Проблема истины в праве

Как известно, истина является одной из главных философских категорий. Будучи основным понятием гносеологии, она стоит у самых истоков философии, ибо прежде чем отвечать на те или иные "вечные вопросы", философу следует поставить перед собой другой, первостепенный вопрос: "А что я вообще могу знать?". Другими словами этот вопрос можно сформулировать так: "Насколько доступной является для меня истина?". И лишь потом мыслитель задумывается над тем, что именно ему необходимо узнать, чтобы ответить на вечные вопросы, и отвечает на них. На основе этих ответов он формулирует этические принципы, в соответствии с которыми следует поступать людям. Этика, таким образом, представляет собой окончание философии, а гносеология - её начало. И потому не может быть никаких сомнений в важности вопроса об истине: здесь начало всего.

В этой статье, однако, я попытаюсь раскрыть проблему истины не столько в философском, сколько в юридическом аспекте (благо юриспруденция - моя профессиональная сфера, и я в ней отчасти разбираюсь). Признаться, меня вообще поначалу крайне удивил тот факт, что истина в праве - это проблема. Но когда на третьем курсе я приступил к изучению процессуального права, почти все преподаватели начали твердить мне буквально следующее: "Истина в суде не устанавливается: суд не обязан делать это. Решение суда основывается не на фактах объективной реальности, а на формально оцененных доказательствах, представленных сторонами. Истина недостижима, и доступна только Богу". Подобные утверждения вызвали во мне резкое неприятие: "Позвольте, - думал я, - но если истина не устанавливается, зачем вообще нужен такой суд?". Впоследствии я обнаружил, что эти сомнения разделяют многие учёные. Сей факт, однако, не мог стать поводом к успокоению: в юриспруденции какое мнение ни возьми - всегда найдётся масса учёных, его придерживающихся (а о проблеме истины вообще пишут все, кому не лень). Данное обстоятельство и поставило меня перед необходимостью проведения собственного исследования.

Первое, что я посчитал нужным сделать, - определиться с понятиями. И, как оказалось, не зря: большинство споров по вопросу истины возникало и возникает именно в связи с неоднозначным пониманием самой истины. В приведённом выше утверждении, например, очевидно имеется в виду абсолютная истина, ибо только она и может считаться "недостижимой и доступной лишь Богу". Под абсолютной истиной принято понимать информацию, соответствующую действительности совершенно точно - на все 100%, то есть такую, которую принципиально больше нельзя дополнить или уточнить. Эта информация не зависит от возможностей человеческого разума или восприятия. И так как предполагается, что рациональное мышление и чувственное восприятие человека всегда останутся несовершенными, говорят, что людям абсолютная истина недоступна. Но из-за этой недоступности понятие абсолютной истины и утрачивает своё значение, оставаясь всего-навсего абстрактной философской категорией. Впрочем, не все философы согласны с принципиальной недоступностью абсолютной истины. В доказательство своих взглядов они приводят следующий пример: установив, что атом вовсе не является первичным "кирпичиком мироздания" (т.е. неделимым), а представляет собой сложную структуру, учёные открыли абсолютную истину, ведь именно ей и является знание о наличии структуры атома (т.е. о его делимости). Надо сказать, подавляющее большинство мыслителей данного мнения не разделяет: кто знает, - говорят они, - что мы скажем об атоме через тысячу лет? Даже такие банальные фразы, как "Париж находится во Франции", не могут считаться абсолютно истинными в силу своей неполноты. Вполне возможно, что где-то ещё в мире (не во Франции) есть населенный пункт с названием Париж, а на далёкой неизвестной нам планете есть другая Франция. Мы не можем быть абсолютно уверены в том, что их не существует, вследствие чего нельзя говорить о достижимости истины.

