решения

2. Теоретические проблемы экономической науки и современное

общество. с.110-113.

2. Вопрос о правовом определении функций. с.113-118.

6. Список литературы для главы четвертой с.112-122.

Послесловие. с.97-99.

Предисловие.

Уважаемый читатель! За сравнительно небольшой промежуток времени с книгой «Постулаты права» в электронном виде в той или иной мере познакомилось более двадцати тысяч человек. Разумеется, у автора не было и нет оснований считать, что она пришлась по вкусу всем читавшим ее. Я также как и Вы вижу недостатки, местами плохой язык, опечатки (их не очень много), что подталкивало меня к переработке текста. Я уверен, что недочеты не касаются принципиальных содержательных оценок и выводов, что книга еще не состарилась на моих глазах.

Именно эти две причины-читательский интерес и возможность дополнить книгу важными уточнениями- заставили меня взяться за второе электронное издание работы.

«Я готов отдать каждое свое утверждение на растерзание упрямым и непреодолимым фактам», - заявил когда-то великий Уильям Джеймс. Об этом мечтает каждый или почти каждый автор.

Приходится сожалеть, что у читателей не возникло желание найти опровержения и предложить рациональную критику любой части и любого вывода, сделанного в монографии. Думаю, если книга и читается, но не вызывает большого интереса ее обсуждать - это плохой для ее здоровья признак.

Книжный вариант, изданный в «Городце», не столь привлек внимание читающей публики, по разным сведениям весь тираж в тысячу экземпляров реализован лишь за год.

Переработка осуществляется следующим образом.

Первая глава дополнена новой аргументацией, расширился материал по обоснованию права как группы теорий среднего уровня. В новом издании делаются ссылки на работы философов Уильяма Джеймса, Альфреда Уайтхеда, физика Брайана Грина, психолингвиста Стивена Пинкера и других авторов.

Очевидно, что современная правовая наука в России стала исключительно специализированной, консервативной «чистой» теорией права. Она оказалась оторванной от смежных областей науки и практической деятельности: мы не видим в работах по теории или философии права упоминаний о достижениях в области биофизики и биохимии, биологии, психофизиологии, антропологии, лингвистики, нейрологии, физики, современной психологии,- с одной стороны. С другой - мы также уверены, что «если наука не хочет деградировать, превратившись в нагромождение ad hoc гипотез, ей следует стать более философичной и заняться строгой критикой своих собственных оснований» (А.Уайтхед). На наш взгляд, нашей юридической науке не хватает этих компонентов: критики собственных оснований и философской идеи.

Вторая глава (к ее ревизии я еще не приступал) по возможности будет сохранена и частично переработана с учетом новых или ранее неизвестных исследований.

В третьей главе в книгу вводится дополнение, ранее размещенное отдельной статьей «Собственность: экономика и право», при незначительных пояснениях она может выглядеть как важная часть общей работы.

Я рассчитываю на то, что мне удастся изложить в более сжатом виде четвертую главу, рассказывающую о современном правопонимании. Надеюсь, что этому будет способствовать исследование новых материалов, включение в нее вопросов религиозно-правового осмысления мира и приведение в более приемлемую последовательность отдельных материалов. Мне хотелось бы найти новое место вопросу о функциях и значительно дополнить монографию исследованием вопросов философии права по всему тексту монографии.

Учитывая объем работы, изменения будут вноситься во второе издание по главам, работа во времени растянется, но другого варианта у меня нет.

Изменения для читателя будут заметны.

Я признателен всем, кто решил прочитать книгу и даже тем, кто случайно оказался в «Webokratia», на странице с «Постулатами». Кстати, там же находится упоминавшаяся мной раньше статья «Собственность: экономика и право». Некоторые мои друзья ценят ее выше, чем книгу, с чем я могу согласиться и не согласиться, так как то и другое положение вещей меня устраивает.

Название книги останется прежним, я не буду вступать в спор с теми, кто слову «постулаты» приписывает особое значение, особый смысл или приписывает автору особые претензии на изложение им истин, вытекающих якобы из этого «почти нескромного» термина.

Я благодарен «редактору» и издателю первой электронной версии книги- моему другу Булатову Роману Владимировичу, который согласился готовить второе электронное издание. Надеюсь ,что и в будущем я могу рассчитывать на его советы и пожелания, на талант и ум отличного специалиста.

Автор.

Самара. Март 2011 г.

Методологические проблемы теории (философии) права и государства

В работе английского философа Имре Лакатоса “Методология исследовательских программ” со ссылками на точку зрения Карла Поппера утверждается, что при общих условиях все теории имеют нулевую вероятность, независимо от количества подтверждений: “все теории не только равно не обоснованны, но и равно невероятны”¹, что вновь возвращает нас к вопросу о надежности человеческого знания, в том числе и научного в любой области человеческой практики.

Социальные науки, к которым относятся также философия² (теория) права, теория государства, социология, не получают для себя в этом утверждении какого-либо особого места, так как отсутствуют методологические различия при исследовании проблем естествознания и общественных процессов,³ то есть теории права и государства, теории общества также не имеют под собой надежных “истинных” или “сущностных” закономерностей, установленных теорией, каким бы из известных истории науки методов не пользовались исследователи.

Такой пессимистичный, как может ошибочно показаться, вывод является, как известно, следствием, вытекающим из работ Курта Гёделя, в 1931 году предложившего теорему о неполноте⁴, в которой утверждается, что “не существует полной формальной теории, где были бы доказаны все истинные теоремы арифметики”.⁵ Эта теорема, как показывает развитие науки, оказалась применимой для широкого круга областей научного знания. Означает ли все изложенное, что необходимо отказаться от выдвижения гипотез, в которых предлагается рассматривать какое-либо из утверждений истинным или ложным, а также неопределенным или бессмысленным?⁶ Разумеется, нет, но существуют определенные ограничения, которые налагаются современной методологией научных исследований, и которые мы обязаны принимать в расчет.

Прежде всего надо сказать, что теории, которые описывают факты социальной действительности-этического, экономического этнического, социального, правового характера можно условно разделить на:теории, которые отождествляются с объясняющими гипотезами (их, видимо, большинство) - их научная ценность незначительна, и теории, которые мы используем как инструменты анализа как предшествующих, так и современных нам и принимаемых нами на веру⁷ теорий, гипотез, принципов, постулатов или явлений и наблюдаемых фактов.