Как бы то ни было, в повседневной жизни люди чаще всего используют понятие истины в другом значении, а именно как истины относительной. Этот термин отражает неполное, неточное, незавершенное знание о предмете. Учитывая несовершенство инструментов человеческого познания, любое знание о мире, которым мы располагаем, можно в принципе считать относительной истиной. Формально относительная истина равнозначна лжи. Чтобы доказать обратное, часто приводят в пример законы механики Ньютона, которые, будучи пересмотренными и уточненными теорией относительности Эйнштейна, не утратили своего значения для науки. Их по-прежнему считают истинными, но только при скоростях, много меньших скорости света, а также при таких полях тяготения, влиянием которых можно пренебречь. Однако же, если задуматься, законы классической механики всё-таки ложны. Ведь даже при очень малых скоростях действуют формулы, выведенные Эйнштейном, но просто поправки, которые они при этом вносят, настолько малы, что учёные предпочитают пользоваться старыми формулами (как более простыми). Тем не менее, при очень точном измерении всё равно оказалось бы, что эти формулы дают погрешности, то есть не отражают объективных законов.

И всё же есть одно существенное отличие "бытового" понятия истины и собственно лжи. Истина всегда предполагается объективной. В отношении абсолютной истины категория объективности не используется, потому что сама собой разумеется. Однако в отношении относительной истины об объективности кое-что следует сказать. Объективная истина - это такое содержание наших знаний, которое не зависит от познающего субъекта по содержанию, то есть не зависит от воли и желаний человека. Возьмем, к примеру, утверждение: "Земля имеет форму шара" [1]. Это утверждение истинно, поскольку оно соответствует действительности. Но зависит ли форма Земли от сознания человека? Ни в коей мере, ведь Земля существовала задолго до появления человечества, и ее шарообразная форма сложилась под воздействием естественных природных сил. Таким образом, несмотря на относительность всякого знания, его можно разделить на объективное и необъективное, и второе как раз и будет ложью. В некотором смысле такое разграничение является фикцией, так как по-настоящему объективной, то есть полностью соответствующей действительности, мы можем назвать только абсолютную истину. Когда же мы говорим об объективности относительной истины, мы имеем в виду скорее степень приближённости этой истины к абсолютной. Получается, для того чтобы назвать какое-либо утверждение истинным в обиходе, нам нужен лишь некий уровень его объективности, или, иными словами, достоверности. Каков должен быть этот уровень - другой вопрос, на который вряд ли может быть дан однозначный, универсальный ответ.

Можно предположить, что под объективной истиной следует понимать знание, которое удовлетворяет одному из двух критериев истины - опытному (практическому) или логическому - или же удовлетворяет им обоим. Не вдаваясь в излишние здесь описания каждого из этих критериев, попробуем разобраться, когда обычно применяется тот или иной из них.

Критерий практики применяется, когда утверждение не может быть проверено без опыта. Например, тезис "мой компьютер белого цвета" нельзя проверить, не посмотрев на этот компьютер или иным образом не задействовав органы чувств. Однако, если подумать, для подтверждения этого тезиса кроме опыта необходима ещё и логическая цепочка: "я вижу белый компьютер; этот компьютер мой; следовательно, мой компьютер белый". Получается, что здесь присутствуют оба критерия - практический и формально-логический. В принципе, первый из них не может существовать без второго, какое бы утверждение мы не взяли. Но так как в процессе познания подобного познанию цвета компьютера определяющее значение играет именно опыт, такое познание обычно называют эмпирическим.

Критерий логики применяется, когда утверждение может быть проверено без опыта. При этом нужно понимать, что никакой логический анализ невозможен без своих "посылок", т.е. без первоначального запаса знаний, полученных из предшествующего логического анализа или, в конечном счёте, из опыта. Например, логика подсказывает мне, что мой брат в соседней комнате смотрит комедийный фильм. Но я сделал этот вывод не только на основе рассуждений, но и на основе чувственного опыта: минуту назад я видел брата в соседней комнате, и он смотрел телевизор, а теперь я время от времени слышу его смех. Таким образом, логический критерий также не существует без практики.

В двух приведённых примерах (с братом и с компьютером) один из критериев истины (способа познания) является основным, а второй - вспомогательным. Однако бывают случаи, когда оба критерия выступают в роли основных. Так, вполне может статься, что мой брат смеется вовсе не по поводу увиденного по телевизору. Правильность своих догадок я смогу оценить лишь когда подойду к нему и спрошу об этом. Несомненно, что знание, согласующееся как с результатами опыта, так и с независимым от них логическим обоснованием, имеет больше шансов оказаться истинным. Поэтому там, где это возможно, для проверки утверждений следует руководствоваться сразу обоими критериями.

Но возможность такая бывает не всегда. Исключительно логическим критерием приходится руководствоваться, когда речь идёт о событиях прошлого или будущего. Существование Александра Невского нельзя проверить опытным путём (нельзя увидеть или пощупать этого человека), но исследуя исторические материалы, мы логически можем заключить о его существовании. На практике мы сможем убедиться в этом только если создадим машину времени. Аналогична ситуация и с предсказаниями событий будущего. Однако есть и другие случаи, когда нам доступен только логический критерий. Речь идёт об удалённости событий не во времени, а в пространстве, и других обстоятельствах, мешающих нам наблюдать эти события. Так, учёный может логически прийти к какому-то заключению, и лишь впоследствии подтвердить свой тезис экспериментом, так как до этого он просто не знал о необходимости именно такого эксперимента, и потому практика была "невозможной".

Логический критерий не применим, когда мы получаем знание непосредственно из опыта (невозможно логически доказать, что компьютер белый), или когда знание подсказывает нам "внутренний голос", то есть интуиция. Такое знание также основано на опыте, но скрыто от нашего сознания. Мы не осознаём, из каких посылок оно возникло, и потому не можем проверить правильность его логическим путём. Сказанное относится и к информации, получаемой из снов (некоторые учёные считают, что знание, которое не соответствует господствующим в обществе устоям, может вытесняться в бессознательное, и является во снах). Наконец, логикой невозможно проверить утверждение, истинность или ложность которого ставится в зависимость от самого хода логического рассуждения. Примером может служить так называемый парадокс неожиданной казни: "Вас казнят на следующей неделе в полдень. День казни станет для вас сюрпризом".

Все это касается лишь одного из недостатков объективной истины - ограниченной проверяемости. Но существуют и другие. Очевидно, например, что логические умозаключения могут оказаться неверными из-за неполноты исходных данных. В любой ситуации можно утверждать: "Будь у нас больше данных, вполне вероятно, что мы пришли бы к иному выводу". Вместе с тем возможна ситуация, когда совершенно неясно, сколько всего существует обстоятельств, которые следует учитывать в своих рассуждениях, и которые мы бы учли, если б могли о них знать [2]. Да и в самих рассуждениях может оказаться столько "мыслительных" следствий и отношений, что ни один человек в силу интеллектуального несовершенства (да и нехватки времени) не сможет всецело проследить их соответствие логическим законам. Наконец, в концепции объективной истины решительно не принимается во внимание тот факт, что наш опыт, который является началом всякого познания (независимо от способа этого познания), может оказаться ложным из-за несовершенства самих органов чувств. Утверждение "мяч круглый" на самом деле вряд ли соответствует действительности, ведь если окажется, что мы живём в пространстве с числом измерений больше трёх, то шарообразная форма мяча будет лишь иллюзией, которую мы принимаем за истину, потому что не можем воспринимать больше трёх измерений. Тем не менее, с точки зрения объективной истины правильность данного утверждения не подлежит сомнению.