В том случае, если мы в результате изучения теорий, а также явлений, фактов, применив корректную аналитическую процедуру исследования, приходим к определенным выводам, то эти выводы (тезисы) условно можно назвать теоремами.

Две последние разновидности теорий имеют наибольшую научную ценность, так как позволяют проверить правильность наших аргументов и выводов. Разумеется, такие теории дают нам «шанс» в поисках приемлемых теорий развития науки, общества.

Дополнительно нами могут быть выделены и такие инструменты научного анализа, созданные на основании гипотез, которые следует назвать категориями и в которых нет ничего гипотетического, а также связи между категориями и методы исследования этих связей.⁸

Чтобы здесь же завершить вопрос о классификации теорий и ее терминов, надо сказать, что в науке различаются теоретические термины, включенные в логическое описание тех или иных событий и эмпирические термины, предназначенные для описания непосредственно наблюдаемой реальности или видимости, многие из них оказываются заимствованными из естественного языка. После включения так называемых бытовых терминов в структуру научной концепции, они меняют и уточняют свое значение, становятся теоретическими терминами (то есть абстрактными ).⁹

В совокупности с историей, статистикой и теориями, о которых шла выше речь, можно составить представление об источниках современной правовой теории (философии права), которая опирается на социологию, психологию, этнологию и другие прикладные и фундаментальные науки.

Разумеется, мы должны указать отдельно на теории, описывающие ограничения при формировании любого вида теорий - к ним относятся прежде всего теории, рассматривающие содержание наших суждений.

Во-первых, любые юридические теории должны рассматриваться нами,как указывалось выше, также только как гипотезы или суждения, относительно которых нельзя определенно утверждать, истинны они или ложны и поэтому «сущностные» определения не могут быть предметом дискуссии. Теории (гипотезы), особенно в области естествознания, достаточно давно не ставят своей задачей выработку определения (понятия), а проверяют, соответствуют ли те или иные наши гипотезы,суждения,выводы,утверждения фактам.

Именно поэтому представляется также методологически неоправданным и ненаучным и в области юриспруденции стремление подавляющего числа теоретиков, философов, государствоведов обнаружить “сущность” права, или, например, дать строго научное “определение” права¹⁰, и на этом основании развивать правовую теорию.

Действительно, согласно воззрениям Платона, задача чистого познания (“науки”) казалось, состоит в отыскании и описании подлинной природы вещей. Описание сущности называется определением. В философии познания этот метод получил в настоящее время название методологического эссенциализма¹¹, который не отвечает задачам научного исследования.

Определение же “сущности” изменяющейся социальной практики в целом и в отдельных ее видах, например, правовой действительности такая же по степени невыполнимости задача, как и составление определения (понятия) “сущности” реального мира.¹²

Во-вторых, правовая теория может считаться опровергнутой (точнее - фальсифицированной), если и только если предложена другая теория со следующими характеристиками: новая теория имеет добавочное эмпирическое содержание по сравнению с предшествующей теорией, то есть новая теория предсказывает факты новые, невероятные с точки зрения предшествующей теории или даже защищаемые ею; новая теория объясняет предыдущий успех теории, то есть все не опровергнутое содержание теории (в пределах ошибки наблюдения) присутствует в новой теории и какая-то часть добавочного содержания новой теории подкреплена (курсив мой — Тарасенко В.Г.).¹³

В-третьих, в плане методологических разрешений необходимо, на наш взгляд, преодолеть в теории права (государства) разрыв между теоретической и практической деятельностью.

Для этого, как полагаем, следует рассматривать любые правовые теории, прежде всего как теории среднего уровня (понятие права как социальной теории,теории нормотворчества,теории правоприменения).¹⁴ При этом пересмотр и критический анализ всех или наиболее заметных теоретических доктрин не входит в нашу задачу и мы оставляем в стороне вопрос о переоценке громадных концепций.¹⁵

Изложенные методологические препятствия делают неактуальным поиск критериев истинности (научности) множественных “сущностных”¹⁶ и других конечных теорий права, в том числе и современных религиозных.¹⁷ Автор одной из них полагает, что он докажет что «право соприкасается с религией», ...обратившись... «к истории не только христианства, но и других религиозных и этических течений».¹⁸

Конечно, это некий возврат в период социальной истории до У. Оккама и даже ранее, до XIII в. когда мыслители начали обнаруживать и осознавать «нарушение равновесия между верой и разумом» в пользу разума в исследовании окружающего мира, не говоря уже о эпохе Реформации, эпохе промышленных революций и Просвещения.

Как известно, Макс Вебер в ряде работ по вопросам религиозной этики, истории, в том числе истории промышленности, социологии, права в конце XIX – начале XX веков предложил глубокую концепцию “идеально-типического”, которая может быть отнесена как подкрепительная к теории среднего уровня в понимании Роберта Мертона.

Макс Вебер, в частности, считал, что теоретические схемы служат идеально-типическим средством ориентации, где определенные сферы ценностей даны в такой рациональной цельности, в какой они действительно редко выступали, но выступать могут, и в исторически существенном проявлении выступали. Историческое явление может приближаться или удаляться от теоретического построения (одного или нескольких). Концепция позволяет, как бы установить его типологическое место путем определения близости его к теоретически конструированному типу или удаленности от него.¹⁹ Идеально-типическая схема (конструкция), указывает М.Вебер, может оцениваться как техническое средство с одной стороны, а с другой – это “рациональное в смысле логической или телеологической “последовательности” какой-либо интеллектуально-теоретической или практически-этической позиции имеет, и всегда имело власть над людьми, сколь бы ограниченной и неустойчивой ни была эта власть повсюду – и в прошлом, и в настоящем – по сравнению в другими силами исторической жизни.²⁰

В другой более ранней работе “Аграрная история Древнего мира” М.Вебер оценивает возможности научного исследования исторических явлений и приходит к выводу о возможности применения твердых и точных понятий, не смотря на “текучесть” и “сложность” исторического. Непрерывная цепь возможностей, “нерасчлененное” многообразие фактов (курсив М.Вебера) не доказывает, однако, что мы должны образовывать неясные понятия (курсив М. Вебера), но наоборот ясные (курсив М. Вебера) “идеально-типические” (ср. Archiv für Sozialwissenschaft XIX, I) понятия должны быть правильно применяемы (курсив М. Вебера), не как схемы для преодоления исторического данного, но для того, чтобы с их помощью определить экономический характер явления, поскольку оно приближается к тому или другому “идеальному типу”.²¹

Как указывалось выше, Макс Вебер использует понятие “идеально-типического” не для того, чтобы выделить “сущностное”, схемообразующее или определяющее в изучаемой области, а с полагаемой целью установить единичное и согласовать его с другими идеографическими (Г. Риккерт)²² конструкциями. Более того, Макс Вебер не придает экономическому фактору в социальной практике роль ведущего, а говорит о быстрой смене влияющих тенденций от религиозно-этических, до военных, политических, правовых и природных. Это в значительной мере ослабляет позиции экономических и других детерминистов²³ и дает возможность другим социальным явлениям занять свое место в человеческой практике (истории).