Это лишь краткий набросок принципиально непреодолимых препятствий на пути к абсолютной истине, которые в понятии истины объективной просто упускаются из виду. Эти препятствия связаны с ограниченностью познавательных возможностей человека. Однако бывает и так, что возможности есть, но сам человек не хочет их использовать: не проверяет истинность суждения двумя критериями, а довольствуется только одним; не желает собирать и анализировать все данные, необходимые для принятия правильного решения, или проверять логическую непротиворечивость суждения; не соблюдает условия, которые предъявляются к эксперименту и т.п. Получаемое при этом знание уже не является объективной истиной, так как его содержание попадает в зависимость от воли и желаний познающего субъекта. В этом отличие объективной истины от того, что иногда принимают за истину в обиходе.

Из сказанного видно, что при всех недостатках концепции объективной истины в ней есть и очевидная польза. Заключается она в том, что требование объективности позволяет избежать многих ошибок, связанных со склонностью людей отстаивать лишь такое мнение, которое отвечает их интересам, предпочтениям и личным устремлениям. Наряду с корыстными мотивами причиной ошибок в процессе познания могут стать и другие факторы: человек зависит от общественных тенденций и предрассудков, от культуры того общества, в котором он живёт, от стиля мышления данной исторической эпохи; сильное влияние на него оказывают родительское воспитание, система образования, СМИ. Даже настроение познающего, его эмоции могут привести к ложным выводам, и подобные факторы можно перечислять ещё долго. Но как верно замечает А. А. Ивин, "универсальность субъективности не означает, однако, отказа от требования максимальной объективности в тех областях, где последняя представляется (как, скажем, в науке) основополагающей ценностью".

Правосудие лично мне также представляется той самой областью, где максимальная объективность просто необходима. Мою позицию разделяют огромное количество учёных, занимающихся изучением судебных процессов, при этом большинство из них отстаивают в связи с этим необходимость установления в суде объективной истины. Отстаивая свои взгляды, они негодующе критикуют других учёных, которые утверждают, что надеяться открыть истину в судебном процессе нельзя, а все, чего можно достигнуть - это так называемая "судебная достоверность" (её также называют процессуальной, судебной или юридической истиной). Поиск истины, согласно последним, это "химера" (Е. Б. Мизулина), "блеф" (М.И. Бобров). Между тем, спор этих двух точек зрения не стоит выеденного яйца. Дело лишь в терминологии, то есть в том, как именно понимать истину: близко к обыденному (объективная истина) или строго научно (абсолютная истина). Сторонники объективной истины критикуют, например, И.Я. Фойницкого, утверждающего, что факты могут быть познаны лишь до определённой степени вероятности, забывая, что объективная истина сама есть только вероятностное знание (хотя бы с позиции солипсизма). В конце концов, никто не может с достоверностью сказать, что окружающий его мир действительно существует, а не является плодом его воображения. А если есть вероятность последнего, то как мы вообще можем говорить о необходимости установления каких-то фактов до степени абсолютной несомненности в них? Парадокс, но принимая во внимание солипсизм, на редкость гуманистическим выглядит мнение знаменитого А. Я. Вышинского о том, что суд должен разрешать спор с точки зрения "максимальной вероятности" тех или иных фактов, подлежащих оценке. Ибо глупо требовать от людей большего!

На основании изложенного, а именно вследствие практической значимости объективного познания и важности самого института правосудия, я и не выступаю, как многие, против закрепления термина "истина" на законодательном уровне (несмотря на принципиальную недостижимость истины как таковой). Возложение на отдельных участников процесса обязанности устанавливать истину, на мой взгляд, существенно повысит справедливость судебных решений - а ведь именно для торжества справедливости и существует право (даже сами слова эти однокоренные). Право можно определить как совокупность общеобязательных норм, которые устанавливают определённый уровень возможностей и гарантий, предоставляемых тем или иным субъектам (в конечном счёте - конкретным людям). В свою очередь этот уровень возможностей и гарантий (научным языком - "субъективных прав") является продуктом некоего "договора" всех людей об общественной кооперации, согласно которому люди объединяются в социум с целью обеспечить своё благополучие. И если член общества получает меньше, чем положено ему по этому общественному договору, то он может с полной уверенностью сказать, что с ним обошлись несправедливо (то есть "не по праву"). Такова в общих чертах теория права, и из неё очевидной становится связь права и справедливости. Но как можно говорить о справедливости процесса, в котором ни суд, ни другие участники даже не думают выяснять реальные особенности, присущие рассматриваемым в судебном заседании событиям? В гражданском процессе, по мнению многих учёных, окончательно уже утвердился принцип так называемой формальной истины, согласно которому достоверность тех или иных фактов определяется исходя из формальных критериев: есть справка из больницы - значит болел (а нет её - значит был здоров), поставил подпись в получении зарплаты - значит получил и т.д. В уголовном процессе тоже есть нечто похожее: получил доказательство с нарушением установленной процедуры, значит нет никакого доказательства. Хочется заметить, что принцип формальной истины, в сущности, равнозначен принципу отказа от истины: законодатель освобождает суд от выяснения подлинных фактов, а вместо общепринятого понятия истины вопреки здравому смыслу вводит новое фиктивное понятие, суть которого, наоборот, в отрицании истины (и, следовательно, в попрании справедливости [3]). Очевидно, что такой подход совсем не годится. Для того, чтобы законы выполняли своё социальное предназначение, разумнее было бы, как мне кажется, вернуть в процессуальное законодательство России термин "истина", в том числе принцип объективной истины.

Впрочем, важны не столько слова, которые фигурируют в текстах законов, сколько реальный смысл тех или иных норм. Ведь даже если в законодательстве не будет понятия истины, в нём может быть большое количество норм, которые так или иначе обязывают участников процесса правильно и объективно оценивать значимые для дела обстоятельства. Такая норма содержится, например, в статье 12 ГПК РФ, согласно которой суд, сохраняя независимость, объективность и беспристрастность, оказывает лицам, участвующим в деле, содействие в реализации их прав, а также создает условия для всестороннего установления фактических обстоятельств дела. Таково и правило статьи 87 УПК РФ, обязывающее дознавателя, следователя, прокурора и суд осуществлять проверку доказательств "путем сопоставления их с другими доказательствами, имеющимися в уголовном деле, а также установления их источников, получения иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство". Гарантией достоверности исследуемых в суде фактов и объективности собственно их исследования, исключения судебных ошибок служит масса других процессуальных норм (правила о недопустимости доказательств, институт отводов, возможность обжалования судебных решений и т.д.). Чем больше подобных норм, чем они действеннее, тем лучше выполняется социальное назначение процессуального права. При этом совсем не обязательно упоминать слово "истина", главное - чтобы норма содержала требование объективности к кому-либо из участников процесса или же устанавливала не адресованное конкретным лицам общее правило, которое обеспечивало бы объективность судебного познания, повышало бы уровень достоверности и полноты доказательственной базы.

В этом заключается моё первое предложение. В связи с ним обращают на себя внимание многие проблемные положения действующего законодательства.

В отношении уголовного процесса хотелось бы отметить слишком большой срок, в течение которого суд принимает решение об отстранении лица от должности в связи с совершённым им преступлением - 48 часов. Мне представляется, что за это время чиновник успеет не только изъять или подкорректировать всю "невыгодную" для него документацию, но также дать нужные указания своим работникам, что сведёт на нет смысл избранной в отношении него меры пресечения. (К губернаторам в УПК вообще особый подход: они могут преспокойно продолжать работать, если наказание за совершённое ими преступление не превышает пяти лет лишения свободы.)