Эта в нашем понимании теория среднего уровня также сводит на нет все споры о всеобъемлющих теориях генезиса права и государства и понуждает исследователей заботиться не столько о цельной генеральной доктрине, сколько о тщательном исследовании сети исторических структурных взаимоотношений на каждом шаге познавательной деятельности. Разумеется, мы не должны при этом исключать, что мы говорим об абстракциях, мы сравниваем в “идеально-типическом” понятии не факты, а только их интерпретацию в дескриптивной (описательной) форме языка, то есть, мы сравниваем суждение о факте с идеально-типической конструкцией факта (понятия) и не более того.²⁴

К нерациональным теоретическим конструкциям, которые следует, на наш взгляд, преодолеть в теории права и государства, относится также, как его называют, “важнейший” вопрос о возникновении (происхождении) права, государства и, следовательно, о “закономерностях” развития этих явлений, и характеристиках указанных исторических образований. При этом некоторые исследователи считают, что изучение процесса происхождения государства и права имеет познавательный, аналитический, политико-практический характер, позволяет глубже изучать природу государства и права, их особенности и черты, даст возможность проанализировать причины и условия их возникновения и развития.²⁵

Очевидно, трудно высказываться против практически никем не оспариваемого суждения, что юридический феномен располагается во времени²⁶ (кстати, в отношении любого другого изучаемого факта можно, видимо, утверждать подобное), но вопрос заключается именно в том, насколько обоснована точка зрения, что истина («сущность» и т.п.) лежит в прошлом.

Скорее всего (и это понимают многие современные авторы), выдающаяся работа Чарльза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или выживание благоприятствуемых рас (разновидностей) в борьбе за “жизнь”, на много лет вперед предопределила некий некритический «методологический тон» при постановке многих проблем не только в естествознании, но и в социальных науках. Такая методология научного анализа не оправдала себя.²⁷

Это серьезное заблуждение большинства теорий эволюционизма постепенно вытесняется из науки благодаря влиянию, прежде всего, идей А. Р. Рэдклифа - Брауна, который в 1958г. в своей работе «Метод в социальной антропологии” отмечал, что исследования не могут опираться на некритическое и даже спорное понимание эволюции, на выяснение происхождения социальных фактов. В качестве примера автор указал на попытки установить «открыть» происхождение «тотема» (любого) пришел к выводу, что любые теории происхождения тотема грешат тем, что они непроверяемы, «их невозможно проверить». Разумеется, правильно и то, что если бы удалось установить действительные условия возникновения определенного социального института (например, государства), то мы вряд ли смогли ответить на вопрос, за счет каких факторов это явление сохранилось в человеческой практике, и являются указанные факторы «теми же», что вызвали к жизни само явление в практической деятельности человека. Это на наш взгляд, не менее содержательная проблема.²⁸

Карлу Попперу, автору теории эволюционной эпистемологии (теории познания), удалось на этом пути достичь значительно большего. Его видение эволюционных процессов как роста знания в живой природе является исключительно важным, но впрочем, также не единственно возможным объяснением смысла познавательной деятельности человека.²⁹ Современное понимание антропо - и социогенеза предлагает более широкое обоснование путей социально-биологической эволюции, которая не может выглядеть только как эволюция (развитие) знания.

Поэтому наиболее оправдан, по нашему мнению, подход, который опирается на данные фундаментальных и прикладных наук, определяемых так по методологиям исследования.

К ним относятся современные взгляды на антропогенез, формирование сознания (психология), социогенез и правогенез, не связанные теориями естественно-правового, договорного, классового, теологического, психологического характера.

В частности, мы будем говорить дальше о сочетании различного рода факторов, которые имели (могли иметь) место в социальной истории, и которые находят свое научное объяснение не в виде законченной всеобъемлющей (всеобязательной) теории, а только как связанный с другими рядовой уникальный факт (или объяснение факта)³⁰.

Современная философия и современная философия (теория) права.

В монографии автор использует термины «философия права» и «теория права». Разумеется, что это разграничение достаточно условно: термины «теория права» и «философия права», как и все другие, являются абстрактными, только приблизительно определяющими границы предметной области знания. Это же можно сказать и о методе или методах научного исследования.

Изучение реальности не связано со сложившимися понятиями предмета и метода в той или иной области научного знания; познавательная деятельность и практическая (эмпирическая) составляющие корректируют наши представления о предмете и методе постоянно, что собственно и указывает на прогресс науки. Любая теория (возможно, за исключением философии - что ее в значительной мере и отличает от теории в содержательном смысле) имеет ограниченный радиус своего понятийного и интерпретационного аппарата. Ко всему прочему надо исходить из того, что философия (в том числе и философия права) не является в точном значении наукой (А.Уайтхед) - это давно решенная проблема, к которой можно было бы не возвращаться, но которая усилиями ученых настойчиво пытается удержаться в гносеологии. А.Уайтхед определяет «спекулятивную философию» как метод, порождающий значимое знание, он считает, что наука и философия, а также религия представляют собой лишь разные аспекты мышления.

Наука подчеркивает важность наблюдения отдельных событий и индуктивных обобщений, приводящих к широким классификациям вещей, согласно способам их функционирования, иначе говоря, согласно законам природы, иллюстрацией которых они являются.

Философия же, в понимании А.Уайтхеда, занимается обобщениями которые в силу своей универсальной применимости редко приводят к классификациям. Например, все вещи принимают участие в творческой эволюции универсума, то есть, включены в общий поток времени, оказывающий воздействие на все вещи, даже если они во все времена остаются тождественными себе,...философия есть попытка создать связную логичную и необходимую систему общих идей, в терминах которых можно было бы интерпретировать каждый элемент нашего опыта.