Не способствует правильному разрешению уголовного дела и ч 5. ст. 234 УПК РФ, согласно которой судья удовлетворяет ходатайство стороны об исключении доказательства, если против него не возражает другая сторона, даже не вникая в то, есть ли к этому основания, предусмотренные законом. Не может считать правильным и то, что оглашение в судебном разбирательстве показаний подсудимого, которые были даны им в стадии предварительного расследования, допустимо лишь по ходатайству стороны (ст. 276 УПК РФ), а показаний свидетеля и потерпевшего - с согласия стороны (ст. 281 УПК РФ).

Что касается гражданского процесса, я, во-первых, не сказал бы, что здесь действует принцип формальной истины (впрочем, это касается и уголовного процесса). Так, согласно ст. 67 ГПК РФ суд должен всесторонне, полно, объективно и непосредственно исследовать имеющиеся в деле доказательства. От принципа объективной истины это правило отличается тем, что на суд не возлагается обязанность самому собирать доказательства: эта функция переложена на истца и ответчика. Однако суд указывает сторонам, какие доказательства им нужно представить для разрешения дела, а также разъясняет им право ходатайствовать об истребовании доказательств, которые те не могут получить самостоятельно без помощи суда (ст. 150 п.1 ГПК РФ). Кроме этого суд выносит на обсуждение обстоятельства, которые необходимо установить для разрешения спора, даже если стороны на них не ссылались (ст. 56 п.2 ГПК РФ). В этих условиях первостепенное значение приобретает то, как судья выполняет свою обязанность по разъяснению сторонам их прав и обязанностей. Зачастую это "разъяснение" сводится к торопливому зачитыванию статей ГПК без пояснения их значения. Между тем объективность судебного познания очень зависит от того, осознают ли стороны своё право ходатайствовать об истребовании доказательств, об уведомлении их о принятии окончательного судебного решения, о восстановлении пропущенных сроков, знают ли они о своём праве на обеспечение иска, на компенсацию судебных расходов (в том числе на помощь юриста) за счёт проигравшей стороны и т.п. В связи с этим я предлагаю более четко и подробно зафиксировать в ГПК обязанность судей разъяснять участникам процесса их права.

Объективности адвокатов вряд ли способствует одновременное запрещение им сразу двух действий: а) занимать позицию вопреки воле доверителя; б) отказываться от принятой на себя защиты. Формально эти положения, взятые вместе, превращают адвоката из слуги правосудия в слугу своего клиента. Между тем как с нравственных, так и с практических позиций существует необходимость законодательно закрепить исключения из первого запрета (таковые, в принципе, уже есть), а второй и вовсе отменить (с одновременным предоставлением некоторых гарантий доверителю). Вообще, возможность всестороннего, полного и объективного исследования значимых для дела обстоятельств во многом зависит от того, насколько доступной для граждан является юридическая помощь. Поэтому усилия законодателя, равно как и государственная политика в целом должны быть направлены на обеспечение доступности квалифицированной юридической помощи населению.

Мною перечислены лишь некоторые положения законодательства, мешающие установлению истины по делу. Рассуждая о том, насколько они оправданы, нельзя не задаться вопросом: а в каких случаях мы всё-таки можем пренебречь принципом истины? Этот вопрос действительно важен ввиду следующего. Предположим, следователь добивается от подозреваемого показаний с помощью пыток. Вполне вероятно, что целью следователя при этом является установление истины. Но ведь не исключено, что подозреваемый вовсе непричастен к преступлению! Более того, даже если он и причастен - допустимо ли так унижать человеческое достоинство? (Не стоит забывать, что на месте такого подозреваемого может оказаться любой из нас.)

Решая данную проблему, на мой взгляд, следует вновь обратиться к теории права. Ранее я высказал мысль о том, что очень важно пытаться установить истину в судебном процессе, чтобы можно было решить дело по справедливости. Но из этого явно следует, что нарушать принцип справедливости ради установления истины - это всё равно что давать взятку чиновнику за то, чтобы он боролся с преступностью. В обоих случаях способы, которыми предполагается достигнуть цели, переходят некую грань, за которой сама сущность этих способов делает невозможным достижение цели. Иными словами, мы не должны нарушать права одних людей, чтобы защитить права других, иначе сама эта защита станет бесполезной глупостью, и если уж общество предоставило личности определённые права, то оно должно гарантировать их соблюдение приемлемыми способами. Нельзя, например, нарушать неприкосновенность жилища при раскрытии преступлений. Чтобы проникнуть в помещение без согласия собственника, следователю по действующему законодательству нужно получить разрешение судьи, а для этого предоставить последнему весомые доказательства, свидетельствующие о необходимости такого проникновения. Данное правило, возможно, уменьшает шансы следователя отыскать истину, однако вряд ли кто-либо станет оспаривать его обоснованность.

Сказанное, в принципе, лаконично выражается в таком требовании к доказательствам, как их допустимость (т.е. соответствие доказательств и способов их получения закону). Данное требование закреплено во всех процессуальных кодексах РФ. Но помимо него речь идёт также о тех правилах, которые освобождают участников процесса от доказывания определённых фактов. К обстоятельствам, не подлежащим доказыванию, относятся например общеизвестные факты. Мне бы хотелось подробнее остановиться на других таких фактах - презюмируемых. Вообще, презумпцию можно определить как специальное правило, распределяющее обязанности по доказыванию. К примеру лицо, совершившее преступление, считается невиновным, пока его виновность не докажут правоохранительные органы, и не подтвердит суд. Получается, что если у следствия нет достаточных доказательств для привлечения этого лица к ответственности, судья не вынесет обвинительный приговор, даже если внутренне убеждён, что подсудимый действительно совершил это преступление. Вместе с тем лицо, нарушившее договор, наоборот, само должно доказывать свою невиновность. И если у него по каким-либо причинам нет таких доказательств, то ему придётся возместить другой стороне убытки, причинённые нарушением договора.

Надо сказать, что в правильности и целесообразности вышеназванных презумпций никто из учёных-процессуалистов не сомневается. Для всех очевидно, что в отсутствие таковых вынесение судом справедливых решений станет практически невозможным, и вся система правосудия рухнет. Всё это так, но меня удивляет одно обстоятельство: презумпции ведь прямо нам говорят о том, что некоторые факты заранее считаются истинными, потому их и не нужно доказывать. Правила о презумпциях, таким образом, прямо противопоставляются требованию устанавливать истину. Между тем, без них немыслим судебный процесс! Получается, что объективная истина устанавливается далеко не всегда, причем это и не надо вовсе! Именно поэтому я и не настаиваю на закреплении понятия истины в законе. Если уж и делать это - то с учётом правил о допустимости доказательств и об обстоятельствах, не подлежащих доказыванию.

Более того, нельзя забывать о неопределённости самого понятия объективной истины. Несовершенство такой "истины", как я сказал ранее, связано с естественной ограниченностью познавательных возможностей человека. Но в этом тезисе - краеугольный камень понятия, ибо он вызывает следующие вопросы: а кто определяет, каковы наши "естественные" возможности? как удостовериться нам в том, что мы использовали все средства познания? Эти вопросы, с одной стороны, способны бросить тень на всю теорию объективной истины. Несмотря на это, я полагаю, что раз данное понятие необходимо нам исключительно в практических целях, критиковать его с общефилософских позиций не следует. Достаточно прийти к более или менее практичному общему знаменателю. В качестве такового, на мой взгляд, могут выступать принципы разумности и добросовестности действий познающего. Но в отдельных сферах общественной деятельности (в том числе и в сфере правосудия) может потребоваться уточнение данных принципов. По этой причине я считаю, что если уж и лучше было бы закрепить в законодательстве понятие объективной истины, то ещё лучше прежде этого вплотную заняться его разработкой. Закон, как известно, не терпит неопределённости.