Философский метод - «философское обобщение» означает «использование определенных понятий, применяемых к ограниченной группе фактов, для предсказания родовых понятий, применяемых ко всем фактам».

Философия стремится выйти за рамки окончательно установленных фактов; философия должна объяснить в свете универсальных принципов общие связи между различными деталями общего потока вещей, принципы, которые должны устранить случайность; рациональность в том, что они (принципы) имеют смысл.

Философия-это попытка выявить фундаментальные свидетельства о природе вещей. На предположении относительно таких свидетельств основывается всякое понимание. Корректно сформулированная философия мобилизует базисный опыт, предполагаемый во всех посылках. Философия есть критика абстракций, управляющих конкретными разновидностями мышления.

Философия не может быть доказательной. Язык отстает от интуиции, самое трудное для философии-это выразить то, что самоочевидно, наше понимание опережает обычное употребление слов... Понимание изначально основано на выводе... доказательства базируются на абстракциях. ³¹

Учитывая, что право как и многие другие дисциплины нуждается в изучении данных практически любой области реальности — от религиозных и мистических мотивов и идей, до данных антропологии, палеонтологии, биологических и химических наук, современной физики, особенностей физической и психологической конституции человека,политики, экономики,культуры,в экспертных оценках любого вида человеческой деятельности- философия права (в отличие от теорий права) находится в своих обобщениях, по нашему убеждению, в «опасной» близости к философии - или к вопросу о наших попытках, как пишет А.Уайтхед,.«выявить фундаментальные свидетельства о природе вещей».

Может ли философия и философия права обойтись при этом без ряда теорий, в частности,без истории права, социальной теории права, теории правоприменения, теории нормотворчества, теории правосознания, теории правоотношений, теорий человеческого ( в том числе правового) поведения (этики),которые опираются на данные фундаментальных и прикладных наук в конечном счете, разумеется, нет.

Ошибка современной юриспруденции в том, что после безусловных успехов науки в области психологии и психиатрии человека (XIX - XX в.в.) , включенных в правовую теорию, в нормотворческую и правоприменительную деятельность, мы не переосмысливаем данные современной научной физиологии, нейрологии, молекулярной биологии, биохимии, современной психологии и не стремимся в праве перейти на следующий фундаментальный уровень исследования природы человека. Например, боязнь роста научных понятий заставляет российскую правовую науку, российского законодателя игнорировать возможности количественного (компьютерного) анализа показаний свидетелей подозреваемых, обвиняемых, а в определенных случаях-экспертов, судей, кандидатов в депутаты, законодателей, политиков. Количественные характеристики как и в любом другом экспертном (опытном) исследовании могли бы оцениваться судами, следствием, обществом в совокупности и в вероятностном аспекте. Это был бы вполне прогрессивный и логичный шаг в установлении научных и практических истин.

Следует признать, что приведенные выше определения философии, предложенные А.Уайтхедом,( в том числе и «спекулятивной») дает иную ее интерпретацию по сравнению с ранее известной нам. Разумеется, что и в отношении философии (теорий) права мы не видим ограничений для использования аргументов, выдвинутых А.Уайтхедом, чтобы избежать ошибок при формировании правовых гипотез и в оценке эмпирических материалов, которые могут не учитывать современные методологии и современные знания в так называемых смежных областях человеческой практики.

С рассматриваемых позиций мы можем говорить о ценности любой современной гипотетической конструкции права-естественно-правовой, либертарной, коммуникативной теории. Это позволяет нам устранять как неоправданно широкие притязания той или иной теории, так и указать на обнаруженные в процессе анализа (из-за его узости) ошибки в интерпретации фактов социальной и правовой реальности.

Изучение в человеке его природной (биологической) матрицы позволит избежать также необоснованных надежд на то, что природу человека (в частности, правовые и моральные девиации) можно излечить, создав некоего «нано-человека». Роботы и другие устройства формируют новый тип социальных мифов, что с помощью этих машин и микросхем можно переустроить мир, победить зло и т.п. Очевидно, что эти надежды создают желаемый «легкий» иллюзорный и виртуальный мир.

Полагаю также, что в работе читатель может легко определить, какая сторона науки и знания интересует автора в данный момент-философская или теоретическая: интерпретация или анализ.

.

Гипотетические предложения

Чтобы отказаться от необоснованных взглядов и линейных теорий, мы принимаем следующее рациональное объяснение новых данных относительно антропо - и социогенеза, а также исследования сознания и процесса формирования различных социальных институтов.

Современное научное естествознание, где достижения в области биологии человека связаны в значительной степени с именами Раймонда Дарта, Луиса и Мэри Лики, их сыновей – Рихарда и Джонатана (Англия) и южноафриканского биолога Филиппа Тобайаса (открытие Олдовайской культуры в пятидесятых годах прошлого века) считает вполне установленным, что экологическая обстановка, сложившаяся во второй половине миоцена (2-4 млн. лет назад) обусловила важнейшие предпосылки возникновения человека: так называемый проконсул (предшественник человека) “получил” общественную организацию, дневной образ жизни, прямохождение, звуковую сигнализацию (на основе которой возникает речь с необходимой для этого коренной перестройкой голосового аппарата)³², развитие полушарий коры головного мозга, а также сложную иерархическую структуру стада и связанное с этим разделение функций между членами сообщества.³³

Современные данные антропогенеза (гипотезы Лики,Н.,Г.Матюшина и др.) дают возможность по новому оценить научную проблему человеческого языка и не только языка.

По мнению психолингвиста Стивена Пинкера, язык не является атрибутом материальной культуры:..«Взгляд на язык как на инстинкт опровергает общепринятое мнение, особенно то, что устоялось в гуманитарных и общественных науках. Язык не больше продукт культуры, чем прямохождение..., язык биологическое приспособление...а не аппарат, исподволь направляющий ход мыслей (как мы увидим, он их и не направляет)»³⁴

С.Пинкер указывает,что Н.Хомский обнаружил два фундаментальных факта языка. «Во-первых,практически каждое предложение,которое человек произносит или понимает, это принципиально новая комбинация слов, впервые возникающая в истории вселенной. Поэтому язык не может быть набором реакций на раздражение; мозг должен содержать рецепт или программу, чтобы получать неограниченное число предложений из ограниченного числа слов...Второй фундаментальный факт состоит в том, что в детях та сложно организованная грамматика развивается быстро и самопроизвольно, а когда дети вырастают, то адекватно воспринимают новые словесные конструкции, с которыми никогда раньше мне сталкивались»³⁵.