До сих пор я говорил о допустимости доказательств и о фактах, не подлежащих доказыванию. Но насколько я могу судить, революционные изменения, произошедшие в нашем процессуальном законодательстве в 1995-1996 гг. (после которых и обострилась проблема истины в праве), связаны не только, да и не столько с перечисленными обстоятельствами. Обязанность суда самому собирать доказательства по делу и связанные с этим пассивность сторон и массовая неявка лиц в судебные заседания не лучшим образом сказывались на государственном бюджете. В это смутное время не мудрено, что государство пошло по пути минимизации издержек, хотя жертвой такого хода оказалась сама истина. Так, в новом УПК появилась глава 40, посвящённая порядку принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением. В этом случае судебное разбирательство вообще не проводится, а судья не исследует и не оценивает собранные по делу доказательства. Очевидно, что такой порядок не может гарантировать установление истины, и потому резко повышается вероятность осуждения невиновного. Такое возможно, например, когда глава банды совершил преступление, и принудил одного из членов банды взять всю вину на себя. Другой частый случай: когда лицо берёт на себя преступление, чтобы скрыть другое, более тяжкое. Ни о какой справедливости приговора, ни о каком объективном рассмотрении дела в обоих случаях, конечно же, не может быть и речи. По этой причине я предлагаю всему юридическому сообществу, а также законодателю задуматься над следующим вопросом: не ведёт ли чрезмерная экономия времени и денег к тому, что суды попросту перестают выполнять свою социальную функцию - осуществлять право-судие? не кажется ли вам, что принципиальная невозможность достижения истины не является ещё основанием для принятия произвольных, ничем не обоснованных решений? Особенно когда речь идёт не только о благе общества, но и о человеческих судьбах. Нельзя экономить на таких вещах. В этом ключе следует внимательно проанализировать всё процессуальное законодательство. Это моё второе предложение.

В заключение я хотел бы сказать ещё о двух факторах, влияющих на справедливое рассмотрение дела.

Это, во-первых, правильность определения в законе обстоятельств, имеющих значение для дела. Сюда относится и ст. 73 УПК РФ о предмете доказывания по уголовному делу, и ст. 60 УК РФ, предписывающая учитывать при назначении преступнику наказания не что иное, как характер и степень общественной опасности преступления, личность виновного, влияние наказания на исправление преступника и на условия жизни его семьи. Сказанное касается также ст. 151 ГК РФ, согласно которой при определении размеров компенсации морального вреда суд принимает во внимание степень вины нарушителя, а также степень физических и нравственных страданий и индивидуальные особенности потерпевшего. Можно приводить примеры ещё долго. Во всех этих случаях важно понять, насколько оправдан учёт именно тех обстоятельств, которые указаны в законе, и сможет ли это обеспечить вынесение судом справедливого решения.

Второй заслуживающий исследования вопрос: как сделать объективную истину максимально доступной, не нарушая права человека? Этот вопрос следует из сказанного выше о требовании допустимости доказательств, и ответ на него на самом деле тривиален: необходимо повышать доступность и квалифицированность адвокатской помощи, обеспечить независимость и профессионализм судей, создать материальные условия для своевременного реагирования на преступления, использовать достижения современной науки, бороться с коррупцией в правоохранительных органах, повышать профессиональный уровень их работников и т.д. Все эти меры не связаны непосредственно с принятием и совершенствованием законов, но также очень важны для правильного разрешения дел в суде.

Надеюсь, что мне удалось более-менее отчетливо изложить свою позицию по поводу проблемы истины в праве и обозначить пути её решения. Услышат меня или нет - уже другая проблема; во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы в научном сообществе прекратились, наконец, бесполезные споры о том, устанавливает суд истину или нет, и если устанавливает, то какую, и нужно ли её устанавливать. Тем более что аргументы в этих спорах, как правило, поверхностны, а сами участники дебатов весьма слабо разбираются в философии, что и позволяет им переливать из пустого в порожнее вместо того, чтобы принимать нужные решения.