Н.Хомский резюмирует: к умственному и физическому развитию в истории науки в последние несколько столетий всегда был разный подход, хотя никто не допускает мысли, что благодаря жизнедеятельности у человека вырастают руки (а не крылья) или что основы строения тех или иных органов были заложены в результате случайности...

К развитию личности, моделям поведения и когнитивным структурам у высших организмов зачастую существует принципиально другой подход. Обычно считается, что в этих областях определяющим фактором является социальная среда. Те мозговые структуры,что развиваются со временем, рассматриваются как не заложенные изначально,а присутствующие факультативно...

Но когнитивные системы оказываются...организованы как и физическое развитие, происходящее в процессе жизни организма,...почему бы нам не исследовать такое проявление умственной деятельности, как язык, приблизительно тем же образом, каким мы исследуем сложно организованные физические составляющие организма? ... « Разнообразие языковых явлений резко ограничено...отдельные представители речевого сообщества развивают по сути один и тот же язык. Это поддается объяснению,если только допустить, что отдельные носители языка следуют жестким ограничениям, определяющим грамматический строй».

Человеческая психика, с точки зрения С.Пинкера и Н.Хомского, также не формируется окружающей культурной средой.

Язык же , по мнению С.Пинкера, есть результат эволюционной адаптации, подобно глазу, основные части которого предназначены выполнять важнейшие функции. Это утверждение позволяет пересмотреть наши представления в вопросе о соотношении социального и эволюционно-адаптивного в структуре человеческой личности в пользу увеличения «нормативного» биологического эволюционного «запаса» человека. Следовательно, язык можно отнести к структурам аналогичным зрению, обонянию, слуху, ментальным функциям мозга ³⁶. Здесь же возникает ряд проблем, связанных с биологической (природной) детерминированностью поведения человека и социальной ответственностью и с его способностью к выбору приемлемых форм деятельности в социальной среде , что выводит нас за рамки собственно вопросов образования языка. Это позволяет возвратиться к основным проблемам гносеологии, к которым философы, психологи, нейробиологи , в частности, относят и рассмотрение ценности индуктивных методов исследования.(гл.3 настоящей работы)

Предварительно в этом смысле можно поставить следующий вопрос, который, вероятно, был решен К.Поппером: заблуждаются ли наши органы чувств, могут ли они давать нам истинное представление о реальности? Проблема истины К.Поппером связывается с механизмами и процесами установления истинного в нашей деятельности, и следовательно, ее разрешение должно опираться на достижения в области фундаментальных наук. Кроме гносеологического аспекта в области правовой возникают проблемы, которые должны быть предметом теории доказательств. Современной правовой теории и теории доказательств по вполне понятным причинам также следует учитывать возможности и особенности индуктивных методов, нам необходимо отказаться от ошибочной категории индуктивного закона и определить границы истинности наших выводов ,сделанных на основе индукции.

В дальнейшем проблема истины будет предметом рассмотрения (гл.2, 3 монографии), где надо будет остановиться на проблеме индукции как метода в современной эпистемологии, и где, как известно, существуют серьезные разночтения (различия).

Вопрос об индукции - это прежде всего вопрос о применимости индукции в науке. К. Поппер и А. Уайтхед говорят об индукции на разных теоретических языках, однако, как и в обыденной жизни оба языка, как, например английский и японский, могут быть приняты и исследованы, то есть могут содержать определенную научную информацию.

А.Уайтхед считает, что индукции нельзя придавать то значение,которое придавал ей Юм. Его позиция сводится к следующему: индукция,если она соответствующим образом направлена, имеет несомненную научную ценность...трудная задача применения разума для получения общих характеристик непосредственного события, как она ставится перед нами в процессе ясного познания, носит по необходимости предварительный характер относительно обоснования индукции; в противном случае мы фактически должны довольствоваться тем, что подведем под нее в качестве основы некоторое неясное инстинктивное ощущение того,что все находится на своих местах. Либо наше знание о прошлом и будущем обеспечивается каким-то образом с помощью непосредственного события, либо мы приходим к законченному скептицизму по поводу возможностей памяти и индукции.

Ключ к процессу индуктивного вывода в науке,повседневной жизни должен быть найден в правильном понимании непосредственного события знания в его исчерпывающей конкретности. Если мы подменяем конкретное событие простой абстракцией, которая описывает лишь материальные предметы в их изменяющихся в пространстве и времени конфигурациях, то запутываемся в неразрешимых проблемах. Об этих предметах можно сказать лишь то, что они есть там, где они есть. Мы должны наблюдать непосредственное событие и использовать разум ... Индукция предполагает метафизику. Далее А. Уайтхед указывает ,что он не рассматривает индукцию как, в сущности, источник общих законов. Индукция представляет собой предвидение некоторых частных характеристик будущего на основе известных частных характеристик прошлого. Более широкое допущение по поводу общих законов,справедливых для всех познаваемых событий, выступает в качестве весьма неудобной добавки,привязанной к этому ограниченному знанию...Из наличного события можно извлечь его способность детерминировать отдельную совокупность событий-это ряд явлений,связанных между собой рамками пространства-времени,так что можно проследить переход от одного события к другому...Это же мы относим к определенному общему пространству-времени, выделяемому в нашем непосредственном событии познания. В индукции мы движемся от отдельного события к их отдельной совокупности и от нее к отношениям между отдельными событиями в рамках данной совокупности. Без введения в наше рассмотрение других научных понятий,мы не сможем распространить обсуждение проблемы индукции за пределы этого предварительного вывода³⁷. Важно и то,что А.Уайтхед в отличие от К.Поппера считает чувственное познание истинным (как непосредственное знание).

К. Поппер занимает в отношении индуктивных методов более консервативную позицию. Он отказывает органам чувств в том, что их трансакции ведут к росту знания, так как считает, что в познавательной деятельности именно и прежде всего дескриптивная и аргументативная функции языка связана с познанием:

«Теория познания,присущая здравому смыслу или обыденному сознанию....-это теория,наиболее известная формулировка которой такова: «в нашем уме нет ничего,кроме того,что попало туда через органы чувств»... Парменид сформулировал ее в сатирическом ключе: «У большинства смертных нет ничего в их заблуждающемся (erring) уме, кроме того, что попало туда через их заблуждающиеся органы чувств».³⁸

У нас есть ожидания, считает К.Поппер, и мы верим в определенные закономерности (законы природы,теории),что приводит к проблеме индукции с точки зрения здравого смысла.

Происхождение вместе с оправданием- и то и другое на почве повторения-это то, что со времен Аристотеля и Цицерона называют «индукцией».³⁹ Юм ,пишет К.Поппер, поставил две проблемы индукции-логическую и психологическую. Философ считает, что можно перевести психологические термины Юма в логические или объективные (курсив К.Поппера-В.Тарасенко) термины: «Как только логическая проблема...будет решена,это решение будет перенесено на психологическую проблему...на основе следующего принципа переноса (курсив К.Поппера- В.Тарасенко):что верно в логике,то верно и в психологии...что верно в логике ,верно и в научном методе, и в истории науки...это довольно смелое предположение для психологии познания или процессов мышления».⁴⁰

Таким образом, научный язык К.Поппера включает в себя безусловное отрицание индуктивных выводов в связи с тем, что философ не хочет отвлекаться от значений, приписываемых этому методу в истории философии, или, говоря другими словами, К.Поппер не замечает развития категории индукции в современных ему работах, поэтому для него и важна ссылка на Парменида, как на доказательство своей правоты.

Как ранее указывалось, при обсуждении проблем индукции одной из предпосылок ее постановки К. Поппер считал проблему здравого смысла или теории познания, основанной на здравом смысле. Философ полагает, что разные органы наших чувств не служат нам источником знания-источниками или входами в наши сознания . К.Поппер говорит, что всякое знание, в том числе и наши наблюдения, пронизано теорией. «Всякое приобретенное знание, всякое обучение состоит в модификации (быть может,в отвержении) некоторых форм знания или предрасположения, имевших место ранее, а в конечном счете-врожденных предрасположений....Всякий рост знания состоит в усовершенствовании имеющегося знания, которое меняется в надежде приблизиться к истине.( Курсив автора- В.Тарасенко).⁴¹

Оставляя в стороне вопрос о знании как о некой теории, и о врожденных предрасположениях (надо понять,к чему их следует отнести) можно попытаться продемонстрировать недостаточность аргументации К.Поппера и Парменида относительно способности наших органов чувств быть источником знаний.

Прежде всего человек не всегда был очевидно способен к теоретизированию, он был частью природы со всем комплексом своих приспособительных органов и структур. Человек смог устоять (выжить), во многом, разумеется, за счет того,что он правильно воспринимал и перерабатывал информацию уже на доязыковом или досмысловом уровне-на уровне ощущений и природной интуиции, как бы неопределенно не выглядел последний термин.

Органы чувств человека и его мозг были источниками как заблуждений, так и правильных реакций и принимаемых решений-других механизмов распознания истинного и ложного у человека не было⁴².

Когда же сознание стало структурно оформленным, то сознание (мышление) еще в большей мере стало погрешимым в вопросах познания как из-за недостатков мышления,так и вследствие сознательного или неосознаваемого искажения реальности (всевластие религиозной, политической, идеологической, моральной или научной лжи).

Следующие аргументы нами взяты из биологии - фундаментального раздела науки. Например, нам хорошо известно, что все явления жизни подчиняются законам физики и химии и могут быть объяснены с помощью этих законов»⁴⁷ (однако вплоть до начала XX века большинство людей в том числе и биологов были убеждены, что жизненные процессы в самой своей основе чем-то отличаются от процессов, происходящих в неживой природе).

Другим обобщением биологии является клеточная теория утверждающая, что все живые организмы-животные, растения, бактерии-состоят из клеток и из продуктов их жизнедеятельности; что новые клетки образуются путем деления существовавших ранее клеток;что все клетки в основном сходны по химическому составу и обмену веществ и что активность организма как целого слагается из активности и взаимодействия отдельных клеток. (Работы Роберта Гука, Ламарка,Дютроше,Матиасса Шлейдена,Теодора Шванна,Р.Броуна).

Таким же важным является и третье обобщение в биологии: все живое происходит только от живого (Рудольф Вирхов,Пастер,Тиндаль).

Следующим фундаментальным свойством живой природы является способность живых организмов выступать как преобразователи, которые превращают химическую энергию пищи-энергию, первоначально уловленную зелеными растениями из солнечного света-, в электрическую, механическую, осмотическую или иную другую форму, в которой она может быть использована живыми организмами⁴³. Эти последовательные процессы именуются в биологии как фотосинтез, далее-окисление (дыхание) - преобразование химической энергии углеводов и других молекул в биологически полезную энергию -, на третьем этапе преобразований химическая энергия используется клетками для совершения разнообразных видов работы.

Важнейшими составными частями биологии являются также теория эволюции органического мира ее авторами являются Фалес,Аристотель,Ч.Дарвин и генная теория Грегора Менделя. ⁴⁴

Было экспериментально установлено, что все живые организмы состоят из клеток, живое содержимое клеток чешский физиолог Пуркинье в 1839 г. назвал протоплазмой; это живое содержимое клетки представляет собой чрезвычайно сложную систему разнородных компонентов, которая определяется структурой больших молекул.

Уникальность протоплазмы в том, что ее живое состояние не связано с присутствием в ней редкого или одной ей присущего элемента. К примеру, масса человеческого тела на 96% состоит из четырех элементов:углерода,кислорода,водорода и азота; еще три процента составляют такие элемента-кальций,фосфор,калий и сера. В небольших количествах в человеческом теле присутствуют йод, железо, натрий, хлор, магний, медь, марганец, кобальт, цинк и возможно некоторые другие элементы. Все эти химические элементы, в особенности четыре первых, в изобилии встречаются в земной коре, в атмосфере, в морях⁴⁵.

Совокупность осуществляемых клеткой биохимических процессов, обеспечивающих ее рост, поддержание и восстановление, называется обменом веществ и метаболизмом. Протоплазма каждой клетки непрерывно изменяется: она поглощает новые вещества, подвергает их разнообразным химическим изменениям,строит новую протоплазму и превращает в кинетическую энергию и тепло потенциальную энергию,заключенную в молекулах белков,жиров и углеводов.

Все организмы и клетки организмов обладают раздражимостью,способны к движению,росту,размножению и приспособлению к изменениям внешней среды,живые организмы не гомогенны.

Смысл нашего обращения к данным биологии, молекулярной биологии, биохимии, к понятию «биологических» молекул, биоэнергетике продиктован попыткой представить проблему как процесс взаимодействия на субатомарном, атомарном молекулярном и иных уровнях существования живого биологического вещества⁴⁶.

Можно сказать, что все взаимодействия, реакции, трансакции, сенсорные моторные и другие характеристики живого носят «истинностный характер» или другими словами, наши органы чувств в событии настоящего «правильно» отражают универсум, мир собственной природы. Разумеется, что все взаимодействия при определенных абстрактных условиях могут рассматриваться в количественном измерении как однотипные, усредненные, все отклонения и детали не могут влиять на наш вывод о том, что органы чувств, как мы предполагаем, дают нам достоверную информацию возникающую на границах этих взаимодействий. Из этого, на наш взгляд, следуют выводы, опровергающие позицию К. Поппера: если явления жизни-человеческое существование в том числе-подчиняется физическим и химическим процессам, то фундаментальным свойством человеческого организма являются его «истинные» физические, биохимические, а также социальные и другие реакции на раздражители даже в том случае, если их показания, возможно, искажают реальность. Усредненные показатели наших реакций,не смотря на индивидуальный их характер, в целом могут быть описаны как типические в основе которых лежат химические,физические,а затем - и наряду-биологические, психофизические, ментальные и социальные характеристики.

В сетчатке глаза, других органах распознавания (рецепторах и др.) при определенных условиях происходят биохимические и биофизические процессы в том числе и на молекулярном и атомарном уровнях. Сигналы поступают в человеческий мозг и декодируются, разумеется, эти процессы наблюдаемы. Сознание в состоянии корректировать реакции, оно может продублировать, подтвердить или отказать в той или иной мере чувственным реакциям в реальности их данных. Следовательно, наши органы чувств являются элементами опознания и узнавания (знания) как интуитивно так и рационально познаваемого мира, частью которого является и сам человек. Эти процессы, состояния, реакции не снимают проблемы случайности, а также способности к заблуждению учитывая сложнейшие структуры природы, человеческого мозга, человеческих реакций, эмоций и другого.

Не менее спорным,на наш взгляд, является утверждение К.Поппера, что все, что верно в логике, верно и в психологии. Наши логические правила и психологические процессы, события, явления могут не совпадать в содержании; принцип переноса, о котором пишет К.Поппер, применим лишь в случаях, когда мы обнаруживаем путем создания метатеории несомненную тождественность логических и психологических процессов и выводов, но такой тождественности между логикой и психологией по всей вероятности нет, и при такой тождественности сами выводы о переносе теряют смысл, становясь тавтологией.

В.М. Аллахвердов считает, что рационализм в истории философии оказал излишнее влияние на культуру и становление современного западного общества. Любая логическая система изначально содержит в себе множество неопределяемых и недоказанных утверждений: «...любая логическая правильность высказывания требует предварительной договоренности по широкому кругу вопросов, лежащих за пределами логики как таковой: - об исходном словаре-наборе слов или символов, не имеющих никакого определения, ибо для того, чтобы дать какие-нибудь определения, уже нужны какие-то слова...; - о грамматике-наборе правил, позволяющих связывать эти слова или символы в правильно построенные предложения...;- об аксиоматике-наборе не требующих доказательств (курсив В.М.Аллахвердова) самоочевидных истин; - об энциклопедии-наборе предложений, истинных на основе внелогических (курсив В.М. Аллахвердова) прежде всего , эмпирических оснований; - наконец, о способах доказательств-правилах преобразования предложений, позволяющих из принятых за истину предложений выводить другие истинные, правильно построенные предложения».⁴⁷

Думаю, что позиция В.М.Аллахвердова, которая в большой степени совпадает с точкой зрения У.Джеймса, Д.Гильберта и Г.Вейля⁴⁸ и которая достаточно полно описывает несоответствия между логикой (логическими ограничениями) и психологией научного исследования заслуживает доверия: очевидно, что предмет психологии по содержанию и когнитивным механизмам значительно богаче любой абстрактной логики

Возвращаясь к вопросу об индукции можно обратить внимание на то, что А.Уайтхед расширяет содержание индукции и, вероятно, разграничивает познание на интуитивное и рационально-сознательное, применение индукции может происходить на обоих уровнях⁴⁹ .

Возможно, именно это является точкой расхождения во взглядах между двумя философами. И если мы принимаем неортодоксальное определение индукции А.Уайтхеда , то становится очевидной непротиворечивость его теоретической позиции; остается только сожалеть, что объектом своей критики К.Поппер выбрал Л.Витгенштейна , а не А.Уайтхеда, хотя и К.Поппер и А.Уайтхед сотрудничали с Б.Расселом, который был хорошо знаком с Поппером и Витгенштейном по целому ряду совместных научных и их точки зрения могли быть известны друг другу.

Но это еще не полное решение проблемы индукции. Гносеологическая проблема индукции не может быть непосредственно связана с сенсорными и другими функциями, реакциями и взаимодействиями. Индукция прежде всего изученный-ментальный - процесс, который имеет в своем основании «показания» органов чувств, но эти «показания» органов чувств и их декодирование (переписывание) или их осмысление не могут и не рассматриваются нами как в определенной степени единый непрерывный строго детерминированный процесс. Вопрос о множественности и случайности в оценке события не может быть устранен рассмотрением общих проблем индукции.

Практическая юриспруденция в этом смысле при широком применении современных научных данных и исследовательских методик могла бы предоставить в распоряжение социологии, юридической науки количественный анализ, который либо подтверждал наши правовые выводы и предположения, либо уточнял или отрицал сказанное.

Для социолого-юридических и статистических исследований особенностей человеческой психики,психологии,физиологии,реакций и поведения человека эти данные могли бы быть уникальными по своей научной ценности, они позволили бы проводить глубокие исследования на огромном эмпирическом материале. Судами, следователями, нотариусами, адвокатами,прокуратурой, судебными приставами,пенитенциарными служащими изучаются и рассматриваются сотни тысяч жалоб, заявлений граждан,гражданских и уголовных дел, поведение участников уголовного процесса,поведение в гражданском процессе истцов и ответчиков,специалистов,экспертов судей,других лиц в ходе расследования или судебного рассмотрения-одна эта перспектива заставляет нас обратить внимание научной публики на отторжение правовой наукой и практикой достижений фундаментальных и прикладных наук о человеке и окружающем его мире . Кстати, речь не идет о тотальном контроле за поведением человека, речь идет только об исследовании его поведения в конкретных процессуальных условиях на протяжении конкретного юридического разбирательства.

Разумеется, что и в области законодательства научные исследования в смежных областях привели бы к более осмысленному поведению депутатского корпуса, который в настоящее время увлечен линейным процессом нормотворчества. Подобная законодательная практика не может рассматриваться прежде всего как научная и социально ориентированная деятельность в общепринятом понимании социального назначения законов и ценности социальных теорий. Право и нормотворчество отдаляются друг от друга, поиски средств борьбы с коррупционной емкостью наших законов не могут привести к уменьшению коррупции в стране, так как невежество и собственные интересы законодательного корпуса позволяет им «писать» нужные законы, действительный смысл которых направлен на дальнейшую дезинтеграцию общества, социальное расслоение, на деление людей на богатых и на «не умеющих жить», на закрепление социального неравенства.

Ссылка

Такие мутации стали возможными, так как имеется связь между радиоактивным фоном, радиацией и изменением в биологическом строении проконсула: повышенная радиация влияла на наследственность и сыграла свою роль в антропогенезе (гипотеза Г.Н.Матюшина).

Экологические факторы антропогенеза (существенные изменения в природной среде прародины человека): интенсивная вулканическая активность, радиоактивная магма, усиление сейсмичности, поднятие Африканского материка, образование рифтов, обнажение урановых залежей, создание естественных урановых реакторов, а также геомагнитные инверсии и ослабление магнитного поля Земли – все эти факторы сыграли свою роль в антропогенезе, разумеется, при множестве многих других не менее случайных комбинаций.⁵⁰

Подтверждается также точка зрения, что не все внешние факторы “выдавливали” человека из биологической ниши в социальную: в частности, изменение климата и трудовая деятельность, включая разделение общественных функций, не играли, по мнению ряда ученых, решающей роли в антропогенезе, точно также не прослеживается зависимость антропогенеза от социогенеза, т.е. от социальной деятельности человека.⁵¹

Мы полагаем, что антропогенез, становление сознания, социогенез и правогенез протекали как частично синхронизированные процессы - взаимообусловленные и трудноразличимые. Насколько нам известно, пока нет достаточных данных, которые позволили бы “расставить по порядку” составляющие антропосоциогенеза.

Наша точка зрения сводится к тому, что состояние современной науки, дает возможность высказаться в пользу сложного и длительного периода формирования человека, человеческого сообщества, где обнаруживаются у проконсула признаки “расщепления”, “дрейфа” от биологического регулирования к социальной организации. (Курсив наш - В. Тарасенко) При этом мы не выводим социальную человеческую организацию из так называемых обществ социальных животных, которые существуют параллельно как самостоятельные формы социальной жизнедеятельности.⁵²

Для нас также является очевидным, что примитивное право возникает раньше государства, собственности, семьи и религиозных форм сознания..⁵³ Государство в свою очередь нельзя непосредственно связывать с классами, собственностью, классовой борьбой – об этом говорят современные исторические данные, тем более, что мы можем и стремимся к высказываниям не о праве и государстве вообще, т.е. как о некоей «закономерности», а о конкретной правовой и государственной исторически уникальной конструкции «подтверждающей» факт своего существования

Вполне оправданным является и взгляд, что право формируется вместе (одновременно) с сознанием как правосознание, а социальная структура осмысливается в процессе социогенеза. Это влечет за собой смену ряда ведущих факторов в жизнедеятельности древнего существа отличающегося по этому признаку от форм социальных животных и обеспечивает переход к социальной (человеческой) организации.⁵⁴ Но это не значит, что указанные формы жизнедеятельности протекали последовательно, скорее всего, они имели более сложный вид.

Исследователи же, когда говорят в общем смысле о сознании, то подчеркивают его активную роль в жизнедеятельности человека, а когда речь заходит о роли сознания в области правоформирования, то немедленно ставят право позади любых других процессов, что является ошибочным.⁵⁵

По нашему мнению, человеческая история (социальная, культурная, правовая, хозяйственная) вплоть до появления условно надежных социальных сведений, продуктов человеческой жизнедеятельности (памятники, устные источники и др.), поддающихся расшифровке, является по своему характеру пока неопределенной (теоретически неописываемой).

В некоторых же нерациональных доктринах рассматривающих генезис права и государства, в связи с экономическими явлениями или в категориях теологических, классовых, психологических, гидравлических, спортивных, договорных, естественно-правовых, кризисных и других теорий, сами теории являются бессмысленными, так как относительно них нельзя что-либо утверждать или что-либо опровергнуть из-за отсутствия каких-либо фактов.

Разумеется, при этом мы понимаем, что также нельзя говорить, что теория «научна», если у нее есть так называемый эмпирический базис. Эмпирический базис, как известно, не является критерием демаркации между научным и ненаучным знанием.

Следует, видимо, подчеркнуть, что указанные теории выдвигались учеными, философами в условиях, когда наука не располагала какими-либо данными, подтверждающими фактические основания концепций, предложенных этими авторами. Эти взгляды являлись и остаются частично догадками, в том числе и весьма удачными, и они отражают научные, политические и идеологические воззрения мыслителей определенной эпохи, когда перед обществом, наукой вставали практические задачи социального переустройства. Особенно хорошо это можно проследить по лозунгам социальных, в том числе религиозных революций XI-XX в.в. (Папская революция 1075г., революция в Германии 1517г., Английская революция 1640г., Французская революция 1789г., Русская революция 1917г.). Многие из этих концепций, идей подтвердили свое научное и практическое содержание; что же касается большинства теологических, договорных, классовых и других теорий и идеологий, якобы сохранивших свое значение в социальном мире, то можно с уверенностью говорить об их научной несостоятельности.

В современном понимании (социальном контексте) право включает в себя философию права, социальную теорию права во всех ее модификациях), право как теорию нормотворчества, и право как теорию правоприменения, это предполагает, разумеется, разное понимание права. С учетом существования нескольких “надежных” подкрепительных гипотез, предложенные теоретические конструкции, если связать их с идеями регулятивной функции истины и идеями регулятивной функции справедливости в человеческой практике вообще и в праве, в частности, являются оправданными. Поэтому необходимо, на наш взгляд, включить в социальную концепцию права как самостоятельные философию права, этические основания, которые и обеспечивают наряду с другими факторами корреляцию, связь и функционирование правосознания, нормы права и правоприменения как сложного процесса.⁵⁶